Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897

Новый закон 1886 г. установил общее правило, что штрафы не могут идти в карман хозяина. В законе сказано: «Взыскания с рабочих обращаются на составление особого рода при каждой фабрике капитала, состоящего в заведовании фабричного управления. Капитал этот может быть употребляем, с разрешения инспектора, только на нужды самих рабочих, согласно правилам, издаваемым министром финансов по соглашению с министром внутренних дел». Итак, штрафы, по закону, должны идти только на нужды самих рабочих. Штрафные деньги, это – собственные деньги рабочих, вычеты из их заработка.

Правила расходования штрафного капитала, о которых говорится в законе, были изданы только в 1890 г. (4 декабря), т. е. целых 3½ года спустя после издания закона. В правилах сказано, что штрафные деньги расходуются на следующие, по преимуществу, нужды рабочих: «а) на пособия рабочим, потерявшим навсегда способность к труду или лишившимся возможности временно трудиться по болезни». В настоящее время рабочие, получившие увечье, остаются обыкновенно без всяких средств к жизни. Чтобы судиться с фабрикантом, они поступают обыкновенно на содержание к адвокатам, которые ведут их дела и, взамен подачек рабочему, берут себе громадные доли из присужденного вознаграждения. А если рабочий может получить по суду только небольшое вознаграждение, то он даже не найдет адвоката. Штрафными деньгами следует непременно пользоваться в этих случаях; посредством пособия из штрафного капитала рабочий перебьется некоторое время и сможет найти себе адвоката для ведения дела с хозяином, не попадая, по нужде, из кабалы хозяина в кабалу адвокату. Рабочие, потерявшие работу по болезни, тоже должны брать пособия из своего штрафного капитала [14]

В разъяснение этого первого пункта правил С.-Петербургское фабричное присутствие постановило, что пособия должны выдавать на основании свидетельства врача, в размере не более половины бывшего заработка. Заметим в скобках, что СПБ. фабричное присутствие сделало это постановление в заседании 26 апреля 1895 г. Разъяснение состоялось, значит, 41/₂ года спустя после издания правил, а правила 31/₂ года спустя после издания закона. Следовательно, всего понадобилось восемь лет только на то, чтобы закон был достаточно разъяснен!! Сколько же теперь потребуется лет, чтобы закон стал всем известен и стал применяться на самом деле?

Во-вторых, выдачи из штрафного капитала производят «б) на пособия работницам, находящимся в последнем периоде беременности и прекратившим работу за 2 недели до родов». По разъяснению Петербургского фабричного присутствия, выдача должна происходить только в течение 4-х недель (две до родов и две после) и в размере не более половины бывшего заработка.

В-третьих, пособия выдаются «в) в случае утраты или порчи имущества от пожара или другого несчастья». По разъяснению Петербургского присутствия, в удостоверение такого обстоятельства представляется свидетельство от полиции, и размер пособия должен быть не свыше 2/₃ полугодового заработка (т. е. не свыше четырехмесячного заработка).

Наконец, в-четвертых, пособия выдаются «г) на погребение». По разъяснению СПБ. присутствия, пособия эти должны выдаваться только для рабочих, работавших и умерших на данной фабрике, или их родителей и детей. – Размер пособия от 10 до 20 рублей.

Таковы указанные в правилах 4 случая выдачи пособий. – Но рабочие имеют право получать пособия и в других случаях: в правилах указано, что пособия даются «по преимуществу» в этих 4 случаях. Рабочие вправе получать пособие на всякие нужды, а не только на перечисленные. Петербургское присутствие в своем разъяснении правил о штрафах (разъяснение это вывешено на фабриках и заводах) тоже говорит: «Назначение пособия во всех других случаях производится с разрешения инспекции», и при этом Присутствие добавило, что пособия не должны ни в каком случае уменьшать расходы фабрики на разные учреждения (напр., школы, больницы и т. п.) и обязательные траты (напр., на приведение в исправное состояние помещений для рабочих, на врачебную помощь и т. п.). Это значит, что выдача пособий из штрафного капитала не дает права фабриканту считать это своим расходом; это расход не его, а расход тех же рабочих. Расходы фабриканта должны остаться прежние.

Петербургское присутствие постановило еще следующее правило: «сумма выдающихся постоянных пособий не должна быть более половины годичного поступления штрафов». Тут различаются пособия постоянные (которые производятся в течение известного времени, напр., больному или увечному) от единовременных (которые выдаются один раз, напр., на погребение или по случаю пожара). Чтобы оставить деньги на единовременные пособия, постоянные пособия не должны превышать половины всех штрафов.

Каким образом получать пособия из штрафного капитала? Рабочие должны, по правилам, обращаться с просьбой о пособии к хозяину, который и выдает пособие с разрешения инспекции. В случае отказа со стороны хозяина, следует обращаться к инспектору, который может назначить пособие собственной властью.

Фабричное присутствие может разрешать благонадежным фабрикантам выдавать небольшие пособия (до 15 рублей), не испрашивая разрешения инспектора.

Штрафные деньги до 100 руб. хранятся у хозяина, а при большем количестве вносятся в сберегательную кассу.

Если какая-нибудь фабрика или завод закроется, то штрафной капитал передается в общий по губернии рабочий капитал. О том, каким образом расходуется этот «рабочий капитал» (о котором рабочие ничего даже не знают и не могут знать), – в правилах не сказано. Следует, дескать, хранить в Государственном банке «впредь до особого назначения». Если потребовалось даже в столице 8 лет для установления правил о расходовании штрафных капиталов на отдельных фабриках, – то, вероятно, придется подождать не один десяток лет, покуда составят правила для расходования «общего по губернии рабочего капитала».

Таковы правила о расходовании штрафных денег. Как видите, они отличаются чрезвычайной сложностью и запутанностью, и потому не удивительно, что до сих пор рабочие почти вовсе не знают об их существовании. В нынешнем году (1895) на петербургских фабриках и заводах развешиваются объявления об этих правилах [15]. Надо уже самим рабочим постараться, чтобы все знали эти правила, чтобы рабочие научились правильно смотреть на пособие из штрафного капитала – не как на подачки фабрикантов, не как на милостыню, а как на свои собственные деньги, составленные из вычетов из их заработка, и расходуются которые только на их нужду. Рабочие имеют полное право требовать выдачи им этих денег.

По поводу этих правил необходимо сказать, во-первых, о том, как они применяются, какие при этом возникают неудобства и какие злоупотребления. Во-вторых, надо посмотреть, справедливо ли составлены эти правила, защищают ли они достаточно интересы рабочих.

Что касается применения правил, то прежде всего необходимо указать на такое разъяснение Петербургского фабричного присутствия: «Если в данный момент штрафных денег не имеется.., то рабочие не могут предъявлять никаких претензий к фабричным управлениям». Но спрашивается, каким образом будут знать рабочие, имеются ли штрафные деньги или нет, и сколько их, если они имеются? Фабричное присутствие рассуждает так, как будто рабочим это известно, – а между тем оно не потрудилось ничего сделать для сообщения рабочим о состоянии штрафного капитала, не обязало фабрикантов и заводчиков вывешивать объявления о штрафных деньгах. – Неужели Фабричное присутствие думает, что достаточно рабочим узнать об этом у хозяина, который будет гонять просителей, когда нет штрафных денег? Это было бы безобразием, потому что тогда с рабочим, желающим получить пособие, хозяева обращались бы, как с нищим. – Рабочим необходимо добиваться, чтобы на каждой фабрике или заводе было вывешиваемо ежемесячно объявление о состоянии штрафного капитала: сколько имеется денег налицо, сколько получено за последний месяц, сколько израсходовано «на какие нужды»? Иначе рабочие не будут знать, сколько они могут получить; не будут знать, могут ли быть удовлетворены из штрафного капитала все требования или только часть, – в этом случае было бы справедливо выбрать нужды самые насущные. Лучше устроенные заводы сами ввели кое-где такие объявления: в С.-Петербурге, кажется, делается это на заводе Сименс и Гальске и на казенном патронном заводе. Если рабочий при каждой беседе с инспектором будет настойчиво обращать внимание на это обстоятельство и заявлять о необходимости вывешивать объявление, тогда рабочие, наверное, добьются, чтобы это было введено везде. Далее, было бы очень удобно для рабочих, если бы заведены были на фабриках и заводах печатные бланки [16] для прошений о выдаче пособий из штрафного капитала. Такие бланки заведены, напр., во Владимирской губернии. Писать все прошение самому рабочему не легко, да притом он не сумеет написать все, что потребуется, а в бланке все указано и ему остается только вписать в оставленные пробелы несколько слов. Если не заведут бланков, то многие рабочие должны будут обращаться к писарям за составлением прошений, а это требует расходов. Конечно, самые просьбы о пособии могут, по правилам, быть и устные, но, во-первых, рабочему все равно нужно добывать требуемое правилами письменное удостоверение полиции или врача (при прошении на бланке – тут же, на этом бланке, пишется и удостоверение), а, во-вторых, на устную просьбу иной хозяин, пожалуй, и не ответит, а на письменную он обязан дать ответ. Печатные заявления, подаваемые в контору фабрики или завода, отнимут у прошений о выдаче пособий характер попрошайничества, который стараются придать им хозяева. Многие фабриканты и заводчики особенно недовольны тем, что штрафные деньги, по закону, идут не в их карман, а на нужды рабочих. Поэтому много придумывалось ухищрений и уловок, чтобы надуть рабочих и инспекторов и обойти закон. Мы расскажем, в предупреждение рабочим, о некоторых таких уловках.

Некоторые фабриканты записывали штрафы в книгу не как штрафы, а как выданные рабочему деньги. Оштрафуют рабочего на рубль, а в книгу запишут, что рабочему выдан рубль. Когда этот рубль вычитают при получке, то он остается в кармане хозяина. Это уже не только обход закона, а прямо обман, подлог.

Другие фабриканты вместо штрафов за прогул записывали рабочему не все рабочие дни, то есть, если рабочий прогулял, скажем, один день в неделю, то ему ставят не пять дней, а четыре: заработная плата за один день (которая должна бы составить штраф за прогул и идти в штрафной капитал) достается хозяину. Это опять-таки грубый обман. Заметим кстати, что рабочие совершенно беззащитны против таких обманов [17], потому что им не объявляют о состоянии штрафного капитала. Только при ежемесячных подробных объявлениях (с указанием количества штрафов за каждую неделю по каждой мастерской отдельно) рабочие могут следить за тем, чтобы штрафы поступали действительно в штрафной капитал. Кто же будет следить за правильностью всех этих записей, если не сами рабочие? Фабричные инспектора? Но каким же образом узнает инспектор, что вот эта именно цифра поставлена в книге обманом? Фабричный инспектор, г. Микулин, рассказывая об этих обманах, замечает:

«Во всех таких случаях открывать злоупотребления было чрезвычайно трудно, если на то не было прямых указаний в виде жалоб рабочих». Сам инспектор признает, что ему нельзя открыть обмана, если не укажут рабочие. А рабочие не могут указать его, если фабриканты не будут обязаны вывешивать объявления о штрафах.

Третьи фабриканты придумали гораздо более удобные способы обманывать рабочих и обойти закон, – такие хитрые и кляузные способы, что нелегко было придраться к ним. Многие хозяева бумаготкацких фабрик во Владимирской губ. представляли на утверждение инспектора не один расценок на каждый сорт ткани, а два или даже три расценка; в примечании к расценку было сказано, что ткачи, сработавшие безукоризненно товар, получают за него плату по высшей цене, сработавшие товар похуже – по второму расценку, а тот товар, который будет считаться браком, расценивается по самой низкой цене [18]. Ясно, с какой целью придумана была такая хитрая штука: разница между высшим и низшим расценком доставалась в карман хозяину, тогда как эта разница на самом деле означала взыскание за неисправную работу и должна была поэтому идти в штрафной капитал. Ясно, что это был грубый обход закона, и не только закона о штрафах, но также и закона об утверждении расценка; расценок утверждается для того, чтобы хозяин не мог произвольно изменять заработной платы, а если расценок будет не один, а несколько, то понятно, что тогда хозяину предоставляется полнейший произвол.

Фабричные инспектора видели, что такие расценки «направлены, очевидно, к обходу закона» (все это рассказывает тот же г. Никулин в вышеупомянутой книге), но тем не менее «не считали себя вправе» отказать почтенным «господам» фабрикантам.

Еще бы. Легкое ли это дело – отказать фабрикантам (такую штуку придумал не один фабрикант, а несколько сразу!). Ну, а если бы попытались обойти закон не «господа» фабриканты, а рабочие? Интересно бы знать, нашелся ли бы тогда во всей Российской империи хоть один фабричный инспектор, который бы «не счел себя вправе)) отказать рабочим в попытке обойти закон?

Таким образом, эти двух– и трехэтажные расценки были утверждены фабричной инспекцией и введены в действие. Но оказалось, что интересуются вопросом о расценке не одни господа фабриканты, выдумывающие способы обойти закон, и не одни господа инспектора, не считающие себя вправе мешать фабрикантам в их благом намерении, а еще сверх того… рабочие. У рабочих не оказалось такой нежной снисходительности к мошенничествам господ фабрикантов, и они «сочли себя вправе» помешать этим фабрикантам объегоривать рабочих.

Эти расценки, повествует г. инспектор Микулин, «возбудили такое неудовольствие среди рабочих, что оно было одною из главных причин разразившихся беспорядков с буйством, потребовавших вмешательства вооруженной силы».

Вот как идут дела на свете! Сначала «не сочли вправе» помешать гг. фабрикантам нарушать закон и надувать рабочих, – а когда возмущенные такими безобразиями рабочие подняли восстание, тогда «потребовали» вооруженную силу! Почему же эта вооруженная сила «потребовалась» против рабочих, которые защищали свои законные права, а не против фабрикантов, которые явно нарушали закон? Как бы там ни было, но только после восстания рабочих «распоряжением губернатора расцепки такого рода были уничтожены». Рабочие настояли на своем. Закон был введен не господами фабричными инспекторами, а самими рабочими, которые доказали, что они не позволят издеваться над собой и сумеют постоять за свои права. «В дальнейшем уже, – рассказывает г. Микулин, – фабричная инспекция отказывалась утверждать такие расценки». Таким образом, рабочие научили инспекторов применять закон.

Но наука эта досталась только одним владимирским фабрикантам. А между тем фабриканты везде одни: и во Владимире, и в Москве, и в Петербурге. Попытка владимирских фабрикантов перехитрить закон – не удалась, но придуманный ими способ не только остался, но был даже усовершенствован одним гениальным петербургским заводчиком.

В чем состоял способ владимирских фабрикантов? В том, чтобы не употреблять слова штраф, а заменять его другими словами. Если я скажу, что рабочий по случаю неисправности получает рублем меньше, – тогда это будет штраф и его придется отдать в штрафной капитал. Но если я скажу, что рабочий по случаю неисправности получает плату по низшему расценку, – тогда это не будет штрафом, а целковый попадет в мой карман. Так рассуждали владимирские фабриканты, которых, однако, опровергли рабочие. Можно и еще несколько иначе рассуждать. Можно сказать: рабочий по случаю неисправности получает плату без наградных, тогда это опять не будет штрафом, и целковый попадает в карман хозяина. Вот такое рассуждение и придумал хитроумный петербургский заводчик Яковлев, хозяин механического завода. Он говорит так: вы будете получать по рублю в день, но если за вами не будет никаких провинностей, ни прогулов, ни грубостей, ни неисправностей, то вы получите по 20 коп. «наградных». А если окажется провинность, то хозяин удерживает двугривенные и кладет их, конечно, себе в карман, – потому что ведь это не штраф, а «наградные». Все законы о том, за какие провинности можно назначать взыскание и в каком размере, как их нужно расходовать на нужды рабочих, – оказываются для г. Яковлева несуществующими. Законы писаны про «штрафы», а у него «наградные». Ловкий заводчик до сих пор надувает рабочих посредством своей кляузной выходки. Петербургский фабричный инспектор тоже, вероятно, «не счел себя вправе» помешать ему обходить закон. Будем надеяться, что петербургские рабочие не отстанут от владимирских и научат инспектора и заводчика, как следует соблюдать закон.

Чтобы показать, какие громадные деньги составляются из штрафов, приведем сведения о величине штрафных капиталов во Владимирской губернии.

Выдача пособий начала производиться там с февраля 1891 г. До октября 1891 г. было выдано пособий 3665 лицам на сумму 25458 руб. 59 коп. Штрафной капитал к 1 октября 1891 г. составлял 470052 руб. 45 коп. Следует сказать, кстати, еще об одном употреблении, сделанном из штрафных денег. На одной фабрике штрафной капитал составлял 8242 руб. 46 к. Фабрика эта обанкротилась, и рабочие остались зимой без хлеба и без работы. Тогда из этого капитала было роздано 5820 руб. в пособия рабочим, которых было до 800 человек.

С 1-го октября 1891 г. по 1-ое октября 1892 г. было взыскано штрафных денег 94055 руб. 47 коп., а выдано в пособия 45200 руб. 52 коп. – 6312 лицам. По отдельным статьям пособия эти распределялись так: 208 лицам было выдано ежемесячных пенсий по случаю неспособности к труду на сумму 6198 руб. 20 коп., значит, в среднем на 1 человека приходится в год 30 руб. (назначают такие нищенские пособия в то время, как десятки тысяч штрафных денег лежат без употребления!). Далее, по случаю потери имущества 1037 лицам было выдано 17827 руб. 12 коп., в среднем по 18 руб. на человека. Беременным женщинам выдано 10641 руб. 81 коп. в 2669 случаях, в среднем по 4 руб. (это за три недели, одну до родов и две после родов). По болезни выдано 877 рабочим 5380 руб. 68 коп., в среднем по 6 руб. На похороны 4620 руб. – 1506 рабочим (по 3 рубля), и в разных случаях 532 руб. 71 коп. – 15 лицам.

Теперь мы познакомились вполне с правилами о штрафных деньгах и с тем, как эти правила применяются. Посмотрим, справедливые ли эти правила и достаточно ли охраняют они права рабочих.

Мы знаем, что в законе постановлено, что штрафные деньги не принадлежат хозяину, что они могут идти только на нужды рабочих. Правила о расходовании денег должны были утвердить министры.

Что же вышло из этих правил? Деньги эти собраны с рабочих и расходуются на их нужды, – а в правилах не сказано даже, что хозяева обязаны объявлять рабочим состояние штрафного капитала. Рабочим не предоставлено права избирать выборных, чтобы следить за правильным поступлением денег в штрафной капитал, чтобы принимать заявления от рабочих и распределять пособия. В законе сказано было, что пособия выдаются «с разрешением инспектора», а по правилам, которые изданы министрами, вышло так, что с просьбой о пособии должны обращаться к хозяину. Почему же следует обращаться к хозяину? Ведь деньги эти не хозяйские, а деньги рабочих, составившиеся из вычетов из их заработка. Хозяин сам не имеет права трогать этих денег: если он израсходует их – то отвечает за это, как за присвоение и растрату, все равно как если бы он израсходовал чужие деньги. Очевидно, министры потому издали такое правило, что они хотели услужить хозяевам: теперь рабочие должны просить у хозяина пособия, как будто подачки. Правда, если хозяин откажет, – инспектор может сам назначить пособие. По инспектор ведь сам ничего не знает – скажет ему хозяин, что рабочий этот такой-сякой, что он не заслуживает пособия, и инспектор поверит [19]. Да и много ли найдется рабочих, которые станут обращаться с жалобами к инспектору, терять рабочее время на хождение к нему, писание прошений и тому подобное? В действительности, благодаря министерским правилам, получится только новая форма зависимости рабочих от хозяев. Хозяева получат возможность притеснять тех рабочих, которыми они недовольны, может быть, за то, что они не дают себя в обиду: отказывая в прошении, хозяева наверное причинят такому рабочему массу лишних хлопот, а может быть, даже добьются того, что он вовсе не получит пособия. Напротив, тем рабочим, которые угождают хозяину и лакействуют перед ним, которые фискальничают ему на товарищей, – хозяева могут разрешать выдачу особенно больших пособий и в таких случаях, когда другой рабочий получил бы отказ. Вместо уничтожения зависимости рабочих от хозяев по штрафным делам получится новая зависимость, разъединяющая рабочих, создающая прислужничество и пролазничество. А потом обратите еще внимание на ту безобразную волокиту, которой обставлено, по правилам, получение пособий: каждый раз рабочий должен обращаться за удостоверением то к врачу, от которого он наверное встретит грубость, то к полиции, которая ничего не делает без взяток. Повторяем, ничего этого нет в законе; это установлено министерскими правилами, которые явно составлены в угоду фабрикантам, которые явно направлены на то, чтобы сверх зависимости от хозяев создать еще зависимость рабочих от чиновников, чтобы отстранить рабочих от всякого участия в расходовании на их нужды с них же взятых штрафных денег, чтобы сплести паутину бессмысленной казенной формалистики, отупляющей и деморализующей [20] рабочих.

Предоставление хозяину разрешать выдачу пособий из штрафных денег – это вопиющая несправедливость. Рабочие должны добиваться того, чтобы им дано было по закону право выбирать депутатов (выборных), которые бы следили за поступлением штрафов в штрафной капитал, принимали и проверяли заявления рабочих о выдаче пособий, давали отчет рабочим о состоянии штрафного капитала и расходовании его. На тех заводах, на которых существуют в настоящее время депутаты, они должны обратить внимание на штрафные деньги, требовать, чтобы им сообщали все данные о штрафах, они должны принимать заявления рабочих и передавать их начальству.

VII. На всех ли рабочих распространяются законы о штрафах?

Законы о штрафах, как и большинство других русских законов, распространяются не на все фабрики и заводы, не на всех рабочих. Издавая закон, русское правительство всегда боится обидеть им господ фабрикантов и заводчиков, боится, что хитросплетения канцелярских правил и чиновнических прав и обязанностей столкнутся с какими-нибудь другими канцелярскими правилами (а их у нас бесчисленное множество), с правами и обязанностями каких-нибудь других чиновников, которые смертельно обидятся, если в их область вторгнется какой-нибудь новый чиновник, и изведут бочки казенных чернил и стопы бумаги на переписку о «разграничении ведомства». Редкий закон поэтому вводится у нас сразу для всей России, без изъятий, без трусливых отсрочек, без предоставления министрам и другим чиновникам дозволять отступления от закона.

Особенно сильно сказалось все это на законе о штрафах, который, как мы видели, возбудил такое неудовольствие господ капиталистов, который был проведен только под давлением грозных рабочих восстаний.

Во-первых, закон о штрафах распространяется только на небольшую часть России [21]. Закон этот издан, как мы говорили, 3 июня 1886 г. и введен в действие с 1 октября 1886 г. только в трех губерниях: Петербургской, Московской и Владимирской. Чрез пять лет закон распространен на губернии Варшавскую и Петроковскую (11 июня 1891 года). Затем еще чрез три года он распространен еще на 13 губерний (именно: из центральных губерний – Тверская, Костромская, Ярославская, Нижегородская и Рязанская; из остзейских губерний – Эстляндская и Лифляндская; из западных – Гродненская и Киевская; из южных – Волынская, Подольская, Харьковская и Херсонская) – по закону 14 марта 1894 года. В 1892 году правила о штрафах распространены на частные горные заводы и промыслы.

Быстрое развитие капитализма на юге России и громадный рост горного дела собирает там массы рабочих и заставляет правительство поторапливаться.

Правительство, как видно, очень медленно отказывается от старых фабричных порядков. Необходимо заметить при этом, что отказывается оно только под давлением рабочих: усиление рабочего движения и стачки в Польше вызвали распространение закона на Варшавскую и Петроковскую (к Петроковской губ. относится город Лодзь) губернии. Громадная стачка на Хлудовской мануфактуре в Егорьевском уезде Рязанской губернии вызвала тотчас же распространение закона на Рязанскую губернию {23}. Правительство, – видимое дело, – тоже «не считает себя вправе» отнять у господ капиталистов право бесконтрольного (произвольного) штрафования, покуда не вмешаются сами рабочие.

Во-вторых, закон о штрафах, как и все правила о надзоре за фабриками и заводами, не распространяется на заведения, принадлежащие казне и правительственным установлениям. На казенных заводах имеется свое «попечительное» о рабочих начальство, которое закон не хочет утруждать правилами о штрафах. В самом деле, к чему надзирать за казенными заводами, когда начальник завода сам чиновник? Рабочие могут жаловаться на него ему же. Неудивительно, что среди этих начальников казенных заводов попадаются такие безобразники, как, например, командир Петербургского порта, г. Верховский.

В-третьих, правила о штрафных капиталах, расходуемых на нужды самих рабочих, не распространяются на рабочих в мастерских тех железных дорог, на которых есть пенсионные или сберегательно-вспомогательные кассы. Штрафные деньги идут в эти кассы.

Всех этих изъятий показалось все-таки еще недостаточным, и в законе постановлено, что министры (финансов и внутренних дел) имеют право, с одной стороны, «устранять от подчинения» этим правилам «незначительные фабрики и заводы, в случаях действительной надобности», а с другой стороны, распространять эти правила на «значительные» ремесленные заведения.

Таким образом, мало того, что закон поручил министру составлять правила о штрафных деньгах, – он еще дал право министрам освобождать некоторых фабрикантов от подчинения закону! Вот до какой степени доходит любезность нашего закона к господам фабрикантам! В одном из разъяснений министра говорится, что он освобождает только таких фабрикантов, о которых фабричное присутствие «уверено, что владелец заведения не будет нарушать интересов рабочих». Фабриканты и фабричные инспектора – такие близкие друзья-приятели, что верят друг другу на слово. К чему отягощать фабриканта правилами, когда он «уверяет», что не будет нарушать интересов рабочих? Ну, а если бы рабочий попробовал просить у инспектора или министра освободить его от правил, «уверяя», что он не нарушит интересов фабриканта? Такого рабочего сочли бы, вероятно, за сумасшедшего.

Это называется «равноправностью» рабочих и фабрикантов.

Что касается до распространения правил о штрафах на значительные ремесленные заведения, то до сих пор, насколько известно, правила эти были распространены только (в 1893 году) на раздаточные конторы, раздающие работающим на дому ткачам основу. Министры не торопятся распространять правила о штрафах. Вся масса рабочих, работающих на дому на хозяев, на большие магазины и т. п., остается до сих пор на старом положении, в полном подчинении произволу хозяев. Рабочим этим труднее соединиться вместе, столковаться о своих нуждах, предпринять общую борьбу с притеснениями хозяев, – поэтому на них и не обращают внимания.

VIII. Заключение

Мы познакомились теперь с нашими законами и правилами о штрафах, со всей этой чрезвычайно сложной системой, которая отпугивает рабочего своею сухостью и неприветным канцелярским языком.

Мы можем теперь опять обратиться к вопросу, поставленному в начале – о том, что штрафы порождены капитализмом, т. е. таким общественным устройством, когда народ разделяется на два класса, на собственников земли, машин, фабрик и заводов, материалов и припасов – и на людей, которые не имеют никакой собственности, которые должны поэтому продаваться капиталистам и работать на них.

Всегда ли было так, что рабочие, работавшие на хозяина, должны были платить ему штрафы за всякие неисправности?

В мелких заведениях, – напр., у городских ремесленников или у рабочих, – штрафов нет. Там нет полного отчуждения рабочего от хозяина, они вместе живут и работают. Хозяин и не думает вводить штрафы, потому что он сам смотрит за работой и всегда может наставить исправить, что ему не правится.

По такие мелкие заведения и производства постепенно исчезают. Кустарям и ремесленникам, а также мелким крестьянам, невозможно выдержать конкуренции крупных фабрик, заводов и крупных хозяев, употребляющих лучшие орудия, машины и соединяющих вместе труд массы рабочих. Поэтому мы видим, что кустари, ремесленники и крестьяне все больше и больше разоряются, идут в рабочие на фабрики и заводы, бросают деревни и уходят в города.

На крупных фабриках и заводах отношения между хозяином и рабочими уже совсем не такие, как в мелких мастерских. Хозяин стоит настолько выше рабочего по богатству, по своему общественному положению, что между ними находится целая пропасть, они часто даже не знают друг друга и не имеют ничего общего. Рабочему нет никакой возможности пробиться в хозяева: он осужден вечно оставаться неимущим, работающим на неизвестных ему богачей. На место двух-трех рабочих, которые были у мелкого хозяина, является теперь масса рабочих, приходящих из разных местностей и постоянно сменяющихся. На место отдельных распоряжений хозяина являются общие правила, которые делаются обязательными для всех рабочих. Прежнее постоянство отношений между хозяином и рабочим исчезает: хозяин вовсе не дорожит рабочим, потому что ему легко найти всегда другого из толпы безработных, готовых наняться к кому угодно. Таким образом, власть хозяина над рабочими усиливается, и хозяин пользуется этой властью, загоняет рабочего в строгие рамки фабричной работы штрафами. Рабочий должен был подчиниться этому новому ограничению своих прав и своих заработков, потому что он теперь бессилен перед хозяином.

Итак, штрафы явились на свет божий не очень давно – вместе с крупными фабриками и заводами, вместе с крупным капитализмом, вместе с полным расколом между богачами-хозяевами и босяками-рабочими. Штрафы явились результатом полного развития капитализма и полного порабощения рабочего.

Но это развитие крупных фабрик и усиление давления со стороны хозяев повело еще к другим последствиям. Рабочие, оказавшиеся совершенно бессильными перед фабрикантами, стали понимать, что их ожидает полное падение и нищенство, если они будут оставаться разъединенными. Рабочие начали понимать, что для спасения от голодной смерти и вырождения, которым грозит им капитализм, у них есть одно только средство – соединиться вместе для борьбы с фабрикантами за заработную плату и лучшие условия жизни.

Мы видели, до каких безобразных притеснений рабочих дошли наши фабриканты в 80-х годах, как они превратили штрафы в средство понижения заработной платы рабочим, не ограничиваясь одним понижением расценки. Гнет капиталистов над рабочими дошел до своего высшего развития.

Но этот гнет вызвал и сопротивление рабочих. Рабочие восстали против притеснителей и одержали победу. Напуганное правительство уступило их требованиям и поспешило издать закон об уничтожении штрафов.

Это была уступка рабочим. Правительство думало, что, издавая законы и правила о штрафах, вводя пособия из штрафных денег, оно сразу удовлетворит рабочих и заставит их забыть о своем общем рабочем деле, о своей борьбе против фабрикантов.

Но такие надежды правительства, выставляющего себя защитником рабочих, не оправдаются. Мы видели, как несправедлив к рабочим новый закон, как малы уступки рабочим сравнительно хотя бы с теми требованиями, которые были выставлены Морозовскими стачечниками; мы видели, как оставлены были повсюду лазейки фабрикантам, желающим нарушить закон, как в их интересах составлены правила о пособиях, присоединяющие к произволу хозяев произвол чиновников.

Когда такой закон, такие правила будут применяться, когда рабочие ознакомятся с ними и начнут узнавать из своих столкновений с начальством о том, как притесняет их закон, – тогда они начнут понемножку сознавать свое подневольное положение. Они поймут, что только нищета заставила их работать на богатых и довольствоваться грошами за свой тяжкий труд. Они поймут, что правительство и его чиновники держат сторону фабрикантов, а законы составляются так, чтобы хозяину было легче прижимать рабочего.

И рабочие узнают, наконец, что закон ничего не делает, чтобы улучшить их положение, покуда будет существовать зависимость рабочих от капиталистов, потому что закон всегда будет пристрастен к капиталистам-фабрикантам, потому что фабриканты всегда сумеют найти уловки для обхода закона.

Понявши это, рабочие увидят, что им остается только одно средство для своей защиты – соединиться вместе для борьбы с фабрикантами и с теми несправедливыми порядками, которые установлены законом.

Гимназические хозяйства и исправительные гимназии{24} («Русское богатство»){25}

Давно известно решение вопроса о капитализме в России, предлагаемое народниками и представляемое в последнее время всего рельефнее «Русским Богатством». Не отрицая наличности капитализма, будучи вынуждены признать его развитие, народники считают, однако, наш капитализм не естественным и необходимым процессом, завершающим вековое развитие товарного хозяйства в России, а случайностью, не имеющей прочных корней, означающей лишь уклонение с пути, предписываемого всей исторической жизнью нации. «Мы должны, – говорят народники, – выбрать иные пути для отечества», сойти с пути капитализма и «обмирщить» производство, пользуясь наличными силами «всего» «общества», которое-де начинает уже убеждаться в несостоятельности капитализма.

Очевидно, что ежели возможно выбрать иной путь для отечества, ежели все общество начинает понимать необходимость этого, тогда «обмирщение» производства не представляет больших трудностей и не требует известного подготовительного исторического периода. Стоит только выработать план такого обмирщения и убедить кого следует в его осуществимости, – и «отечество» свернет с ошибочного пути капитализма на дорогу обобществления.

Всякий понимает, какой громадный интерес должен представлять подобный план, обещающий столь радужные перспективы, а потому русская публика должна быть очень благодарна г-ну Южакову, одному из постоянных сотрудников «Рус. Богатства», за то, что он взял на себя труд разработать подобный план. В майской книге «Русского Богатства» находим его статью: «Просветительная утопия» с подзаголовком: «План всенародного обязательного среднего образования».

Какое же отношение имеет это к «обмирщению» производства? – спросит читатель. Самое непосредственное, так как план г-на Южакова очень широк. Автор проектирует учреждение в каждой волости гимназии, включающей все население мужского и женского пола школьного возраста (8–20 лет, maximum и до 25 лет). Такие гимназии должны представлять собой производительные ассоциации, ведущие земледельческое и нравственное хозяйство, не только содержащие своим трудом население гимназий (составляющее, по г. Южакову, пятую часть всего населения), но дающие сверх того средства для содержания всего детского населения. Подробный расчет, сделанный автором для одной типичной гимназии-волости (она же – «гимназия-ферма», «гимназическое хозяйство» или «земледельческая гимназия»), показывает, что всего-навсего гимназия будет содержать свыше половины всего местного населения. Если мы примем во внимание, что каждая такая гимназия (всего их проектируется на Россию 20 000 двойных гимназий, т. е. 20 000 мужских и 20 000 женских) снабжается землей и средствами производства (имеется в виду выпустить земские с правительственной гарантией облигации с 41/₂% платежа и 1/₂% погашения), – то мы поймем, насколько в самом деле «план» г-на Южакова является «огромным». Производство обобществляется для целой половины населения. Сразу, значит, выбирается иной путь для отечества! II это достигается «без всяких затрат (sic! [22]) со стороны правительства, земства и народа». Это «кажется утопией только с первого взгляда», а на самом деле «гораздо осуществимее всенародного начального образования». Г-н Южаков свидетельствует, что необходимая для этого финансовая операция «не представляется химерой и утопией», и достигается не только, как мы видели, без затрат, без всяких затрат, но даже без изменения «установившихся учебных планов»!! Г-н Южаков совершенно справедливо замечает, что «все это имеет немаловажное значение при желании не ограничиться одним опытом, но достигнуть действительно всенародного образования». Он говорит, правда, что он «не задавался целью составить исполнительный проект», но его изложение дает и предполагаемое число учеников и учениц на гимназию, и расчет рабочих сил, потребных для содержания всего населения гимназий, и перечисления педагогического и административного персонала, с указанием как довольствия членов гимназии натурой, так и денежного жалованья педагогам, врачам, техникам и мастерам. Автор подробно рассчитывает число рабочих дней, необходимых для земледельческих работ, количество земли, необходимой для каждой гимназии, и денежных средств, требующихся для первоначального обзаведения. Он предусматривает судьбу, с одной стороны, инородцев и сектантов, которые не смогут воспользоваться благами всенародного среднего образования, а с другой стороны, лиц, удаляемых из гимназий за порочное поведение. Расчеты автора не ограничиваются одной типической гимназией. Ни в каком случае. Он ставит вопрос об осуществлении всех 20 000 двойных гимназий и дает указания на то, как добыть потребное для этого количество земли и как обеспечить «удовлетворительный персонал учащих, администраторов и хозяев».

Понятно, какой захватывающий интерес представляет подобный план, – интерес не только теоретический (очевидно, что столь конкретно разработанный план обмирщения производства должен окончательно убедить всех скептиков и уничтожить всех отрицающих осуществимость подобных планов), но и живой практический интерес. Было бы странно, если бы на проект организации всенародного обязательного среднего образования не обратило внимание высшее правительство, особенно когда автор предложения решительно утверждает, что дело обойдется «без всяких затрат» и «встретит препятствия не столько со стороны финансовых и экономических условий задачи, сколько со стороны условий культурных», которые, однако, «не непреоборимы». Такой проект непосредственно затрагивает не только министерство народного просвещения, но равным образом и министерство внутренних дел, министерство финансов, министерство земледелия и даже, как мы увидим ниже, министерство военное. В министерство юстиции должны будут отойти, по всей вероятности, проектируемые «исправительные гимназии». Нельзя сомневаться, что и остальные министерства будут заинтересованы этим проектом, который, по словам г. Южакова, «ответит всем вышеперечисленным потребностям (т. е. образования и содержания), а вероятно, и многим другим».

Мы уверены поэтому, что читатель не посетует на нас, если мы займемся подробным рассмотрением этого высоко замечательного проекта.

Основная мысль г. Южакова заключается в следующем: летнее время освобождается совершенно от учебных занятий и посвящается земледельческой работе. Далее, ученики, кончившие гимназию, оставляются на некоторое время при ней в качестве работников; они исполняют зимние работы и употребляются на работы промысловые, которые дополняют собой земледельческие и дают возможность каждой гимназии трудами рук своих содержать всех учеников и рабочих, весь персонал учащих и администрации и покрывать расходы на образование. Подобные гимназии, справедливо говорит г. Южаков, явились бы большими земледельческими артелями. Это последнее выражение не оставляет, между прочим, уже ни малейшего сомнения в том, что мы вправе рассматривать план г. Южакова, как первые шаги народнического «обмирщения» производства, как часть того нового пути, который должна выбрать Россия, чтобы избегнуть перипетий капитализма.

«В настоящее время, – рассуждает г. Южаков, – оканчивают гимназию в возрасте 18–20 лет, а порой запаздывают на 1–2 года. При обязательном обучении… запаздывание станет еще распространеннее. Оканчивать будут позже, а три старших класса будут состоять из возрастов от 16 до 25 лет, если именно 25 лет будет предельный возраст для увольнения без окончания курса. Таким образом, принимая во внимание добавочный контингент великовозрастных пятиклассников, можно смело считать около трети учащихся в гимназии… в возрасте рабочем». Если даже процент этот понизить до четверти, как рассчитывает далее автор, присоединяя к 8 классам гимназии 2 класса для приготовительной начальной школы (принимались бы восьмилетние безграмотные ребята), – все-таки получим очень большое число рабочих, которые, с помощью полурабочих, справятся с летней работой. Но «десятиклассная гимназия-ферма, – основательно замечает г. Южаков, – потребует необходимо известный контингент зимних рабочих». Откуда же взять их? Автор предлагает два выхода: 1) наем рабочих («из которых некоторые заслуженные могли бы приобщаться к доходам»). Гимназическое хозяйство должно быть доходным хозяйством и оправдать такой наем. Но автору «представляется важнее другой выход»: 2) окончившие курс гимназии будут обязаны отработать затраты на их учение и содержание в младших классах. Это их «прямая обязанность», – добавляет г. Южаков, – разумеется, обязанность только для тех, кто не может уплатить стоимость учения. Они-то составят необходимый контингент зимних рабочих и дополнительный контингент летних.

Такова первая черта проектируемой организации, долженствующей «обмирщить» в земледельческие артели одну пятую часть населения. Мы уже на ней можем видеть, какого качества будет выбор иного пути для отечества. Наемный труд, служащий в настоящее время единственным источником жизни для лиц, которые «не могут уплатить стоимости учения» и жизни, заменяется обязательным даровым трудом. Но мы не должны смущаться этим: не следует забывать, что за это население будет пользоваться благами всеобщего среднего образования.

Пойдем далее. Автор проектирует отдельные мужские и женские гимназии, снисходя к господствующему на континенте Европы предубеждению против совместного обучения, которое собственно было бы рациональнее. «50 учеников на класс, или 500 на все десять классов, или 1000 на гимназическое хозяйство (500 мальчиков и 500 девочек) будет вполне нормальным составом» средней гимназии. В ней будет 125 «пар рабочих» и соответствующее число полурабочих. «Если я замечу, – говорит Южаков, – что это число рабочих способно обработать, напр., в Малороссии 2500 дес. культурной полевой земли, то всякий поймет, какую громадную силу представляет труд гимназии»!..

Но сверх этих рабочих будут еще «постоянные рабочие», «отрабатывающие» образование и содержание. Сколько их будет? Ежегодный выпуск будет 45 учеников и учениц. Треть учеников будет отбывать воинскую повинность (ныне отбывает четверть. Автор увеличивает это число до трети, сокращая срок службы до 3-х лет) в течение 3-х лет. «Не будет несправедливостью поставить в те же условия и остальные две трети, т. е. удерживать их при гимназиях для отработки цены собственного образования, а также образования товарищей, ушедших под знамена. Все девушки также могут быть удержаны для того же».

Организация новых порядков, устраивающихся в отечестве, выбравшем иной путь, обрисовывается все с большей определенностью. Ныне все русские подданные считаются обязанными нести воинскую повинность, и так как число лиц призывного возраста более числа требуемых воинов, то последние выбираются по жребию. В обмирщенном производстве рекруты будут тоже выбираться по жребию, но остальных предполагается «поставить в те же условия», т. е. обязать провести три года на службе, не военной, правда, а в работах на гимназию. Они должны отрабатывать цену содержания товарищей, ушедших под знамена. Все ли должны отрабатывать? Нет. Только те, кто не может уплатить стоимости учения. Автор выставил уже выше эту оговорку, а ниже мы увидим, что для лиц, которые в состоянии платить за учение, он вообще проектирует особые гимназии, сохраняющие старый тип. Почему же, спрашивается, отработка содержания товарищей, ушедших под знамена, возлагается на тех, кто не может уплатить стоимости учения? а не на тех, кто может? Очень понятно, почему. Если гимназисты будут разделяться на платящих и даровых, то очевидно, что современное строение общества реформой не затрагивается: это сознает прекрасно и сам г. Южаков. А если так, то понятно, что общие расходы государства (на солдат) будут нести те, которые не имеют средств к жизни [23], – точно так же, как они и теперь несут их в форме, напр., косвенных налогов и т. п. В чем же отличие нового строя? В том, что ныне не имеющие средств могут продать рабочую силу, а в новом строе они будут обязаны работать даром (т. е. за одно содержание). Не может подлежать ни малейшему сомнению, что Россия избегает таким образом все перипетии капиталистического строя. Вольнонаемный труд, грозящий «язвой пролетариата», изгоняется и уступает место… даровому обязательному труду.

И нет ничего удивительного, что люди, поставленные в отношения дарового обязательного труда, оказываются в условиях, соответствующих этим отношениям. Слушайте, что говорит нам народник («друг народа») непосредственно вслед за предыдущим:

«Если при этом будут разрешены браки между такими окончившими курс и оставшимися на 3 года при гимназии молодыми людьми; если будут устроены отдельные помещения для семейных рабочих; и если доходы гимназии дозволят при их удалении из гимназии выдавать хотя скромное пособие деньгами и натурой, то такое трехлетнее пребывание при гимназии будет далеко менее обременительно, чем воинская повинность…»

Не очевидно ли, что такие льготные условия заставят население всеми силами души стремиться попасть в гимназию. Посудите сами: во-первых, разрешено будет вступить в брак. Правда, по ныне действующим гражданским законам, такого разрешения (от начальства) вообще не требуется. Но примите во внимание, что ведь это будут гимназисты и гимназистки, — правда, достигающие 25-летнего возраста, но все-таки гимназисты. Если студентам университета не разрешаются браки, то можно ли было разрешить их гимназистам. И притом ведь разрешение будет зависеть от начальства гимназии, следовательно, от людей с высшим образованием: ясно, что нет оснований бояться злоупотреблений. Кончившие гимназию и оставшиеся при ней постоянными рабочими, однако, уже не гимназисты. И тем не менее и по отношению к ним идет речь о разрешении браков – по отношению к лицам 21–27 лет. Нельзя не сознаться, что новый путь, выбранный отечеством, сопряжен с некоторым уменьшением гражданской правоспособности русских граждан, но надо признаться, что блага всеобщего среднего образования не могут же быть приобретены без жертв. Во-вторых, для семейных рабочих будут устроены отдельные помещения, вероятно, не хуже тех каморок, в которых живут в настоящее время фабричные рабочие. И в-3-х, постоянные рабочие получают за это «скромное пособие». Несомненно, население предпочтет эти льготы спокойной жизни под крылышком начальства треволнениям капитализма, предпочтет до такой степени, что некоторые рабочие постоянно останутся при гимназии (вероятно, в благодарность за то, что им разрешили брак): «Небольшой контингент постоянных рабочих, совсем оставшихся при гимназии и к ней приобщившихся (sic! !), дополнит эти рабочие силы гимназического хозяйства. Таковы возможные и отнюдь не утопические рабочие силы нашей земледельческой гимназии».

Помилуйте! Что же тут «утопического»? Постоянные даровые рабочие, «приобщившиеся» к хозяевам, разрешающим им браки, – да спросите любого старого крестьянина, и он вам по собственному опыту расскажет о полнейшей осуществимости всего этого.

(Продолжение будет [24].)

Написано осенью 1895 г.

Напечатано 25 ноября 1895 г. газете «Самарский Вестник» № 254 Подпись: К. Τ—ин

Печатается по тексту газеты «Самарский Вестник»

К рабочим и работницам фабрики Торнтона{26}

Рабочие и работницы фабрики Торнтона!

6-ое и 7-ое ноября должны быть для всех нас памятными днями… Ткачи своим дружным отпором хозяйской прижимке доказали, что в нашей среде в трудную минуту еще находятся люди, умеющие постоять за наши общие рабочие интересы, что еще не удалось нашим добродетельным хозяевам превратить нас окончательно в жалких рабов их бездонного кошелька. Будемте же, товарищи, стойко и неуклонно вести нашу линию до конца, будем помнить, что улучшить свое положение мы можем только общими дружными усилиями. Прежде всего, товарищи, не попадайтесь в ловушку, которую так хитро подстроили гг. Торнтоны. Они рассуждают таким образом: «теперь время заминки в сбыте товаров, так что при прежних условиях работы на фабрике не получить нам нашего прежнего барыша… А на меньший мы не согласны… Стало быть, надо будет нона лечь на рабочую братию, пусть-ка они своими боками поотдуваются за плохие цены на рынке… Только дельце это надо обстроить не кое-как, а с уменьем, чтобы рабочий по своей простоте и не понял, какую закуску мы ему подготовляем… Затронь всех сразу, – сразу все и поднимутся, ничего с ними не поделаешь, а вот мы сначала объегорим бедняков-ткачишек, тогда и прочие не увернутся… Стесняться с этими людишками мы не привыкли, да и к чему? У нас новые метлы чище метут…» Итак, заботливые о благах рабочего хозяева потихоньку да полегоньку хотят подготовить для рабочих всех отделений фабрики такое же будущее, которое они осуществили уже для ткачей… Поэтому, если мы все останемся безучастны к судьбе ткацкого отделения, то мы выроем своими руками яму, в которую в скором времени вышвырнут и нас. Ткачи зарабатывали в последнее время, почитай что на круг, по 3 р. 50 к. в полумесяц, в течение же этого времени они ухищрялись жить семьями в 7 человек на 5 р., семьей из мужа, жены и ребенка – всего на 2 р. Они поспустили последнюю одежонку, прожили последние гроши, приобретенные адским трудом в ту пору, когда благодетели Торнтоны наращивали миллионы на свои миллионы. Но и этого всего было мало, и на их глазах выкидывались за ворота все новые и новые жертвы хозяйского корыстолюбия, а прижимка росла своим чередом с самой бессердечной жестокостью… В шерсть стали валить безо всяких оговорок нол-леса и кнопа {27}, отчего страшно замедлялась выработка товара, проволочки на получение основы, будто ненароком, увеличились, наконец, стали прямо сбавлять рабочие часы, а теперь вводят куски из 5 шмиц {28} вместо 9, чтобы ткач дольше и чаще возился с хлопотами по получению и заправке основ, за которые, как известно, не платят ни гроша. Измором хотят извести наших ткачей, и заработок в 1 р. 62 к. в полумесяц, который уже стал появляться в расчетных книжках некоторых ткачей, может стать в скором времени общим заработком ткацкого отделения… Товарищи, хотите ли и вы дождаться такой хозяйской ласки? А если нет, если, наконец, не совсем окаменели ваши сердца к страданию таких же, как и вы, бедняков, сплотитесь дружно около наших ткачей, выставим наши общие требования и при каждом удобном случае станем отвоевывать лучшую долю у наших угнетателей. Рабочие прядильного отделения, не самообольщайтесь устойчивостью и некоторым повышением вашего заработка… Ведь почти 2/₃ вашего брата уже рассчитаны с фабрики, и ваш лучший заработок куплен ценою голода выкинутых за ворота ваших же прядильщиков. Это опять-таки хитрая уловка хозяев, и понять ее не трудно, если только подсчитать, сколько вырабатывало все мюльно-прядильное отделение прежде и сколько оно вырабатывает теперь. – Рабочие новой красильни! Вы вырабатываете ценою 14 с 1/₄ часов ежедневного труда, пропитываемые с ног до головы убийственными испарениями красок, уже и теперь всего 12 р. в месяц! Обратите внимание на наши требования: мы хотим положить конец и тем незаконным вычетам, которые производятся с вас за неумелость вашего мастера. – Чернорабочие и вообще все неспециальные рабочие фабрики! – Неужели вы надеетесь удержать свои 60–80 к. поденной, когда специалисту-ткачу придется довольствоваться 20 к. в сутки? – Товарищи, не будьте слепы, не попадайтесь в хозяйскую ловушку, крепче стойте друг за друга, иначе всем нам плохо придется в эту зиму. Самым зорким образом должны мы все следить за маневрами наших хозяев по части понижения расценок и сопротивляться всеми силами этому гибельному для нас стремлению… Будьте глухи ко всем их отговоркам о плохих делах: для них это только меньшая прибыль на их капитал, для нас – это голодные страдания наших семей, лишение последнего куска черствого хлеба, а разве можно положить то и другое на одни и те же весы? Теперь жмут в первую голову ткачей, и мы должны добиваться:

1) повышения ткацких расценок до их весенней величины, то есть приблизительно на 6 коп. на шмиц;

2) чтобы исполняли и для ткачей закон о том, что рабочему должна быть перед началом работы объявлена величина того заработка, на который он идет. Пусть табель, подписанный фабричным инспектором, не будет только на бумаге, но и на деле, как того требует закон. Для ткацкой, например, работы к существующей расценке должны быть добавлены указания о качестве шерсти, количестве в ней ноллеса и кнопа, должно быть присчитано время, идущее на подготовительную работу;

3) рабочее время должно быть распределено так, чтобы с нашей стороны не являлось невольных прогулов; теперь, например, подстроили так, что ткач на каждом куске теряет день на получение основы, а так как кусок станет меньше почти вдвое, то ткач и на этом будет нести, независимо от табеля расценок, двойную потерю. Хочет у нас хозяин грабить заработок таким образом, так пусть идет вчистую, так, чтобы мы твердо знали, что от нас хотят отжилить;

4) фабричный инспектор должен следить за тем, чтобы в расценках не было обмана, чтобы они не были двойными. Это значит, например, что в табеле расценок не должно за один и тот же сорт товара, но только с различными названиями, допускать двух различных цен. Например, бибер мы ткали по 4 р. 32 к., а урал {29} всего за 4 р. 14 к., – а разве по работе это не одно и то же? Еще более наглым надувательством является двойная цена работы при товаре одного наименования. Таким путем гг. Торнтоны обходили законы о штрафах, в которых сказано, что штраф можно наложить только за такую порчу работы, которая зависела от небрежности рабочего, в таком случае вычет должен заноситься в рабочую книжку под графою штрафов не позже трех дней со дня его наложения. Все же штрафы вместе должны находиться на строгом отчете, и сумма, из них составляемая, не может идти в карман фабриканту, а должна идти на нужды рабочих этой фабрики. А у нас – посмотри в наши книжки – чисто, нет штрафов, можно подумать, что наши хозяева изо всех хозяев предобрейшие. На самом же деле они обходят по нашему незнанию закон и легко обстраивают свои делишки… Нас, видите ли, не штрафуют, а у нас производят вычет, платя по меньшей расценке, и пока существовали две расценки – меньшая и большая – придраться к ним никак нельзя, они себе вычитают да вычитают в свой карман;

5) вместе с введением одной расценки, пусть каждый вычет заносится в графу штрафов с обозначением, почему он произведен.

Тогда нам будет видна неправильная штрафовка, меньше будет пропадать даром нашего труда и уменьшится число таких безобразий, которые творятся в настоящее время, например, в красильной, где рабочие вырабатывали меньше по вине неумелого мастера, что по закону не может быть причиной неоплаты труда, так как тут небрежность рабочего ни при чем. А мало ли у всех нас таких вычетов, в которых мы ничуть не виноваты?

6) мы требуем, чтобы за квартиру с нас брали столько, сколько брали до 1891 г., то есть по 1 р. с человека в месяц, потому что платить 2 рубля при нашем заработке положительно не из чего, да и за что?.. За эту грязную, вонючую, тесную и опасную в пожарном отношении конуру? Не забывайте, товарищи, что во всем Питере плата 1 руб. в месяц считается достаточной, только одни наши хозяева заботливые не довольствуются ею, и мы должны заставить их посократить и здесь свою алчность. Защищая эти требования, товарищи, мы вовсе не бунтуем, мы только требуем, чтобы нам дали то, чем пользуются уже все рабочие других фабрик по закону, что отняли у нас, надеясь лишь на наше неумение отстоять свои собственные права. Докажем же на этот раз, что наши «благодетели» ошиблись.

Написано в ноябре, позднее 7 (19), 1895 г.

Напечатано на мимеографе листовкой

Печатается по тексту листовки, сверенному с текстом сборника «Работник» № 1–2, 1896

О чем думают наши министры? {30}

Написано в ноябре – декабре, не позднее 8 (20), 1895 г. для газеты «Рабочее Депо»

Впервые напечатано 27 января 1924 г. в газете «Петроградская Правда» № 22

Печатается по машинописной копии, сохранившейся в делах департамента полиции

Министр внутренних дел Дурново написал письмо обер-прокурору св. синода Победоносцеву. Письмо написано было 18 марта 1895 г. за № 2603, и на нем стоит надпись: «совершенно доверительно». Значит, министр хотел, чтобы письмо осталось в строжайшей тайне. Но нашлись люди, которые не разделяют взглядов господина министра, что русским гражданам не следует знать намерений правительства, и вот теперь это письмо гуляет всюду в рукописной копии.