Уроки Камасутры

– Вот и ладно, – согласился он, – сейчас по рюмочке выпьем для храбрости и отправимся в спальню.

Он покопался в своём модном саквояже, вытащил на свет божий фигурную бутылку с янтарным содержимым, выставил две пузатых ёмкости и коробку конфет. Деловито разлил коньяк и поднёс Агате её бокал, внимательно наблюдая за ней. Женщина была явно не в себе, на грани шока, он бы сказал. Почему? Сильно волнуется? Боится? Похоже, действительно боится. Только чего? Не девчонка ведь школьница, от мамы сбежавшая с чужим дядей. Он подошёл ближе, соприкоснулся бокалами.

– За нас с вами, Агата Витальевна! За наш успех в постели!

За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слёзы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.

– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос её предательски дрогнул.

– Вот и славно, Агата Витальевна, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.

Он тщательно запер двери, разделся и, не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве), вошёл в спальню. Агата лежала под простынёй, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим Алексеевич не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошёл к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил её напряжённое, твёрдое как камень тело. Попытался её обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.

Её реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.

– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить, наконец.

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чём дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?

– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас. Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.

– Что значит, не такая? – поинтересовался он, и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда следует.

Там всё было в порядке. Да и он ведь видел её тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Всё было на месте, как и положено.

Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.

– Вы делайте всё, что нужно, Вадим Алексеевич, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.

Вадим Алексеевич почувствовал, что дело совсем плохо. У неё видно, большие проблемы с этим были. И, возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся, было, возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого, во всяком случае, требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от переживаемого страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.

– Агата, девочка моя, кто же это тебя так, а? – спросил он, мягко, но настойчиво привлекая её к себе.

Она, на удивление, не сопротивлялась и даже, кажется, стала немного податливее.

– Ты успокойся, не переживай, – тихонько уговаривал он, – я ничего не стану делать, пока ты сама не захочешь.

И он, притянув её к себе близко-близко, стал потихоньку гладить напряжённую спину. Голова её оказалась у него на плече. Она уткнулась в него лицом, и он почувствовал горячие слёзы на своей коже.

– Ты поплачь, поплачь, девочка, иногда это хорошо помогает.

Его руки гладили её плечи и спину, а губы тихонько целовали прижавшуюся к нему голову, попадая, в основном, в макушку. Слёзы перешли в рыдания, потом потихоньку затихли.

– Простите меня, Вадим Алексеевич, – прошептала она охрипшим от горьких слёз голосом.

– Вадим, – поправил он. – И прощать тут нечего.

Она шмыгнула носом и взглянула ему в глаза. Что она увидела, он не знал, но губы её чуть растянулись в дрожащую робкую улыбку.

– Я вела себя безобразно, Вадим, прости, – прошептала снова.

Ну, конечно, кто бы сомневался, что она станет упрямиться даже здесь, в постели. Он улыбнулся и поцеловал её в распухший от слёз нос. Потом прижал к себе ещё теснее, почувствовав, что каменная напряжённость ушла, наконец, из её тела.

– А теперь ты расскажешь мне всё, Агата, всё абсолютно, – потребовал он, но руки продолжали обнимать её нежно и заботливо.

– Я не могу, Вадим, это слишком ужасно, – она попыталась отстраниться, но он не позволил.

– Это нужно, девочка, – настаивал он, – нужно для того, чтобы избавиться от этого навсегда.

Агата с минуту подумала и кивнула головой.

– Хорошо, – согласилась она, – только не смотри на меня, иначе я не смогу.

Он не стал возражать и, легко развернув её в постели, прижал к себе спиной, обхватив руками. Так ей было тепло и почему-то очень уютно, непривычно уютно.

– Я слушаю тебя, девочка – напомнил он.

И она стала рассказывать. Всё, без купюр и без утайки. Без жалости к себе. Просто как фактаж. И чем дальше она говорила, тем больше сводило челюсти у Вадима Алексеевича. Господи, неужели люди могут быть такими жестокими? Их даже зверями не назовёшь, те куда гуманнее. Он, представитель медиа-индустрии, отказывался поверить, что такое возможно в наши дни, в цивилизованном обществе. Но это было. Агата рассказывала так убедительно. Хотя убедительнее всего была реакция её тела. Такую реакцию сыграть невозможно.

– И он сказал, что я десять лет не смогу подпустить к себе ни одного мужчину, – закончила она свой рассказ. – Я и не подпускала, боялась очень. И тебе не далась тоже, прости.

– О нас говорить рано, у нас всё впереди, – уверенно заявил он, – а про этого гада ты мне расскажи поподробнее. Ты свидетельство о разводе получила?

– Нет, – тихонько ответила Агата, – я боялась очень. Он сам больше не появлялся, и никаких известий от него не было. А я искать его не стала. Да и всё равно мне было. Какая разница, если все дороги для меня закрыты.

– Ну, положим, насчёт дорог ты это слишком хватанула, девочка моя, – осмелевший Вадим Алексеевич уже решал вопросы серьёзно, по-мужски, – а свидетельство о расторжении брака я из него вытрясу, не сомневайся даже. Хорошо, если он при этом целым останется.

Агата, повернув голову, взглянула на него с надеждой. Неужели теперь есть, кому за неё заступиться? Он встретил её поцелуем.

– А теперь давай уже займёмся делом, дорогая, – прошептал он прямо ей в губы и принялся целовать, не давая ей времени на размышления.

Агата не возражала. Его поцелуи были очень приятны. Лицо, шея, грудь, живот – всё было обцеловано и обласкано им. Её тело расслаблялось на глазах, его становилось твёрже, особенно внизу.

– Позволь мне потрогать тебя там, Агата, – попросил он, – пока только потрогать.

Она кивнула головой, и мужская рука скользнула в самое сокровенное место, нежно гладя, лаская и… возбуждая. А губы продолжали своё дело, размягчая её волю и вызывая смутные желания чего-то большего. Её тело начало томиться и изнывать, что было для неё новым и непонятным. Но понимание пришло быстро – природа знает своё дело хорошо.

– Я хочу, Вадим, – он поднял голову и заглянул ей в глаза, но она не отвела взгляда, – я хочу тебя всего, сейчас, пожалуйста.

– С огромным удовольствием, радость моя, – согласился он и, глядя ей в глаза, медленно и осторожно сделал то, чего она хотела.

В её глазах он читал смену чувств и ощущений – скрытое опасение, недоверие, удивление, а потом счастливый всплеск удовлетворения, когда первая волна экстаза накрыла её с головой. Тут уж он перестал сдерживать себя и отдался страсти, которая так давно манила его, но не давалась в руки. Сейчас Агата была вся в его власти – открытая для него, нежная, жаждущая и, наконец, удовлетворённая. Он дошёл до своего пика быстро – трудно было ожидать иного после такого геройства, через какое он прошёл. И всё же он смутился.

– Прости меня, девочка, что я такой несдержанный сегодня, – прошептал он, заглядывая ей в глаза, – я исправлюсь, обещаю.

– Ты хочешь сказать, что может быть ещё лучше? – удивилась она.

– О! Гораздо лучше, уверяю тебя, – откликнулся польщённый её высокой оценкой мужчина, – я покажу тебе, милая, вот только чуточку отдохну и покажу.

И он показал. Сказать, что Агата была потрясена, будет недостаточно точно. Она не верила сама себе.

– И так может быть часто? – поинтересовалась она, краснея.

– Хоть каждый день, моя девочка, если ты пожелаешь, – ответил на это мужчина-рыцарь, готовый на всё ради дамы своего сердца. – Я люблю тебя, Агата. Я для тебя звезду с неба достану. Что уж говорить о подвигах в постели.

Растроганная его словами, Агата уткнулась лицом ему в грудь.

– Дай мне немного времени, Вадим, – попросила она, – и думаю, я тоже смогу сказать, что люблю тебя.

– Я ждал тебя слишком долго, чтобы отступить сейчас, радость моя, – прошептал он ей в волосы, – а теперь давай немного поспим. Меня как через мясорубку пропустили, кажется.

Они проспали, обнявшись, до рассвета. А, проснувшись, снова занялись исследованием и изучением друг друга. Агата осмелела и даже потрогала рукой орган, доставивший ей вчера столько удовольствия. Под её руками он ожил, затвердел и гордо поднял голову.

– О! – восхитилась она. – Это я так на него действую?

– А кто же ещё? – рассмеялся Вадим. – Ложись скорее, сил нет ждать.

И он продемонстрировал ей, на что способен хорошо отдохнувший мужчина, оставивший в прошлом все тревоги и сомнения. Она была в полном восторге и заявила, что это занятие не надоест ей никогда.

– Тогда я научу тебя ещё многому такому, о чём ты даже не догадываешься, – обрадовался он. – И мы будем получать удовольствие так часто, как только захотим.

Потом они с большим аппетитом позавтракали у себя в номере – сил-то было потрачено немерено, и даже на выход в ресторан не хватило того, что осталось. Выпили кофе, посидели на балконе, любуясь слегка увядающей августовской зеленью, и снова ушли в постель. Причём инициатором была на этот раз Агата. Ей не терпелось удостовериться, что всё это не сон, что это самая-самая настоящая правда. То, что уже произошло между ними, оставило некоторые неприятные ощущения, как будто саднило немного, но на эту мелочь она не собиралась обращать никакого внимания. Ей сейчас нужен был Вадим – весь, целиком, с его крепким телом и жгучей страстью. Она столько лет была лишена всего этого! Он просить себя дважды, разумеется, не заставил. Её искреннее восхищение его мужской доблестью делало его во сто крат сильнее и разжигало желание до уровня пожара. Он охотно продемонстрировал ей всё, что уже проделывал раньше, и добавил кое-что новенькое, вызвав восхитившее его «О!» на её распухших от поцелуев губах. Всё было не просто хорошо. Всё было замечательно.

Домой они возвращались совершенно другими людьми. В такси сидели, тесно прижавшись друг к другу, крепко держась за руки, и улыбались. А, разъехавшись по домам, несчётное число раз звонили друг другу, что-то говорили, и слова о поцелуях – в самые разные места – и ласках, тоже, разумеется, разнообразных, звучали очень часто.

Утром в понедельник Вадим Алексеевич проснулся с ощущением, что выполнял вчера непосильную физическую работу – всё тело ныло, как после спортивного зала, когда там давно не был. Но на душе было хорошо, а когда он вспомнил всё, что случилось в прошедший воскресный день, стало ещё лучше. Но на всякий случай он решил всё же проверить – а вдруг это ему сон такой приснился чудесный. Не вставая с постели, он потянулся к телефону и набрал ставший сразу знакомым номер. Ответили быстро.

– Ты уже проснулась, Агата? – поинтересовался он. – Скажи, тебе тоже приснился сказочно прекрасный эротический сон, или это только мне одному такое видение досталось?

Ему ответил тихий, счастливый, мурлыкающий женский смех, отчего состояние тела сразу изменилось. «Ох! – подумал он, – что же это она со мной делает?». Но губы при этом сложились в довольную гордую улыбку.

– Я тоже сон видала, Вадим, – промурлыкала она, – не сон, а сказка. И ты в этом сне был главным героем. Прекрасный принц поцеловал спящую красавицу, и она пробудилась от сна.

Агата помолчала немного и добавила совсем тихо, как-то даже жалобно:

– Я хочу тебя, Вадим. Прямо сейчас хочу. Не могу, как хочу.

– Жди, – с готовностью отозвался он, – буду через пятнадцать минут. Дотерпишь?

– Постараюсь, – она, кажется, улыбнулась.

Он сорвался с места, кое-как натянул одежду и понёсся ловить такси. Через пятнадцать минут, как и обещал, он звонил в её дверь. Агата вышла к нему в одной тоненькой, почти прозрачной ночной сорочке, которая мало что скрывала, и у Вадима кровь закипела в жилах. Он обнял её и прямо тут, в коридоре, начал ласкать везде. До кровати они не дошли, свалились на маленький коврик возле старенького дивана. И обоим было всё равно. Сколько прошло времени, пока они пришли в себя, не понял ни один из них. Было так хорошо, что трудно передать словами. Повторить такой подвиг второй раз Вадим уже не мог – не мальчик всё же, сорок на носу. Но руки-то у него были в полном порядке. И он работал ими очень ловко и умело. Агата вначале стонала, а потом просто кричала под его нескромными ласками, бурно откликаясь на каждое движение. Потом вывернулась из его рук и принялась сама целовать его – везде. Он замер, поражённый глубиной своих ощущений, и вдруг почувствовал мощный прилив желания и сил, чтобы его осуществить, – Агата творила с ним что-то невероятное. Он резко подмял её под себя и с рычанием – ну прямо вошедший в экстаз дикий тигр – принялся за дело. На этот раз он был неутомим, и Агата потеряла счёт своим взлётам под небеса. А потом они с полчаса просто лежали – как попали в постель, не поняли. Лежали, оба полностью, до самых краёв наполненные счастьем безраздельного владения. Какая разница, кто кем владел? Они оба владели друг другом, и это было огромное, небывалое счастье. Вадим Алексеевич не мог себе раньше даже представить, что возможно такое полное, такое всеобъемлющее слияние с женщиной, когда её и своё тело ощущаешь, как одно. Агата и вовсе была в этом деле новичком, однако училась быстро.

– Ты делаешь огромные успехи, радость моя, – пробормотал Вадим Алексеевич, когда способность двигаться и говорить вернулась к нему.

– Я только пытаюсь быть достойной своего учителя, – скромно ответила она, лукаво сверкнув глазами.

Он засмеялся глубоким, чуть хрипловатым, удовлетворённым смехом, какого раньше не замечал за собой. Наверное, так смеялся первобытный человек, изловив и отделав в своё удовольствие симпатичную неандерталочку. Агата же изловчилась и поцеловала его в улыбающиеся губы, а потом встала с постели и отправилась в кухню.

– Ты знаешь, Вадим, а поесть-то у нас и нечего, как оказалось, – донёсся до него её голос, – только кофе могу сварить и крекеров есть немного. И всё.

– Обойдёмся, – отозвался он, тоже поднявшись и направляясь в ванную, – заедем в кафе и поедим, как следует. Надо же силы восстанавливать.

Он ухмыльнулся и почувствовал себя просто до безобразия счастливым.

4

Наиболее наблюдательные из сотрудников, к числу которых относилась, конечно же, и Евгения Илларионовна, не могли не заметить, что с их шефом что-то произошло. Прошедшие выходные изменили его до неузнаваемости. «Гадайте, гадайте, дорогие сотруднички, – подумал он, заметив направленные на него испытующие взгляды, – всё равно правду не отгадаете. Куда вам!».

На работе, к счастью, никаких эксцессов не было. Это радовало, потому что разрываться на два фронта ему было уж слишком утомительно. А хотелось как можно больше сил и времени отдавать обретённому блаженству полного и безраздельного обладания замечательной женщиной по имени Агата. Она была теперь мягкой, как воск, в его руках, но в ответ на его страсть загоралась не менее сильным огнём и щедро дарила ему радости и удовольствия, без всяких колебаний и ненужного смущения. Она любила его, это было очевидно. Оставалось лишь дождаться, когда эта упрямица скажет ему об этом сама, скажет прямо и открыто.

Потом пришёл сентябрь. У Агаты начался учебный процесс, и её время было регламентировано расписанием. Вадиму Алексеевичу очень не нравилось, что помимо непосредственных занятий со студентами и обязанностей доцента кафедры, её время и силы поглощает ещё и работа в деканате. Вот это было уже совершенно лишним. Тем более что мощным конкурентом ему в смысле её внимания и уделяемого времени была ещё и докторская диссертация. С ней он как-то мог смириться, понимая, что дело здесь идёт к завершению. Но деканат? Зачем он ей? Потом сообразил, зачем – деньги, наверное, на первом месте именно они, потому что без денег диссертацию не сделаешь, это понятно даже ежу. Ну и, наверное, для самоутверждения тоже. У неё ведь ничего в жизни кроме работы и близких родственников не было – до него. Как же его грело осознание этого факта. Но видеть, как Агата включилась в весь этот водоворот, было огорчительно, поскольку для него у неё теперь оставалось времени всё меньше. Совсем мало, по его мнению. А он хотел её целиком. Чтобы максимум своего времени и внимания она отдавала ему, а не работе. Ну ладно, пусть вколачивает в головы студентов химические формулы, это всё же только полдня. Ладно, пусть завершает поскорее свою диссертацию – это ей для морального удовлетворения. Но деканат? Нет, с ним он смириться не мог. У него ведь денег вполне достаточно, а значит, она получит всё, что хочет, и даже сверх этого. Так он это понимал, сильный и уверенный в себе мужчина-победитель. А как же иначе? Они теперь единое целое, и по-другому быть не может.

Но, как оказалось, Агата имеет на этот счёт другое мнение. Во всяком случае, когда он попытался ей втолковать свои претензии к деканату, забирающему её силы и время, она озвучила свою позицию совершенно отчётливо.

– Как ты не понимаешь, Вадим, что это мне не просто нужно, это необходимо, – рассудительно говорила она. – Не скажу, что мне нравится эта работа, но она даёт мне дополнительные деньги. А в них я очень нуждаюсь. Во-первых, диссертация. В неё вложено уже столько, что не довести дело до конца просто глупо. И потом, это мой престиж и повышение дохода в будущем. А во-вторых, тётя Нюша. Я ведь регулярно помогаю ей. Деньги посылаю каждый месяц, а время от времени езжу к ней и отвожу ей то, в чём она особенно нуждается, или на месте покупаю. Она уже не так молода, и здоровье её стало пошаливать. Давление подскакивает время от времени, а это опасно. Я уговорила её работать не так много, как раньше. Не по силам ей тянуть этот тяжеленный воз, как она привыкла. Ну и лекарства нужные, конечно, покупаю. Некоторые из них настолько дороги, что сама она их не осилит.

Агата отвернулась и, кажется, смахнула слезу. Потом продолжила:

– Она для меня столько сделала, Вадим. И я очень её люблю. Я хочу, чтобы она жила долго. И я должна ей помочь.

Аргументы были убедительны, но при этом она совсем не принимала в расчёт его, Вадима Алексеевича.

– Но у тебя же теперь есть я, Агата, – гордо заявил он, – и я в состоянии решить все твои проблемы. Денег у меня вполне достаточно.

– А причём тут твои деньги, Вадим? – искренне удивилась она. – Наши отношения действительно очень хороши, они меня радуют и придают мне сил. Но на твои деньги я не претендую. Больше того, я их не возьму. Я ведь не за деньги тебя люблю.

Ну вот, приехали! Хотя неожиданно прозвучавшее слово «люблю» понравилось необыкновенно.

– Наши отношения идут к тому, что нужно оформлять брак и жить, наконец, вместе, – уверенно высказал он свою точку зрения. – Я думал, ты это понимаешь, Агата. Я тебя люблю, ты любишь меня, почему же мы должны жить порознь, скажи?

– Мне кажется, ты очень спешишь, Вадим, – Агата посмотрела на него недовольным взглядом. – Во-первых, ты не делал мне предложения.

Вадим Алексеевич дёрнулся было исправить положение, но она остановила его движением руки.

– И, во-вторых, даже если ты его сделаешь, я его не приму. Я не готова к повторному браку. И потом я ведь всё ещё замужем, не забыл?

– Ну, с этим вопросом я разберусь очень быстро, – Вадим Алексеевич начинал сердиться. – И время для этого как раз пришло. Но в остальном всё должно быть гладко. Чем я не устраиваю тебя в качестве мужа, скажи?

– Я просто не готова, Вадим, – упрямо повторила она, – и не уговаривай меня. Я не готова.

Это был удар ниже пояса. Он так замечательно представлял себе их совместное будущее, такие радужные планы строил, собирался сделать предложение по всем правилам и очень красиво. А тут такой афронт! Агата, видите ли, не готова к семейной жизни. Упрямица! Ох, как же с ней тяжело! Он готов был рассердиться всерьёз, но потом сообразил, что с ней всё иначе, чем с нормальными, обычными женщинами. И, видимо, именно поэтому он любит её так, как не любил никого и никогда в жизни. И не позволит себе потерять её просто по глупости. С ней общаться, так нужно дипломатом стать. Что ж, надо, значит, станет.

– Ладно, Агата, – примирительно сказал он, – не будем сейчас говорить об этом. У нас и так дел невпроворот. Я думаю, Матрёну Евграфовну забирать уже пора из больницы. Нужно к этому готовиться. Я завтра с утра заеду к главному врачу, поговорю.

Агата спорить не стала. А поскольку дело было вечером, и были они в её квартире (идти к нему она отказывалась наотрез), он просто увлёк её в постель и там заставил забыть обо всём. Агата извивалась и стонала в его руках, доставляя ему несказанное удовольствие, а потом мирно уснула на его плече, прижавшись к нему всем телом. Он же обнимал её, прижимал ещё ближе и думал о том, что ради счастья быть с ней, он сделает всё, абсолютно всё, что только в его силах.