Охотник

— Чтобы в мороз не выходить на улицу. Вся скотина внутри, даже если снегом заметет — не надо срочно откапываться, спустился по лестнице вниз, и ты уже у коровы. Понял?

— Понял — Сергар озабоченно осмотрел высокую лестницу, и легонько вздохнул — Придется полазить! Но ты не переживай, я сам буду забираться и спускаться. Мне только коляску надо будет затащить, неохота ползать по полу. Хотя… я и сам смогу затащить — мне только веревка нужна. Оставлю внизу, а потом сверху за нее и затащу!

— Умница! — кивнул Мария Федоровна, и толкнула толстую, скрипучую дверь, подбитую резиной — Интересно, кто тут раньше жил?

— А бабка Марья жила! — хохотнул дядя Петя, появившист из-за угла в сопровождении четырех таких же как он засаленных, потрепанных жизнью, нестройно поздоровавшихся мужиков, — Померла прошлый год! Потом этот дом как-то Вампир выкупил. Да он воще все дома тут выкупил, всю деревню! Всех, каво кидает, сюда загружает! Вот, парней привел! Ты вот чо, хозяйка — ты дай-ка нам на смазку, пару сотен — мы первачка у Аньки купим, а сама картохи навари, чо-ничо на стол соорудишь. Вот тебе ведро картохи! Самосад! Растет — один-десять! Ужасть как прет! Плитка-то есть? Лектрическая? Нету? Щас сконтролим! Васек, мухой за плиткой! Давай, давай, не переломишься! Ты это, Машенька, не думай — пока не перетащим, не разложим — ни глотка! Ни-ни… честна говоря — щас если приложимся — нас уже не оттащишь, поляжем, как озимые! Хе хе хе…

Закипело, зашумело — доходяги, которые выглядли чуть краше живых трупов, неожиданно бодро хватали мешки, ящики и тащили их наверх, шатаясь, будто тащили невероятную тяжесть.

Мария Федоровна уцепилась за нож, чистила картошку, бросая ее в здоровенную кастрюлю, принесенную тем же дядей Петей (Такой большой у Марии Федоровны не было — прежние прохудились, а им с Олегом зачем ведерные емкости?). «Олега» решительно отстранили от общего процесса: «И без инвалидов разберемся! Иди — дыши воздухом, птичек слухай, травки, а то пожри какой — вона, кошки траву жрут, и здоровее делаются! Оглоблей не перешибешь! Хе хе хе!»

Что такое оглобля, Сергар не знал, но совет насчет травы, как ни странно, был совершенно верным. Если бы маг мог найти нужные травы, вероятность того, что он встанет на ноги, даже без магии, была очень велика.

Решив последовать настоятельному совету новообретенных соседей, Сергар медленно покатил к опушке леса, туда, где виднелось зеркало реки.

Сосны были красивы. Так же красивы, как и в мире Сергара. Там они назывались по-другому, но это ничуть не меняло их сути — пахнущие смолой, хвоей, уходящие в небо — сосны были достойны стать мачтами самых лучших кораблей — если бы такие были в этом мире. Увы, в мире Марии Федоровны и дяди Пети моря бороздили громадные, стальные суда-города, лишенные изящества и красоты парусных, воздушных, как облака кораблей. Сергар понимал, что парусники медленнее, меньше, гораздо менее удобны, чем эти стальные громадины, но… сердцу не прикажешь, как говорил один персонаж фильма, увиденного Сергаром по телевизору.

Река тоже была хороша. Небольшая, все шагов двадцать в ширину, он была глубокой, с темной, но кристально чистой водой. Из подмытого на дуге крутого берега торчали корни деревьев, напоминая щупальца невиданных чудовищ, а с той стороны, где стояла деревня — длинный пляж белого песка, вылизанный водой и ветром. К пляжу вел пологий спуск, будто специально врезанный в берег огромным бульдозером. Скорее всего, в этом месте много десяток лет ходили на водопой тучные стада коров, однако теперь от этого стада не осталось и следа — пляж был девственно чист. Нынешним обитателям деревеньки и в голову не приходило, что можно пойти, поваляться на песочке, или же забраться в текучую воду, чтобы смыть застарелые грехи, накопленные за свою трудную, бурную жизнь.

Сергару мучительно захотелось спуститься вниз, сбросить одежду, броситься в прохладную воду и погрузившись с головой, забыть обо всех проблемах, что как снежный ком с ветки обрушились на его русую голову, придавив своей невыносимой тяжестью.

Нет. Представил, как он мучительно долго едет по песку, увязая колесами, как ползет, будто зверь с перебитым хребтом, захлебываясь яростью и пеной, и все желание искупаться тут же улетучилось, будто его и не было. Когда-нибудь! Когда-нибудь…

Подумалось — неужто, нет ни одного мира, где нет проблем? Где нет войн? Где нет жадности, подлости, неутолимой тяги к власти? Были два государства, две Империи — Кайлар, и Зелан. Два брата, двоюродных брат, императора — что им делить? Что делить… Полоску земли вдоль границы? Два острова, на которых нет ничего, крове птичьего дерьма и сотен тысяч орущих, гадящих чаек? Почему погибли тысячи, десятки тысяч солдат, и почему теперь народ, говорящий на том же языке, верящий в тех же богов, что победившие, считается народом низшим, второго сорта, почти рабским народом? Почему десятки городов лежат в руинах, и на их улицах бродят толпы мерзких тварей, питающихся человеческой кровью, мясом, душами?

Сергар уже слышал теорию, что империи обязательно должны расти, иначе они умрут, и в конце концов должна остаться одна, огромная, которая поглотит все остальные. Но разве это утешение для сотен тысяч, миллионов погибших на бессмысленных, не нужных человеку войнах? Вот он — молодой, здоровый парень, маг, даже лекарь — посвятил свою жизнь убийству людей — ради чего? Ради кого? Ради амбиций одного, не очень умного, не очень хорошего человека, наслаждавшегося роскошной жизнью тогда, когда он, Сергар, кормил вшей, сидя в грязной балке перед позициями зеланской армии?

Последние годы службы эта мысль все чаще и чаше приходила ему в голову, и когда империя Кайлар все-таки проиграла в войне, честно сказать, он даже вздохнул с облегчением — все! Закончилось! Наконец-то! И… я жив!

Сергар развернулся, и покатился к дому, откуда в вечернем воздухе слышались громкие, радостные голоса добровольных помощников. Его губы тронула легкая улыбка — забавные люди. Все-таки в глухих провинциях люди попроще и посердечнее, чем в крупных городах. Это он замечал не раз, и не два.

И все могло быть гораздо, гораздо хуже…

Глава 3

«Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят!» — Сергар осторожно перецепился руками с ветки за канат, и по нему опустился в коляску. Грудь жгло, пот стекал в глаза, но бывший боевой маг был доволен. Всего за две недели тренировок он подтягивается уже пятьдесят раз! И это после того, как полгода пролежал в постели! Нет — что ни говори, а отличный результат.

Помогали специальные упражнения, которые Сергар проделывал каждый день. Он входил в транс, и сосредоточившись на процессах, происходящих в организме, пытался ускорить его восстановление. Это очень непросто. Тело было чужим, оно категорически отказывалось подчиняться воле новой сущности, оказавшейся в черепной коробке, приходилось часами сидеть неподвижно, пытаясь ускорить движение жизненных сил.

Сергар занялся этими упражнениями на второй день после того, как очнулся в доме Марии Федоровны, и только через неделю у него начало кое-что получаться. Теперь процесс пошел гораздо быстрее — больше двигался, постоянно находился на свежем воздухе. Простое, здоровое питание — молоко, творог, мясо. Действительно, в деревне все было дешевле — имея по городским мерках совсем небольшие деньги, можно было довольно сносно существовать.

Единственное, о чем жалел Сергар — не было телевизора. Уже привык к этой странной штуке, и первое время его просто ломало, как ломает наркоманов, не получивших очередной дозы. Потом привык. Ну, нет телевизора, и нет. И демон с ним. Или как тут говорят — черт.

В деревне ни у кого не было телевизора. Вернее — телевизоры были, но они ничего не показывали — старые, разбитые, неработающие. Спутниковых антенн не было ни у кого, а как объяснили Сергару, без этих круглых штук телевизор показывать не будет. Он не до конца понимал — что такое спутник, что такое антенны, но верил обитателям этого мира. А что еще оставалось? Кроме как верить. Или не верить…

Эта деревня была чем-то вроде порта, в котором пришвартовались старые, никому не нужные корабли. Дырявое днище, обросшее ракушками, обожженные пожарами надстройки, порванные паруса — последнее пристанище умирающих морских бродяг.

Люди похожи на корабли — уходят они в жизненное море пахнущие свежей краской, звенящие от переполняющей энергии, гордо рассекающие волны могучим форштевнем, а в конце жизни — потрепанные ветрами, побитые о камни, скрытые в прибрежных водах, источенные древоточцами, до конца своих дней пытающиеся держаться на плаву.

Никто из жителей Самсоновки не рассчитывал выбраться из последнего порта в своей жизни. Вернее — на словах-то рассчитывали, но в глубине души понимали — никуда они отсюда не уедут, и останутся тут, на краю деревни, в жирном, липнущем к ногам черноземе. Как и все те, чьи покосившиеся, черные от времени кресты деревенского кладбища сиротливо торчали из высоченной травы, буйно вымахавшей на прахе обитателей деревни.

Эти люди не были злыми, подлыми, или глупыми — нет, их погубили две вещи — излишняя доверчивость и спиртное. Впрочем — первое проистекало из второго. Налей тому же дяде Пете стакан водки, и ты его друг по гроб жизни. А если будешь наливать регулярно, да еще и закуску — так ты вообще царь, бог, и мессия, пришедший в этот мир для того, чтобы осчастливить хороших людей.

Дяде Пете, как оказалось, было всего-навсего пятьдесят лет от роду, он был чуть старше, чем Мария Федоровна, но выглядел лет на двадцать старше. Некогда он был уважаемым человеком, по крайней мере с его слов. Работал на заводе, имел машину, квартиру, но… начал пить. Каждый, кто приходил к токарю Пете с просьбой что-то сделать, тащил бутылку водки. А если есть бутылка — куда ее девать? Ну не выливать же?

«Жена говорила — „Бери деньги, бери деньги!“ Не брал. Как можно взять со своих? Нехорошо!»

В общем — закончилось все очень дурно. Машину продал и пропил. С завода выгнали. Жена ушла, забрав детей. Осталась только квартира, и ту разменяли, оставив дяде Пете однокомнатную, правда в хорошем районе. Вот так и оказался он здесь, в Самсоновке, в развалюхе — гораздо худшей, чем у Марии Федоровны. Той хоть денег дали, а ему просто налили водки, сказали подписать, он и подписал.

Жили обитатели Самсоновки тем, чем живут деревенские жители испокон веков — собирали ягоды, грибы, ловили рыбу — солили, сушили, продавали в райцентре на базаре, куда отправлялись на автобусе из соседней деревни, Афонькино — утренним автобусом туда, вечерним оттуда — пьяные, счастливые, с деньгами и покупками — если день удачный, и просто пьяные — если не очень. Кто-то был уже на пенсии — тогда совсем хорошо, а кто-то ждал своих пенсионных семи тысяч как подарка от бога, такие, как дядя Петя, или Коля, как он сам себя называл — мужик неопределенного возраста, грузный, здоровенный. Когда таскали вещи Марии Федоровны, он в одиночку затащил наверх, в дом, тяжеленный платяной шкаф, отодвинув всех остальных добровольных помощников толстопалой ручищей. Бывший чемпион, бывший тренер — спился, как и многие, не перенеся звонкого визга фанфарных труб и тяжести жизненных неурядиц. Не он первый, не он последний, как сказал доморощенный философ дядя Петя.

Вот так прошли первые две недели деревенской жизни Сергара. В общем-то, вполне недурно, довольно сытно и даже весело. Тренировки, разговоры с мужиками — если они не были заняты на сборе ягод и на огороде — и обучение Марии Федоровны.

Все вечера она посвящала образованию «Олега», благо что знаний у нее хватало, учить любила, а делать было особо и нечего. Дом, хотя и пошарпанный, был вполне приличным — и не только снаружи. Старенькие, но чистые обои, выскобленные полы — старушка, что здесь жила, старалась содержать дом в порядке — насколько могла. О ней все отзывались очень хорошо — говорили, что умела лечить травами. До ближайшей больницы отсюда добраться было очень даже проблематично, так что знахарка была на своем месте. Со слов дяди Пети к ней приходили даже из соседних деревень, и она никому не отказывала. Денег не брала. Еду, молоко, крепкий самогон — он и для настоек, и для оплаты услуг селян, «твердая валюта», как говорил дядя Петя.

Были в Самсоновке и женщины, тоже в возрасте, такие же несчастные, потерявшие все, что имели. Лишь одна не пила — Анька — та, что делала самогон. Этой «Аньке» было лет шестьдесят — полная, грязноватая баба с хитрыми, маслянистыми глазками. Марии Федоровне она очень не понравилась, да и Сергару тоже — войдя к ним в дом, тут же начала шарить взглядом по полкам, по шкафам, шмыгая красным, разбухшим от соплей носом. Видя, что ей не особо рады, быстро смылась и больше не приходила, видимо почувствовав отношение новых соседей.

Передохнув, Сергар покатился на задний двор, к сараю, сложенному из таких же толстых бревен, как и дом. Когда-то в этом сарае стояли телеги, висела сбруя, была сложена всякая всячина, нужная домовитому хозяину — дядя Петя, которых все про всех знал, сообщил, что по верным сведениям в доме этом самом жил когда-то купец, и этот купец закопал самовар с золотом. Где закопал — никто не знает, а еще — этот клад заговоренный, и кто его выкопает — умрет в муках, загнивая заживо. На этом кладе были убиты три работника купца, и похоронены над ним — чтобы охраняли. И когда кладоискатель подымет самовар — привидения увяжутся за ним и будут есть его изнутри.

На вопрос: «Откуда известно, что убиты трое работников и закопаны над кладом, если никто не знает, кто тот находится? Кто видел, как его закапывали?» — дядя Петя важно ответил, что это дело всем известное в округе, и на глупые вопросы он не отвечает.

Сергар потянулся к рукавам, достал из ножен, притянутых к предплечьям два ножа, заточенных до бритвенной остроты, и метнул их в стены сарая, в мишень, нарисованную кусочком мела, оставшимся среди вещей Марии Федоровны. Фигура человека очень напоминала Вампира — скуластое, жесткое лицо, тяжелый лоб, широкая грудь. Сергар неплохо рисовал — наследственное, от матери.

Один нож вонзился туда, где у нарисованного Вампира находилось сердце, второй — прямо в правый глаз. Чтобы наверняка. Чтобы наповал.

Получалось уже хорошо — девять бросков из десяти попадали туда, куда нужно, не отклоняясь ни на сантиметр, и это притом, что ножи не были специальными ножами для метания — простые кухонные ножики, несбалансированные, с тяжелыми деревянными ручками. Сергар, конечно, их подработал, подточил, как следует, но все равно эти клинки были далеки от совершенства.

Дядя Петя, который всегда с интересом наблюдал на тем, как тренируется «Олег», рассказал, что в соседней деревне есть кузнец, он же токарь, Василий Михалыч, и этот самый кузнец легко сделает Олегу любой нож, какой захочется. Только вот самогоном не берет, а требует деньги, и ножи будут стоить дороже, чем в районном универмаге.

Сергар хотел заказать себе настоящие, боевые клинки, но потом передумал — зачем? Тренироваться он может и этими, а денег у них в семье не так и много — нужно будет еще на зиму сделать кое-какие запасы, так что эти сто тысяч стоит поберечь — да и светиться ни к чему! Спросят — зачем инвалиду из захолустной деревни боевые метательные ножи? С какой целью? Пойдут слухи, может дойти и до Вампира, а как тот поступит, узнав о некоторых приготовлениях одной из его несчастных жертв?

Честно сказать, Сергар вообще не понимал, зачем Вампир оставил их в живых. По всей логике он должен был закопать обоих где-нибудь в лесу, и забыть о них, как о раздавленных тараканах. Однако — и деньги оставил, и дом все-таки дал. Какая-никакая, но крыша над головой!

Объяснений могло быть несколько, но основная версия — а зачем Вампиру их убивать? Беспомощных, бесполезных? Что они могут сделать? Учительница? Инвалид? Человек со сломанной спиной не представляет опасности для организации, существующей уже десять лет и видавшей все на свете — от бунта «клиентов», до мести ближайших родственников, пытавшихся наказать бессовестных дельцов. Зачем Вампиру вешать на себя лишние трупы? Вот когда Сергар начнет представлять из себя хоть какую-нибудь опасность, тогда — да, а так… выкинули из квартиры, и забыли.

Сделав сотни две бросков, накатавшись к сараю и обратно, Сергар отправился в дом, откуда доносился вкусный запах мясного супа. После тренировок, после прогулок на свежем воздухе, организм требовал все больше и больше пищи, и Сергар уже боялся растолстеть. Тем более, что Мария Федоровна готовила очень умело, обладая настоящим кулинарным талантом. Она могла из ничего соорудить что-нибудь вкусное, и дядя Петя, частенько захаживавший к ним в гости, закатывал глаза, хлебая борщ из щербатой эмалированной миски: «Внатури, как в ресторане! Ну ты, Машенька, даешь! Таких хозяек поискать! Днем с огнем не найдешь!»

Мария Федоровна уже слегка успокоилась после того, что с ними произошло, но Сергар с болью и негодованием заметил, что в ее темных, ранее не тронутых сединой волосах появились белые пряди. Она постарела, как-то съежилась, и часто сидела безмолвно, глядя куда-то в пространство, за окно, туда, где темнел сосновый бор. О чем думала — неизвестно.

Сергар как-то спросил ее, но она лишь улыбнулась, и сказала, что это все неважно. Ни о чем. О жизни, о судьбе, о людях. И о том, что хороших людей все-таки больше, чем плохих. И он, Олег, должен это запомнить.

«Олег» помнил. А еще, он помнил одну истину — хочешь, чтобы твой огород не зарос сорняками — прополи его, и как можно быстрее. Но Маме он об этом не сказал. Зачем беспокоить? Разволнуется, распереживается, а то еще плакать начнет — упаси боги! Сергар не переносил женских слез — лучше уж толпа разъяренных мертвяков, чем одна рыдающая женщина! По какому поводу бы она не рыдала…

У ворот Сергар заметил автомашину. Он не особо разбирался в автомобилях, вернее совсем не разбирался, но было видно, что это не особо дорогой автомобиль — не такой, как у Вампира. Тот был блестящим, пахнущим кожей и чем-то неуловимым, присущим дорогим вещам. Этот — кое-где помятый, кое-где ржавый, с одним «глазом» — другого «ока» автомобиль лишился по милости своего владельца, устроившего из него передвижной сортир на колесах. Даже за два шага от машины несло пролитым спиртным и застарелым табачным дымом, въевшимся в самоходную повозку до самых ее печенок — если таковые в ней имелись.

Прислушавшись, Сергар услышал в доме резкие, раздраженные, незнакомые голоса. Иногда прорывался голос дяди Пети, что-то бубнящего, будто оправдывающегося, и голос Марии Федоровны — звонкий, напряженный, как тогда, когда она разговаривала с риэлтерами-мошенниками.

Снова кольнуло сердце — недолго же продержалась тишина! Что, Вампир кого-то прислал? Зачем? Отобрать оставленные деньги? Вот только полчаса назад думал о том, что бандит мог это сделать, но почему-то так и не сделал, и вот тебе! Получи! Правильно говорят — нужно поменьше думать о плохом, и тогда, возможно, оно и не сбудется.

В доме что-то загремело, будто кто-то сбросил со стола всю посуду, снова послышался взволнованный голос Марии Федоровны, оборвавшийся так, будто кто-то закрыл ей рот.

Сергар покатился к лестнице, сполз на нижнюю ступеньку, сложил коляску, привязал ее к канату, укрепленному наверху, и быстро пополз на второй этаж, стараясь не очень стучать своими бесполезными ногами-корягами. До веранды он взлетел буквально за секунды, подгоняемый мощный потоком адреналина, омывшего его мышцы, коляску взлетела наверх, как перышко, еще минута, и он снова сидит в кресле, управляясь с ним так, будто сидел в этом кресле всю свою жизнь.

Дверь в прихожую была приоткрыта, с веранды Сергар хорошо слышал то, что там происходило. Через минуту ему было совершенно ясно — на них напали, и не вампировы бандиты, а какие-то совсем чужие, те, которых он и не знал. Послушав, не стал мешкать, и ловко перевалившись через порог, въехал внутрь, стараясь держаться на расстоянии нескольких шагов от незваных гостей.

Их было двое. Молодые, крепкие, ничем не примечательные — кроме синих татуировок на костяшках пальцев. Дядя Петя рассказывал о таких татуировках, о том, что их носят люди, прошедшие через тюрьмы, и они очень гордятся этими «знаками отличия». Сергар так и не понял, чем тут гордиться — тем, что ты не умеешь ничего, кроме как воровать? Или тем, что был таким идиотом, что даже воровать не сумел так, чтобы не поймали? Но говорить дяде Пете этого не стал. Зачем? У местных свои понятия о чести, у Сергара — свои. На его взгляд тот факт, что ты скитался по тюрьмам нужно не выпячивать, а скрывать, но тут была другая жизнь, и Сергар не хотел входить в нее со своим уставом. Гордятся — ну и демон с ними, пусть гордятся! Плевать.

— О! Сынок пожаловал! — издевательски распахнул руки один из «гостей», светловолосый парень лет тридцати, с неприятным, кривым прищуром серых глаз — Теперь разговор веселее пойдет!

— О чем разговор? — мрачно осведомился Сергар, наблюдая за тем, как Мария Федоровна поправляет взлохматившиеся волосы и трогает покрасневшее с левой стороны лицо (ударили?!)

— Они денег хотят! — вмешался дядя Петя, сидящий на полу возле стены и размазывающий по подбородку свежую кровь, натекшую из разбитого носа — Говорят, что Вампир вам денег дал, и мол, они тут хозяева, и все им должны платить за вход! Пацаны, вы чо беспредельничаете, в самом деле! С какой стати мы должны вам платить?! Вы чо, не видите — старики, старухи, да инвалиды?! Да откуда мы бабло возьмем?! Внатури, от кого вы работаете? Кто старшой? Я бы с ним побазарил, объяснил! Грех же стариков со старухами обижать!

— Я старшой! — крепкий, почти квадратный парень лет двадцати пяти-тридцати подошел к дяде Пете и коротко, без размаха пнул его в бок. Сергар явственно услышал, как хрустнуло сломанное ребро — Что хочешь сказать, старый пень?! Ничего? А чего замолчал? Нечего сказать пацанам? Так заткни хайло и не воняй! Старый п… … ! Глотку тут разевает! Я щас тебе в глотку…засуну, чтобы не вякал!

— У нас и получше есть, чем старый п… р — ухмыльнулся второй, высокий, худой парень лет двадцати — Баба-то ничо так… еще не старая. Попользуемся — и ей хорошо, и нам в тему! Давай?

— Попозже — «старшой» криво усмехнулся и окинул Марию Федоровну взглядом — Да, жопастая телка! Впердолить ей — дело святое!

— Вы ответите! — тонким, срывающимся голосом закричала Мария Федоровна — Вас посадят!

— Дура ты! — «старшой» лениво, наотмашь, хлестнул женщину по лицу — Деньги давай, сука! Вампир точно тебе денег дал! Потратить вы не успели — некуда, в этой заднице, которую по ошибке кличут Самсоновка! Давай, говорю!

Он снова поднял руку, чтобы ударить, но не успел. В глазнице бандита вдруг выросла рукоять ножа, уйдя едва не половины в мягкую субстанцию.

Второй бандит раскрыл рот — то ли чтобы крикнуть, то ли выругаться, но захлебнулся кровью, прижав руки к горлу, в которое воткнулся второй нож. Сразу не упал. Сделал несколько шагов, страшно хрипя, булькая, и свалился уже на веранде, суча ногами, дергаясь, будто хотел удержать уходящую жизнь. Скоро он затих.

— Силен, парень! — нарушил тишину дядя Петя, морщась от боли — Этот п… р мне ребро сломал. И внатури — не одно. Щас вот чо — я за Колей — мы сами их не осилим вытащить.

— Какое вытащить?! Милицию надо звать! Милицию! — срывающимся голосом сказала Мария Федоровна — Это была самооборона! Я видела по телевизору, рассказывали — можно обороняться, если напали! А они напали! Деньги вымогали! Угрожали! И нельзя ничего трогать! Следственная группа должна все осмотреть!

Дядя Петя встал, застонав от боли, снова скривился, прижав руку к боку, сел на табурет и внимательно, исподлобья, посмотрел на Марию Федоровну:

— Машенька, это глухомань. Кто будет следаком, как дело повернет — одному богу известно. Могут сказать — зачем убивал? Они же вашей жизни не угрожали? Ты знашь, скоко людей сидят на зоне за превышение самообороны? Не знашь? Много. Парень учился бросать ножики, заранее их готовил. Зачем? Хотел каво-то убить? Вот и убил. Ну и? Пойдет на зону, как миленький. Ну да — срок скостят, он же инвалид, Опять же — эти отморозки деньги шакалили. И все равно — скажут, что он не должен был подрезать козлов. Что дело ментов покарать преступников, что ето самосуд, и… в общем — лет пять точно дадут. Может семь. Тебе это надо? Ему — это надо?

— Что предлагаешь, Петь? — устало спросила Мария Федоровна, потерев лоб. Голова как-то сразу заболела — то ли от того, что по ней ударили, то ли от крови, бросившейся в мозг из-за перевозбуждения

— Щас я позову Коляна, он вытащит козлов, усадит их в тачку. Я знаю одно местечко — омут там, а проехать можно, хоть и с трудом. Глубина — ужасть какая! Канет машинка, век никто не найдет. А если и найдет — поздно будет. Рыбки с раками их так объедят — фиг поймешь, от чего сдохли! И концы в воду. А ты тут помой все как следует, кровянку выскобли. Вот так.

— А мне что делать? — спокойно спросил Сергар, слегка удивленный таким здравомыслием дяди Пети и удивляясь в очередной раз — почему в этом мире человек не может защитить себя, свой дом, уничтожив грабителей? Ну что за глупая статья: «Превышение самообороны?!» Почему любой негодяй может забраться в дом, а ты, если не дай боги, его убьешь, сядешь в тюрьму?! Это мой дом! Моя жизнь! Я могу ее защищать так, как считаю нужным!

— Ничего — усмехнулся серый от боли дядя Петя — Все, что ты мог сделать — сделал, внатури. И ништяк сделал! Я тебя и раньше уважал, пацан, за стойкость твою и незлобивость, а теперь говорю — ты просто молодец! Не ожидал! Думал — балУется с ножичками, так просто, кин насмотрелся про ниндзев, а ты вона чего! Молоток! Убить человека не просто! Другой бы щас валялся в истериках, а ты — орел!

«Знал бы ты, скольких я уже убил, и в каких драчках бывал! Небось челюсть бы отвисла» — внутренне грустно усмехнулся Сергар, и тут же посерьезнел.

— Дядя Петя, проблем после не будет? Тебе виднее, ты тут давно живешь. Полиция, или дружки этих бандитов?

Дядя Петя задумался, помолчал, минуты три, потом выдал:

— Я вот как соображаю: угол глухой, куда ушли, где пропали — кто будет искать? Дружки придут — мы подготовимся, небось не уйдут, как и эти, тут останутся. Ножички я тебе новые сделаю. А то и эти отмоем, будут как новые! Почему бы и нет? Да и мы не пальцем деланы, Колян им башки поотшибает! Жалко его не было, уж больно он не любит гопоту! Участковый приедет, либо еще кто — скажем, што никаво не видели. Покрутицца, да свалит. Ему тоже неохота дело затевать, ему начальство жопу взгреет — почему допустил преступленье? Почему профилактичскую работу не вел? Да он даже не поедет — чо он, дурак, чо ли?

* * *

Дядя Петя ошибся. Участковый появился в Самсоновке через неделю — молодой, грузный, здоровенный парень в шапочке с козырьком и с папкой в подмышке. Он приехал на зеленой, угловатой автомашине(дядя Петя назвал машину «уазиком»), проехался по деревне, на минуту остановился возле дома Аньки, внимательно глядя на то, как над крышей поднимается столб дыма из трубы. Анька, как всегда, варила самогон, и только глупый человек мог не знать, что дым трубы над домом в летнее время — верный признак того, что тут живет самогонщик.

Заходить к ней не стал, проехал дальше, присматриваясь к дороге, на которой не успел зарасти след, оставленный автомашиной убитых бандитов, проехал прямиком к дому где жила Мария Федоровна с сыном, заглушил двигатель и вышел, громко хлопнув стальной дверью. Потянулся, зевнул, и сунув папку в подмышку, зашагал к крыльцу, на котором стояла Мария Федоровна с тряпкой в руках. Он как раз отмывала ступени, натоптанные после дождя. Земля жирная, черная, так что повозиться пришлось немало..

— Здравствуйте! — громко, четко поздоровался участковый, глядя на женщину пристальным, испытующим глазом, будто надеялся на ее лице прочитать ответы на свои вопросы — Вы хозяйка дома?

— Я, и мой сын — спокойно, настороженно ответила Мария Федоровна, оглядываясь туда, где «Олег», за углом дома, ползал по своему канату, ловко, как мартышка перебирая руками — А что вы хотели? Что-то случилось?

— Пропали двое парней. Говорят — поехали сюда, в Самсоновку, вроде как хотели посетить бабку-травницу. А все знают, она тут жила. В этом доме. Так вот — вы никого не видели? Их тут не было?

— Никого не было…  — Мария Федоровна стрельнула глазами за угол, туда, где был сын, и снова помотала головой — Никого!

— А следы? — полицейский в упор посмотрел на женщину — Так никого и не видели? Вот что, уважаемая… я думаю, нам стоит побеседовать обстоятельнее. Давайте пройдем к вам в дом, и поговорим. Или мне вас пригласить в к себе в пикет?

— Не надо в пикет…  — Мария Федоровна положила тряпку в ведро с грязной водой, и та медленно погрузилась, пуская пузыри воздуха. Женщина проследила за утонувшей тряпкой и грустно усмехнулась — вот так и она, все тонет и тонет в грязной воде проклятой жизни. Впервые ей захотелось умереть, и она не попросила прощения у Бога за эту грешную мысль. Ну когда же все кончится?! За что это ей?!

Они уселись за стол в кухне, друг напротив друга. Полицейский молчал, молчала и Мария Федоровна. Потом она не выдержала, и предложила:

— Может вам чаю налить? Жарко. Небось в горле пересохло?

— Давайте. Не откажусь.

Полицейский кивнул, Мария Федоровна вскочила, засуетилась у плиты — недавно ей купили газовую плитку и небольшой баллон — Коля привез из райцентра. После того, как она две недели готовила на электрической плитке и на печи под навесом во дворе, газовая плита казалась верхом роскоши.

Человек быстро привыкает к хорошему — к газовой плите, центральному отоплению, горячей воде из крана, а когда чего-то из этого, так привычного, лишается — мечтает вернуть себе прежнюю жизнь. Так и Мария Федоровна, все никак не могла привыкнуть к деревенской жизни, лишенной мало-мальских радостей, легко доступных горожанам.

Наконец — вазочка с сахаром, вазочка с вареньем, печенье и чайные чашки со смешными слониками на боках, утвердились за кухонным столом, накрытым новой клеенкой (тоже Коля привез). Участковый смотрел на суетящуюся женщину молча, больше наблюдая не за ней, а рассматривая обстановку прихожей, она же кухня. От его глаз не ускользнули ни свежевыскобленный пол, ни только недавно наклеенные обои (дядя Петя настоял — могли забрызгать кровью «Менты — они шибко въедливые, уцепятся — не отцепятся! И будете срок тянуть! Ну их нахрен!»).

Уже когда Мария Федоровна усаживалась на табурет, налив кипятка участковому и себе, вкатился хмурый, настороженный «Олег», сходу развернувшись так, чтобы удобнее было метнуть нож. Ничего хорошего от полиции он не ждал, помня то, как участковый в городе работал в связке с бандитами. Увы, во всех мирах городская стража продажна — в большей, или меньшей степени.

Появлению Олега полицейский не удивился. Не поздоровался, ничего не сказал, только сделал рукой приглашающий жест, а когда Сергар отрицательно помотал головой, равнодушно пожал плечами, мол, как хочешь.

Опять помолчали, похоже было, что участковый совсем не из болтунов. Он вроде и не замечал возникшего в комнате напряжения, отхлебывал чай — отдуваясь, потея, утирая лоб платочком, который достал из внутреннего кармана кителя. Платочек, как ни странно, оставался чистым, хотя и потемнел от пота. Полицейский умудрился не запачкаться и в этой пыльной жаре, что было совсем не так просто, особенно катаясь по проселочным дорогам.

Выпив содержимое чашки, он перевернул ее вверх дном, поставил на блюдечко, сложил пальцы в замок и положил руки на стол.

— Куда трупы дели?

Мария Федоровна захлебнулась чаем, долго откашливалась, а когда откашлялась, сипло спросила:

— Какие трупы?! Вы что? Как вы смеете? Не знаю, как там вас звать, но…

— Сергей меня звать. Сергей Петрович Воскобойников. Участковый инспектор, старший лейтенант полиции. Я здешний, вырос в Жарковке, каждую ямку в округе знаю, каждый лесок. Охочусь с детства. Следы разбираю. Когда-то мечтал стать промысловиком, на север уехать. Но вот так сложилось — стал милиционером. Полицейским, как сейчас говорят. Если считаете меня дураком — заблуждаетесь. И я вам докажу это — на раз-два. Эй, парень, подъезжай поближе, а то мне все время кажется, что ты хочешь выстрелить в спину из обреза. Нет у тебя обреза? Ну и замечательно…

Сергар подъехал к столу и оценивающе посмотрел на мужчину, одетого в форму. Тот был грузен, на вид рыхловат, но опытный глаз бойца сразу видел мощные, покатые плечи, широкую грудную клетку и руки, способные переломить древко копья одним щелчком. Человек был силен, как медведь, и так же обманчиво вял и спокоен, когда не знаешь — то ли зверь лизнет тебе руку, то ли вырвет ее из плеча, чтобы пообедать доверившимся ему идиотом. С этим человеком ухо нужно было держать востро!