И дано будет

Она отперла дверь, выходящую на лестничную клетку, и, зевая, глядела на Эрика. В вырезе небрежно запахнутого халата угадывалась маленькая, но крепкая грудь.

– Не пялься, – сказала Рита. – И руки не распускай: соседи увидят.

– Почему не спишь? – спросил Эрик. – Тебе ко скольких на работу?

– Я на больничном. – Рита вновь зевнула.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Проходи, не стой столбом.

В комнате царил легкий бардак: разбросанные как попало вещи, захламленный пузырьками и склянками столик, груда бумаг на подоконнике. Тарелка с остатками еды. И запах лекарств – антибиотики, их трудно перепутать: человек потеет, ходит в туалет, пахнет…

– Нет сил, – виновато объяснила Рита. – Завтра уберу. Я же не знала, что ты придешь.

– Я тоже не знал, – пробормотал Эрик. Ему стало немного неловко.

Он бережно поцеловал Риту в щеку, Рита прижалась к нему, замерла мышкой. На полосатых, «пижамных» обоях играли блики от люстры; люстра покачивалась, кренясь то на один бок, то на другой, – Эрик ненароком задел ее макушкой. Ты у меня великан, подшучивала Рита. Нет, это ты малявка, возражал Эрик. Кроме древнего скрипучего дивана, журнального столика и колченогих стульев в комнате имелся шкаф, раскладной стол-книжка и зеркало в массивной раме; на потертом линолеуме возле шкафа выстроились цветочные горшки. Его недавний подарок. Пряный аромат гортензий смешивался с запахом больницы, кислым, как старческое уныние.

– Рассказывай, – велел Эрик.

– Почки, – сказала Рита. – Ты не бойся, это не песок, это хроническое. Сейчас ведь октябрь, чуть простынешь, и… У нас отопления нет, – пожаловалась.

Эрик покосился на ее шерстяные носки, кивнул. Отопление дадут не раньше декабря, факт. За пыльными стеклами сгущалась ночная тьма, в ней горели редкие огоньки соседних домов. Эрик давно подумывал купить занавески, но сомневался, нужны ли они Рите в съемной квартире? Если не покупает сама и не намекает, значит… К тому же девятый этаж. Мебель есть, и ладно.

– В стационаре мест нет. Я амбулаторно лечусь: в поликлинике уколы, дома – таблетки. Врач настаивает на УЗИ, говорит, требуется проверка.

– Деньги есть на УЗИ? – спросил Эрик. Рита отказывалась брать у него крупные суммы.

– Нет.

– А на лекарства?

– В понедельник аванс, – прошептала Рита.

Он заглянул ей в глаза. В серых грустных глазах копились слезы. Эрик молча положил на журнальный столик семь с лишним тысяч, все, что у него было. Рита покачала головой.

– Да, – сказал Эрик. – Ты возьмешь эти деньги, надеюсь, их хватит. Потому что я… я ухожу. – Слова давались с трудом. Царапая горло, слова проталкивались наружу и падали увесистыми булыжниками.

– Куда? – вскинулась Рита. – Зачем?!

Слезы брызнули из глаз, мокрыми дорожками протянулись к уголкам рта. Губы Риты тряслись. Возможно, «зачем?» подразумевало «к кому?». Дает деньги и бросает, понятно: нашел себе кралю. Эрик вздохнул: истерика – это что-то новенькое. Скандал с битьем посуды, обвинения, упреки, да-да, рядовая семейная драма.

– Я не от тебя ухожу. Успокойся. Я ухожу, потому что так надо.

Рита мгновенно затихла. Улыбнулась неуверенно, глядя на него снизу вверх. Мышка, с нежностью подумал Эрик, маленькая ты моя мышка.

– Вернешься? – спросила, шмыгая носом.

– Вернусь. Я тебе когда-нибудь врал?

– Сумасшедший, – сказала она. – Иди ко мне.

Удивительно, но они до сих пор не были близки. После свадьбы, говорил Эрик. Это я должна говорить тебе «после свадьбы»! – возмущалась Рита. Когда мы поженимся? Скоро, обещал Эрик. Ты даже моргнуть не успеешь. Ну?! – Рита тут же моргала. Фигурально выражаясь, парировал Эрик.

– Я… – прошептала она в перерывах между поцелуями, – тебя…

– Люблю, – прошептал Эрик.

И древний скрипучий диван принял их в свои объятия.

Здесь. 3 (Лукас)

Иуда, сказал тогда Лукас. Эрик промолчал. Лукас держался за сердце и медленно сползал на землю, оставляя на стене бурое пятно. Он что-то шептал, но что – было уже не разобрать. Так надо, сказал Эрик мертвому Лукасу. Наклонившись, прикрыл депутату веки, затем обыскал труп и, выудив из кармана пачку сигарет, прикурил от зажигалки дрожащими пальцами. Курить он пробовал только в школе, лет двадцать назад, поэтому сразу закашлялся и спустя пару затяжек растоптал бычок. Уродские сигареты ни черта не успокаивали, а гробить здоровье можно более приятными способами, например, неразбавленным виски. Дерьмо! О чем он думает! Эрик поднял взгляд к небу: тучи, тучи, без единого просвета. Осень. Хандра. Мизантропия. Накрапывал мелкий дождь, капли падали на разгоряченный лоб, на щеки, блестели фальшивыми слезами. Я не плачу, говорил он Рите. Рита не верила.

Авантюра прошла без сучка и задоринки; о встрече условились заранее, выманить Лукаса помог Альбер. Чтобы не возник соблазн пустить на самотек, сказал он позднее. На втором этаже бренчала музыка, на третьем – орали, распевая пьяными голосами «жиган, твой схрон спалили мусора», в переулке лаяли бродячие собаки. Выстрела никто не слышал. Ни ужратая веселящаяся сволочь, ни спящие под бормотание телеящика работяги. А если и услыхали – не придали значения, мало ли кто с кем выясняет отношения. Не в свое дело не лезь, дороже выйдет. Полиция в район трущоб наведывалась с неохотой: формально патрулирование осуществлялось круглосуточно, на деле – от случая к случаю, и то, если случай был вопиющим. Завтра утром Лукаса хватятся и начнут искать и, разумеется, найдут. Завтра днем полицаи наведут здесь шорох – вдоль, поперек и опять вдоль, перевернут вверх ногами и поставят на уши. К завтрашнему вечеру Эрик свалит из города. В сказку.

Горло саднило – то ли от долгой перебранки, то ли от холодного воздуха, изо рта вырывались облачка пара; тусклый свет фонарей едва рассеивал ночь. Слова редко кого убеждают, слова – фикция, декларация благих намерений, партитура без музыки. Пока не сыграешь, не узнаешь, что получится. Лукас, я правда не хотел. Ты бы все испортил, Лукас. В конце концов тебя прикончили бы свои. Когда прикончат меня, будем квиты. Кровь на стене кирпичного дома с табличкой «Звенигородская, 15» выглядела темным, почти черным потеком, какие обычно бывают от гудрона. Прости, зачем-то сказал Эрик. Мне не обещано тридцать сребреников. Их обещания гораздо серьезнее.

Он привалил Лукаса к фундаменту и сунул в руки подобранную неподалеку пустую бутылку. Голова мертвеца свешивалась на грудь, правая штанина задралась до колена, носки ботинок смотрели в разные стороны. Лукас смахивал на местного забулдыгу, который заложил за воротник чуть больше, чем следовало, и заснул под окнами чужой квартиры после безуспешных стараний попасть внутрь. Утро сотрет иллюзии, и порядок, круто замешенный на лжи и страхе, даст сбой; утром шестеренки огромного государственного механизма замедлят ход. Заодно с ними притормозят шестеренки другого механизма, псевдооппозиционного, поменьше и поплоше. Механизм трудно сломать, но еще труднее починить. Пожелай мне удачи, Лукас, мне очень нужна удача. Когда мы встретимся, в раю или в аду… в общем, выпивка и бабы за мой счет, главное, чтобы твое чертово везение перекинулось на меня. Раз я тебя убил, удача теперь – моя.

Эрик накинул капюшон и, сутулясь, пошел во двор мимо мусорных баков, где днем промышляли бомжи, а ночами – уже никто, потому что бомжи выгребали баки подчистую. Во дворе шныряли крысы, мокло на веревках белье, и какой-то алкаш звучно блевал с балкона прямо на козырек подъезда. Эрик свернул налево, направляясь к высоткам, торчащим посреди трех– и четырехэтажных домов, как деревья среди пеньков. Рита жила на девятом этаже, оттуда открывался прекрасный вид на отвратительные окраинные кварталы. Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик, шутил Эрик. Рита смеялась. Я действительно так считаю, добавлял он. Рита не верила.

Ты сумасшедший, говорила она. Я сумасшедший, соглашался Эрик. Зачем ты якшаешься с белоленточниками, спрашивала Рита. С кем, с кем? – притворно удивлялся Эрик. Не ври мне! Я тебе никогда не врал.

Он шел прощаться.

Здесь. 2 (Альбер)

– Вы же мечтаете о лучшей жизни? Не для себя, разумеется. Это по-мещански мелко, недостойно. Вы стремитесь к общественному устройству, где нет дикого расслоения на бедных и богатых, нет чиновничьего произвола, где государство не перекладывает свои проблемы на плечи граждан и власть не узурпирована бандой мошенников и олигархов. Где развиты социальные лифты, нет кастово-обособленной элиты и даже президент не является неприкосновенным. Где, как ни пафосно это звучит, торжествуют закон и справедливость.

– Допустим. – Эрик напрягся: собственные мысли в чужом исполнении и впрямь звучали пафосно. Признаться, он растерялся. Человек явно не из конторы и не от «соратников» по борьбе. От кого же?

Эдвард как-его-там наставил на Эрика указательный палец, безупречному маникюру позавидовала бы любая модница:

– Позвольте цитату. «Стучите, и отверзнется. Просите, и дано будет». У нас есть дверь, у вас – в том числе у вас – ключ. Просьба услышана. Вы готовы к обсуждению условий?

По пути к гостинице Эрик заскочил в цветочный магазин, где четверть часа расспрашивал продавщицу, выясняя, что лучше подарить девушке – гортензии, фиалки или герберы. Его интересовало все – от размера горшков до ухода и поливки. Она обожает цветы, говорил Эрик, просто без ума от них, понимаете? Сколько будет стоить доставка? Я загляну на неделе. Держите задаток.

Выйдя через черный ход – с любезного разрешения продавщицы, Эрик тормознул убитый «Форд» и кварталов пять ехал в обществе двоих бритоголовых подростков, думая о том, был ли хвост или ему показалось. Юнцы жевали жвачку, двигая челюстями под гремевший из динамиков рэп; в их стеклянных глазах плавало равнодушие. На Эрика они обращали внимания не больше, чем на пустое место. Водитель ни с того ни с сего попытался толкнуть ему корабль «дури» – «недорого, брат, улетный ганджубас, отвечаю».

– Убери, – жестко отрезал Эрик, и водитель так же равнодушно продолжил путь. – Высадишь на перекрестке, – буркнул Эрик, кладя сотку на приборную панель. От перекрестка он двинулся обратно, долго кружил по грязным улочкам и, получив порцию брызг от затянутого в кожу мотоциклиста, обозвал себя мудаком. Убедившись, что слежки нет, поужинал в пивнушке на углу – там подавали неплохие сардельки; из туалетной кабинки, под шум воды, позвонил Лукасу. Депутат долго не брал трубку, наконец Эрик услышал: у аппарата. Лукас нервничал, иначе бы не ответил кодовой фразой. Да у него, похоже, проблемы. Хреново. Значит, хвост не привиделся, значит, снова переезжать.

– Спрут шевелит щупальцами, – сообщил Эрик. Отбой. Телефон Арбера могли прослушивать. Отключив мобильник, покинул туалет и торопливо зашагал к гостинице.

В номере ждал сюрприз, в целом угадываемый, но довольно-таки странный.

«Он точно по мою душу?» – изумился Эрик. Визитер с насмешкой смотрел на Эрика, мол, по твою, по твою. Рыжие стрелки усов, эспаньолка, шляпа с высокой тульей и загнутыми полями, драповое полупальто, туфли с пряжками. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, будто актер, скучающий в гримерке, перед выходом на сцену. Лицо, впрочем, не соответствовало. Лицом он скорее напоминал юриста, вежливо-холодного и скользкого, такого, знаете ли, крючка, как сказали бы век назад. В остальном создавалось впечатление, что посетитель слегка ошибся эпохой.

Если он собирался произвести подобный эффект, он его произвел.

– Опустим вопрос, как вы сюда попали, – с неудовольствием процедил Эрик. – Во-первых, вы чересчур беспардонны, а я не люблю наглецов. Во-вторых, если вы от Александра Реймерса или Рудольфа, передайте им, что я не нуждаюсь…

– Лучше опустите пистолет, – миролюбиво заметил гость.

Эрик хмыкнул:

– Я сам решу, что делать.

Гость зевнул, деликатно прикрыв рот.

– У вас предохранитель не снят.

Чертыхнувшись, Эрик убрал оружие. С грохотом поставил стул напротив кресла, где расположился незнакомец; оперся о спинку, не спеша садиться. Зря он бродил по улицам, соблюдая конспирацию, переиграть ищеек не удалось. Наверняка Рудольф с Александром что-то пронюхали и подослали этого, хм, типа. Каков наглец, а? Выследил, выспросил, дал на лапу портье, коридорному и преспокойно ждет! Последнее время Эрик снимал номера в дешевых гостиницах, переезжая каждые три-пять суток. Деньгами его снабжал Лукас. Эрик догадывался: с депутатом от либеральной партии Арбером Лукасом можно вляпаться по-крупному. Но идеи Лукаса ему импонировали.

– Дружище, – басил Лукас за бокалом коньяка, – истинно народная, прямая демократия… Понимаешь?

Эрик впитывал болтовню депутата, проникаясь доступной и броской риторикой. Авторитетный лидер, борьба с коррупцией и бюрократией… Накачавшись коньяком, Лукас вещал с одержимостью пророка.

Гость, чуть покачивая туфлей, смотрел на Эрика с прежней непонятной насмешливостью; золотая пряжка ярко блестела на свету. Как держится, собака! Ничуть не боится. Ткнуть бы ствол в бесстыдную рожу, да, видно, не прокатит.

– Ну? – грубо бросил Эрик.

Визитер учтиво приподнял шляпу:

– Эдвард Альбер, поверенный Госпожи С., чье имя слишком известно, чтобы называть его вслух. Полагаю, если мы договоримся, необходимость в умолчаниях отпадет. Вижу, вас душат вопросы?

Эрик пренебрежительно скривился, мол, начхать, кто ты и что ты. Говори прямо: чего надо?

– Отлично, – сказал Альбер. – Тогда спрошу я.

Здесь. 1 (Эрик)

Отгородившись от посетителей бистро газетой, Эрик наспех проглядывал заголовки, прихлебывая из чашки горячий чай; рядом стояла тарелка с надкусанным бутербродом и недоеденный оливье. «На демонстрации в поддержку оппозиции задержаны десятки активистов». «Для разгона толпы полиция применила водометы и газ». «Премьер-министр заявил об ужесточении правил митингов и шествий».

Что и следовало ожидать. Он вспомнил статью, опубликованную с полгода назад в «Национальном обозрении». Летом журнал прикрыли. «Ни протесты, ни уличные беспорядки, ни даже террор не в силах свергнуть режим. Максимум, чего добьются протестующие, – мелкие уступки; власть кинет их обществу, точно кость голодному псу. Кость раззадорит пса, и тогда на фоне якобы новых демократических свобод режим еще крепче закрутит гайки. Потом гражданская активность пойдет на спад, протест утонет в болтовне, заглохнет, развалится и окончательно стухнет. Полумеры не дадут результата, компромиссы вредны; бороться надо до конца. Насмерть. Или революция сметет насквозь прогнившую, преступную власть, или режим добьет страну, отняв у народа будущее, как уже отнял прошлое и настоящее». Автор статьи попал в яблочко.

– Добрый вечер, мистер.

Эрик поднял глаза. Мистером его называли в очень узких политических кругах; подобное обращение указывало или на причастность к ним, или… на граничащую с утечкой осведомленность. Побеспокоивший Эрика человек держал руки в карманах плаща и вынимать их, похоже, не собирался. Вообще-то вполне прозрачный намек. Теоретически в кармане могла быть пушка, но с практической точки зрения валить клиента в людном месте – несусветная глупость. Разве что акция спланирована заранее.

– Присаживайтесь, – предложил Эрик.

– Спасибо, я ненадолго.

– Вы по поводу… э-э, моих обязательств, – Эрик тщательно подбирал слова, – в связи…

– Я от Рудольфа.

Эрик не удивился. Спасибо, не от Реймерса – как тогда, в подворотне.

– И что же нужно господину Шпее?

Сзади что-то звякнуло. Человек резко повернул голову, в темных очках отразился соседний столик и официант в фартуке, убиравший на поднос грязную посуду. За спиной официанта, в дверях, толпился народ: меж собой повздорили две подвыпившие компании. Назревала драка.

Инсценировка? Прикрываясь газетой, Эрик потянулся к пистолету. Пристрелят в неразберихе, а у него бутерброд недоеден.

– Рудольфу нужна определенность. Четкий, конкретный ответ. С нами вы или… – Посыльный сжал губы, давая понять, что отказ крайне нежелателен.

Рукоять пистолета удобно легла в ладонь. Слегка расслабившись, Эрик отложил газету.

– Я сам по себе. Скажите Руди, нам не по пути.

Жаль – читалось на лице посыльного. С тобой по-людски, а ты… Он шевельнул рукой и тут же напрягся, заметив, как Эрик нехорошо прищурился. Нарочито медленно вынув руку из кармана, посыльный поправил очки. Кашлянул в кулак, сглотнул. Повисла пауза.

– Босса интересует Лемье, – прервал затянувшееся молчание посыльный. – Связи в правительстве, контакты с иностранными организациями, внутрипартийные разборки. Любая значимая информация, особенно компромат.

– Максим Лемье? – уточнил Эрик. Компромат на старого мерзавца интересовал многих. Рудольфу пока хватало ума держаться в стороне от политики.

– Босс в доле с Реймерсом, – нехотя сообщил посыльный. – Это его идея.

Эрик мысленно всадил пулю в переносицу болвана, расколов дужку модных очков. Хрястнул по столешнице: даже не заикайся о Реймерсе! Едва не хрястнул, стерпел. Уняв раздражение, подчеркнуто сухо произнес:

– Я давно не работаю с Максимом Лемье и его, скажем так, коллегами. У меня сложные отношения с оппозицией и не менее сложные… впрочем, вас это не касается. Передайте Руди, я сыт по горло. Реймерс пускай катится.

Точка невозврата

На первый взгляд город был прекрасен. И на второй, и на третий.

Эрик подсознательно искал подвох, Эрик крутил головой и вздрагивал, когда, зазевавшись, натыкался на прохожих, и прохожие извинялись, прося у него прощения. Край непуганых идиотов – поначалу решил он, а позже, спустя время, понял: это нормально. Естественно, черт возьми!

Правильно.

Люди же подкупали искренностью, и Эрик чувствовал: ему нравится этот город, эти люди и подобное отношение. Он гордился, что причастен к его рождению и созданию. Он, Эрик, дал городу все, вдохнул крупицу жизни. Несомненно, и фантастическая удача Лукаса Арбера сыграла роль. Однако настоящим ключом Эрик мнил себя, а не Лукаса; везенье плюс талант – гремучая смесь.

И помощь Госпожи, подсказывал кто-то язвительным тоном. Мыслей о Госпоже Эрик тщательно избегал, позволяя думать только об условии соглашения. Условие надлежало выполнить, не откладывая в долгий ящик. Но прежде Эрик хотел найти Риту.

– Ри-та! Ри-та! – бодро выпевал он, изучая карту. Карта пестрела неведомыми названиями, перекраивая реальность по диковинным лекалам. Района трущоб здесь не было, и Эрик приступил к поискам с места Ритиной работы. Он планировал невзначай перекинуться с девушкой парой фраз, затем углубить знакомство, пригласив ее в кафе, и, убедившись, что все в порядке, поставить точку в договоре с господином Альбером, поверенным Госпожи С.

Жирную чернильную точку.

Репродукция

Сомнения возникли исподволь – червяком заползли в душу, угнездились и принялись грызть. Его соотечественники, безусловно, достойны лучшего. Но они ли это? Что есть город? Копия подлинника, исправленная и дополненная. Хорошо – дубликат, параллельный слой. Между слоями барьер, преодолимый, вернее, проницаемый строго в одном направлении. В результате слияния произойдет что-то вроде диффузии на макроуровне. Проникновение затронет все и вся, причем барьер не пропустит людской шлак, нечистоты и пену – тех, кому нет места в светлом, цветущем мире. Из-за неизбежных накладок некоторый процент честных, благородных, совестливых людей очутится за бортом. Увы, судьба жестока. Их гибель ляжет на совесть тяжким грузом, но его душевные терзания никто не оценит. Либо – либо. Третьего не дано. Прах отойдет к праху, тлен к тлену и мертвецы к мертвецам. Договор с бесспорной для общества пользой будет соблюден, и каждый, в том числе Госпожа С., извлечет свой профит.

Но сохранится ли прежнее прежним? Личность, чувства, отношения. Слияние не равноценно замене, а терять Риту Эрик не собирался. Облагороженная, сотканная из достоинств Рита представлялась ему фальшивкой.