Помоги проекту - поделись книгой:
Они сидели молча на сене и жевали, покуда не осталось ни крошки. Потом они допили молоко, и Расмус почувствовал, что живот у него вовсе закоченел.
— Большое спасибо, — сказал он, сытый, стуча зубами от холода. — Так вкусно я еще никогда не завтракал.
— Да я смотрю, ты вовсе посинел, — заметил Оскар. — Пора выбираться отсюда. Надо согреться немного.
Оскар поднялся, взял рюкзак и пошел к двери. Провожая глазами этого высокого широкоплечего человека, Расмус понял, что сейчас он исчезнет. Эта мысль была для него невыносимой. Он не должен позволить Оскару уйти и снова оставить его одного.
— Оскар, — взмолился он, еле ворочая языком от страха. — Я тоже хотел бы стать счастливчиком-бродягой.
Оскар оглянулся и посмотрел на него.
— Таким, как ты, бродяжничать ни к чему. Тебе надо сидеть дома с отцом и матерью.
— Нет у меня ни отца, ни матери!
Неужели Оскар не мог понять, как ему одиноко, и сжалиться над ним! Он вскочил и подбежал к бродяге.
— У меня нет ни отца, ни матери, но я ищу их.
Расмус схватил Оскара за руку.
— Можно, я буду бродяжничать с тобой, только пока я ищу?
— Чего ты ищешь?
— Кого-нибудь, кто захочет взять меня. Как ты думаешь, может, найдется кто-нибудь, кто захочет взять мальчика с прямыми волосами?
Оскар растерянно поглядел на худенькое веснушчатое лицо. Глаза мальчишки смотрели на него с такой мольбой.
— Ясное дело, найдутся такие, кто захочет взять мальчонку с прямыми волосами. Главное, чтобы паренек был честным.
— А я и есть честный. Ну, почти честный, — добавил он.
Ведь нельзя же считать себя совсем честным, если ты сбежал из приюта, подумал Расмус. Оскар бросил на него строгий взгляд.
— Вот что, скажи-ка мне по-честному, откуда ты сбежал.
Расмус опустил глаза и ответил, смущенно ковыряя землю большим пальцем ноги:
— Из Вестерхаги… из приюта. Только я не хочу назад!.. — добавил он настойчиво, забыв, как только что мечтал туда вернуться.
Теперь ему хотелось лишь одного: пойти с Оскаром, которого он знал всего один час.
— А почему ты сбежал? Ты что, натворил что-нибудь?
Расмус стал еще усерднее ковырять пальцем землю.
— Да, — ответил он, кивая. — Я облил водой фрёкен Хёк.
Оскар рассмеялся, но тут же посерьезнел.
— А ты не из тех, у кого пальцы так и чешутся, чтобы что-нибудь стянуть? Ты ничего не стибрил?
— Я… — замялся Расмус с виноватым видом.
— Тогда ты мне в товарищи не годишься. Если бродяга стянет что-нибудь, он пропал. Не успеет он и чихнуть, как его заберет ленсман. Нет, тебя в товарищи я взять не могу.
Расмус в отчаянии вцепился в него.
— Ну пожалуйста, милый-милый Оскар…
— Не подлизывайся, это не поможет. И что же ты украл?
Расмус снова принялся ковырять землю пальцем.
— Сухарь, — тихо сказал он. — Когда я решил убежать… Мне ведь надо было что-нибудь есть.
— Сухарь?
Оскар захохотал, и его ослепительно белые зубы заблестели.
— Сухарь в счет не идет.
Расмус почувствовал огромное облегчение.
— Тогда я могу стать Божьей кукушкой?
— Может, и станешь.
— А твоим товарищем мне можно стать?
— Хм. Ну что ж. Попробуем, посмотрим, подружимся ли мы.
— Спасибо, милый Оскар, я с тобой уже подружился.
И они отправились бродить по дорогам. Солнце еще не поднялось высоко. Люди в окрестных домах еще только начали просыпаться. Где-то далеко прокукарекал петух, залаяли собаки, а по дороге протарахтела телега с сеном, которую тянули две лошади. Лошадьми правил сонный парень.
— Может, нам крикнуть и спросить, не подвезет ли он нас? — спросил Расмус.
— Не надо кричать. Пока тебе нужно как бы держаться в тени. Как знать, может, фрёкен Хёк в тебе души не чает и послала ленсмана искать тебя.
— Ты так думаешь? — спросил Расмус и задрожал от холода и страха.
— Она успокоится только через несколько дней. Сейчас она думает, что ты вернешься, как только проголодаешься.
— А я не вернусь, — сказал Расмус и широко зевнул. — Я почти не спал этой ночью, — словно извиняясь, добавил он.
Он все еще был сонным и усталым, но не хотел быть обузой Оскару, который беспечно шагал по дороге широким шагом.
— Вот как, так тебе хочется спать?
Оскар пристально взглянул на сонного и посиневшего от холода парнишку, вприпрыжку бежавшего рядом с ним, чтобы не отставать.
— Пошли! Сейчас зайдем в одно место, где ты согреешься и поспишь.
— Нельзя же спать среди бела дня! — удивился Расмус. — Ведь я только что встал.
— Бродяге можно, — ответил Оскар.
И тут Расмус вдруг понял, что значит быть бродягой. Так вот, значит, что это такое, осенило его. Можно делать всё, что хочешь. Можно есть, спать и ходить по дорогам, когда тебе вздумается. Чувствуешь себя свободным, на удивление свободным, как птица в лесу.
Ошеломленный своим открытием, семенил он рядом с Оскаром. Он уже чувствовал себя бродягой и смотрел на окружающий мир глазами бродяги. Он смотрел на дорогу, лентой петляющую по лугам и перелесками скрывающую тайну за каждым поворотом. Он смотрел на зеленые рощи, на мирно жующих коров, на красные крестьянские домики, на только что проснувшихся работниц, чистящих молочные бидоны, на работников, качающих воду в корыта для лошадей. В домах ревели ребятишки, возле будок лаяли цепные собаки, а в хлевах мычали стельные коровы, тоскуя по привольным пастбищам. Он прислушивался ко всему и смотрел на все, как смотрит бродяга.
Рядом с ним, весело напевая, шагал Оскар. Внезапно он свернул с дороги и остановился на залитой солнцем полянке возле высоких можжевеловых кустов.
— Здесь ты можешь соснуть, — сказал Оскар, — здесь солнечно и ветра нет! И ни одна каналья не увидит тебя с дороги.
Расмус зевнул, но беспокойная мысль заставила его застыть на секунду с разинутым ртом.
— Оскар, а ты правда не уйдешь от меня, пока я сплю?
Оскар покачал головой.
— Спи давай, — только и ответил он.
Расмус бросился на землю. Он лег на живот, положил голову на руку. Солнце так славно пригревало, и Расмуса клонило ко сну. Уже засыпая, он увидел, что Оскар укрывает его своим пиджаком. Он больше не мерзнул.
Он лежал на ковре из чебреца, вдыхая его пряный запах. Можжевеловые кусты, нагретые солнцем, тоже хорошо пахли. Да, они пахли летом. Теперь всю жизнь запах чебреца и нагретого солнцем можжевельника будет напоминать ему лето и блуждание по дорогам.
Над головой у него жужжал шмель. Расмус с трудом открыл один глаз, чтобы поглядеть на него. И тут он увидел Оскара, который сидел и жевал соломинку.
А потом Расмус заснул.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Добрая госпожа, не найдется ли у вас чего-нибудь поесть для меня и моего товарища?
Оскар стоял у кухонных дверей, вежливо поклонившись и держа кепку в руках.
— Никак ты опять здесь, Счастливчик-Оскар, — неодобрительно заметила крестьянка. — Совсем недавно я дала тебе мясного фарша.
— Вполне возможно, — ответил Оскар. — Но я, как ни странно, съел его и не помер.
Расмус тихонько хихикнул, а хозяйка и на него взглянула неодобрительно.
— Что это еще за мальчишка с тобой таскается?
— Да это бедняга язычник, о котором я пекусь, — с серьезным видом ответил Оскар. — Мы с ним ищем христианскую семью, которая приютила бы его. Вам, хозяюшка, не нужен в доме маленький бодрый язычник?
— Да сам-то ты и есть язычник!
Хозяйка яростно терла тряпкой кухонный стол, сметая хлебные крошки, картофельную шелуху и пролитое молоко. Всем своим видом она показывала, что не одобряет бродяг. Расмусу хотелось повернуться и уйти вместе с Оскаром. Но, с другой стороны, он видел деревенскую кухню в первый раз, и ему хотелось здесь все разглядеть. Здесь пахло вовсе не так вкусно, как в Вестерхагской кухне. Возле стола, на котором мыли посуду, стояло свиное корыто, и от него несло помоями, и к этой вони примешивался кислый запах половых тряпок. Хорошо, что его здесь никто не собирался усыновлять, ему самому не хотелось здесь оставаться. У них и без него хватало ребятишек, целая куча бледных и толстых малышей. Они молча стояли и таращили на него глаза. Не иначе, от того, что Оскар сказал про него, будто он язычник.
— Ну, если наколешь мне дров, накормлю вас, — неохотно сказала крестьянка.
Оскар склонил голову набок и просительно поглядел на нее.
— Неужто я должен колоть дрова? — спросил он. — Может, я лучше сыграю что-нибудь задушевное?
— Нет уж, спасибо, обойдусь без твоей музыки, — заверила его хозяйка уже более мягким тоном.
— Ясно… — Оскар тяжело вздохнул и кивнул. — Опять дрова колоть… Подумать только, идешь и знать не знаешь, что тебя ждут такие неприятности. Нельзя ли сперва взглянуть на меню?
— А ну, ступайте в сарай, и без того в кухне натоптали! — сказала хозяйка уже вовсе беззлобно.
Оскар и Расмус поспешили к двери.
— А откуда нам знать, где сарай? — спросил Расмус.
— Да я его и в темноте отыщу. Стоит мне оказаться поблизости от сарая, так у меня все тело начинает ломить. Тут я и говорю сам себе: «Вот он, сарай». И ты можешь голову дать на отсечение, что так оно и есть.
Он подошел к одной пристройке, и это, в самом деле, был дровяной сарай. Оскар взял топор, воткнутый в пенек, и начал колоть дрова. Сначала он аккуратно скалывал большие чурки, и поленья замелькали в воздухе.
Расмус собирал их и складывал на тележку, видно, и предназначенную для дров.
— Как ты здорово колешь! — сказал Расмус. — Но все же ты, я вижу, большой лентяй.
Оскар кивнул, соглашаясь с ним.
— Да уж, когда дело касается работы, я довольствуюсь малым.
— Неужто никто не предлагал тебе настоящую, хорошую работу?
— Случалось. Однако люди почти всегда добры ко мне, — ответил Оскар, потом помолчал и задумчиво продолжил: — Видишь ли, дело в чем. Иногда мне хочется работать. И тогда я работаю как зверь. А иногда вовсе неохота. А люди выдумали, что нужно работать всегда, а этого моя дурная голова никак уразуметь не может.
— Моя дурная голова тоже этого не понимала, когда я жил в Вестерхаге.
Тележка была наполнена, и Оскар перестал рубить дрова. Он вынул из стоящего у дверей сарая рюкзака маленькую гармонику, завернутую в кусок красной материи.
— Сейчас вдарим задушевную, пусть себе баба говорит что хочет.
Он стал на пробу перебирать пальцами клавиши. Гармошка завздыхала… Потом он нажал в полную силу, и сарай огласила музыка, прекраснее которой Расмус ничего в своей жизни не слышал.
пел Оскар сильным, бархатистым голосом, от которого у Расмуса по спине побежали мурашки. Это было куда лучше, чем «Звуки Сиона», которые фрёкен Хёк играла на органе. Расмус уселся поудобнее на пеньке и молча наслаждался.
Бледные ребятишки высыпали на двор и молча таращили глаза на почтительном расстоянии.
Поделиться книгой: