Юрий Колесников
Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки
Посвящается памяти
Павла Анатольевича СУДОПЛАТОВА,
Якова Исааковича СЕРЕБРЯНСКОГО,
Сидора Артемьевича КОВПАКА,
Павла Михайловича ФИТИНА –
моих руководителей, наставников, моих богов…
Александр Неверов
Триумф и сумерки богов
О Юрии Антоновиче Колесникове мне довелось узнать, а потом и познакомиться с ним, когда я работал литературным обозревателем газеты «Труд». Было это почти двадцать лет назад накануне полувекового юбилея Великой Победы.
В редакцию пришёл контр-адмирал, сотрудник аппарата одного из союзов писателей, бывший разведчик Левон Паруйрович Вартанян. Он рассказал о своём товарище, также бывшем разведчике, а ныне писателе Ю. А. Колесникове. Но главное, Л. П. Вартанян принёс письмо руководителя писательского союза Сергея Владимировича Михалкова, где речь шла о том, как во время Великой Отечественной Колесников воевал в глубоком тылу противника, выполняя специальные задания.
Особое внимание автор письма уделил событиям лета 1944 года, когда Колесников участвовал в особо важных и дерзких операциях. Это и захват его группой трёх вражеских эшелонов с танками, пушками, штабными документами… И предотвращение взрыва заминированного гитлеровцами 186-метрового моста через Неман, по которому должны были наступать наши войска… И бой с танковым корпусом, куда входили отборные эсэсовские дивизии «Мёртвая голова», «Викинг», «Великая Германия». В этом тяжёлом бою после ранения командира Колесников стал командовать полком. Яростные атаки противника были отражены. 36 немецких танков остались на поле боя, у врага были отбиты ранее захваченные ими наши «катюши».
В письме отмечалось, что за эти операции Юрий Антонович не раз представлялся к званию Героя Советского Союза. Один из документов был подписан легендарным партизанским командиром, дважды Героем Советского Союза, генералом Сидором Артемьевичем Ковпаком. Однако и этой реляции не был дан ход… Дело в том, что у Колесникова нашёлся влиятельный недоброжелатель – злобный и завистливый особист, на счету которого были погубленные жизни, искалеченные судьбы. Из-за этого у него с Колесниковым в партизанском отряде произошёл серьёзный конфликт, дошедший даже до стрельбы… С тех пор мстительный особист, пошедший на повышение, делал всё, чтобы Колесников остался без наград. А представлять его к наградам продолжали и потом – к орденам Ленина, Богдана Хмельницкого к ордену «Крест Грюнвальда» – за участие в боях на территории Польши.
«Рассказанное мною, – подчёркивал Сергей Михалков, – отнюдь не «воспоминания», которых теперь так много и где порой без всякой корысти соединяется быль и фантазия, причудливо переплетённые в памяти, ослабевшей за многие десятилетия. Нет! Передо мной документы, свидетельствующие о конкретных делах конкретного человека. Это заверенные печатями свидетельства П. Вершигоры, В. Войцеховича, Д. Бакрадзе, П. Байко, С. Тутученко, самого С. Ковпака, а также многих других участников легендарного соединения». В заключение С. Михалков писал: для тех, кто прошёл войну, это «совсем недавнее, почти вчерашнее время. В их сердцах и памяти живы и торжество удач, и боль потерь. А потому справедливость в отношении этих людей обязана восторжествовать».
Не прошло и года после публикации письма, как стало известно, что Ю. А. Колесников удостоен звания Героя Российской Федерации…
Юрий Антонович и в дальнейшем не терял связи с газетой, встреча с которой, по его словам, принесла ему удачу. Это, конечно, преувеличение: редакция лишь сделала то, что должна была сделать. Но такой уж Колесников человек – щедрый, великодушный, отзывчивый, благодарный за внимание и содействие, сам всегда готовый прийти на помощь людям; предпочитающий передать кому-то лишнего, чем недодать – в этом читатель настоящей книги убедится не раз…
Одним словом, Герой России стал автором «Труда», с готовностью откликался на просьбы журналистов. А газета писала, например, о том, как в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе была открыта постоянная экспозиция, посвященная Колесникову, о вышедшей тогда его новой книге «Лабиринты тайной войны».
А ещё раньше у Юрия Антоновича вышли повести и романы, основанные на документальном материале: «За линией фронта», «Особое задание», «Тьма сгущается перед рассветом», «Земля обетованная», «Координаты неизвестны», «Такое было время», «Занавес приподнят»… Они издавались большими тиражами, были переведены на английский, испанский, арабский и другие языки. Ю. А. Колесников – член Союза писателей с 1969 года, лауреат премий имени Константина Симонова, учреждённой Международной ассоциацией писателей баталистов-маринистов, «Золотой венец Победы».
…О книге, которую держит в руках читатель, Ю. А. Колесников говорил как о последней своей работе. Так оно и вышло. Писатель успел закончить рукопись и передать её в издательство незадолго до своей скоропостижной кончины в августе 2013 года. Можно только пожалеть, что ему не суждено было увидеть роман напечатанным.
Эта книга отличается от предыдущих не только объёмом, но и широтой, масштабностью охвата исторического и жизненного материала. Время действия – от предвоенных лет до наших дней.
Главный герой – Юрий Котельников – альтер эго автора, вобравший черты его характера, мысли, многие эпизоды биографии. Этот герой знаком читателям по роману-хронике «Лабиринты тайной войны». Возможно, писателю сначала так было удобнее строить повествование, а затем он не захотел отказываться от ранее опробованного приёма. Впрочем, скрываться за вымышленной, хотя и достаточно «прозрачной» фамилией автору в этот раз удаётся не всегда. Во включённых в текст документах и мемуарных отрывках фигурирует подлинная фамилия – Колесников. Тут уж никуда не деться. Хочется надеяться, что читатель к этому отнесётся с пониманием.
Биография автора и, соответственно, главного героя определила также обширный географический диапазон повествования. Это и предвоенная Бессарабии, входившая тогда в состав Румынии, в 1940-м году присоединённая к СССР, где Колесников родился, и провёл юные годы; Бухарест, где учился в авиашколе.
Затем Одесса, юг Украины – там автор перед началом войны и в первые её месяцы начинал службу в НКВД. И Уфа, где проходил подготовку в разведывательной спецшколе. Затем 32 месяца в глубоком тылу противника на Украине, в Белоруссии – в партизанских соединениях, в том числе под началом С. Ковпака и П. Вершигоры. После войны – нелегальная работа в Румынии и Палестине… И, конечно, Москва, где разрабатывались планы операций, шла интенсивная подготовка к ним, куда разведчик возвращался после выполнения очередного задания.
Здесь, в кабинетах грозного здания на Лубянке разворачиваются многие ключевые сцены романа с участием тех, кого Ю. Колесников называет своими наставниками, – Павла Судоплатова, Якова Серебрянского, Павла Фитина… Надо сказать, что отношение автора к этим людям не всегда совпадает с тем, что о них сейчас пишут. Но кто сказал, что сегодняшние выводы и заключения – истина в последней инстанции? Продолжают открываться ранее неизвестные факты, с «закрытых» документов снимается гриф секретности, появляются новые, достойные внимания свидетельства современников тех событий. Думается, книга Ю. Колесникова – из их числа. Ведь он близко знал названных и некоторых других руководителей советской разведки в разные периоды их жизни. И в моменты триумфа, когда блестяще осуществлялись разработанные ими операции, они получали ордена и высокие звания, и в пору заката – когда в одночасье рушились карьеры и судьбы.
В книге фигурируют и высшие руководители НКВД-МГБ-МВД Лаврентий Берия, Виктор Абакумов, с которыми автору довелось общаться, причём, порой в ситуациях весьма критических, чреватых трагическим для него исходом. Впрочем, такой финал не исключался ни для кого – ни для обычного человека, ни для наркома или маршала: достаточно вспомнить, как кончили жизнь те же Берия и Абакумов… То есть принадлежность к разведывательно-диверсионно-карательному ведомству, даже к его руководству не только не гарантировала личной безопасности, а, напротив, – повышала риск гибели.
Человек в пограничной, экстремальной ситуации вызывает особый интерес у Ю. Колесникова – потому ли, что на долю его поколения, выпало столько испытаний и лишений, или это связано со спецификой профессии разведчика – постоянным чувством опасности, психическим перенапряжением, смертельным риском. Как бы то ни было, но чувства и реакции некоторых героев книги на вызовы и сюрпризы, которые преподносит им реальность, порой весьма неожиданны, парадоксальны…
…Начальник 1-го управления НКГБ (внешняя разведка) Павел Фитин 30 апреля 1941 года докладывает в Кремль, что по агентурным данным, полученным из Берлина, Германия нападёт на Советский Союз 22 июня этого года. Сталин сомневается в надёжности информации… 22 июня ранним утром Фитина вызывают к руководству. По дороге он видит из окна автомобиля мирный город, радостных выпускников школ и думает, что, видимо, агент ошибся, а, значит, ему – конец… Когда Фитину говорят, что немцы перешли границу СССР, он чувствует себя самым счастливым человеком… Беда оборачивается спасением…
…Как и в судьбе земляка Котельникова торговца Петкера. После присоединения Бессарабии к СССР в июне 1940-го года его имущество было конфисковано, а он как «нежелательный элемент» с семьёй в теплушке с раскалённой крышей, переполненной такими же несчастными, был депортирован на север. Там ему едва удалось выжить. Но удалось… А через год его соплеменники-евреи, оставшиеся на родине, погибли от рук фашистских карателей в каменоломнях у села Табаки вскоре после того, как немецко-румынские войска заняли Бессарабию… И Петкер с горькой улыбкой мысленно благодарит советскую власть…
В книге прослеживается жизненный путь героя, воссоздаются драматические ситуации, в которых он оказывался, встречи с незаурядными людьми, на которые была так щедра его судьба. Даже среди эпизодических фигур документального романа можно обнаружить лица весьма примечательные. Например, лидера Коминтерна, «болгарского Ленина» Георгия Димитрова, с которым герой общался в Уфе. Или генерала Вермахта Гельмута Вейдлинга, которого Котельников в 1944 году взял в плен. Правда, по недосмотру партизанской охраны генералу удалось сбежать к своим. В историю он вошёл как последний нацистский военный комендант Берлина…
Вообще описывая жизнь партизан, автор не приукрашивает её – там, конечно же, случалось всякое. Сказывалась оторванность от «большой земли»… У кого-то порой просто сдавали нервы… Да и люди среди партизан были разные: кроме настоящих героев встречались и такие, как авантюрист Сёмин, дезинформировавший Центр; особист Жмуркин, легко жертвовавший жизнями однополчан; готовый на предательство Васин… Кстати, Сёмин и Жмуркин – были отнюдь не последними людьми в партизанской иерархии. Оба «отличились» в период «большого террора», действуя по принципу: любая человеческая жизнь, кроме своей, не стоит ничего…
«Отличился» тогда и другой персонаж романа, – начальник 1-го спецотдела НКВД Баштаков, который в Википедии значится как «один из организаторов сталинских репрессий». Так оно, судя по всему, и было. Однако «отличился» он другим. В потоке «дел врагов народа» он иногда выбирал какое-то одно, негромкое, как сказали бы сейчас, «нерезонансное», впивался в него, как клещ, выискивал неувязки, формальные нарушения и опротестовывал. Дело отправлялось на доследование, и нередко жизнь человека было спасена. Ю. Колесников рассказывает о том, как это делалось и почему руководство наркомата терпело демарши Баштакова. А мы отметим ещё один необычный запоминающийся штрих в картине эпохи.
Уже полвека историки и писатели пытаются осмыслить это время, понять его немыслимую, безжалостную логику. Анализируют причины царившего тогда произвола. Всматриваются в фигуру Сталина. Спорят, можно ли было без его подозрительности, жестокости, готовности безоглядно жертвовать людьми в сжатый срок мобилизовать страну, подготовиться к неотвратимой смертельной схватке с фашизмом и одержать в ней верх? Или сталинские методы в той ситуации были адекватны, а потому неизбежны?.. Спор, в сущности, идёт о цене Победы, о цене сохранения страны… Спор, которому не видно конца.
Подобные размышления занимают немалое место и в романе «Среди богов». Он, как и другие книги Юрия Колесникова, помогает нам яснее представить героические и трагические события военного времени, понять мысли, почувствовать настроение их участников, ощутить неповторимую атмосферу тех лет.
Часть первая
Глава 1
Деятельность Павла Анатольевича Судоплатова за кордоном началась в 1934 году. По решению руководства Объединённого государственного политуправления (ОГПУ СССР) заместитель начальника Иностранного отдела НКВД СССР Сергей Дмитриевич Шпигельглас разработал план изобличения и дестабилизации националистического подполья, наносившего значительный вред Советской власти на Украине на протяжении всех лет после окончания Гражданской войны.
Для выполнения задания Шпигельглас предложил кандидатуру Павла Судоплатова – молодого чекиста, специализировавшегося на межнациональных отношениях. Ему предстояло внедриться в ряды националистов. В рекомендательной записке он характеризовался, как оперативный работник, наиболее подходящий для борьбы с агентурой националистического движения, засылаемой в СССР из-за рубежа. Среди прочего отмечались его главные качества: «
Руководство НКВД СССР утвердило кандидатуру Павла Судоплатова в качестве главного исполнителя намеченного «мероприятия» с присвоением ему оперативного псевдонима «Андрейченко Андрей Павлович». Под этим именем он и был задействован в предстоящем задании. После утверждения в ЦК ВКП(б) намеченная операция вступила в рабочую фазу.
Глава 2
Благодаря профессиональному опыту чекиста и личным качествам, Андрейченко удалось органично войти в украинское подпольное движение, руководство которого отличалось подозрительностью и жестокостью. За короткий срок он завоевал авторитет среди националистов. Его заметили и руководители подполья, что имело немаловажное значение для продвижения к намеченной цели. Он тщательно изучил кадровый состав, структуру организации, в целом сеть подполья, его порядки и методы деятельности. Особое внимание уделил связям с людьми, эмигрировавшими за границу.
Андрейченко установил: движение поддерживает тесные контакты с находившимся за границей Координационным центром, руководящий состав которого состоял из националистически настроенных эмигрантов, участвовавших в белом движении и террористических антисоветских акциях во время Гражданской войны и после её окончания.
Постепенно Андрейченко стал заметной фигурой в руководящем звене подполья. К его мнению прислушивались, ему поручали ответственные задания, прибегали к его помощи, пользовались советами. Зачастую с огромным трудом ему удавалось справляться со своими обязанностями, постоянно изворачиваясь и приспосабливаясь к обстоятельствам. Неосторожное слово, опрометчивый шаг сулили провал и всё, что за ним обычно следует, включая пытки и смерть.
Постепенно Андрейченко обретал необходимые разведчику знания и опыт, становился специалистом. Неосознанная тяга к романтике и приключениям уступала место серьёзно работе. То, что ещё недавно, когда он вступил на эту стезю, казалось интригующим и даже забавным, в действительности требовало чрезвычайной вдумчивости, тщательно выверенного слова и поступка.
У Андрейченко появилась счастливая для разведчика возможность самому предлагать руководителям подполья планы операций, после чего с помощью оперативных работников НКВД осуществлять их без особого ущерба для своего ведомства и страны.
Точно так же, получив очередное задание руководства подполья, он сводил к минимуму предполагаемые потери исполнителей. Благодаря такой тактике Андрейченко укреплял свои позиции внутри националистического движения.
Случалось, с его помощью предотвращались серьёзные операции подпольщиков, но его вмешательство не попадало в поле зрения националистического руководства. Однако совершать подобное можно было изредка и обязательно – не вызывая подозрений.
Далеко не всё шло у Андрейченко гладко. Риск провала существовал практически постоянно. Но в целом со своими задачами он справлялся удачно.
Через год с небольшим, после всесторонне продуманной и тщательно подготовленной заместителем начальника ИНО НКВД Шпигельгласом программы, Андрейченко приступил к выполнению следующей части задания: нелегально пересёк границу с Финляндией в качестве посланца украинского подполья для налаживания регулярной связи с Координационным центром.
В Хельсинки при содействии эмигрантов, представлявших здесь украинскую националистическую организацию, Андрейченко получил литовский паспорт, а вскоре и польский. С ними он и перебрался в Германию.
Это было время, когда, выступая в рейхстаге, канцлер Германии Адольф Гитлер в очередном приступе экстаза заверял: «Дайте мне четыре года, и я клянусь, мы вновь сумеем подняться! Мы вновь пронесём наш меч под знаком свастики…»
Страну разъедали безработица, неуверенность, инфляция. Галстук, или пара чулок, стоившие год назад менее двух марок, теперь было не купить и за четверть миллиона…
Над заверениями ефрейтора, объявившего себя «фюрером» немецкого народа, многие, особенно иностранцы, посмеивались. Но вскоре перестали: в рейхе строились автострады и верфи, реконструировались заводы и фабрики, милитаризировалась экономика, безудержно разворачивалась гонка вооружений, без конца проводились военные манёвры, гремела медь фанфар, переучивались резервисты. Повсюду висели полотнища со свастикой, мощные радиоусилители разносили по всей Германии воинственные речи Гитлера, его приближённых Геринга и Гесса, Геббельса и Розенберга.
Не без помощи иностранного капитала экономика Германии пошла на подъём: менее чем за год исчезла безработица, была ликвидирована инфляция, стабилизировались цены, чётко заработали государственные учреждения.
Нацистская Германия преобразилась, её авторитет на мировой арене неизмеримо возрос, хотя и с большими оговорками, прежде всего, из-за агрессивности и человеконенавистнических устремлений. Не все, как это ни странно и ни печально, до конца понимали, что скрывается за фасадом впечатляющих достижений.
Некоторое время назад нацисты, завершив расправу над своими соперниками – отрядами штурмовиков, их вожаками и кумиром Ремом, завладели всей полнотой власти в стране и приступили к реорганизации армии и государственного аппарата.
По указанию Гитлера особое внимание уделялось созданию в Мюнхене университета для руководителей будущих шпионских и диверсионных организаций – нацистской «пятой колонны» в других странах. По рекомендации Украинского координационного совета в качестве слушателя в университет был зачислен Андрей Андрейченко.
Андрейченко остановился в штаб-квартире Организации украинских националистов – ОУН, расположенной в добротном двухэтажном здании, законспирированном под Музей этнографии. Быстро освоился, познакомился с довольно влиятельной группой молодых членов так называемого Центрального провода, фанатично исповедовавших идею национального величия. Среди них были и занимавшие видное положение в ОУН.
Хорошие отношения сложились у Андрейченко с Владимиром Стаховым – так называемым аусенминистром, ведавшим в Берлине внешними связями организации; Орестом Чемеринским – редактором, возглавлявшим пресс-бюро ОУН; Богданом Кордюком по кличке «Снип», инженером-нефтяником, краевым руководителем ОУН в Галиции; Иваном Габрусевичем по кличке «Джон», филологом по образованию, бывшим руководителем ОУН в Галиции, подражавшим главному нацистскому идеологу Розенбергу и носившимся с идеей написать аналогичную его расистской книге «Миф XX века» собственную книгу «Украинский миф». Поскольку Габрусевич намеревался отразить в ней исключительность украинской нации, то уже одними разговорами на эту тему он нажил себе врагов в лице национал-социалистов, подвергших его замыслы резкой критике, и эсэсовцев, угрожавших ему расправой.
Все четверо оуновцев были студентами Высшей партийной школы Национал-социалистской немецкой рабочей партии (НСДАП) и членами клуба иностранных студентов, обучавшихся в Берлине. В клубе украинские студенты-эмигранты вели целенаправленную пропагандистскую работу, полностью подчинённую интересам Германии, нацизма и Гитлера.
Руководил группой бывший сотник петлюровской армии Рыко-Ярый – галицийский немец, представитель ОУН в Германии, поддерживавший тесные связи с абвером. Нацисты настолько ценили Рыко-Ярого, что терпели его жену-еврейку – проницательную, умную и очень активную женщину. Её отношение к деятельности супруга было более чем лояльным. Во всяком случае, внешне она даже превосходила его в преданности нацизму.
Рыко-Ярый гордился женой – дочерью одного из министров-евреев в правительстве Симона Петлюры на Украине в годы Гражданской войны. Он утверждал, что она предана националистической идее и готова жертвовать собой во имя «вильной та ненькой Украины без москалей».
Поскольку это было только началом «нового порядка», который нацисты устанавливали у себя в Германии и за её пределами, они ещё делали исключения из правил. Но уже тогда многие понимали, что эти исключения временны. Наиболее же отъявленные нацисты при случае повторяли слова шефа абвера адмирала Вильгельма Канариса: «Компаньон пригоден до определённого времени. Но не более!»
Рыко-Ярый всячески старался поддерживать добрые отношения с Андрейченко как с посланцем «угнетённых украинских братьев», оказывал ему знаки внимания, приглашал на прогулки. Однажды, как бы ненароком, предложил встретиться с двумя немцами, «очень добрыми и влиятельными хлопцами». «Хлопцы» были из абвера, но об этом он, естественно, не упомянул.
Андрейченко уклонился от встречи, сославшись на то, что не имеет права на такой шаг. Дескать, как лицо неофициальное, не может пойти на подобную встречу без специального разрешения своего «Вуйки» (таким было условное имя непосредственного руководителя националистического подполья на Украине).
Рыко-Ярый не стал настаивать. Поверил доводу или нет, но выразил понимание положением Андрейченко. Попутно заметил, что дисциплина и субординация при всех обстоятельствах должны соблюдаться строжайшим образом. Однако во время совместной прогулки вблизи им как будто случайно повстречался немец – знакомый Рыко-Ярого.
Нескольких минут хватило Андрейченко, чтобы понять, что немец из абвера. Незнакомец попытался завести разговор об обстановке на Украине, состоянии дел в подполье, чтобы, оценив степень достоверности информации, проверить Андрейченко. Было очевидно: встреча подстроена Рыко-Ярым.
Андрейченко отвечал сдержанно, в общих чертах, не вдаваясь в подробности. Каких-либо полезных для себя выводов из разговора абверовец не вынес. И несолоно хлебавши вскоре ретировался.
Случай, однако, оставил у Андрейченко малоприятное ощущение. Заставил задуматься о степени доверия к нему руководства Центрального провода, а это имело непосредственное отношение к его заданию – сблизиться с зарубежным руководством ОУН.
Связь с ним по-прежнему осуществлялась через Ярослава Барановского – доверенное лицо главы Центрального провода, одновременно исполнявшего в ОУН обязанности руководителя «безпеки» – безопасности.
Как выяснилось, позиция, занятая Андрейченко при встрече с абверовцем, подстроенной Рыко-Ярым, была, тем не менее, воспринята немцами и руководством Центрального провода как положительный факт. По тому, как связной украинского подполья деликатно отверг навязанные ему вопросы, его сочли человеком стойким и преданным движению.
Между тем за время пребывания в штаб-квартире ОУН Андрейченко сумел накопить много важной и ценной информации. Прояснилось многое из того, что ранее оставалось за семью печатями: взаимоотношения Центрального провода с немецким Генеральным штабом. Наметились реальные возможности взять под пристальное наблюдение националистическое подполье на Украине, чтобы установить жёсткий контроль за его деятельностью и в последствии ликвидировать.
Срок пребывания Андрейченко за кордоном подошёл к концу. Он переехал в Финляндию. Оттуда с оуновским проводником, в сопровождении члена Центрального провода ОУН Романа Сушко, ночью перешёл пешком границу с Советским Союзом, побывал на Украине и рассказал массу новостей руководителю местных подпольных националистов.
Глава 3
В Москве Судоплатов (Андрейченко) узнал, что арестован его непосредственный начальник, старший майор госбезопасности Сергей Дмитриевич Шпигельглас. В наркомате даже не упоминалось его имя. Словно человека, деятельность которого ещё совсем недавно вызывала искреннее восхищение руководства, и в природе не существовало.
Это удручающе подействовало на Судоплатова и в конечном итоге сказался на его судьбе, невзирая на то, что по возвращении в Москву его за выполненное задание наградили, повысили в звании и должности.
В том приснопамятном З7-м осень в Москве выдалась на редкость пасмурная, слякотная, сиротская. С наступлением темноты пронизывающий ветер безжалостно срывал с деревьев последнюю, отжившую листву. Подмораживало.
По ночам квартиры и комнаты в коммуналках замирали, страх поселился в домах. Исполнявшие роль понятых дворники в белых фартуках, окончательно сбитые с толку происходящим, лишь в сумраке зачинавшегося рассвета расходились по своим крохотным, битком набитым детворой и стариками комнатушкам, как правило, расположенным в чердачных надстройках и сырых подвалах.
В заполненные до отказа тюремные камеры втискивали новых арестантов. В их испуганных душах надежда боролась с отчаянием. Тем временем в кабинетах следователей создавались новые «дела», раскрывались очередные «заговоры», стонали, теряли сознание, кричали от побоев и душевных мук подследственные. У «камерников», пока ещё не допрошенных, но уже знакомых с методами следствия, стыла в жилах кровь. Немногим лучше чувствовали себя «на воле» миллионы людей, с ужасом ожидавшие своей участи.
Точно от огненного смерча падали замертво и молодые и старики, рассеивались по спецприёмникам их дети, мучились и гибли родные и близкие.
Тридцать седьмой клонился к исходу. Было холодно и жутко. Судоплатов чувствовал себя так, словно попал с туго завязанными глазами на заминированное поле…
После того как он вернулся из-за кордона, Наркомат внутренних дел казался ему не похожим на тот, который он оставил неполных два года назад. Большая часть сотрудников исчезла. Оставшихся словно подменили. Хотя внешне они вели себя как будто по-прежнему, не высказывали ни недовольства, ни опасений, однако в их поведении ощущалась настороженность. Любое, самое безобидное слово, прежде чем оно произносилось, мысленно тщательно взвешивалось, оценивалось с точки зрения возможных последствий.
Страх заразителен, как проказа. Он вселялся в души сотрудников, ранее никогда не испытывавших его, более того, презиравших тех, в ком он обнаруживался. Теперь же такое состояние для многих стало обычным; они могли лишь сознавать свое бессилие, осуждать себя за покладистость, проклинать за нерешительность. А мясорубка продолжала работать на полную мощность…
Среди работников наркомата ходил анекдот, красноречиво отражавший ситуацию в ведомстве. Некая организация взяла подряд на строительство какого-то крупного объекта.
Вскоре руководители стройки начали снижать заработную плату рабочим и служащим. А они, как ни в чём не бывало, продолжали трудиться. Через несколько дней рабочим заявили, что вообще прекращают им платить. Но те по-прежнему выходили на работу и вкалывали в поте лица своего. Когда же им объявили, что всех их будут вешать, кто-то спросил: «Верёвки свои приносить?»
Страх разлагал умы, опустошал души, ломал жизненные принципы. Страх порождал терпимость, покорность, недоверие, подозрительность. Люди, надломленные психологически, становились способными на низость, доносы, клевету.
Всё резко переменилось и для Судоплатова. На него, работника, находившегося в подчинении Шпигельгласа, завели «дело». И дали ему ход по стереотипному драматическому сценарию.
Судоплатов всё чаще задавал себе вопросы, на которые всё реже находил ответы. Виновником этого была мрачная, нервная обстановка страха и подозрительности, выводившая людей из равновесия, вселявшая в них тревогу, постоянно угнетавшая всех.
Чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей, Судоплатов целиком отдавался работе. Обрабатывал материалы, отправленные им из-за кордона а также поступавшие в Москву уже после его возвращения. Под глазами легли тёмные круги, нижнее веко левого глаза подергивалось в нервном тике. Но он старался держаться: регулярно посещал парикмахера, часто менял тщательно выглаженные гимнастерки, а то и переодевался в штатское. И военная форма, и гражданская одежда сидели на нём безукоризненно, были к лицу. Справедливо считается, что такому безупречному умению носить одежду нельзя научиться, оно от рождения. Как музыкальный слух. Как дар разведчика.
Праздные разговоры он и раньше не любил. Не в его это характере. Теперь же вообще избегал их. Как и случайных знакомств, особенно вне ведомства. Остерегался провокаций, кривотолков, инсинуаций. Сторонился демагогов, склонных что-то доказывать, опровергать, развенчивать либо возвышать. Называл их «бациллоносителями». Но не самоизолировался. При случае перебрасывался с коллегами добрым словом, невинной шуткой. Случалось, выражал недовольство… погодой. И то лишь близким людям, которым доверял. Мог посетовать на проигрыш футболистов «Динамо», порадоваться очередному выступлению товарища Сталина.
Сдержанно, без лишних слов и эмоций. Чтобы не дать повода для превратных суждений.
Павел Судоплатов оставался разведчиком и дома, в своей стране. Как за кордоном. Очевидно потому, что обстановка принуждала его к постоянной настороженности, необходимости анализировать каждый нюанс, бесстрастно и глубоко вникать в обстоятельства, задумываться над внезапно появившимися в поле зрения деталями… Всё это вошло в плоть и кровь. Чтобы выжить… если удастся.
В таких условиях большинство наркоматовских работников становились не только внешне, но и внутренне людьми чёрствыми, равнодушными к страданиям не только посторонних, чужих, далёких, но и самых близких, родных.
И Судоплатов, по натуре человек жизнерадостный, общительный, стал походить на сослуживцев, неузнаваемо изменившихся за время его работы за кордоном. Ведь он, как и они, не знал утром, чем завершится день, а ночью, ложась спать, не был уверен, доспит ли в своей постели до зари.
Сама система работы, распорядок дня также накладывали негативный отпечаток на характер сотрудников, отрицательно сказывались на состоянии психики, делали нервозными, отупляли. Ненормированный рабочий день, если не сказать почти круглосуточный, начинавшийся с одиннадцати – двенадцати утра, длился порой до рассвета, а то и позже, когда обычные учреждения только начинали новый трудовой день.
Из-за такой системы сотрудники лишались возможности находиться в семье, общаться с родными, друзьями, посещать театр, смотреть новые кинокартины, выставки или просто гулять, дышать свежим воздухом. Всё это отражалось на их интеллектуальном развитии, превращало в ограниченных, нелюдимых, странных существ – чёрствых, озлобленных, завистливых.
На этом фоне выделялись сотрудники ИНО, поскольку подавляющее большинство из них были с высшим образованием, высокоразвитым интеллектом и культурой. Некоторые обладали научными знаниями, нередко и прирождённым обаянием, остроумием. Отличались они и внешне.
Однако всё это не только не мешало, но и во многом помогало контрразведывательному составу наркомата раскручивать маховик репрессий в отношении работников внешней разведки. Участились случаи, когда сотрудники ИНО не возвращались с работы домой, где уже полным ходом шли обыски, вспарывались перины и подушки, поднимались паркетные доски, срывались обои и плинтусы – всё переворачивалось вверх дном.
Подобные ситуации и за рубежом не редкость. Контрразведка нигде не дремлет. Но это происходило «там». А здесь?! У себя дома? Против своих!? Как понять? Что это – преднамеренный произвол, преследующий цель уничтожить несуществующую оппозицию режиму единоличной власти и тем самым отвлечь народ от мыслей о низком уровне жизни и направить его протест против очередных «врагов народа»? Или стремление уничтожить всё смелое, талантливое, высокопрофессиональное, интеллектуальное, творческое, видя в этих качествах опасный потенциал критического отношения к примитивизму лозунгов, теорий, догм и стереотипов современного строя?
Загадки, загадки… И среди них трагическая история уничтожения почти всего высшего командования Красной Армии в предвоенные годы, когда для СССР угроза оказаться втянутым в военный конфликт с нацистской Германией становилась всё более реальной. Зачем, кому понадобилось истребить всю интеллектуальную и профессиональную военную мощь страны? Зачем понадобилось истребить лучшие кадры разведки и контрразведки НКВД руками своих же энкавэдистов? Кто от этого выиграл? Почему понадобилось загнать за колючую проволоку миллионы простых советских людей, не представлявших никакой угрозы режиму? Абсолютнейшее большинство из них были активными патриотами своего Отечества, поддерживали политику его руководства. Чтобы получить дешёвую рабочую силу? Она и на свободе была такой же, почти дармовой, но намного более эффективной.
Когда безудержный террор первой, да и второй половины тридцатых годов стал вызывать ужас в стране и за рубежом, начали искать очередного козла отпущения. И обнаружили его в лице наркома внутренних дел Ягоды. Оказавшись между молотом и наковальней, он, чтобы избежать наказания, перехватывал молот и колотил, колотил… Казнили же его за то, что он недоколотил.
Пришёл черёд и самого Ежова, старавшегося изо всех сил не только выполнять волю Сталина, но и, забегая вперёд, перехлёстывать, опережать планы повелителя. И перестарался. Он так и сказал: «С ним ни встань, ни ляг. А попробуй не угоди? И крышка».
Наивно, конечно, было надеяться, что подобное иезуитство никогда не раскроется. Но в тот момент уже было поздно…
В наркомате, естественно, понимали, что Ягода, а потом Ежов, поставленные во главе ведомства, являются лишь исполнителями чьей-то более высокой воли. Учитывая их ранг и полномочия, могло казаться, что от них зависит если не всё, то очень многое. Казнив Ягоду, генсек ВКП(б) стремился создать у народа именно такое впечатление. И это ему удалось. Ягода и Ежов были нелюдями, выродками. Свои палаческие обязанности они исполняли почти вдохновенно. Проделанное Ежовым Ягоде и не снилось. Подлинный архитектор произвола находился на самой вершине – Иосиф Сталин.
Чекисты это знали. Кардинально изменить порочный порядок они не могли, но по возможности оставались честными людьми. Потому-то и пострадали, а многие поплатились жизнью.
Сотрудники наркомата были осведомлены о ситуации намного лучше других. Но они и не помышляли о каком-либо подобии протеста, зная, к чему может привести малейшее неодобрение власти. За каждым следили десятки глаз и ушей. Как в такой ситуации обвинять в пассивности человека, стремившегося выжить и тем самым уберечь от расправы и гибели своих детей и близких?