Помоги проекту - поделись книгой:
В уставе сказано, что самих зомби может быть много разновидностей. А именно: 1) патогенные зомби, представляющие собой формы жизни после того, как организм был инфицирован вирусом или бактерией; 2) облученные зомби, ставшие такими вследствие получения предельной дозы электромагнитного и/или корпускулярного облучения; 3) колдовские зомби, созданные с помощью различных форм оккультных экспериментов, часто известных под названием «черной магии». Это наиболее опасный вид зомби, так как, по мнению специалистов армии США, для их уничтожения нужно не только отрубить голову или прострелить мозги, но еще и необходимо полностью сжечь труп; 4) космические зомби – формы жизни, происходящие из космоса или созданные посредством токсического заражения окружающей среды формами токсинов или радиации неземного происхождения; 5) вооруженные зомби – созданные с помощью биомеханического инжиниринга с целью использования в качестве оружия; 6) симбиозные зомби – по своим симптомам они похожи на патогенных зомби, но в данном случае организм хозяина не погибает полностью или быстро; 7) вегетарианские зомби – появившиеся по любой из причин, но не представляющие угрозу для людей, так как они едят только траву. Хотя они не нападают даже на животных, все же они несут риск, поскольку могут съесть всю растительность на Земле; 8) зомби-куры. Хотя это звучит смешно, по утверждению американских военных, это единственный вид зомби, которые реально существуют. Случай имел место в Калифорнии в 2006 году, когда местные фермеры решили усыпить старых куриц, которые больше не могли нести яйца, с помощью угарного газа. Их тела были сложены в кучи и оставлены разлагаться. Через некоторое время несколько куриц выбрались из груд дохлых и какое-то время еще ходили вокруг, пошатываясь, пока не умерли от отказа работы внутренних органов.
После обнародования этого документа, помимо критики военной машины США, началось широкое обсуждение и даже послышались восторженные голоса. В частности, этот сценарий оценили как реалистичный, а наиболее вероятной причиной появления зомби был назван патогенный вирус. Сторонники устава отметили его в качестве инструкции для действий в городских условиях, особо сделав упор на знания, которые позволят создать «множитель силы».
Сражение «воздух-море»
Еще одной специфической концепцией является модель, названная «Сражение «воздух-море»» (Air-Sea Battle). Она возникла как программа возможных военных действий США против Китая и постоянно модернизируется, что вызывает критику Пекина.
По мнению американцев, есть несколько причин для трений, которые могут привести к конфликту: 1) китайские преследования японских судов в спорных водах Восточно-Китайского моря могут диктовать США необходимость демонстрации силы в поддержку своего союзника; 2) американские военно-морские силы могут быть направлены на сдерживание попыток Китая ограничить свободу в Южно-Китайском море; 3) нестабильность в Северной Корее может заставить как Китай, так и Соединенные Штаты рассмотреть вопрос интервенции; 4) Китай может оспаривать присутствие американских кораблей или самолетов, подозреваемых в слежке у своего побережья; 5) Тайвань может объявить о своей независимости.
Дэвид Гомперт, который был исполнительным директором по национальной разведке в администрации Обамы, и Терренс Келли из корпорации
Авторы говорят, что китайские военные развернули огромное количество ракет (в том числе «убийц» авианосцев), подводные лодки, которые трудно обнаружить, сенсоры дальнего действия для отслеживания и наведения на вооруженные силы США, противоспутниковое оружие, цифровые сети для координации атак и оружие кибервойны для подавления сетей США. Вместе с тем авторы признают: когда Министерство обороны США объявило в 2012 году о своей «Тихоокеанской оси», оно дало понять, что победа над такими возможностями в настоящее время является одним из основных направлений для американских военных.
Следовательно, настоящая цель усиления американского присутствия – не пресловутые заявления Барака Обамы о важности этого региона с экономической точки зрения, но потенциальный противник в лице Пекина. А поскольку защита американских вооруженных сил против возможностей китайских военных является чрезвычайно сложной и дорогостоящей, то, как отмечают Гомперт и Келли, стратеги Пентагона придумали концепцию выведения из строя, известную как «Сражение «воздух-море». Она направлена на уничтожение или блокировку ракетных пусковых установок, баз ВВС, подводных лодок и центров командования, прежде чем они смогут что-либо предпринять. Большинство из этих целей находятся в Китае. Как в случае с китайским планом ведения боевых действий, в чем уверены в США, идея состоит в том, чтобы ударить очень быстро, агрессивно и практически без предупреждения.
Авторы, правда, осознают, что данное мышление является немного ущербным, и пишут: «…такое китайско-американское взаимное планирование подразумевает хрестоматийный пример "кризиса нестабильности" смысл которого в том, чтобы атаковать прежде, чем противник сможет нанести поражение. Каждая сторона знает, что другая думает так же, и поэтому имеет все больше стимулов действовать превентивно, если война кажется неизбежной. Или вероятной. А может, просто возможной. Так что хватит лишь искры, чтобы зажечь конфликт. Кроме того, генералы и адмиралы не принимают решение начинать войну – это делают президенты. Хотя есть некоторое утешение в мысли, что политические лидеры с обеих сторон будут уменьшать противоречия и не прикажут нанести упреждающий удар».[107]
Китай неоднократно высказывал протесты против таких планов США, особенно в отношении концепции «Сражение «воздух-море»», однако, судя по всему, это только придавало уверенности американским военным и политикам в своей правоте.
В конце 2011 года министр обороны США утвердил концепцию «Сражение «воздух-море»» как необходимый шаг в реформе вооруженных сил США, для чего был учрежден специальный отдел.[108] Внедрение этой концепции как официальной доктрины позволило приступить к критике некоторых положений для того, чтобы довести ее до совершенства. Ряд авторов, в частности, предложили проводить военное планирование против Китая в расчете на современное китайское общество, где существуют различные внутренние проблемы: этническое разнообразие (более 50 меньшинств, среди которых уйгуры, тибетцы и монголы, в последнее время проявляли себя не очень дружелюбно по отношению к политическому центру), тенденции регионального сепаратизма, диспропорция экономического развития, особенно между прибрежными и внутренними регионами.[109] Потенциальное использование сухопутных сил США против будущей войны с Китаем также свидетельствует о важности данной модели. Более того, множество военных экспертов США в один голос заявляют о необходимости перевода данной доктрины из операционного уровня на стратегический, что автоматически будет означать аналог холодной войны между США и СССР, но только против Китая.
Между тем создание новых военных баз США вблизи Китая недвусмысленно показывает намерения Вашингтона окружить Поднебесную плотным кольцом. Помимо дислокации ВМС США планируется постоянное размещение ударных групп истребителей и дежурные рейсы самолетов разведчиков с авиабаз в Австралии, Сингапуре, Таиланде, Филиппинах, Индонезии и Малайзии до побережья Индии, о чем в июле 2013 года заявил командующий ВВС США в Тихоокеанском регионе генерал Герберт Карлисл по прозвищу «ястреб».[110] На некоторых базах стран-партнеров США уже увеличено военное присутствие Пентагона. А неоконсерваторы в США тем временем рассуждают, что будет, если нанести удар непосредственно по небольшому ядерному арсеналу Китая.[111]
Следует заметить, что концепция «Сражение «воздух-суша»» и ее дополнительный вариант под названием «контроль за шельфом» (Offshore Control), подразумевающий военное сдерживание со стороны моря, предназначены не только для Китая. Иран рассматривается американскими военными как еще одна потенциальная цель для применения данной комплексной стратегии.
Глава 3. Инструментальный терроризм, наемничество и неоклассическое оружие массового поражения
Террор как инструмент государственной политики начал широко применяться на практике в период Просвещения. Будучи институциализирован во Франции в конце XVIII века, он двинулся дальше по Европе и явился надежным подспорьем для властных структур. Хотя впоследствии террористами стали называть такие лица и организации, которые добиваются политических целей с применением насилия, в том числе против невинных граждан, этот метод остается действенным инструментом для международных и внутригосударственных манипуляций. И вполне логично, что наследники западноевропейских просвещенцев и рабовладельцев в лице либеральной демократии США до сих пор используют этот метод в качестве долгосрочной политики.
Например, известный геополитик Колин Грей в ряде публикаций, последовавших после событий 11 сентября 2001 года, указал, что, во-первых, США нужно было четко обозначить, что их целью является «Аль-Каида» (это сделала только администрация Обамы в новой стратегии национальной безопасности), так как понятие «мировой терроризм» слишком расплывчато и дает повод для самых различных спекуляций. Во-вторых, при проведении спецопераций подразделения США сами могут действовать в качестве террористов, на что указала общественность многих стран, выступив с критикой вторжения США в Афганистан и Ирак.
Анализируя последствия вторжения, многие эксперты и дипломаты все же признались, что внешняя политика неоконсерваторов в администрации Буша была явно слишком агрессивной и неадекватной.
По мнению Мелвина Леффлера, профессора истории Университета Вирджинии, до 9/11 терроризм не входил в основные приоритеты администрации Буша. Ими являлись Россия и Китай, мирное урегулирование на Ближнем Востоке, создание системы ПРО и озабоченность государствами-«изгоями», такими как Иран, Ирак, Ливия и Северная Корея.[112] После терактов все внимание переключилось на Ближний Восток и Среднюю Азию, что, однако, не снимало вопроса о сдерживании (более опосредованной стратегией) России и Китая. И, как мы видим, остальные темы за это время тоже не исчезли с повестки дня.
Тем не менее, несмотря на критику своих коллег, ряд американских экспертов продолжает высказываться за право применения силы и особую исключительность США, продолжая линию гегемонистов. Джон Беллинджер III, занимающийся международным и национальным законодательством в области безопасности, отметил, что нынешнее законодательство устарело и необходимо наделить США особым статусом в рамках международного права на применение силы.[113]
Хотя различные точки зрения создают видимость демократической дискуссии в США, для адекватного понимания лучше обратить внимание на ключевые результаты изменения политики США после 9/11.
Наиболее емко и кратко данные последствия охарактеризовал один из основателей школы критической геополитики Симон Далби, сказав, что «это изменило геополитическую картину региона и мира в целом».[114]
Расширение полномочий спецслужб, внедрение новых методов слежения, новый виток производства оружия и боеприпасов – все эти тенденции продолжаются и дальше, в том числе и по отношении к военной тактике и стратегии, в частности посредством так называемого «targeted killing», впервые примененного в 2000 году Израилем против палестинцев. Также США расширили рынок сбыта своего оружия, официально передающегося для укрепления безопасности в регионе государствам-партнерам типа Саудовской Аравии. Частные военные компании получили заказы от Пентагона и начали входить в Ирак и Афганистан, при этом их действия были связаны со скандалами, например убийствами сотрудниками фирмы Blackwater иракских граждан. Более того, прецедент работы частных военных компаний, то есть структур, которые занимаются наемниками, распространился и на другие страны, в частности, в соседнюю Африку.
Если до теракта 9/11 США финансировали в Африке программы гуманитарного и экономического характера, то после начала военной кампании их бюджет был сокращен как минимум вдвое. Вместе с этим началась милитаризация Африки. Помимо помощи техникой и специалистами для определенных стран черного континента, США установили там сеть своих военных баз и постепенно ввели в Пентагоне новую структуру – Африканское военное командование (AFRICOM), в задачи которого входит не только борьба с угрозами терроризма, но и обеспечение интересов США в сфере природных ресурсов. А это привело к новому витку активности терроризма, так как вполне обоснованно в этом американском проекте многие, в том числе радикально настроенные группы, увидели не что иное, как новый неоколониализм под соусом демократической риторики.
Обвинения Госдепартамента в адрес других стран по поддержке терроризма, как следует из многолетней истории мирового терроризма, – это всего лишь инструмент политического давления. Сейчас в этом списке находятся Судан (который, между тем, уже разделен на два государства), Куба, Иран и Сирия,[115] а еще не так давно там была Северная Корея, которую исключили из списка после того как Пхеньян пошел на определенные уступки (хотя сейчас КНДР вновь может оказаться в этом списке за свое упрямство). Обвинения в адрес Кубы вообще не выдерживают никакой критики, скорее США со своим аппаратом спецслужб и акциями (от агрессии на Плая Хирон до поддержки террористов Луиса Посады Кариллеса и Орландо Боша) имеют полное право быть названными государством-террористом.
Между тем Вашингтон использует 9/11 и в качестве информационно-идеологической войны, не гнушаясь манипулировать историей. На фоне постоянной политической истерики Белого дома о терактах 9/11 постепенно стали сглаживаться другие трагические даты – 6 и 9 сентября, когда США без особой военной необходимости, исключительно ради демонстрации силы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, что привело к гораздо большим жертвам, чем в Нью-Йорке.
«Уровень спонсируемых государством (США) убийств в других странах тщательно скрывается от общественного мнения. Репортеры, которые путешествуют с военными подразделениями, представляют собой психологическую команду, описывающую мифические подвиги и героизм солдат для поднятия их боевого духа и укрепления патриотических чувств на родине, в США».[116]
Если мы внимательно присмотримся к этому государству, то обнаружим, что сама гражданская культура, точнее ее прототип, основанный на химерической структуре американского общества, и легитимизирует насилие – в первую очередь, внутри самих Соединенных Штатов.
Например, юридические интерпретации разных «жестокостей» появились в США еще в конце XVIII – начале XIX века, что оправдывало и обосновывало применение пыток, которые были санкционированы государством.
В Массачусетском своде свобод от 1641 года указано, что осужденный преступник «может быть подвергнут пыткам», если он признан виновным, однако при этом «пытка не может быть варварской и бесчеловечной».
Есть и другая сторона медали – это участие самих граждан США в актах и поддержке терроризма. Несмотря на то, что Вашингтон пропагандирует США как страну, где живут люди с высокой гражданской культурой, чувством морального долга и милосердия, реальное положение далеко от действительности. И это может сдетонировать не только во внутренней политике, но и отразиться на взаимоотношениях с другими странами.
В докладе ЦРУ,[117] который был рассекречен в конце 2011 года, отмечается, что ситуация с доморощенными экстремистами в США и теми американскими гражданами, которые оказывают поддержку террористическим организациям, может серьезно повлиять на международные отношения, в том числе в вопросах задержания, передачи и преследования подозреваемых в третьих странах.
В документе написано, что социальные англоязычные сети используются экстремистами для вербовки и распространения своих посланий. Проблемы могут носить и нормативный характер, так как США не поставили своей подписи под документами Международного Уголовного Суда. Приводятся в пример исторические прецеденты, связанные с экстремистами – выходцами из США. Указано, что «некоторые историки подозревают, что британская разведка убивала нацистов на территории США. А американцы ирландского происхождения длительное время финансировали Ирландскую Республиканскую Армию. Члены «Clan na Gael» устраивали подрывы станций метро в Лондоне, Скотленд-ярда, британского парламента и башни Тауэр. Комитет помощи Северной Ирландии, созданный в США в конце 1960-х, оказывал материальную поддержку ирландским боевикам, которая шла в основном для покупки оружия. В 1994 году врач Барух Гольдштейн из Нью-Йорка, эмигрировав в Израиль, вступил в экстремистскую группу «Ках» (Kach) и убил 29 палестинцев во время молитвы в мечети у пещеры праотца Авраама. Этот акт привел к ответной реакции ХАМАС в начале 1995 года… В ноябре 2008-го американец пакистанского происхождения Дэвид Хэдли обвинялся в связях с организацией терактов в Мумбаи, где погибло более 160 человек… Неоднократно задерживались американцы-мусульмане, которые хотели присоединиться к джихаду в рядах «Талибана» или «Аль-Каиды».[118]
В резюме документа говорится, что вопреки распространенному мнению американский экспорт терроризма или террористов не является каким-то новым феноменом, и он связан не только с исламскими радикалами и гражданами, которые имеют ближневосточное, африканское или юго-азиатское происхождение.
К этому можно добавить, что в США действует довольно много экстремистских организаций расистского характера. Тот же Ку-Клукс-Клан и его различные модификации продолжают активно действовать в разных штатах. Одна из его разновидностей, известная как Клан со штаб-квартирой в Теннесси, насчитывает более десяти тысяч членов, которые совершают преступления на почве расовой, идеологической и религиозной ненависти. Доктор Исмаил Салями называет такой тип экстремистов «ненавистами»
Стратегический терроризм
Терроризм является и особой формой психологической борьбы, битвой за умы с помощью воли.[120] С другой стороны, восприятие наличия постоянных угроз от террористических организаций вынудили ряд правительств сформировать стратегию[121] по борьбе с терроризмом, которая затрагивала страны, регионы, правительства, организации, религии, этносы и бизнес-компании. И если раньше терроризм считался определенной девиацией, отклонением от стандартных форм насилия, которое регламентировано нормами международного права и всяческими конвенциями, то теперь существует мнение, что это новая норма, которую нужно понимать и иметь с ней дело.
П. Нойман и М. Л. Р. Смит утверждают (кафедра военных исследований Королевского колледжа Лондона), что терроризм – даже тот, который попадает под разновидность «нигилистического», – не обязательно относится в сфере ненормальности. Терроризм должен более адекватно рассматриваться как военная стратегия.[122]
Авторы считают, что только путем изучения динамики стратегического терроризма можно создать необходимую концептуальную основу, с помощью которой прийти к полному пониманию роли террористического насилия в походах некоторых групп, которые вышли за пределы использования стратегического терроризма в продвижении своих целей.
Если терроризм понимать как военную стратегию, то он автоматически становится инструментом для достижения политических целей не только со стороны радикальных группировок, но и для государственных акторов.
Терроризм как таковой можно описать и как преднамеренное создание чувства страха, как правило, с использованием или угрозой применения символических актов физического насилия, с целью влияния на политическое поведение выбранной целевой группы. Это определение опирается на работу Т. П. Торнтона,[123] чьи исследования представляют собой один из наиболее информативных и проницательных анализов терроризма.
В ней подчеркиваются три аспекта этого явления.
1. Насильственное качество большинства террористических актов, что отличает программу террора от других форм ненасильственной пропаганды, например массовых демонстраций, листовок и т. д. Действительно, хотя люди иногда испытывают страх и беспокойство без угрозы физической расправы, по-видимому, наиболее распространенным средством для побуждения террора являются формы физического насилия.
2. Природа самого насилия. Торнтон называет ее «экстранормальной», и это означает, что для определенного уровня организованного политического насилия, чтобы его назвать терроризмом, он должен выходить за рамки норм насильственной политической агитации, принятой в данном обществе.
3. Символический характер акта насилия. Теракт будет означать более широкое значение, чем непосредственные последствия самого акта; то есть ущерб, смертельные случаи и травмы, вызванные актом, имеют ограниченное отношение к политическому посланию, с помощью которого террористы надеются установить коммуникацию. По этой причине террористический акт может быть понятен только при оценке его символического содержания или «послания».
Кроме того, у спланированной террористической кампании существуют определенные этапы реализации.
Дезориентация является важной задачей и соответствует первому этапу террористической кампании. Террористы полагают, что их действия произведут отчуждение власти, выставив их недееспособными в деле защиты своих граждан. Чтобы достичь этого уровня, нужно нарушить нормальный режим социального взаимодействие, доведя эскалацию насилия до уровня, когда станет ясно, что власти не в состоянии предотвратить распространение хаоса.[124]
Нужно отметить, что здесь обнаруживается определенный парадокс. В то время как террористы заинтересованы заручиться поддержкой масс, им необходимо продолжать насилие. Для этого они проводят так называемые недискредитирующие атаки и разграничивают свои цели на легитимные и нелегитимные. Легитимными целями, как правило, становятся представители государства – политики, чиновники, военные, судьи, полиция и т. п., которые предстают как агенты репрессионного режима.
На втором этапе возникает ответная реакция. Н. Берри выдвинул гипотезу: террористы пытаются манипулировать возможными ответными действиями своего врага, причем здесь может быть несколько вариантов.[125]
К одному из них относится концепция чрезмерной цели, которая составляет существенную часть процесса дезориентации (смотри выше). Террористы хотят спровоцировать правительство работать вне рамок закона и использовать экстраправовые меры. В результате террористические акты часто будут совершаться с явной целью – вызвать начало жестких репрессий, возможно нелегального характера.[126]
Дефляция власти представляет собой противоположность концепции чрезмерной цели. Это сценарий, при котором целевая группа (правительство) теряет поддержку общества, потому что не в состоянии адекватно справиться с террористической угрозой. Правительство полагает, что ему не хватает общественного консенсуса для проведения определенной политики по отношению к террористам, поскольку переговоры рассматриваются как хитрость, угроза и даже передача определенной доли легитимности. Как видно на историческом опыте, такой сценарий стал классической проблемой для многих режимов, особенно работающих в рамках либеральных демократических убеждений.
Еще один тип ответа представляет собой ошибочные репрессии умеренных, так как правительство может начать подавлять умеренную оппозицию, которая не применяет насилие. Запрет политических партий, закрытие газет, аресты и похищения людей относятся к этому варианту действий власти. Рациональное объяснение таких действий состоит в том, что между террористами и умеренной оппозицией может быть связь и они могут действовать сообща. Например, Ирландская Республиканская Армия имеет легальную структуру – «Sinn Fein», которая действует в правовом поле, а у баскских сепаратистов из ЭТА есть политическое крыло – «HeriBatasuna». Пример Исламской Революции в Иране также показывает, что ошибочные репрессии могут только ускорить процесс падения власти. Кроме того, в таких целях террористы могут действовать от лица власти (используя поддельные документы, униформу или своих агентов внутри правительственных структур), чтобы дискредитировать ее в глазах общественности.
Третий этап представляет собой получение легитимности. Это достигается либо с помощью умелой манипуляции через массмедиа либо через политическую агитацию на местах, благодаря чему создается интерактивная связь с массами. Сейчас Интернет является инструментом для установления такой коммуникации, и, как показывает опыт исламистов-джихадистов, он может быть очень эффективным.
Получение легитимности во многом зависит от культуры общества, в котором действуют террористы, и этики, связанной с насилием и смертью.
В одной из работ,[127] посвященных терроризму, приводится интересная статистика, позволяющая сравнить количество смертей. Указывается, что всего в 2011 году в мире в ДТП погибло 1 млн 400 тыс. человек, умерло от СПИДа 1 млн 700 тыс. человек; в США за это же время на дорогах погибло 29 757, было убито 14 612, а в авиакатастрофах разбилось 494 человека. Для сравнения: жертвами террористической атаки 11 сентября 2001 года стали 2996 человек, от ядерной бомбардировки Хиросимы погибло 90 тыс., а цунами в Индийском океане в 2004 году унесло жизни 230 тыс. человек. Автор задается вопросом: насколько с моральной позиции отдельные теракты ужаснее, чем рукотворные или природные инциденты, особенно если учитывать, что ядерная бомбардировка японских городов не была необходимостью, а являлась актом устрашения со стороны США (в том числе своих же союзников)?
Старший научный сотрудник Совета по международным отношениям Уолтер Рассел Мид, ссылаясь на статистические исследования профессора Огайского университета Джона Мюллера, который подсчитал, что удары молний, олени и земляные орехи опаснее террористов, вообще категорично заявил, что «олененок Бэмби хуже Бен Ладена».[128]
Джон Мюллер, известный изучением общественного мнения США, в связи с войной недавно также подверг критике тех политиков, которые паникерски заявляли и заявляют, что исламские террористы близки к созданию оружия массового поражения. Мюллер, основываясь на многочисленных исследованиях, отчетах и разведданных, указал, что «Аль-Каида» была далека от создания или получения ядерного оружия. Кроме того, он добавил, что «вне зон военных действий количество убийств, осуществленных «Аль-Каидой» и структурами, связанными с ними, после 9/11 во всем мире составляло около нескольких сотен в год. Это, конечно, много, но это вряд ли представляет экзистенциальную или серьезную угрозу. А вероятность того, что от рук каких-либо террористов будет убит американец, вообще составляет один шанс из 3,5 миллионов в год, даже включая событие 9/11».[129]
Критики внешней политики США также приводят факт гибели огромного количества мирных жителей Ирака во время американского вторжения (по данным организаций
Хотя на данный момент на Западе существует некий мем о том, что самый опасный терроризм по своей природе является исламским. При этом отмечается, что текущая ситуация международного джихадистского терроризма характеризуется тремя взаимосвязанными тенденциями: децентрализацией, локализацией и индивидуализацией. Эти тенденции отчасти являются ответом на успех борьбы с терроризмом с 2001 года, но они также отражают смену паттернов в географической и этнической диверсификации и продолжающийся идеологический спор внутри широкого джихадистского движения между теми, кто выступает за организованный джихад (jihad tanzim), и теми, кто предпочитает сосредоточиться на индивидуальном джихаде (jihad fardiyah).[130]
Между тем остается открытым вопрос о том, кто стоит за многими терактами и радикальными организациями. Террористов, особенно если это разветвленная международная сеть, можно использовать в качестве уполномоченного субъекта на ведение войны, тогда как заказчик останется в тени. Такая методика использования третьей стороны, будь то государство или группировка боевиков, получила название прокси-войны. Сирия, пожалуй, будет наиболее ярким примером, так как там сразу несколько государств, имеющих свои интересы в регионе, поддерживают и обучают террористов, натравливая их на законное правительство.
Конечно же, мы не должны забывать и о государственном терроризме, так как ему наиболее легко получить стратегическое измерение, особенно если действует группа государств.
Государственный терроризм
Есть определение, которое гласит, что государственный терроризм представляет собой любое проявление насилия, осуществляемое противоправным путем в отношении иностранных государств и внутренних противников со стороны определенных государств и различных его органов. В этом случае к государственному терроризму относятся акты военной агрессии, судебного и полицейского произвола, совершаемые для решения внешне– и внутриполитических задач.
В целом довольно адекватную дефиницию государственного терроризма дает английский эксперт С. Сигеллер. Он трактует его как превышение власти, использование аппарата принуждения, предназначенного для поддержания общественного порядка и национальной безопасности против собственного народа, для подавления оппозиции. Он включает акты незаконного задержания, пытки, тайную депортацию, скрытые убийства, использование «эскадронов смерти» и т. д.
Основным элементом терроризма, как видно из этимологии слова, является запугивание, следовательно, действия, которые направлены на запугивание правительств или гражданского населения, в широком смысле можно понимать как акты терроризма, не важно, в мирное или военное время они произошли. Например, фосфорные бомбардировки Дрездена авиацией союзников или упоминаемая ранее ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки по своему характеру были именно актами запугивания, так как не имели необходимости с точки зрения военной стратегии, а в случае с Японией устрашение велось в отношении не только японского населения, но и других стран.
Конечно же, в юридическом плане это явление больше характерно для второй половины XX века, потому что ранее к подобным актам приравнивали саботаж, диверсии и агрессию, а само понятие террора в ряде случаев было институциализировано в качестве вооруженной классовой борьбы.
Но есть и очевидные факты вмешательства ряда стран в дела других государств методом поддержки структур, ответственных за насилие. Самый известный – создание и поддержка США эскадронов смерти в странах Латинской Америки. При этом техническая поддержка, поставка оружия и тренировка боевиков, которые уничтожали целые деревни местных жителей и устанавливали репрессионные режимы, осуществлялись при помощи Израиля и Великобритании, поэтому правильнее говорить о международной террористической коалиции. Эти две страны привлекались к подавлению революционных движений в Латинской Америке по причине опыта борьбы с внутренними «врагами» – ирландцами и палестинцами. Израиль же в качестве партнера США на Ближнем Востоке и сейчас активно использует опыт Вашингтона и предлагает свои модели подавления неугодных.
Так, недавно в отношении палестинцев была разработана новая стратегия, основанная на принципе истощения, а не блицкрига, который Израиль применял ранее в последней войне с Ливаном. До этого Израиль часто использовал западные модели для своих военных кампаний. Например, операция Cast Lead, проводившаяся с 27 декабря 2008-го по 21 января 2009 года, была «римейком» американской операции «Шок и трепет» в Ираке в 2003 году, которая и предполагала нанесение молниеносных авиаударов по объектам врага.[131]
Однако новая стратегия предназначена для изматывания противника через постоянное и неустанное давление, а не посредством массированных бомбардировок. Кумулятивный эффект в ней должен быть получен в ходе длительной последовательности прерывистых военных действий, ни одно из которых само по себе не имеет решающей роли в достижении политических целей. Эту стратегию адаптирует сейчас Израиль для своих противников в XXI веке.[132]
Двое израильских ученых из Бар-Иланского Университета, Эфраим Инбар и Эйтан Шамир, доходчиво объясняют, почему вооруженные силы Израиля будут использовать именно такой комбинированный подход по отношению к палестинцам.
Они пишут, что Тель-Авив должен учитывать то, что Запад критично воспринимает применение прямой военной силы Израиля против арабов. Но поскольку внутри Израиля считают, что арабо-израильский конфликт развивался столетиями, то и решить его в ближайшее время будет невозможно. Поэтому Израиль выбирает стратегию изматывания противника, то есть палестинцев, при этом избегая как долгосрочной оккупации, так и политических решений, ориентированных на население. Эта опция в среде израильских военных и политиков получила название «Покос травы»; она состоит в уничтожении любых возможностей противника проводить какие-либо агрессивные действия против Израиля.[133]
Выражение «Покос травы» довольно часто применялось израильскими военными и ранее, но лишь в 2013 году вошло в обиход высшего офицерского звена в качестве академического термина.[134]
Упоминаемые авторы также указывают: в сентябре 2000 года Израиль перестал испытывать иллюзии, что палестинцы – мирный партнер, в то время как «арабская весна» подчеркнула влияние исламистских движений с радикальной антиизраильской (и антизападной) идеологией, которая начала распространяться по региону с большой враждебностью по отношению к сионистскому государству.[135]
По этой причине Израиль и начал разрабатывать своего рода зеркальное отражение доктрины арабского движения сопротивления, именуемого «Muqawamah», которой следуют ХАМАС, Исламский джихад, «Хизбалла» и еще ряд организаций региона.
При этом негосударственные организации палестинцев и арабов из окружающих стран согласно видению Израиля являются его непримиримыми врагами, которые хотят уничтожить еврейское государство, хотя сам Израиль практически мало что может сделать для уменьшения такого риска на политическом фронте.
В качестве одного из элементов этой стратегии Израиль планирует применять и целенаправленные убийства, копируя методику работы США с беспилотными летательными аппаратами в Афганистане, Пакистане, Йемене и Ираке.[136]
Следует отметить, что у доктрины «Покос травы» была довольно длительная предыстория. Еще первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион разработал доктрину безопасности Израиля на основе двух основных предположений, которые заключались в том, что:
1) арабская враждебность по отношению к государству Израиль, вероятно, продолжится в течение десятилетий;
2) Израиль страдает от хронической неполноценности как в отношении территории, так и демографии.
Основная асимметрия в ресурсах в сочетании с арабской враждебностью и вынудила Бен-Гуриона сделать вывод о том, что Израиль не сможет диктовать условия мирного договора своим соседям даже при использовании подавляющей силы.
Упоминаемая «хроническая неполноценность» в отношении территории как раз и связана с нежеланием Израиля уходить с оккупированных земель.
Бескомандное сопротивление и «волки-одиночки»
Концепция «бескомандного сопротивления» была разработана офицером разведки США Юлиусом Луи Амоссом в 60-х годах минувшего столетия. Проводя исследования подпольной деятельности американских коммунистов, он определил, что они сформировали свою сеть из небольших ячеек, которые не были связаны друг с другом. В существовании подобной сети, не имеющей явной иерархии, Луи Амосс видел реальную угрозу для государственной безопасности. Эффективность деятельности коммунистов достигалась за счет хорошей конспирации: если удавалось обнаружить одну ячейку, остальные оставались в безопасности и подключали свое лобби как для помощи своим коллегам, оказавшимся в опасности, так и для достижения поставленных целей. Коммунисты США являлись в то время представителями всех сословий общества – от грузчиков в магазинах до сенаторов, поэтому эффект от их деятельности был весьма ощутим. Так что толчок для разработки теории и методов ведения сетевых войн американскими военными (за Луи Амоссом последовал Артур Сибровски) был получен от коммунистов США, которых поддерживали спецслужбы СССР.
В 1983 году член американского Ку-клукс-клана Луи Бим издал эссе «Бескомандное сопротивление», предложив отказаться от какой-либо иерархии, так как конвенциональная пирамидальная модель организации представляет серьезную угрозу для ее членов. Луи Бим оказался по ту сторону американской системы, однако использовал ее плоды для пропаганды своих идей. В качестве более устойчивой формы он предложил создать небольшие группы, которые не были бы связаны друг с другом, а функцию посредника выполнял бы пропагандистский орган. Бим предположил ввести двухъярусный подход к революционной борьбе. Одна часть представляла бы наземные «органы информации», которые «распределяли информацию, используя газеты, рекламные листки, компьютеры и т. д.». Органы информации не должны проводить никаких незаконных действий, а, скорее должны были обеспечивать руководство так, как используется пропаганда в целях вербовки. Второй ярус был бы составлен из индивидуальных операторов и маленьких «фантомных» ячеек, которые проводили бы операции. Эти люди должны быть очень аккуратными, сдержанными, сохранять анонимность и не поддерживать никаких связей с «наземными» активистами.
Во второй половине 2000-х годов в США стали обращать внимание на феномен террористов, которые действовали самостоятельно, не входя в какую-либо организацию. Их назвали «волками-одиночками», характеризуя как людей, которые действуют по собственному произволу, без приказов или даже связи с организацией.
Как считают американские специалисты по терроризму из «Стратфор» Фред Бартон и Скот Стюарт, из-за своей уникальности «волки-одиночки» представляют очень серьезные вызовы для профессионалов в сфере правоохранительной деятельности и госбезопасности.[137] Их скрытность и отсутствие связей предотвращают преждевременную утечку планов по нападению через осведомителей или с помощью технических средств, обеспечивая тем самым превосходящую операционную безопасность.
При этом «волки-одиночки» могут подразделяться на три типа.
1. Индивидуальные террористы действуют автономно и независимо от группы (в смысле подготовки, выбора цели и пр.). Иногда индивидуумы могут перейти к радикальной стадии вследствие определенных событий внутри какой-то группы, но действовать по своему собственному решению.
2. Индивидуальные террористы со связями командования и управления могут получать подготовку и технические средства от группы, которая указывает и цель, но атаку на нее они совершают самостоятельно.
3. Изолированные диады состоят из пар индивидуумов, которые действуют независимо от группы.[138]
По другой версии «волк-одиночка» отличается от «спящего оперативника», так как «спящий» – это агент, который введен в целевую группу или организацию и не предпринимает каких-либо действий (иногда в течение достаточно длительного времени) до того момента, пока не поступит определенный сигнал или не произойдут какие-то события. «Волк-одиночка» – автономный активист, который по своей природе уже состоит в некой целевой группе и способен к самоактивации в любое время. Кроме того, «спящий» или другой скрытый оперативник обучен и заслан организацией. Существование этой связи с организацией означает, что оперативник по определению не может быть «волком-одиночкой».
Как считают американские аналитики, основной проблемой «волков-одиночек» может быть приобретение навыков для успешного проведения террористической деятельности. Хотя, с другой стороны, боевая подготовка не является необходимой на 100 %. Например, Джозеф Пол Фрэнклин совершил ряд убийств (возможно, около двадцати в нескольких государствах) и грабежей, выбирая своими целями VIP-персон, таких как Вернон Джордан и Ларри Флинт, хотя обоих он только серьезно ранил. Отсутствие надлежащего опыта может также служить препятствием для «волков-одиночек». Знаменитый Унабомбер[139] Теодор Качинский за время своей 18-летней кампании сумел убить только троих. Большинство взрывных устройств, которые он делал, не срабатывало. С другой стороны, попытки приобрести оружие и боеприпасы на стороне могут вывести на агентов правоохранительных органов.
Еще существует такой термин, как «радикализация одиночки». Человек либо уже является одиночкой и потом радикализуется, либо его мотивируют внешние факторы. Как правило, психически неустойчивые люди меньше беспокоятся о своей безопасности и более склонны к саморадикализации в информационном вакууме, чем политически мотивированные персоны. Попытки получить обратную связь и поддержку от себе подобных приводят к созданию динамических идеологических перекрестков. Такие феномены были замечены среди бригад бритоголовых расистов, радикальных евреев и исламских фундаменталистов.
Согласно данным Университета Виктории в Австралии, между 1968 и 2011 годами «волками-одиночками» было осуществлено 198 атак в 15 странах. Это довольно небольшой показатель (всего 1,8 % из 11 235 зафиксированных террористических актов), и его связывают с тем, что «волки-одиночки» не могут самостоятельно изготовить взрывные устройства и достать необходимые ингредиенты.
Несмотря на то что тема «волков-одиночек» довольно раздута в правоохранительном сообществе США, ряд исследователей считает, что меры, которые используются по противодействию такого насильственного экстремизма в этой стране, являются контрэффективными.[140] Существует и вероятность того, что в качестве диверсии Вашингтон сам может использовать прокси-агентов в других странах, которые могут выглядеть как «волки-одиночки».
Институт наемничества
Наемники существовали с древних времен. Древнегреческий историк Фукидид, описывая Пелопоннесские войны, упоминает некоторые народы, представители которых охотно воевали за плату в этих конфликтах. В Средние века и эпоху Просвещения «аренда» солдат и офицеров стала обычным делом внутри европейских государств. А сегодня частные военные компании (ЧВК) стали необходимым дополнением к государственным войскам и силам безопасности, международным и неправительственным организациям, а также предприятиям, работающим в зонах конфликтов и нестабильности. Для деятельности ЧВК существуют определенные международные правовые механизмы, в частности декларация Монтре, но есть и ограничения. Именно США проталкивают проекты, которые направлены на либерализацию применения наемников по всему миру.
«Система, используемая в США, чтобы регулировать деятельность ЧВК, уже предлагает ключевой план для правительств других стран, чтобы взять его за основу на национальном уровне…» – пишет один из апологетов наемничества.[141]
Сотрудники охранных и военных фирм, известных как частные военные компании, все чаще и чаще принимают участие в вооруженных конфликтах, как правило – малой интенсивности. Военные и спецслужбы охотно передают в руки частных военизированных корпораций заботу по охране объектов и сопровождению грузов. На деловом языке это называется аутсорсингом, то есть передачей частным лицам определенных государственных и управленческих функций. Это особенно распространено в странах Запада, потому что там политическая, корпоративная, интеллектуальная и финансовая власти взаимосвязаны. Но, учитывая процессы глобализации, которые распространяются на весь мир, и интерес ряда корпораций к сверхприбылям, сейчас это приводит к нарушению баланса как в сфере распределения вооружений, так и по отношению к государственной власти. С одной стороны, это связано с «форсированным сокращением армий и пацифизацией того, что от них осталось, что неадекватно реальной геополитической ситуации. Вакуум естественным образом начинают заполнять иностранцы и частники».[142] С другой стороны, последствия подобной тенденции непредсказуемы: ведь если в частных руках будет сконцентрировано больше оружия, чем у официальных властных структур – министерств обороны и внутренних дел, в какой-то момент подобные «игры с огнем» могут привести к политической дестабилизации и даже государственному перевороту.
Женевский центр по демократическому контролю над вооруженными силами в своем исследовании указывал, что ЧВК могут предлагать свои умения в области высоких технологий, где вооруженные силы не могут позволить себе подготовку соответствующих специалистов. В других случаях ЧВК компенсируют отсутствие тех или иных воинских подразделений. Например, благодаря подписанию контракта с израильской фирмой Levdan президент Конго-Бразивилля сумел сместить военный блок, лояльный предыдущему президенту.
Бывали и случаи, когда ЧВК напрямую участвовали в государственных переворотах. В 2004 году компания
Поделиться книгой: