Помоги проекту - поделись книгой:
…И уж совсем по-другому выглядели те же события в тихой комнатке конспиративной квартиры контрразведчиков белогвардейского штаба. Примерно в то же время, когда совещались чекисты, за столом в этой комнате сидели два господина, те самые, которые несколько дней назад гуляли в садике возле собора.
Огня не зажигали — достаточно было довольно яркого света большой лампады, пламя которой множилось, отражаясь в золоченых ризах больших икон и ярко начищенном самоваре, стоявшем на столе.
Николай Маркович Новохатко налил гостю второй стакан чаю и бережно передал его.
— Хороший чай у вас, настоящий, кузнецовский. Где достаете?
— Пустяки, Александр Игнатьевич! Есть кое-какие люди, за денежки все могут. Благо пока, есть чем платить. Кстати, позвольте спросить, что слышно в штабе насчет новых ассигнований?
— Следует ожидать, что они поступят после инспекции, которую вот-вот должен провести у нас софийский штаб. И знаете, кто будет нас инспектировать?
Новохатко изобразил на лице полное неведение.
— Сам генерал Эрдели!
— Боже мой! — Новохатко перекрестился. — Даже одно это имя вселяет в сердце предчувствие успеха. Ну да ведь у нас есть что показать, не зря хлеб едим: казаков в камышах, в городе моих ребятушек. Могу, кстати, назвать им имя высокого гостя? Для подбодрения?
— Только наиболее благонадежным. Да, вот что, уважаемый, ваш посланец в Екатеринодар вернулся?
— Агент восемьдесят четыре? Так я, Александр Игнатьевич, как раз хотел вам об этом доложить. — Расплывчатое лицо Новохатко приобрело совсем иное, жесткое и сосредоточенное выражение. Теперь он говорил так, будто бы читал некий написанный в воздухе и видный ему одному текст. — Обстоятельства задержания есаула в станице Пашковской вам, господин полковник, уже известны. Далее ни на следствии, ни на суде Филатов ничего не сказал о своих связях со штабом. Агент установил, что второго мая есаул Филатов при конвоировании его на вокзал бежал…
— Зачем его конвоировали на вокзал?
— Было распоряжение переправить в Ростов.
— Чье распоряжение, черт побери!
— Из Москвы…
— С этого надо бы и начинать, милейший! — Александр Игнатьевич сжал в кулак свои тонкие длинные пальцы и слегка стукнул им по столу. Он задумался. Новохатко молчал. Слышно было, как тоненько поет остывающий самовар.
— Вы понимаете, что это значит? — спросил наконец Беленков. — Я не могу найти иного объяснения переводу Филатова в Ростов, кроме того, что он нас предал. Расстрелять его могли и в Екатеринодаре. Ясно, что этот мерзавец после приговора заявил, что он может дать сведения чрезвычайной важности. Это бесспорно. — Кулак снова слегка пристукнул по столу. — Ну-с, а дальше?
— Его похитили из-под носа у чекистов, по подложным документам.
— Надеюсь, это был ваш человек?
— Нет, господин полковник. Наш человек был на месте, говорил с дежурным по вокзалу, который, позволю себе заметить, работает на нас. Этот дежурный видел и описал человека, который пришел с подложными документами и забрал есаула. А потом явились чекисты.
— Так, что дальше?
— Ну, естественно, была тревога, они гонялись за ним всю ночь.
— Естественно, вы считаете? — Беленков задумался. — Так кто же, по-вашему, этот человек, не ангел ли с небес? — процедил он наконец.
— Чекист? — тихо спросил Новохатко.
— Эту версию я отвергаю, — сказал Беленков. — Подумайте сами, Николай Маркович. Филатов, спасая свою шкуру, продался им. Это ясно, иначе не было бы вызова, но зачем же им воровать человека у самих себя? Это может быть только наша группа, неизвестная нам. Ну, скажем, от генерала Пржевальского? Словом, так или иначе нужно найти следы Филатова и этого человека, который его похитил. Займитесь этим в первую очередь.
— Слушаюсь!
— Что-то у нас в последнее время становится много неразрешенных загадок. Что с этой девицей Галкиной, вы нашли ее?
— Адресок установили, Александр Игнатьевич. Переехала на другую квартиру, кто-то, видимо, спугнул ее. Живет около Сенного базара. Никуда не выходит, шмыгнет на базар и обратно.
— Хорошо, пока наблюдайте, а если будет установлена связь с «чрезвычайкой», ликвидировать немедленно.
— Наблюдаем-с!
— Так, теперь с вашим списком… В штабе, особенно сейчас, перед инспекцией, ему придают самое серьезное значение. В день начала высадки десанта ваши боевики в городе должны будут в кратчайший срок уничтожить всех, кто там поименован. Учтите, что большевики меняют руководителей. А список ваш должен быть безошибочным.
— Уж за этим-то я смотрю, Александр Игнатьевич, мои ребятушки никого не пропустят.
Беленков улыбнулся и залпом допил остатки чая из стакана.
— Ну, мне пора, жду от вас дальнейшей информации через связных. Личные встречи приятны, но… конспирация прежде всего. Ведь то, что наш штаб боеспособен и действует, организуя слепую казачью силу, это в основном наша с вами заслуга, любезнейший. Господа армейские офицеры ни черта в этом не смыслят, им бы все напролом, хотя…
Беленков не успел договорить, как в бесшумно раскрывшуюся дверь не вошла, а скорее вкатилась полненькая кругленькая старушка, несмотря на май месяц, укутанная в вязаный платок. Она, не обращая внимания на гостя, нагнулась к уху Новохатко и что-то прошептала.
— Прошу прощенья, Александр Игнатьевич, срочный визит оттуда, от Сенного базара. — И, не дожидаясь ответа, вышел.
Беленков, скрывая раздражение, встал и прошелся по чистым, выскобленным половицам. Все-таки тяжкое наступило время. Ему, офицеру разведки, приходится иметь дело с каким-то Новохатко из охранного отделения. В способностях к сыску ему, конечно, отказать трудно, но ограниченность, боже мой! «Пришить» — это они могут, а чтобы анализировать…
Размышления полковника прервал хозяин, с вытаращенными глазами влетевший в комнату.
— Господин полковник, Филатов вчера явился на новую квартиру Галкиной. И еще один там, судя по описаниям, тот, который выкрал его у чекистов. Прикажете накрыть всех разом?
ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ, ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК!
На старом гербе Войска Донского был, между прочим, изображен казак, сидящий верхом на винной бочке. Хорунжий Говорухин, несмотря на свое офицерское достоинство, вполне мог бы послужить натурой для того изображения, потому как пил он уже третью неделю. Пил с того самого дня, когда узнал, что в камышах, под Елизаветинской, снова объявился полковник Назаров.
— Выплыл-таки трехжильный черт, — пробормотал хорунжий, услышав эту весть.
И снова вспомнилась ему та августовская ночь, когда плыли они вдвоем с полковником через быструю реку Маныч.
Было это с год назад. Бесславно закончился десант, брошенный по приказу Врангеля из Крыма под Таганрог. Командовал десантом полковник Назаров. Вел он с собой полторы тысячи казаков. Большей частью были это донцы, возвратившиеся недавно из германского плена. Им бы хоть к черту в зубы, только попасть на Дон.
Перед отправкой обратился к казакам с речью генерал Анциферов.
— Братья казаки! — говорил он. — На родном Дону, стонущем под игом большевиков, ждет вас горячая поддержка земляков. Ваш отряд будет расти не по дням, а по часам. Могучая народная армия освободит от Советов священные земли Дона…
Хорунжий знал, что после них отправляются в десант на Кубань отряды генералов Черепова и Улагая. Впрочем, тогда у хорунжего никаких сомнений на этот счет не было: он ведь и сам недавно явился из плена и больше всего рад был видеть бравого русского генерала.
После молебна они и отправились на родной Дон.
Встретили их земляки действительно «горячо». Половина десанта здесь и полегла, на пустынном азовском берегу. Вторую половину Назарову удалось увести на север к Дону, в обход Ростова.
С месяц шли они по правому берегу Дона. Творили расправу над советскими работниками, мелкими отрядами красных. И вроде бы и вправду начало расти их войско за счет недовольных Советской властью. Но у станицы Константиновской красные бросили на них с двух сторон регулярные части.
Двое суток шел бой, и хорунжий до сих пор не может понять, как тогда удалось ему уйти. С десятью казаками он и полковник Назаров решили пробраться на Кубань, к Улагаю. Да только по дороге казаки разбрелись, не захотели опять идти в чужие места, а у самого Маныча возле небольшого хутора настиг их какой-то отряд — то ли красные, то ли банда. Коней постреляли, а полковника ранило в плечо. Все же ушли, до вечера отлеживались в перелеске, а ночью поплыли через Маныч. Хорунжий взял себе полковничье оружие. До середины уже доплыли, как стал полковник тонуть.
Никогда не забудет хорунжий, как скользкая и холодная рука ухватила его за плечо, потащила под воду. Вывернулся хорунжий, ногой оттолкнул полковника и, не помня себя, напрягшись до судороги, выплыл на берег. С час лежал на песке. Никого не было…
До отряда Улагая он не дошел. Услышав вскоре что и кубанский десант рассеян, вернулся на Дон, раз добыл чужие документы. Здесь-то и нашел его представитель подпольного штаба из Ростова.
Много тогда скрывалось в бескрайних донских камышах остатков разгромленных белых армий и всяких отрядов. Встретил Говорухин и других офицеров. Мало-помалу сошлись к нему зимой сотни две отчаянных, кому терять было нечего. Ростовская организация снабдила деньгами, обещали большие чины дать. А главное, что под большим секретом узнал Говорухин, — в середине лета ожидается английский десант с Черного моря и будет провозглашена независимость Дона.
К весне сумел хорунжий поставить под свое начало в общей сложности тысячи полторы сабель. Были у него свои люди и в станичных Советах, и в военных отделах. Конечно, всю силу вместе он не держал: кто в камышах, кто по хуторам. Однако если потребовалось бы, за несколько часов мог собрать всех. Штаб приказал не предпринимать пока мелких выступлений, а держать боевую силу наготове.
По слухам с Кубани, там тоже формировались отряды. Видно, у большевиков не хватало сил для борьбы с ними. Да и что можно было поделать с таким войском, которое в час бесследно исчезало, превращаясь, как оборотень, в мирных с виду хуторян?
Говорухину намекали, что в ростовском штабе о нем знают и самому барону Врангелю доложено о его стараниях. В мечтах хорунжий видел на себе полковничьи погоны, а то и… чем черт не шутит!
И вдруг Назаров. С одной стороны — полку прибыло. Но с другой — словно ушат холодной воды вылили на Говорухина. Тут он и запил.
В середине мая прибыл от Назарова связной. Хорунжий принял его на хуторе Старицком, где он безбоязненно проживал, пользуясь тем, что в Совете был не кто иной, как его адъютант Антонов.
…Говорухин сидел в хате с командиром первой сотни Боровковым. На столе, среди бутылок и мисок с закуской, красным раструбом сверкал граммофон, и хриплая пластинка вопила залихватски:
Хорунжий прихлопывал рукой по столу в такт куплетам, звякали пустые стаканы. Багровое и опухшее от многодневного пьянства, его лицо было мрачно.
— Вот вы, Фаддей Иванович, — говорил Боровков, стараясь пересилить граммофон, — тоже были в Германии. Слышал, там была революция. Ну, у нас-то, я понимаю, немцы революцию произвели. А вот у немцев кто же?
— Не было у них революции! — сказал по-пьяному, растягивая слова, Говорухин. — Не было и не могло быть. Немцы, брат, народ аккуратный!
— Однако я слышал, — возражал тоже захмелевший Боровков, — что Вильгельм…
— Что? — спросил Говорухин и, подняв глаза, увидел в дверях своего ординарца и незнакомого ему человека в гимнастерке без погон.
— Кто такой? Я ж говорил, чтоб никого!..
— Позвольте доложить, ваше благородие (у себя в войске Говорухин ввел прежние обращения)! — отрапортовал ординарец. — Они от их превос… их высокоблагородия полковника Назарова.
Говорухин почувствовал, что то неотвратимое, что надвигалось на него последние недели, пришло.
Словно испугавшись чего-то, смолк граммофон, только игла продолжала с шипением скоблить пластинку. Говорухин стукнул по ней кулаком. Жалобным звоном ответила граммофонная пружина.
Сотенный Боровков, чуя неладное, встал.
— Кто такой? — мрачно спросил Говорухин, глядя на гостя.
— Поручик Ремизов, с особым поручением от господина полковника.
Хорунжий тупо молчал, потирая разбитый о граммофон кулак.
— От полковника? — наконец переспросил он. — А как зовут полковника?
— Иван Семенович, — удивленно пожал плечами поручик. — Я думал, вы предупреждены. Вы позволите сесть?
Ничего не отвечая, хорунжий, пошатнувшись, встал и вдруг дико заорал на Боровкова и ординарца:
— Чего уставились? Марш отсюда! И чтоб ни одна душа!..
Поручик, не дожидаясь приглашения, сел. Говорухин, продолжая пошатываться, прошелся по комнате. Подойдя к столу, он налил самогон в два стакана. Горлышко бутылки дробно позвякивало о край.
— Пейте, поручик, — сказал он.
— Может быть, сначала о деле?
— С приездом! — ответил Говорухин, опрокинув стакан в горло.
Ремизов хлебнул и брезгливо поморщился.
— Ввиду того что я провел предварительную проверку, мне не нужно от вас никаких подтверждений, — сказал он. — Могу приступить прямо к делу…
— Какие еще проверки? — Говорухин взял со стола соленый огурец. — Вам Иван Семенович говорил обо мне что-нибудь?
— Н-нет. — Под пристальным пьяным взглядом Говорухина поручик почувствовал себя как-то неловко. — Я имею приказ назначить с вами встречу.
— А какая мне в этом надобность? — Говорухин снова налил самогон, но на этот раз только себе.
— Такова директива из Ростова. Я думал, что вас уже предупредили. Мы должны скоординировать наши действия.
В отравленном мозгу Говорухина гвоздем сидела только одна мысль: помнит ли полковник Маныч? Бывает, что люди забывают, или, может быть, он тогда потерял сознание?
Он взял со стола стакан, но, подержав перед собой, со стуком поставил его на место.
— Ладно, — сказал хорунжий. — Я встречусь с полковником. Но только с глазу на глаз. А сейчас пейте, поручик.
Ремизов пить не стал.
— Мы должны назначить место и время встречи.
— А мне все равно, — ответил Говорухин.
— Хорошо! Тогда завтра, ну, скажем, в семь вечера. На мельнице у хутора Сурчиного.
— Да хоть и у Сурчиного…
Ремизов встал.
— Я могу надеяться, что господин хорунжий назавтра не забудет?
Красное лицо Говорухина побагровело еще больше.
— Слушай, — сказал он вдруг тихо и внятно. — А что, если я тебя сейчас шлепну? Ты думаешь, Говорухин пьян?
Поделиться книгой: