Журнал «Российский колокол» № 3–4 2015
Слово редактора
О разнице между поколениямиО различии между молодым и более взрослым поколениями писали еще Платон, Аристотель и другие древнегреческие философы. Но даже те, кто не знаком с их трудами, точно знают по школьной программе «Отцы и дети» Ивана Тургенева. В литературе есть множество примеров описания этой нескончаемой борьбы.
А не бессмысленна ли эта борьба? «Все новое лучше старого, даже если старое – лучше нового» – гласит народная мудрость. Просто у более молодого поколения больше времени и сил отстаивать свои права, когда у более взрослого есть статус и мудрость.
Причина конфликта банальна – новое поколение всегда приносит с собой новые идеалы. Помните Владимира Маяковского – «Сбросим Пушкина с корабля современности», или не такой далекий пример с рок-музыкой. Рождаются и вырастают дети и несут в мир свою идеологию.
Молодым писателям также нелегко «вклиниться» в литературный мир, ведь его создало предыдущее поколение. Оно обязательно захочет видеть в неофитах свое «отражение». И вот уже новоявленный поэт или прозаик, как бы талантлив он ни был, идет грустный и подавленный с приема у мэтра.
Конечно, история знает исключения, и их немало. Вот только большинству приходится «выгрызать» себе дорогу в литературный мир, прорубать ее, подобно принцу из «Спящей красавицы» заросли диких растений на пути к замку принцессы.
И это хорошо. Потому что в этой борьбе закаляется характер, а произведения насыщаются зрелой истиной. Ведь и предыдущее, «взрослое» поколение в свое время действовало так же.
На страницах нашего журнала вы найдете представителей разных писательских поколений. Вы увидите, что талант всегда найдет дорогу.
Приятного чтения!
Юлия Поселеннова,
шеф-редактор журнала «Российский колокол».
Современная поэзия
Виктор Пеленягрэ
Виктор Пеленягрэ – культовая фигура русского арьергарда. Основоположник и лидер литературного направления, получившего название куртуазный маньеризм. Автор скандальных поэтических мистификаций – от древнеримского поэта Лукана до непристойного Ивана Баркова. Самая знаменитая из них – «Эротические танки» (1991) средневекового японца Рубоко – разошлась баснословным для современной поэзии тиражом в 300 000 экземпляров, затем неоднократно переиздавалась в Старом и Новом свете. Песни Виктора Пеленягрэ исполняют практически все звезды российской эстрады, они стали музыкальной основой многочисленных фильмов и театральных постановок. На его счету – в алфавитном порядке – целый ряд всенародных суперхитов от «Акапулько» до «Я вышла на Пикадилли». Теперь без его имени не обходится ни одна солидная антология. Лауреат знаковых музыкальных и литературных премий. Произведения поэта переведены на многие языки мира.
Как упоительны в России вечера
Как упоительны в России вечера!Любовь, шампанское, закаты, переулки…Ах, лето красное! Забавы и прогулки,Как упоительны в России вечера!Балы. Красавицы. Гвардейцы. Юнкера.И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.Любовь, шампанское, закаты, переулки.Как упоительны в России вечера!Как упоительны в России вечера!В закатном блеске пламенеет снова лето.И только небо в голубых глазах поэта.Как упоительны в России вечера!Пусть слава – дым, пускай любовь – игра.Ну, что тебе мои порывы и объятья.На том и этом свете буду вспоминать я,Как упоительны в России вечера…Женщина у зеркала
Ах, кружевница! ах, шалунья, ах,В прозрачных ослепительных чулках.Пускай меня рассудок не оставит,Когда она на цыпочках впотьмахУ зеркала мгновенно их поправит.……………………………………………Так ты все видел? Ах, негодник… Ах!Белый танец
С тобой ли танцевал,Вальсировал так славноИ в губы целовалЕще совсем недавно.Всё стрелы я пускал.Мелькнули и пропали.Ах, если бы я знал,Куда они попали!В объятьях, как змея,Без устали кружилась,Где из-под ног земляВзяла и отделилась.А то, что я шептал,Не спели б менестрели.И так дотанцевалЯ до твоей постели…Задолго до зимы
Из подъездов тянуло прохладой,Нерушимой несло стариной,И вставал за чугунной оградойЛунный шар теневой стороной.Откажусь ли от здешней свободы,Что врезалась на всех парусах,Сотрясая небесные своды,Я забудусь в ночных поездах.Ветер странствий мотался, неистов,И вдогон, все на свете круша,Как смертельный удар каратиста,Вдруг из тела рванулась душа.С той поры я живу как попало,Полыхая высоким огнем,Будто разума мне недосталоПомышлять на земле о земном.На задворках родной СалтыковкиПо колено любые моря.Я продрог под крылом остановки,Пропадая ни свет ни заряКто окликнул во мне домочадца?Я ладони над миром сведу.Надоело по свету шататьсяИ пугаться себя на свету.Дым и пепел
Рассекая декольте и фраки,Я вдыхаю тонкий дым сигар.Вновь пылают розы в полумракеИ встает за окнами кошмар.Но под рокот жалобной гитарыЧто случится на моем веку,Серый пепел скрюченной сигары,Брошенные розы на снегу…Изабелла
Как весело и как легкоНесла ты молодое тело!В бокалах пенилось клико,И таял возглас: «Изабелла!»Походка легкая твояБогам сулила наслажденье,Когда с восторгом слушал яВ ней заключенное биенье.Ты бросила случайный взгляд,А я застыл остолбенело.И сердце билось невпопад:Я твой навеки, Изабелла!Луна. Безветрие. Покой.Но сколько грации и лени!Под платьем трепетной рукойЯ гладил сжатые колени.Вокруг меня цвели сады,Где изнывали от желаньяИ страсти пряные плодыИ женщин душные лобзанья.В непогоду
Лежишь, как будто в забытьи,Моим движеньям подчиняясь,А я шепчу слова любви,Губами губ твоих касаясь.А мне бы умереть любяВ безумной неге упоенья,Когда приходишь ты в себяИ снова жаждешь наслажденья!Запоздалый аргумент
Тебе все доказательства – как дым.Я верен был. Так в чем же признаваться,И что мне слухи, если разобраться,Как будто мы себе принадлежим.Все вижу я, все помню! ВоздадимБылому чувству, прежде чем расстаться.Я больше не намерен унижаться.Прошло сто лет. Я стал совсем другим.Ах, Наденька! Ужели все напрасно?В любви я споры вел с самой судьбой,Когда свобода обернулась адом.Ты ищешь доказательства? Прекрасно!Всех женщин, что стонали подо мной,Затмила ты своим холодным взглядом.Клятвы
Клялась ты до гробаЛюбить подлеца.Как славно мы обаПошли до конца!Раздевшись, зазнобаСмутилась на миг,Я клялся – до гроба.Приник и отник.Добившись сближенья,Я взял и сплясал.Нас миг наслажденьяНавеки связал.Смотреть надо в оба,Не так ли, сестра?Клялась ты – до гроба,Всю ночь до утраКак поздно
Как ты раздевалась поспешноКак ласково руки встречалисьКак сброшено платье небрежноКак взоры твои преклонялисьКак пели небесные хорыКак груди твои колыхалисьКак плавно текли разговорыКак сладко они обрывалисьКак бредил я в ласках нескромныхКак поздно я главное понялКак много их, пылких и томныхКак долго об этом я помнил…Словеса
Ты в пурпур нег ее облек,Ее уста замкнул устами.Ты бог, ты царь, ты человек,Растлил ей разум словесами.Не так ли птицы в майский деньВозносят пение и свистыИ, парами сбиваясь в тень,Живят вертепы каменисты.Ты прямо в сердце льешь лучиИ прохлаждаешь тем от зноя.Ревет Флегей, погибла Троя,Я вся горю… Молчи, молчи!На ущербе
Когда негнущимися пальцамисниму сюртук я, молью траченный,Уж если не в гостиной шелковой,так в экипаже городском.Раздевшись, я моложе выгляжуу ног любовницы из Гатчины.Мне нравится ее преследоватьс надменно-каменным лицом.Когда бы воспарить мне соколомнад гладким телом беломраморнымИ, пламенея поцелуями,исследовать изгиб колен.Мы в ласках медленно сближаемся,как будто бы в театре камерном,А голова все так же кружитсяот этих непристойных сцен.В большом и неуютном номеремы с ней воркуем, словно голуби,В постель нам подаются устрицы,форель, шампанское во льду.Когда же чувства разгораются,глаза темнее темной проруби.А мне б уснуть – и не проснуться,целуя эту красоту.За окнами закат смеркается,давно до донышка все выпито.Над Гатчиной в саду запущенномне умолкают соловьи.С тех пор в глаза ее бесстыжиетак много жадных взоров кинуто!Она все так же ослепительнав бессонном зареве любви.Сонет,
написанный по возвращении из английского клуба
Спускаюсь – скукою объят,Знакомым сдержанно киваю.Встречая восхищенный взгляд,Глаза устало прикрываю.На лестнице, ведущей в сад,Я на слуге всю злость срываю.Здесь все напоминает ад,Когда я вниз к тебе сбегаю.Давно ль благоухал жасмин,Как чувств нестрогий господин.Свершилось: век свой отбываю,А на сердце все тот же сплин.Я – твой последний Лоэнгрин,От равнодушья погибаю…Железная дорога
Мы в разлуке, но любишьТы все так же меня.Ты любовь не забудешьДо последнего дня.В белом пламени страстиЗарождается мгла,Сердце бьется на части,Все сгорело дотла.Вспомни наши свиданьяВ полумраке аллей,И восторг, и лобзанья,И безумства ночей,И тоску, и страданья,И внезапный отъезд.Жизнь, как зал ожиданья,Тускло светит окрест.По железной дорогеПрошумят поезда.Ты сойдешь в ТаганрогеНавсегда, навсегда…Ars Amandi
Твое прямое назначеньеМеня на ложе призывать,Дарить любовь и наслажденьеИ завороженно внимать,Без боя уступать сраженье,Встречать, лелеять, провожатьИ, не скрывая восхищенья,Над каждой строчкою дрожать.Раскаянье
Мне разлюбить тебя хотелось. Любил тебя одну.Другим я назначал свиданья. Любил тебя одну.Однажды я чуть не женился. Любил тебя одну.О чем ты думаешь, прохожий? Люблю ее одну.Свадьба
Жених в черном фраке отброшен и скомкан,А к ночи ударили в бубны морозы.Под марш Мендельсона, над заревом оконВ невесту бросали левкои и розы.Задрать на балу подвенечное платьеВсе время пытался один современник.К невесте легко попадали в объятьяИ юный поручик, и пьяный священник.Невеста вся в белом, как быстрая кошка,Плыла, извиваясь, гостями влекома,И каждый хотел к ней прижаться немножкоИ шарил свидетель под платьем как дома.Я, чувствуя свадьбы зловещие трубы,Невесту увел, от любви изнывая,И – радостно дева подставила губы,И плакал жених, на волынке играя.Обладание
Упасть без чувств, очнуться,Пока весь город спит,И губ твоих коснуться,Отбросив ложный стыд.Быть яростным, смиренным,Ревнивым, добрым, злым,А утром стать надменным,В лицо пуская дым.Что счастье? Дым и ветер,Блаженства тяжкий гнет.Кто жил на этом свете,Без слов меня поймет.Я тебя разлюблю и забуду
Это сильное тело скользит в простыне,Эти чуткие руки замрут на спине.Что, любимая? Что тебе снится?Мне смеются в ответ голубые глаза.В этих адских зрачках отразилась гроза,И высокая грудь золотится.Словно кожу, срываю с тебя простыню.Я тебя на рассвете домой прогоню.Я тебя разлюблю и забуду.Все пройдет: лихорадка, видение, мгла,Домогается холод любви и теплаИ ласкает, и молится чуду.Глаголы
Как май полыхает!.. Светает. Пора.Накинешь доспехи и прочь со двора.Не ты ли цепочкой играешь, нагая,И смотришь в окошко, почти не мигая.Рожденный разлукой, колеблется звук,А скрученный локон на пальце упруг.Становятся ближе ночные светила.Ты в самое сердце поэта пронзила.Там губы пылают, как будто в огне,Там бедра, как рыбы, всплывут в тишине.Как трепет восторга, как ночь вдохновенья,Как молния страсти, как сумрак забвенья,Где падают звезды и грезят цветы,Спрягая глаголы твоей наготы…Позови меня тихо по имени
И.М.
Позови меня, тихо по имени,Ключевой водой напои меня.Отзовется ли сердце безбрежное,Несказанное, глупое, нежное.Снова сумерки входят бессонные,Снова застят мне стекла оконные,Там кивают сирень и смородина.Позови меня тихая родина.Позови меняНа закате дня,Позови меня,Грусть-печаль моя.Знаю, сбудется наше свидание.Затянулось с тобой расставание.Синий месяц за городом прячется.Не тоскуется мне и не плачется.Колокольчик ли? Дальнее эхо ли,Только мимо с тобой мы проехали,Напылили кругом. Накопытили.Даже толком дороги не видели.Позови меня тихо по имени,Ключевой водой напои меня.Знаю, сбудется наше свидание,Я вернусь. Я сдержу обещание.Дивные дивы
Дивные дивы тоскуют и рдеют.Молится месяц, плывя по лазури.Ласки и грезы в глубинах бледнеют,Словно обломки рассеянной бури.Мне бы припомнить слова той молитвы,Мне бы забыть этой страсти извивы.В сердце все те же любовные битвы,Как недоступные дивные дивы.Экая жалость…
Я тебя за собой поманил,А когда мы остались в гостиной,На холодный паркет повалилИ услышал твой смех беспричинный.Ускользая, как будто змея,Ты в персидскую шаль замоталасьИ отпрянула: – Я – не твоя!И подумал я: экая жалость!Но в глазах прочитал я упрек.Зазвенели браслеты и кольца,Все одежды с тебя совлекС неподвижным лицом комсомольца.Я задул на камине свечу,Ты в комок ожидания сжаласьИ воскликнула: – Я не хочу!И подумал я: экая жалость!И достал я тяжелую плеть,И вбивал я с улыбкой любезной.В эту ночь ты должна умереть,Так посмейся, мой ангел прелестный.Ты, нагой Саломее сродни,Со слезами бросалась на стены.И услышал: – Распни же, распниЭту плоть за былые измены!Я словами тебя распинал,Даже слуги на крики сбежались.А когда я тебе все сказал,Наши губы во тьме повстречались.Ты со мной устремилась в полет,Высоко поднимая колени.Так мы встретили поздний восходНа греховной житейской арене.Так неслись мы на всех парусахВ пируэте изысканной позы,И, любуясь собой в зеркалах,Навевала ты сладкие грезы.Был мне голос – и нежен, и глух,Я тебя не расслышал, и все же —– До свиданья, любезный мой друг!Как угодно. Простимся. О Боже!Я тебя до ворот проводил.А когда ты со мной расставалась,Все твердила: – Ведь ты не любил! —И добавила: – Экая жалость…Я вышла из Пикадилли
Лайме
Зачем вы меня забыли,Зачем вам меня не жаль?Я вышла на Пикадилли,Набросив на плечи шаль.Вы гладили ворот шубыИ, глядя в мои глаза,Искали губами губыИ все, что искать нельзя.По улице ПикадиллиЯ шла, ускоряя шаг.Когда меня вы любили,Я делала все не так.Всю ночь изнывали скрипкиИ плавал сигарный дым.Дарила я вам улыбки,Смывая слезами грим.Я вышла на Пикадилли,Набросив на плечи шаль.Зачем вы меня любили,Зачем вам меня не жаль?Правда
Ни к чему нам эти разговоры.Настежь распахнула ты окно.Пойте, птицы, зеленейте, горы.Все погибло, все обречено.И пускай легка твоя дорога,Где лучи рассеивают тьму.Ты была не первой, недотрога,Только эта правда ни к чему.От любви душа моя в занозах.Разочтемся. Так тому и быть.Сколько было их, черноволосых,Белокурых… Что тут говорить!А когда воскликнешь ты: – О Боже! —Я тебя с улыбкой обниму.Сколько было на тебя похожих!Эта правда тоже ни к чему.Все о жизни, ничего о смерти.Этой правдой не смутить живых.Ах, какое солнце на рассвете!Кто поднимет тяжесть век моих?Накануне
До какого бесчувствия ты напилась!Даже я изменился в лице от такого.– Князь, мне дурно! Вы слышите? Дурно мне, князь! —Повторяла сквозь зубы ты снова и снова.Я неверной походкой прочерчивал путьОт рояля к дивану, целуясь с паркетом.Ты все время пыталась корсаж расстегнутьИ мой верный слуга помогал тебе в этом.Но когда на мгновенье замедлил я шаг,Расточая предметам гостиной проклятья,Ты слугу отстранила: – Как душно мне, Жак!Что за Жак, черт возьми, ей расстегивал платья?Дальше был Ильдефонс, Церетели, поручик Киже,Государь император (как в очерке сжатом!).Сколько тайн мне открыла моя протеже!Я слугу отстранил и уставился взглядомНа измятую шаль, на алмазную брошь,На открытую грудь, на бесстыжие позы.Значит, верность твоя – несусветная ложь.Я на смуглую кисть намотал твои косы.Говоришь, государь император, змея?Ты заплатишь с лихвой за свои разговоры!В эту ночь я тебя застрелил из ружья,А чуть позже затеял пальбу из Авроры.Девочка
Первая красавица в городе жила,Очень неприступная девочка была.В школе не шалила и вела дневник,Редко выезжала к морю на пикник.Рядом жил парнишка, мелкий хулиган.По ночам он чистил краденый наган.Как всегда беспечный, сядет у ворот,Сказочку расскажет, песенку споет.Дева-дева-девочка моя,Если б только знала, как люблю тебя,То, наверно, сразу прибежала бы ко мне.Маленькая девочка в платье голубом,Выйди на крылечко, посидим вдвоем.Так он пел, и хриплый голосок дрожал.Дворники парнишке шили криминал.Девочка, внимая, села на карнизИ с ужасным криком кинулася вниз…Так соединились детские сердца,Так узнала мама моего отца.На запад
(на мотив Ивана Андрощука)
Неси меня, конь, уноси до запретного края.Неси меня, конь, пусть нам ветер все слезы утрет.Неси меня, конь, жесткий стебель травы разрывая,Туда, где ветров хищнокрылый заморский разлет.Неси меня, конь, сквозь потемки разбуженной ночи.Неси меня, конь, в белом пламени пены у рта.Неси меня, конь, чтоб забыть материнские очи,Что всюду со мной и меня не простят никогда.От хат поселян, от древлянской застуженной сини,От неба родного, что звездами в нас голосит…Куда ты несешься, беглец, оставляя святыни,Бесславною ночью куда тебя вихорь умчит?Какая там воля? Какую нам, к черту, свободу?Казак, оглянись: по-над речкой, на самом краю,Как пьют наши кони дунайскую горькую воду.Чужбина окрест, где разлуку свою отстою…1984
Подруга
Как быстро в городе темнеет!И вновь трамвай гремит по кругу.Но даже нищих солнце греет,Где я нашел себе подругу.Пусть не подруга! Так, подружка.Миниатюрна и упруга,В японском стиле безделушка,В каком-то смысле лучше друга.А мне б любить – и ту и эту,Крутить любовь напропалую.А мне б гулять по белу свету.Ну, где найдешь еще такую?У господина президентаНа трон четыре претендента,И чемоданчик, и прислуга.А у меня одна подруга.Памятник
Откинувшись на спинку кресла,Она в глаза мои глядит.Огонь ей пожирает чресла,И вся мадам уже горит.Как тонкая полоска света,В нее вошел я в тот же миг.Ах, сладкий сон! ах, зелень лета!С тех пор ни слова, ни привета.А ей, как водится, за этоЯ памятник в душе воздвиг…Сила искусства
Как будто из Гейне
Качается звездная люстра.Раздвинь же колени скорей.Вот радостный смысл искусства,Вот суть философии всей.Подбрось к небесам эти ноги,Сильнее за бедра держись.Сошлись в этой бездне дороги,Лишь в ней лучезарная высь.Вот Гегель! Вот сила искусства,Вот дух философских начал.Все то, что нам рек Заратустра,Все то, что Сократ завещал.Навьи чары
Вольный баловень забавы,В темный лес тебя влекутДевы, жены, шлюхи, павы,Сладострастные отравы,Так из нас веревки вьют.Для тебя в чащобе злачнойБьет кастальский ток прозрачный,Как сердец любовный жар.Ты, кого зовут в постели,Рассыпая свист и трели,В глухомани навьих чар.Всюду феи и колдуньи,А вглядишься – лгуньи, лгуньи.Где-то люди, воля, свет,Но туда мне ходу нет.В грозу
Когда, слезами обливаясь,Ты раздевалась вновь и вновь,Шептал я, губ твоих касаясь:– Возьми, возьми мою любовь!Там, в нежности твоей минутной,В постыдном развороте позМерещился мне ропот смутныйИ веял сладкий запах роз.Грозил копьем святой Егорий.Ты раздевалась, как всегда,Метафор, даже аллегорийЯ не чуждался никогда.Из Микеланджело
Блаженство – спать… Когда бы камнем быть,В безумный век жестокости и тленьяУдел богов не чувствовать смятенья,Не сметь, не мыслить, не роптать, не жить…Нужда
Вот поэт колотит шлюху,Просит похмелиться.Юнкер Шмидт клянет старуху,Хочет застрелиться.Вот ведь как нужда прессует,Да и как без денег.Юнкер Шмидт старух танцует,Так вот, современник.Thanatopsis[1]
Нежить очнется на склоне осеннего дня.Северный ветер насквозь продувает меня,Падает свет фонаря на запущенный сад.Ночь разразилась, и черные птицы летят.Плоть моя – угли, лицо мое – сколотый лед.Станешь по рельсам шататься ты взад и вперед,Выйдешь за кладбище, ноги стянув мешковиной.Улицы города к ночи разят мертвечиной.Темною ночью в округе не видно ни зги,Флюгер бормочет и спать не дает у реки.Я заверну по дороге в ночной кегельбан,Здесь подыхает знакомый один корефан.Из оловянных посудин дымится наш суп,И, обкурившись, мы пробуем вечность на зуб.В пекле Москвы приближается ночь к апогею.Въеду на белом коне и в Кремле околею.Прячусь и жду, как ребенок, подняв воротник.Сердце мое под мостом переходит на крик.Разве кого дозовешься над ширью пустынной!Душу отдам я канистре из-под бензина.Только мне снится, что волосы ночью горят.Вновь на себе я ловлю ненавидящий взгляд.Царство ли мертвых внимает неслышным молитвамИли же дряхлый младенец скучает по битвам?Кто же станцует со мною на битом стекле,Дива ли дивная, шлюха ли навеселе?Много ли женщин мы встретим на кратком веку?Кто это там на разврат нагоняет тоску?Сквозь Апокалипсис ангелы смерти летят.Сколько их кружит? Какой еще там газават?Кто же придет и утешит меня в темноте,Кто разглядит этот воздух на мутной воде?
