Помоги проекту - поделись книгой:
Последнее заключение было подтверждено, когда мы вошли в дом. Мужчина в элегантных ботинках лежал там на полу, то есть убийство совершил высокий, если, конечно, убийство имело место. На теле трупа не было ран, но его испуганное лицо говорило о том, что он знал, что умрет.
У тех, кто умирает от болезней сердца или по каким-либо другим естественным причинам, никогда не бывает на лице испуганного выражения. Обнюхав губы трупа, я уловил легкий кисловатый запах и заключил, что его силой заставили принять яд. Опять же, выражение ненависти и страха на лице несчастного подсказало мне, что его именно заставили. Я пришел к такому выводу методом исключения, потому что никакая иная версия не объясняла факты. Насильственное введение яда в организм в криминалистике дело не новое. Любой токсиколог[79] знаком с делами Дольского в Одессе и Летурье в Монтпилиере[80].
И тут перед нами встает вопрос о мотивах преступления. Ограбление не было целью убийцы, поскольку ничего не взяли. Тогда что же, политика или женщина? Этот вопрос мне и нужно было решить. С самого начала я склонялся ко второй версии. Убийцы, выполняющие политические заказы, стараются сделать свое дело как можно быстрее и исчезнуть, но в нашем случае убийство было тщательно продумано, убийца очень волновался, он оставил следы по всей комнате, то есть пробыл там довольно долго. Раз убийца проявил такую заинтересованность в деле, скорее всего, это преступление было совершено по личным мотивам, а не политическим. Когда обнаружилась надпись на стене, я только укрепился в своем мнении. Это явно было сделано, чтобы пустить расследование по ложному следу. Ну а когда нашлось кольцо, все стало на свои места. Убийца с его помощью напомнил жертве о некой мертвой или исчезнувшей женщине. Именно поэтому я и спросил Грегсона, оговаривал ли он какие-то особые детали из прошлого мистера Дреббера в телеграмме в Кливленд. Если помните, он ответил отрицательно.
Потом я провел тщательный осмотр всей комнаты, который подтвердил мои выводы относительно роста убийцы и дал мне информацию о трихинопольской сигаре и длине его ногтей. К тому времени я уже понял, что кровь, которая была на полу, пошла у него из носа от волнения – следов борьбы не было. Капли крови совпадали с его следами. У здоровых людей от эмоционального возбуждения кровь из носа идет редко, разве только у очень полнокровных. Поэтому я рискнул предположить, что преступник – крепкий мужчина с красным лицом. В дальнейшем мои выводы подтвердились.
Когда мы вышли из дома, я сделал то, о чем не подумал Грегсон. Я телеграфировал главе кливлендской полиции и попросил его выяснить обстоятельства брака Еноха Дреббера. Его ответ поставил точку. Он сообщил, что Дреббер уже обращался к властям с просьбой защитить его от старого соперника, некоего Джефферсона Хоупа, и этот самый Хоуп в настоящее время находится в Европе. Для меня загадка была решена. Все, что оставалось сделать, это поймать преступника.
Я сразу понял, что человек, который зашел в дом вместе с Дреббером, сам привез его на кебе. Следы на мостовой свидетельствовали о том, что лошадь отошла от того места, где кеб остановился, а это было бы невозможно, если бы она была под присмотром. Куда же мог отлучиться кебмен? Только в дом. К тому же ни один здравомыслящий человек не станет совершать заранее спланированное преступление в присутствии третьего лица, которому наверняка нельзя доверять. И наконец, если предположить, что один человек вознамерился следить за передвижениями другого по всему Лондону, более надежного способа, чем сделаться кебменом не существует. Все это и привело меня к заключению, что Джефферсона Хоупа следует искать среди извозчицкой братии столицы. Если он был кебменом, не было никаких оснований предполагать, что он сменил место работы. Представьте себя на его месте. Зачем внезапными переменами привлекать к себе лишнее внимание? Лучше хотя бы временно продолжать выполнять свои обычные обязанности. Нет никаких причин думать, что он жил здесь под вымышленным именем. Зачем менять себе имя в стране, в которой тебя и так никто не знает? Поэтому я созвал свой сыскной отряд из уличных беспризорников, дал им задание систематически обходить всех владельцев служб проката кебов в Лондоне, пока не будет найден интересующий меня человек. В том, как они прекрасно справились с заданием и как скоро я смог этим воспользоваться, вы совсем недавно имели возможность убедиться. Убийство Стэнджерсона было полной неожиданностью, но предотвратить его в любом случае было невозможно. Благодаря ему, как вы знаете, мне в руки попали таблетки, о существовании которых я уже и так догадывался. Видите, все расследование – не более чем непрерывная цепочка логических рассуждений.
– Поразительно! – воскликнул я. – Я считаю, что люди должны узнать о ваших заслугах! Опубликуйте отчет об этом деле или что-нибудь в этом роде. Если не хотите сами, это сделаю я.
– Делайте что хотите, доктор, – пожал плечами Холмс. – Вот взгляните! – Он протянул мне газету. – Что вы на это скажете?
Это была сегодняшняя «Эхо», и заметка, на которую он указал, была посвящена как раз нашему делу.
«Со смертью Джефферсона Хоупа, – говорилось в ней, – публика лишилась возможности стать свидетелем расследования скандального убийства господ Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона, в котором обвинялся покойный. Возможно, что теперь подробности этого дела так никогда и не всплывут, хотя из надежных источников нам стало известно, что причиной этого преступления была старая вражда, замешанная на мормонизме и некой романтической истории. Обе жертвы в молодости состояли в обществе Святых Последнего Дня. Хоуп, бывший заключенный, также вырос в Солт-Лейк-Сити. Если дело и не вызовет резонанса, то, по крайней мере, послужит наглядным примером умелой и слаженной работы нашей сыскной полиции и напомнит всем иностранцам, что, прежде чем воспользоваться гостеприимством британской земли, следует сперва уладить свои конфликты на родине. Ни для кого не секрет, что заслуга в поимке опасного преступника целиком принадлежит известным сыщикам, господам Лестрейду и Грегсону, которые являются гордостью Скотленд-Ярда. Убийцу схватили в квартире некоего мистера Шерлока Холмса, начинающего детектива-самоучки, который также проявил определенные способности при расследовании этого дела. Если он продолжит работать с такими признанными мастерами сыскного дела, возможно, со временем и ему передастся частичка их таланта. Ожидается, что в ближайшем будущем заслуги офицеров будут должным образом вознаграждены».
– Разве, когда мы начинали, я не говорил, что этим все и закончится?! – весело воскликнул Холмс. – Вот вам результат нашего «Этюда в багровых тонах»: их заслуги будут вознаграждены!
– Не берите в голову! – ответил я. – Все факты записаны в моих дневниках, и общественность узнает о вашей истинной роли в этом деле. Пока что я посоветую вам наслаждаться осознанием успеха. Как говорил римский скряга:
«Populus me sibilat, at mihi plaudo,
Ipse domi simul ac nummos contemplar in area»[81].
Новые посетители Бейкер-стрит
Шерлок Холмс методом дедукции дознается о городах Бордера и о ярмарке в помощь сбора средств на восстановление моста
– Довольно с нас средневековья и путешествий, – заявил редактор, внеся правки в свой экземпляр и отдав распоряжения насчет большого субботнего издания «Ярмарочной книги». – Нам нужно что-нибудь современное. Почему бы не вставить пару слов от «Шерлока Холмса»?
Редакторское слово – закон, во всяком случае, они так думают. «Шерлок Холмс»! Да это все равно что интервьюировать человека на Луне. Но не стоит сообщать редакторам все, что у вас на уме. Не имея иных возражений, я заверил редактора, что встречусь с «Шерлоком Холмсом», но прибавил, что для этого мне придется съездить в Лондон.
– Лондон! – презрительно фыркнул Большой Человек. – И вы еще называете себя журналистом? Вы слыхали о таких вещах, как телеграф, телефон или фонограф? Лондон! Или вам не известно, что все журналисты должны быть дипломированными членами Института выдумки и про сто обязаны уметь пользоваться даром воображения? При помощи последнего брались интервью у людей, которые находились в сотнях миль от интервьюера, причем иногда даже без их согласия и ведома. Подготовьте тематическую статью к субботнему выпуску. Всего доброго.
Я был отпущен с заданием, которое мне предстояло выполнить во что бы то ни стало. Что ж, мой дар воображения, вероятно, ждало суровое испытание.
Мой растерянный взгляд привлек знакомый дом на Слоун-стрит. Дверь была закрыта, занавески задернуты. Но я вошел. Двери – не преграда для человека, наделенного воображением. Комнату заливал мягкий свет электрической лампы. «Шерлок Холмс» сидит за столом, доктор Ватсон стоит рядом и собирается уходить на ночь. Шерлок Холмс, как недавно было показано одним известным журналом, это ярко выраженный фритрейдер, в то время как доктор Ватсон – умеренный сторонник политики протекционизма, который, как изящно выразился лорд Гошен[82], скорее спрячет свои невзгоды за башней мартело, чем признается в них. Холмс:
– И когда я увижу вас снова, Ватсон? Расследование «Загадок потайного шкафа» продолжится в Эдинбурге в субботу. Не хотите ли съездить в Шотландию? Возможно, там вы узнаете что-нибудь интересное, из чего позже может получиться неплохой рассказ.
– Мне очень жаль, – ответил доктор Ватсон, – я бы с радостью поехал с вами, но планы не позволяют мне этого сделать. Впрочем, именно в субботу я буду иметь удовольствие провести некоторое время в славном обществе шотландцев. Я тоже еду в Шотландию.
– А, значит, вы все же решили отправиться в Бордер[83]?
– Как вы узнали?
– Обычная дедукция, мой дорогой Ватсон.
– Объясните.
– Видите ли, когда человек чем-то поглощен, это рано или поздно проявляется. Во время наших с вами многочисленных споров о фискальном вопросе от меня не укрылось, что вы заняли позицию, враждебную по отношению к определенной школе мысли, и несколько раз вы высказывались о проведении «так называемых» реформ, как вы их определили, которые, по вашим словам, не явились следствием естественного движения от народа или самого народа, а были проведены исключительно благодаря давлению представителей политики манчестерской школы, которая так нравится толпе. Как-то раз вы обмолвились о «Хазе и Майнчестере», которые «перевернули мир с ног на голову». Слово «Хаз» запомнилось мне, но после разговоров со многими пишущими людьми, так ничего не узнав о происхождении данного слова, читая одну провинциальную газету, я совершенно случайно наткнулся на это выражение, которое, по словам автора, является описанием того, как жители Хоика относятся к продвижению реформы. «Хаз и Майнчестер» указали мне путь. Значит, подумал я, Ватсон кое-что знает о Хоике. Данный вывод подтвердился, когда я услышал, как вы в минуты рассеянности напеваете какую-то странную песню о норвежеском боге Торе. Я опять навел справки и, написав одному своему другу, который живет на юге, раздобыл экземпляр «Тирибеса»[84]. Всё это неспроста, рассудил я. Но чем так привлекает Хоик Ватсона?
– Изумительно, – сказал Ватсон. – И…
– Да, и когда вы назвали попытки германского правительства помешать развитию канадской торговли путем повышения тарифного барьера «гнилыми сливами», а потом, в гостиной, попросили нашу общую знакомую спеть «Славные, славные парни»[85], мое любопытство разыгралось настолько, что я просмотрел текст этой старой баллады и обнаружил, что в ней упоминается один небольшой городок неподалеку от Хоика. Я увидел проблеск света. Вас занимал не только Хоик, но и Галашилс, для меня это было очевидно. Оставалось ответить на вопрос: почему?
– Пока все понятно. Что же дальше?
– Дальше было интереснее. Например, рассказывая вам о шагах, которые привели к аресту подрядчика из Норвуда по отпечатку его пальца, я с безмерным удивлением увидел, что вы мои объяснения не слушаете, а напеваете приятную – должен сказать, весьма приятную, Ватсон, – песенку, «Лесные цветы»[86]. Я опять обратился к специалисту в этом вопросе, и узнал от него, что эта милая, хоть и трагическая песня имеет непосредственное отношение к Селкерку. Стоит ли напоминать, какой неожиданный интерес у вас вызвали Общественные выезды[87], и как дотошно вы изучали жизнь Якова IV, особенно его участие во Флодденской битве. Все эти вещи многое говорят дисциплинированному разуму мыслителя. Хоик, Галашилс и Селкерк. Каков смысл этого сочетания? Меня охватило желание разгадать эту загадку, Ватсон, поэтому в тот вечер, когда мы обсуждали «Трагедию разделенного дома», после того, как вы ушли, я заказал целую гору табаку, завернулся в плащ и провел ночь в раздумьях. Когда утром вы вернулись, вопрос был решен. Все свидетельства указывали на одно: вы намерены принять участие в парламентских выборах. У вас на уме города Бордера.
– Они у меня в сердце, Холмс, – вставил Ватсон.
– И куда вы едете в субботу, Ватсон?
– В Селкерк, буду там открывать ярмарку.
– В помощь сбора средств на восстановление моста?
– Да! – удивленно ответил Ватсон. – Но как вы узнали? Я никогда не упоминал об этом при вас.
– На словах – нет, но действия ваши показали ход ваших мыслей.
– Это невозможно!
– Объясню. Неделю назад вы пришли ко мне домой и попросили посмотреть «Песнидревнего Рима» Маколея. (Вам известно, что я большой поклонник работ Маколея и имею все его сочинения.) Бегло просмотрев книгу, вы взяли ее с собой. Когда через день-два вы вернули ее, в ней осталась бумажная закладка на «Песне Горация», и я заметил на закладке едва различимую надпись, сделанную карандашом, в которой отмечалось, что последняя строфа оказалась очень уместной. Как вы знаете, Ватсон, вся эта песня посвящена защите моста. Позвольте напомнить вам, как чудесно вы цитировали:
После всего этого мог ли я, человек смертный, не подумать, что вы сами вознамерились совершить подобный подвиг?
– Вы совершенно правы!
– Что ж, до свидания, Ватсон, рад буду снова увидеть вас после субботы. Когда поедете в Бордер, вспомните слова Горация: «Дано ль погибнуть краше, чем пред лицом врагов?» Впрочем, эти слова всего лишь пример. Удачной поездки, и успехов с мостом!
Как Ватсон учился «фокусам»
Ватсон начал наблюдать за компаньоном, как только тот сел завтракать. Холмс поднял глаза и поймал его взгляд.
– О чем думаете, Ватсон? – спросил он.
– О вас.
– Обо мне?
– Да, Холмс. Я думал о том, насколько незамысловаты все эти ваши фокусы, и до чего удивительно, что общество продолжает питать к ним интерес.
– Согласен с вами, – кивнул Холмс. – Припоминаю, я и сам, бывало, высказывался в этом смысле.
– Постичь ваш метод, – строго продолжил Ватсон, – не составляет труда.
– Несомненно, – с улыбкой ответил Холмс. – Быть может, покажете пример этого метода в действии?
– Охотно, – с готовностью согласился Ватсон. – Могу сказать, что сегодня утром вы были очень заняты.
– Блестяще! – воскликнул Холмс. – Откуда вы это узнали?
– Вы человек очень аккуратный, но сегодня забыли побриться.
– Поразительно! Какое тонкое наблюдение! – восхитился Холмс. – Ватсон, я не знал, что вы такой хороший ученик. Подметил ли ваш орлиный глаз что-нибудь еще?
– Да, Холмс. У вас есть клиент по фамилии Барлоу, и в его деле вы не достигли успеха.
– Боже мой, а это вы откуда узнали?
– Я заметил его фамилию на конверте его письма. Прочитав письмо, вы застонали и с хмурым видом сунули его в карман.
– Превосходно! Вы очень наблюдательны. Еще что-нибудь?
– Боюсь, Холмс, вы ввязались в финансовые спекуляции.
– А это еще почему, Ватсон?
– Раскрыв газету, вы сразу заглянули на финансовую страницу и издали громкий заинтересованный возглас.
– Невероятно. Есть другие наблюдения?
– Да, Холмс. Вы надели черный пиджак вместо халата, и это говорит о том, что вы с минуты на минуту ждете какого-то важного посетителя.
– Это еще не всё?
– Я уверен, что мог бы еще что-нибудь рассказать, но я привел этих несколько примеров лишь для того, чтобы показать, что в мире есть люди, не менее умные, чем вы.
– А есть и менее умные, – заметил Холмс. – Признаю, таких людей немного, но они есть, и, боюсь, мой дорогой Ватсон, я вынужден причислить вас к их числу.
– Что вы имеете в виду, Холмс?
– Мой дорогой друг, к сожалению, ваши выводы оказались не столь безупречны, как хотелось бы.
– Вы хотите сказать, что они неверны?
– Самую малость. Давайте рассмотрим их по порядку: я не побрился, потому что послал бритву точильщику. Пиджак я надел, потому что утром, к несчастью, встречаюсь со своим дантистом, которого зовут Барлоу, и в письме – подтверждение встречи. Рядом с финансовой страницей находится страница, посвященная крикету, и я заглянул на нее, чтобы узнать, сохранил ли Суррей свои позиции против Кента. Но не отчаивайтесь, Ватсон, и не бросайте это занятие. Все это незамысловатые фокусы, и вы, несомненно, скоро научитесь им.
Благотворительная ярмарка
– На вашем месте я бы непременно взялся за это, – неожиданно произнес Шерлок Холмс.
Я вздрогнул от неожиданности, потому что секунду назад мой компаньон завтракал, сосредоточив внимание на газете, которая лежала на столе рядом с кофейником. Взглянув на него, я увидел, что он смотрит на меня с довольным и одновременно вопросительным видом, который обычно появлялся на его лице, когда он думал, что сказал нечто значимое.
– За что? – спросил я.
Улыбнувшись, он снял с каминной полки персидскую тапку и достал из нее достаточно табаку, чтобы набить свою старую глиняную трубку, которой неизменно заканчивал завтрак.
– Характерный для вас вопрос, Ватсон, – заметил он. – Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что своей репутацией человека проницательного я обязан исключительно тому чудесному фону, который вы в своем лице создаете для меня. Вы слыхали о том, как некоторые дебютантки стремятся взять себе в компаньонки женщин попроще? Здесь есть некоторое сходство.
Наша долгая жизнь под одной крышей на Бейкер-стрит наделила нас тем особым доверием, которое позволяет многое говорить друг другу без обид. Но, должен признать, меня неприятно кольнуло его замечание.
– Я, может быть, и беспросветный тупица, – ответил я, – но готов признать, что не понимаю, как вы сумели узнать, что меня… меня…
– Попросили помочь с организацией ярмарки для Эдинбургского университета?
– Именно. Письмо только что попало мне в руки, и пока я с вами об этом не говорил.
– Тем не менее, – сказал Холмс, откидываясь на спинку кресла и соединяя перед собою кончики пальцев, – я даже рискну предположить, что целью организации ярмарки является расширение университетского крикетного поля.
Я посмотрел на него таким изумленным взглядом, что он затрясся от беззвучного смеха.
– Дело в том, дорогой Ватсон, что вы просто идеальный объект для наблюдения. – Вы всегда совершенно непосредственны и мгновенно реагируете на внешние раздражители. Мысли ваши могут протекать медленно, но они всегда очевидны, и за завтраком мне их прочитать было проще, чем заголовок в «Тайме», которая лежит передо мной.
– Буду рад узнать, как вы пришли к своим заключениям, – промолвил я.
– Боюсь, моя любовь к пояснениям нанесла серьезный вред моей репутации, – сказал Холмс. – Но в данном случае цепочка логических выводов настолько очевидна, что все равно не принесла бы мне лавров. Вы вошли в комнату с задумчивым видом человека, который ведет некий внутренний спор. В руке вы держали единственное письмо. Вчера вечером вы ушли к себе в прекрасном расположении духа, поэтому было понятно, что именно это письмо стало причиной произошедшей с вами перемены.
– Это очевидно.
– После объяснения вам все кажется очевидным. Я, естественно, задался вопросом: что могло быть в этом письме такого, что произвело на вас подобное впечатление? Конверт вы держали лицевой стороной ко мне, и на нем я заметил тот самый имеющий форму щита герб, который видел на вашей старой университетской крикетной кепке. Стало понятно, что это послание из Эдинбургского университета или из какого-нибудь связанного с ним клуба. Дойдя до стола, вы положили конверт рядом с тарелкой адресом вверх после чего подошли к камину и посмотрели на фотографию в рамке, которая стоит на левой стороне полки.
Меня поразило, насколько точно он запомнил мои передвижения.
– Что дальше? – поинтересовался я.
– Я начал с того, что взглянул на адрес и даже с шести футов мне не составило труда определить, что это неофициальное послание. На это указало использование слова «доктор» в адресе, ведь вы, как бакалавр медицины, не имеете права на эту ученую степень. Мне известно, как педантично относятся официальные лица в университетах к употреблению титулов, и это наблюдение дало мне возможность сказать с уверенностью, что письмо не официальное. Когда вы вернулись к столу и, развернув письмо, дали мне возможность увидеть, что письмо не написано от руки, а напечатано, у меня впервые возникла мысль о ярмарке. До этого у меня было подозрение, что это какое-то политическое сообщение, но при нынешнем застое на политической арене это кажется маловероятным.
Когда вы вернулись к столу, на вашем лице все еще сохранялось прежнее выражение, это означало, что рассматривание фотографии не изменило ход ваших мыслей, еле довательно, сама фотография должна была иметь какое-то отношение к занимавшему вас вопросу. Поэтому я обратил внимание на снимок, и сразу же увидел, что на нем изображены вы в составе команды по крикету Эдинбургского университета на фоне игрового поля. Мои небольшие познания в жизни крикетных клубов говорят о том, что наряду с церквями и кавалерийскими частями это наиболее погрязшие в долгах организации. Когда после вашего возвращения к столу я увидел, что вы достали свой карандаш и стали чертить на конверте линии, мне стало понятно, что вы обдумываете какие-то улучшения, которые можно было бы осуществить с помощью ярмарки. На вашем лице по-прежнему была написана нерешительность, поэтому я счел возможным прервать ваши размышления советом все же принять участие в столь полезном деле.
Я невольно улыбнулся необычайной простоте его объяснения.
– О да, это было действительно проще простого.
Мое замечание, похоже, ему не понравилось.
– Могу добавить, – сказал он, – что вас попросили в качестве помощи написать что-нибудь в их газету, и что вы уже решили, что сегодняшний случай будет темой вашей статьи.
– Но как!.. – поразился я.
– Это было проще простого, – спокойно ответил он. – Предлагаю вам самому найти ответ на ваш вопрос. А тем временем, – прибавил он, поднимая газету, – я, с вашего позволения, продолжу чтение этой в высшей степени увлекательной статьи о деревьях Кремоны и о том, какие преимущества они дают местным производителям скрипок. Это один из тех небольших отвлеченных вопросов, которые порой привлекают мое внимание.
Поделиться книгой: