Помоги проекту - поделись книгой:
В определенном смысле это понятно. Наша нервная система приспособлена реагировать на быстрые изменения – едва заметное мелькание или накатывающее возбуждение. Концентрация на быстрых изменениях имеет адаптивный смысл – зачем тратить энергию на прошлые возможности или угрозы? Но перед лицом постепенно развивающихся проблем подобная стратегия может быть губительной (подумайте о лангустах в кастрюле или о людях под парниковыми газами).
Культура тоже способствует концентрации внимания на изменениях. Некоторые известные научные журналы (и даже целые области) делают упор на новизну, считая воспроизведение результатов неинтересным и недостойным публикации. Ученых часто оценивают на основании новизны их работы, а не того, какие чужие результаты они смогли подтвердить. Все более популярный индекс Хирша отражает цитируемость работ ученого. Он показывает, что ученый опубликовал
Почему в дополнение к индексу Хирша не ввести индекс воспроизводимости (r)? Он мог бы показывать, что ученый описал
Для общественности индекс воспроизводимости может быть еще полезнее. Исследователи, работающие в лаборатории, хорошо знают, что большая часть идей не дает результата, а те результаты, что все же получаются, часто объясняются случайностью или излишне свободной интерпретацией. Они также знают, что воспроизводимость показывает, что они действительно натолкнулись на нечто стоящее. Но с общественностью дело обстоит совсем не так. Те, кто узнают о научных новостях из СМИ, очень удивляются, когда недавнее открытие опровергается новыми результатами. Концепция воспроизводимости поможет осознать, как благодаря кумулятивному вкладу многих ученых у нас медленно накапливаются знания. Интересно также применить эту концепцию к интервенциям в области общественной политики, направленным на улучшение здравоохранения, образования и криминальной обстановки. Можно даже применить критерии воспроизводимости для оптимизации личных привычек (режим питания, упражнения, работа и т. д.).
Воспроизводимость результатов нужно всячески поощрять. Хотя ее часто считают чем-то само собой разумеющимся, она скорее исключение, чем правило. Подобно текущей воде, очищающей камни, она поможет выделить наиболее надежные открытия, самых талантливых ученых, самые лучшие журналы и самые интересные области. В более широком смысле концепция воспроизводимости является незаменимым инструментом для оценки личного и общественного поведения.
Память окружающей среды и миф о нейтральном наблюдении
ШЕНИ ЖАРДЕН
Научный журналист, партнер, соучредитель и соредактор сайта
Подобно многим людям, перенесшим травму, я не все помню. Некоторые провалы в памяти распространяются на целые годы, другие касаются лишь болезненных эпизодов, которые длятся мгновение, но напоминают о себе десятилетиями.
Такие переживания то вспоминаются, то забываются, потом вспоминаясь через много лет. С возрастом я научилась управляться с памятью и начала осознавать, насколько мои воспоминания отличаются от воспоминаний других людей, живущих рядом со мной.
Все мы запоминаем переживания по-разному. Время и опыт нелинейны, и не существует какого-то одного объективного отчета о каждом прожитом моменте. Люди – невероятно сложные создания из мышц, крови, костей, воздуха и электрических импульсов, передаваемых по нервам. По этим пучкам проводов передается вся актуальная информация. Наша индивидуальность неразрывно связана с окружающей средой: не бывает историй без декораций.
Я из последнего поколения, рожденного до появления Интернета, взрослевшего вместе с этим огромным коллективным разумом. В ходе работы онлайн, каждый день помещая в сеть новую информацию, я поняла, что наша коллективная память о событиях, биографиях и фактах так же путается и изменяется, как и наша личная память.
Постоянно редактируемая «Википедия» заменила бумажную энциклопедию. Болтовня в
Информация стала более текучей, чем во времена наших прадедов. В сегодняшнем мире, где все взаимосвязано, любое наблюдение, сообщение или пост в
Наше понятие о памяти и регистрации событий должно преобразиться соответствующим образом.
Мы создаем живую историю. Давайте найдем новые способы запоминания, новые способы рассказывания историй, которые будут отражать жизнь. Давайте учитывать эту бесконечную сложность при составлении истории.
Давайте пересмотрим смысл понятия «помнить».
Статистически значимая разница в понимании научного процесса
ДАЙАН ХОЛПЕРН
Профессор психологии Клермонтского колледжа
«Статистически значимая разница» – простая фраза, но крайне важное для науки понятие, которое прочно вошло в лексикон образованных людей. Эти три слова передают базовое научное понимание процессов, случайных событий и статистических законов. Данный термин встречается везде, где обсуждают исследования, – в газетных статьях, рекламе «чудодейственных» диет, научных публикациях, лабораторных работах студентов и т. д. Эта условная абстракция отражает последовательность событий, включающих эксперимент (или другие исследования), определение нулевой и альтернативной гипотез, массив (числовых) данных, статистический анализ и вероятность маловероятного результата. И все это выражено в нескольких словах.
Будет сложно понять результат любых исследований, если вы совсем не понимаете, что означает обнаружение (или необнаружение) «статистически значимой разницы». К сожалению, старая поговорка «полузнание хуже незнания» уместна и здесь. Проблема заключается в том, что слово «значимость» в повседневной речи имеет совершенно другое значение, не то, в каком используется при описании результатов исследований.
Обычно это слово значит, что случилось что-то важное. Например, если врач говорит, что после операции вы почувствуете себя значительно лучше, вы справедливо заключите, что ваша боль ощутимо уменьшится. Но в выражении «статистически значимая разница» слово «значимая» означает, что результаты вряд ли объясняются случайностью (если нулевая гипотеза верна), при этом сами результаты необязательно должны быть важными. Более того, иногда вывод оказывается ошибочным, поскольку исследователи могут его подтвердить лишь с определенной долей вероятности. «Статистически значимая разница» – основная концепция исследований и статистики, но как хорошо знают все, кто изучал статистику, эту идею нельзя назвать интуитивно понятной.
Хотя термин «статистически значимая разница» несет кластер важных для науки идей, многие ученые мужи были бы рады удалить его из словаря, потому что его часто понимают неправильно. Этот термин подчеркивает связь науки и теории вероятности, но, несмотря на свою популярность (или вследствие нее), он временами подразумевает то, что подразумевать не должен, и это вводит общество в заблуждение. Даже специалисты часто заблуждаются. Возьмем гипотетический пример: в некоем основательном исследовании сравнивали эффективность двух лекарств по отношению к плацебо. Может получиться следующее: препарат «Х» статистически значимо отличается от плацебо, а препарат «У» – нет. И при этом между препаратами «Х» и «У» статистически значимой разницы нет. Такое возможно, если эффективность «Х» статистически значимо отличается от плацебо с вероятностью
Лучшее понимание связанных с этим термином ловушек сделало бы нас намного умнее. Этот термин подразумевает, что а) результаты могут быть неважными и б) выводы, основанные на наличии или отсутствии статистически значимой разницы, могут быть ошибочными. Использование статистически значимой разницы – основа научного метода, который (со всеми своими ограничениями и недопониманиями) намного превосходит любые альтернативные пути познания мира. Добавив этому понятию пару ключевых концепций, можно намного повысить уровень образованности общества.
Эффект обманебо
БЕАТРИС ГОЛОМБ
Доцент медицинского факультета Университета Калифорнии (Сан-Диего)
Я хочу сказать об «эффекте обманебо» (производное от слов «обманывать» и «плацебо»), то есть о чрезмерно свободном использовании терминов, что затрудняет, а не облегчает понимание вопроса.
В общий лексикон вошли слова и фразы, означающие определенные концепции: бритва Оккама, плацебо, Хоторнский эффект. В принципе такие термины облегчают диалог и делают речь экономнее, так как избавляют от необходимости утомительных описаний принципов и допущений. К сожалению, без необходимости проговаривая условия и допущения, на которые опирается термин, можно неверно оценить, насколько эти условия и допущения в данном случае применимы. И тогда использование термина будет лишь мешать взаимопониманию.
Возьмем, к примеру, «плацебо» и «эффект плацебо». Если разбираться, то, согласно определению, плацебо – это нечто физиологически инертное, что принимающий его человек считает активным. Термин «эффект плацебо» описывает улучшение состояния после приема плацебо – это объясняют эффектом ожидания.
В обыденной речи эффект обманебо, с которым его ассоциируют, присутствует повсеместно. Ключевые предположения, касающиеся плацебо, как правило, оказываются ошибочными.
1. Услышав слово «плацебо», ученые полагают, что речь идет о чем-то «инертном», при этом не задаются вопросом: а что вообще может быть физиологически инертной субстанцией? Действительно, чем такая субстанция может быть в принципе? До сих пор не описано ничего полностью физиологически инертного.
Не существует каких-то установленных правил приготовления плацебо, его состав обычно определяется производителем и, как правило, не описывается. В редких случаях состав плацебо оговаривался, и оно давало явный эффект. В двух исследованиях, посвященных препаратам для снижения уровня холестерина, в качестве плацебо использовали кукурузное и оливковое масло. В одном из них отмечалось, что «неожиданно» низкий уровень сердечных приступов в контрольной группе мог затруднить выявление эффективности изучаемого препарата. В другом заметили, что изучаемый препарат «неожиданно» смягчает желудочно-кишечные симптомы у пациентов со злокачественными новообразованиями. Но у таких пациентов велика вероятность непереносимости лактозы, а плацебо представляло собой лактозу (сахарные пилюли). Когда термин «плацебо» заменили названием реального ингредиента, исчезла необходимость объяснять, как состав контрольного вещества мог повлиять на результаты.
2. Поскольку часто приходится слышать, что плацебо оказывает положительный эффект в самых разных ситуациях (см. п. 3), многие ученые считают, что «эффект плацебо» является широко распространенным и обычным феноменом.
Датские исследователи Асбьорн Хробьяртссон и Пнтер Гётше систематически изучали результаты исследований, в которых сравнивали эффект плацебо и отсутствие всякого воздействия. Они обнаружили, что ничего плацебо не делает. В большинстве случаев никакого «эффекта плацебо» не было. Слабый эффект наблюдался лишь кратковременно при лечении боли и беспокойства. Влияние на боль можно было снять налоксоном (антагонистом опиоидных рецепторов), а значит, в механизмах этого эффекта участвуют эндогенные опиаты.
3. Когда говорят, что плацебо вызывает улучшение, ученые обычно полагают, что причиной является эффект ожидания. Но, как правило, наблюдаемые эффекты оказываются чем-то абсолютно другим – например, причиной может быть естественный ход болезни или регрессия к средним величинам. Возьмем нормальное колоколообразное распределение. Каков бы ни был желаемый результат (уменьшение боли, артериального давления, уровня холестерина в крови или что-то еще), для исследования обычно отбирают людей с одного края распределения – например, у кого симптомы выражены сильнее всего. Но эффективность препарата всегда варьирует (вследствие физиологических различий, хода заболевания, погрешностей измерения и т. д.). Кроме того, сильно выраженные симптомы будут в среднем смягчаться – феномен, называемый регрессией к средним величинам. Здесь будет действовать именно он, а не плацебо (что и объясняет результаты датских ученых).
Другая проблема обманебо касается недавнего исследования Теда Капчука из Гарварда. Ученые давали плацебо людям с синдромом раздраженного кишечника.
Другой группе не давали ничего. Плацебо предлагалось в бутылочке с надписью «Плацебо», и исследователи честно говорили, что это плацебо, но очень эффективное. Они хотели усилить эффект ожидания, честно говоря подопытным, что именно те принимают, и старались установить с ними доверительные отношения. Они часто встречались, общались и постоянно повторяли, что плацебо очень мощное. В результате те, кто принимал плацебо, сообщали об улучшении состояния – в отличие от тех, кто не принимал ничего. Ученые объяснили это эффектом плацебо.
Но почему не предположить, что подопытные просто говорили ученым то, что те хотели услышать? Деннис Грэди писал в «Нью-Йорк таймс»: «В детстве мне каждую неделю делали инъекции от сенной лихорадки, и они совсем не помогали. Но я очень надеялся, что они в конце концов помогут. И врач был так добр, что, когда меня спрашивали, стало ли мне лучше, я всегда говорил «да»…» Желание угодить (возможно, связанное со стремлением получить общественное одобрение) может во многом объяснить то, что приписывают эффекту плацебо, – особенно когда речь идет о субъективном смягчении симптомов. Интересно, допустили бы ученые такую ошибку, если бы не существовало термина «эффект плацебо».
Другое возможное объяснение заключается в специфическом физиологическом воздействии. В исследовании в качестве плацебо использовали микрокристаллическую целлюлозу. Очень радует, что авторы это указали. Но хорошо известно, что растительные волокна (например, псиллиум) облегчают запор и диарею – основные симптомы синдрома раздраженного кишечника; их даже специально назначают пациентам.
Так что вполне возможно, что «плацебо» действительно было эффективно, физиологически облегчая симптомы.
Все это показывает, что термин «плацебо» не подразумевает «инертное» (и таковым не является) и что, если в каком-либо исследовании плацебо ощутимо облегчает симптомы, не следует сразу предполагать эффект ожидания (возможной причиной является уже само распределение – регрессия к средним величинам).
Таким образом, во многих случаях, включая весьма серьезные, связанные с медицинской практикой, замена конкретных терминов вроде «плацебо» или «эффект плацебо» на ассоциируемые с ними концепции может подавить критическое мышление и как следствие – сказаться на нас всех.
Антропофилия
ЭНДРЮ РЕВКИН
Журналист «Нью-Йорк таймс», защитник окружающей среды, блогер, автор книги
Для поддержания прогресса на планете, которую человек все больше подстраивает под себя, но которая все еще полна сюрпризов, необходима большая доза антропофилии. Я предлагаю обозначать этим термином строгое и беспристрастное самоуважение и заботу о своих интересах в ситуациях, когда люди или общества сталкиваются с необходимостью принимать важные решения в условиях неопределенности и разногласий.
Термин неслучайно напоминает «биофилию» Эдварда Осборна Уилсона – заботу о не связанной с человеком части окружающего мира, которую мы называем природой. Но долгое время без внимания оставалась необходимость осознать роль человека в природе и, что еще важнее, понять нашу внутреннюю природу.
Исторически подход к решению проблем формировался вокруг двух идей: «Горе мне!» и «Нам должно быть стыдно!» (и частенько «Постыдились бы!»).
В чем же проблема?
Горе парализует, а обвинение вызывает желание спорить, и часто не по делу (кто виноват? нефтяная компания
Более полное понимание человеческой природы – «и божественной ее стороны, и плотской», как говорит Билл Брайсон, – покажет, какие проблемы мы
Вот несколько примеров того, где эта концепция еще более применима.
Почему-то мы упорно не извлекаем уроки из катастроф. Когда в китайской провинции Сычуань произошло сильное землетрясение, десятки тысяч школьников (и их учителя) погибли под развалинами разрушенных школ. Но хотя ясно, что в американском штате Орегон более тысячи школ окажутся в той же опасности в случае тектонической активности в Каскадных горах, финансирование их модернизации идет крайне медленно. Социологи понимают, почему так происходит, несмотря на страшные наглядные примеры и очевидную степень риска. Но разве достаточно просто осознавать нашу привычку жить текущей минутой, чтобы повлиять на принятие политических решений и распределение средств? Если так и случается, то крайне редко.
Социологи также знают, что битвы вокруг проблемы глобального потепления – и на научном, и на политическом уровне – в основном имеют культурологический характер. Как и во многих других спорах (например, о здравоохранении), война ведется между двумя фундаментальными группами общества: теми, кто защищает интересы общества в целом («либералы»), и теми, кто стоит на страже интересов личности против общества («либертарианцы»). В таких ситуациях, как показывает большое количество исследований, информация абсолютно бессмысленна. Каждая группа выбирает лишь те факты, которые подтверждают ее позицию. Случаи, чтобы информация способствовала пересмотру взглядов, крайне редки. Поэтому не стоит ожидать, что на следующем заседании Межправительственной комиссии ООН по вопросам изменения климата вдруг предложат план действий, устраивающий всех.
Если все это осознать, то есть надежда, что новейший подход к решению подобных проблем найдется где-то посередине, а не в крайностях. Исследования отношения к изменениям климата показывают намного большее согласие в необходимости расширения списка возможных источников энергии.
Физик Мюррей Гелл-Манн, сталкиваясь с многоплановой проблемой, часто говорит о необходимости взглянуть свежим взглядом на картину в целом. При этом необходимо по возможности честно учитывать специфику биологического вида, производящего инспекцию.
Невозможно найти замену ООН или палате представителей. Но назрела необходимость поискать новые подходы к конструктивному диалогу и решению проблем. И первым шагом должно быть осознание нашей человеческой природы – какой бы она ни была.
Это и есть антропофилия.
Расширение горизонтов мышления: теория обнаружения сигналов
МАЗАРИН Р. БАНАДЖИ
Профессор социологии факультета психологии Гарвардского университета
Мы воспринимаем мир через наши органы чувств. Перерабатываемая мозгом информация является основой нашего понимания мира. Это делает возможным обычную и необычную психическую активность – внимание, восприятие, память, чувства и рассуждения. Благодаря этим психическим процессам мы понимаем материальный и социальный мир и взаимодействуем с ним.
В городе Пудуччери на юге Индии, где я сижу и пишу эти строки, с этим согласны далеко не все. Здесь многие люди, включая моих близких, считают, что существуют экстрасенсорные способы познания мира, и эти «высшие» пути получения информации превосходят те, что основаны на фактах. Как я узнал в своем путешествии, многие верят, что человек может оставаться живым, не потребляя калорий в течение нескольких месяцев (его вес, правда, уменьшится – но только если за ним наблюдают ученые).
Пудуччери – индийская союзная территория, которую в течение трехсот лет контролировали французы (много раз выгоняя отсюда британцев). Франция ушла лишь через несколько лет после провозглашения независимости Индии. Этот город, среди прочего, стал центром духовных практик, и многие люди сюда приезжают (как местные, так и европейцы), оставив мирские заботы ради духовного развития, физического оздоровления и работы на благо общества.
Вчера я разговаривал с очень умным молодым человеком, который в течение восьми лет работал юристом, а теперь живет в ашраме и работает в книжной лавке. Вы можете возразить: «Конечно, юриспруденция любого склонит к духовности», но поверьте, живущие здесь люди оставили богатство и самые разные профессии ради такого образа жизни. Умные, казалось бы, люди тяготеют к иррациональному мышлению.
Я не собираюсь цепляться к какому-то одному городу и уж точно не к этому необычному месту, где столько усилий тратят на искусство, культуру и социальное развитие, что достойно лишь восхищения. Но этот город привлекает определенный тип европейцев, американцев и индусов, которые склонны верить в то, что травами можно вылечить злокачественные опухоли, а стандартной медицины лучше избегать (пока не возникнет отчаянная необходимость химиотерапии); что по вторникам не следует начинать новые проекты; что определенная точка на большом пальце ноги контролирует пищеварительную систему; и что в Пудуччери их привело положение звезд в момент рождения, причем через необъяснимое влияние высшей силы, включающее видение «Матери» – умершей француженки, которая с того света руководит ашрамом и окружающей территорией, к тому же гораздо эффективнее, чем многие живые политики из офиса.
Может показаться, что такие верования – это крайний случай, но во многих областях мира так не считают. Чуть измените содержание, и сходное иррациональное мышление легко найти где угодно. Полуметровый снежный покров, выпавший у моего дома в США, без сомнения, послужит поводом к заявлениям, что это бог прогневался на безумных ученых, назойливо твердящих о глобальном потеплении.
Думая, какой наиболее полезный инструмент можно добавить к своему когнитивному набору, я выбрал простую и мощную концепцию обнаружения сигналов. На самом деле, вопрос
Идея, лежащая в основе этой концепции, весьма проста: мир предоставляет нам информацию, смешанную с большим количеством шума. Например, слуховая информация ослабевает по самым разным причинам, связанным с физическими аспектами распространения звука. Организм тоже обладает качествами, которые влияют на восприятие и интерпретацию информации, например острота слуха и мотивация (или ее отсутствие). Важны также условия, в которых перерабатывается информация (например, громовой раскат). Теория обнаружения сигналов позволяет свести воедино свойства стимула и респондента и понять качество принятого решения – с учетом неопределенных условий физической и психологической передачи информации.
Суть теории обнаружения сигналов сводится к следующему. Все случаи получения реципиентом информации распределяются по четырем категориям с учетом словесного описания принятого решения. При этом учитываются два параметра: во-первых, случилось ли происшествие (была ли вспышка света), а во-вторых – засек ли реципиент этот сигнал (увидел ли он вспышку света). В результате получаем таблицу, наподобие показанной ниже, но ее можно использовать для классификации самых разных решений. Например, принимал ли человек гомеопатическую пилюлю и прошла ли болезнь.
Попадание: сигнал присутствует, его обнаружили (правильная реакция).
Ложная тревога: сигнала нет, но его обнаружили (неверная реакция).
Промах: сигнал присутствует, но его не обнаружили (неверная реакция).
Справедливое отрицание: сигнала нет, и его не обнаружили (правильная реакция).
Если сигнал четкий, такой как яркий свет на темном фоне, и реципиент обладает хорошим зрением и мотивирован заметить сигнал, у нас будет большое количество попаданий и справедливых отрицаний и очень мало ложных тревог и промахов. При изменении условий изменится и качество решений. В обычных условиях неопределенности теория обнаружения сигнала является мощным инструментом для оценки стимула и реакции, включая специфические критерии и предубеждения реципиента, влияющие на принятие решения.
Теорию обнаружения сигнала применяли в самых разных областях исследований, таких как локализация предметов с помощью сонара, качество памяти, понимание речи, зрительное восприятие, потребительский маркетинг, решение судей, предсказание цен на финансовых рынках и медицинская диагностика. Теория обнаружения сигнала должна входить в набор инструментов любого ученого, потому что дает математически точные рамки для понимания процесса принятия решений. И она должна входить в набор когнитивных инструментов всех и каждого, потому что позволяет заполнить все четыре клетки, анализируя объявления вроде «Ищем «стрельца» на должность менеджера в хорошей компании».
Повседневная апофения
ДЭВИД ПИЗАРРО
Доцент факультета психологии Корнелльского университета
Человеческий мозг – удивительная машина для распознавания закономерностей. У нас имеются разнообразные механизмы, позволяющие обнаружить скрытые взаимосвязи между предметами, событиями и людьми. Без них потоки информации, бьющие в наши органы чувств, казались бы хаотичными и лишенными смысла. Но если эти системы дают сбой, мы склонны видеть закономерности там, где их нет.
Немецкий невролог Клаус Конрад ввел термин «апофения» для описания этого явления у пациентов, страдающих определенными психическими расстройствами. Но становится чем дальше, тем яснее, что данное явление распространено не только среди людей больных и необразованных; здоровые образованные люди регулярно совершают подобные ошибки. Суеверный спортсмен видит связь между победой и носками, которые он наденет перед матчем; мать отказывается прививать ребенка, потому что предполагает причинную связь между прививкой и заболеванием; ученый видит подтверждение гипотезы в беспорядочных шумах; тысячи людей считают, что у них на плеере не работает функция случайного воспроизведения, потому что не могут отличить совпадение от смысловой связи.
В общем, важная для нашего вида способность выявлять закономерности легко может нас подвести. Свойство видеть закономерности там, где их нет, является неизбежным побочным эффектом наших адаптивных механизмов. Чтобы избегать неприятных последствий, важно научиться распознавать подобные тенденции. И этому очень поможет простая концепция повседневной апофении.
Мусор в наборе когнитивных инструментов
ЭРНСТ ПЕППЕЛЬ
Нейробиолог, руководитель Центра наук о человеке Мюнхенского университета, автор книги
Избавляться от мусора очень важно – в том числе и ментального. Когнитивные инструменты захламляются уже потому, что мы являемся жертвами собственного характера. Мусор нужно регулярно выносить, а если нам нравится сидеть на помойке, то нужно хотя бы разобраться, как «условные абстракции» ограничивают наши творческие способности (которые и сами являются условной абстракцией (УА)). Почему же когнитивные инструменты засоряются?
Обратимся к истории (УА): можно сказать, что современная наука (УА) берет начало в 1620 году с «Нового Органона» Фрэнсиса Бэкона. Интересно, что его анализ (УА) начинается с описания (УА) четырех ошибок, которые мы допускаем при проведении научных исследований. К сожалению, мы часто забываем эти предостережения. Фрэнсис Бэкон утверждал, что, во-первых, мы являемся жертвами эволюции (УА) – то есть гены (УА) определяют рамки, которые ограничивают наш интеллект (УА). Во-вторых, свои ограничения накладывает импринтинг (УА): культура (УА), в которой мы живем, определяет рамки эпигенетических программ (УА), жестко определяющих структуру (УА) нервной переработки информации (УА). В-третьих, на нас оказывает влияние язык (УА), потому что мысли (УА) не так легко перевести в вербальные выражения. В-четвертых, мы руководствуемся (эксплицитно или имплицитно) теориями (УА) – можно даже сказать, что они нас контролируют.
Как это связано с когнитивными инструментами? Во-первых, мы запутываемся в языке. Благодаря эволюционному развитию мы способны к абстрактному мышлению (УА), но, несмотря на некоторые преимущества (мы выглядим умнее других существ), у него есть и печальные последствия. Абстракции выражаются в словах; очевидно, по-другому не получается. Нам приходится «онтологизировать»: изобретать существительные для извлечения знаний (УА) из процессов (УА). (Я говорю не о мощных образных условных абстракциях.) Абстракции помогают уменьшить сложность. Мы все упрощаем. Зачем? Эволюционная наследственность требует скорости. Однако скорость может быть преимуществом для выживания, но не для размышлений. Будет ошибкой (УА) путать скорость действий со скоростью мышления. Давление отбора, направленное на повышение скорости, требует пренебрегать богатством фактов. Оно способствует изобретению (УА) простых, ясных и легко применимых условных абстракций. В результате, будучи жертвами своего биологического прошлого (и, как следствие, жертвами самих себя), мы получаем потрепанные условные абстракции, а не реальность. Если есть общая для всех нас болезнь, то это «однопричинность» – стремление все объяснять только одной причиной. Это может годиться в качестве умственного упражнения, но вместе с тем вводит нас в заблуждение.
Поделиться книгой: