Помоги проекту - поделись книгой:
Надежда Мамаева
У ВОЛШЕБСТВА ЗАПАХ КОРИЦЫ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Здравствуй, дорогой дневник! Ни разу в жизни не вела личных записей, а вот сегодня поняла — накопилось, и если не выскажу всего, не человеку, а хотя бы бумаге, то не выдержу. Поэтому-то сейчас и строчу гусиным пером, царапая пергамент, хотя еще пару дней назад держала в руках шариковую ручку. Но обо всем по порядку.
Практикумы по аналитической химии, которые вел Лихославский, всегда проходили в тишине. Не потому, что предмет был скучен, вовсе нет. Скорее наоборот: звучный голос молодого обаятельного аспиранта, объясняющий основы качественного анализа, увлекал, затягивал. Сложные уравнения, в которых перечисление реагентов порою занимало не одну строчку, при разборе из его уст оказывались просты и понятны, как дважды два. Доска, испещренная формулами и условиями проведения реакций, скрип шариковых ручек, стрельба глазами в сторону симпатичного аспиранта — атмосфера практикумов была на удивление располагающей. На занятиях Лихославского, проходивших, к слову, с восьми утра, не было опоздавших и не пришедших. Наоборот, девичья часть группы являлась вовремя и при полном параде. Девушек не пугали зимние морозы — мини-юбки и декольте правили модным балом, а лабораторные халатики были до неприличия коротки и всегда распахнуты, попирая тем самым все требования безопасности.
Я не любила быть на глазах у преподавателей, но и галерка не прельщала: половину не услышишь, поэтому обычно садилась за средними столами. В тот день за окном кружила метель, и мороз рисовал на стекле замысловатые узоры. Пушистые сугробы, что намела заботливая хозяйка-зима, были в половину человеческого роста.
Лабораторный практикум закончился, и студенческая братия в едином порыве рванула со своих мест, не снимая халатов. Большая перемена — успеть бы в буфет очередь занять, пока народ не набежал. Я слегка замешкалась. В новую сумочку, доверху набитую, никак не хотела влезать толстая тетрадь. Впрочем, сегодня многое, помимо сумочки, было новым: прическа, макияж, одежда. Накануне мы с подружкой в преддверии четырнадцатого февраля решили поменять мне имидж. А что? Если валентинкой порадовать некому, можно и самой себе подарок организовать, вот такой, необычный.
Утром, правда, чуть было не пожалела о принятом накануне решении: непривычно было видеть себя огненно-рыжей и с ярким макияжем. Короткое легкомысленное платьице. Не умею носить такие, но Анжела настояла: «Надень, ты в нем просто супер!» Оно довершило образ барышни, ждущей с нетерпением весны. И вот я, вся такая «супер», сейчас страдала от результатов персонального «ребрендинга», на который, между прочим, ушли все мои скромные сбережения.
Жертвой противостояния логики (невозможно впихнуть не влезающее) и моего упорства стала злополучная сумочка — у нее просто оторвалась ручка. Как оказалось, китайские «Дольче Габбаны» держатся буквально на одном стежке. Содержимое тут же разлетелось по полу. Я начала быстро собирать упавшее и, посмотрев вверх, поймала взгляд преподавателя, обращенный на меня.
Непроницаемая маска безразличия. Мужчина наблюдал за мной без каких-либо эмоций: ни раздражения, ни нетерпения, ни сочувствия. Вообще ничего. Даже на миг показалось, что все очарование аспиранта, завораживающее девушек на лекциях, какое-то нереальное, искусственное и сейчас передо мной настоящий Лихославский: расчетливый и циничный. Но это был только миг.
Аспирант побарабанил пальцами по столешнице и вновь глянул в мою сторону. Когда он заговорил, его голос был тихим, напоминающим дуновение ветра, шорох осенних листьев:
— Вам никто не говорил, что вы сегодня по-весеннему красивы… — Мягкая, обезоруживающая улыбка, и только для меня. Это насторожило.
Зажимая стопку собранных тетрадей перед собой, поднялась, поправляя юбку, которая в этот момент по ощущениям была вопиюще короткой. Мужчина меж тем решительно подошел к двери кабинета и запер ее, убрав ключ в карман. Мне это совсем не понравилось, и я неосознанно начала пятиться.
Лихославский обернулся. Его обаяния как не бывало. Безумные глаза, непроизвольно сжимающиеся руки, губы, которые он постоянно облизывал.
В голове мысли мелькали калейдоскопом: Янка, бывшая одногруппница. Яркая, эффектная, в октябре она как-то разом увяла, замкнулась в себе, а потом и вовсе перевелась на заочное отделение. А она ведь тоже была без ума от этого Лихославского. Сообщение о пропавшей в декабре студентке с первого курса. Ее так и не нашли.
В несколько шагов аспирант приблизился и резко схватил за плечи. Рывок в сторону оказался для меня полной неожиданностью. Лихославский буквально запихнул меня в узкий простенок между шкафом и вытяжкой.
— Ну же, будь хорошей девочкой, не упрямься. Я же знаю, ты специально для меня так оделась, и осталась наедине тоже специально. Вы все так делаете, провоцируете, а потом ноете, что не хотели. Хотели, еще как хотели. — Его жаркий шепот прямо в лицо напугал. Еще больший страх я испытала, когда руки мужчины бесцеремонно проникли под юбку и начали жадно шарить в районе живота, все выше задирая подол платья.
— Что вы делаете? — Происходящее настолько не укладывалось в голове, что я в первый момент растерялась.
— Ну что тут такого. Доставим друг другу немного удовольствия. Ты вроде ничего, а я тебе нравлюсь, я всем нравлюсь… — Это был голос одержимого, маньяка.
Первый шок прошел, и я начала отчаянно сопротивляться. Осознание, что меня сейчас банально изнасилуют, придало сил. Заорала, но Лихославский тут же приложил меня затылком о стену так, что едва не потеряла сознание, а потом заткнул рот одной рукой. Этот ненормальный же, не теряя времени даром, стаскивал с меня колготки. Его штаны уже были приспущены, и оттопыренный член подрагивал в возбуждении.
В этот момент я ненавидела все и вся: идею сменить прическу, короткое платье, эту двуличную аспирантскую заразу. Тяжесть его тела и ощущение, что сейчас он овладеет мной, были невыносимы.
Кто-то дернул дверь с той стороны, проверяя: открыто ли? На мгновение Лихославский отвлекся и я, толкнув его, рванула из простенка. Не успела. Он нагнал буквально через пару шагов. Яростное сопротивление, звон разбивающегося стекла и полет.
Все было как в замедленной киносъемке. Я, летящая спиной вниз, и падающие сверху в лицо осколки. Все медленнее и медленнее. Стекло застывало, вязло в воздухе, как в смоле, и мое тело вместе с ним. На уровне подоконника второго этажа, когда до земли осталось совсем чуть-чуть, я и вовсе зависла в воздухе, не в состоянии пошевелиться. Только скосила глаза сначала в одну, потом в другую сторону. Сюрреалистичность происходящего пугала даже больше, чем то, что я сейчас разобьюсь. Потому как падение с четвертого этажа и его итог — хотя бы подчиняется законам физики и, что уж говорить, неприятно до летальности, но типично, а вот то, что происходило сейчас…
Здоровенного таракана (с ладонь, не меньше, не иначе родственник мадагаскарских), прыгнувшего мне на грудь, в этой ситуации я уже восприняла спокойнее, а вот то, что он говорящий, — нет. Захотелось банально заорать, но не могла — губы не слушались.
Меж тем усатый родственник пруссаков изрек:
— Жить хочешь? — и, привстав на заднюю пару лапок, словно сурикат, потер перед собой передними.
Возможность говорить вернулась. Орать, кстати, тоже, чем я незамедлительно воспользовалась.
Таракан недовольно пошевелил усами после того, как звуковая волна иссякла.
— И почему мне всегда достается роль парламентера? — сам себе пробурчал таракашка. А потом, обращаясь уже ко мне, добавил: — Еще раз спрашиваю: жить хочешь?
— Дддаа, — выдавила из себя. Насколько бы нереальной ни была ситуация, близко знакомиться со льдом и асфальтом мне все же не хотелось. Как и превращаться в отбивную.
— Тогда у меня к тебе есть деловое предложение: ты помогаешь мне уладить одно дельце в другом мире, а я возвращаю тебя в этот. В эту же самую точку.
— И какая мне от этого выгода — разобьюсь же? — подытожила я.
— За это можешь не волноваться. Смягчу падение, отделаешься сломанной рукой или ногой. Окружающие посчитают это чудом, а ты будешь рассказывать, что вся жизнь пронеслась перед глазами.
В этот момент я поняла, не важно, соглашусь я или нет, клиентом доктора мне быть. Эскулап нацепит на меня ярлык обязательно, вот только кто это будет: патологоанатом или психиатр? Мозгоправ был как-то привлекательнее (все-таки говорящий таракан — пусть и шиза, но с ней жить проще, чем с пробитым черепом), и я решилась.
— Хорошо, я согласна. Только сразу предупреди, что от меня требуется. Некоторые вещи я физически выполнить не смогу.
Тут я не лгала. На шпагат, например, садиться не умею, базу Пентагона тоже не взломаю.
— Да от тебя особо ничего и не требуется, пару часов поизображаешь дочь придворного алхимика и вернешься сюда, долетать остаток пути. — Таракашка зашевелил усами, описал круг на моей груди, а потом по шее забежал на лицо. Его усы начали щекотать мне ноздри.
Меня не стошнило лишь по одной причине — двигаться не могла.
— Ну, раз ты согласна… — протянуло насекомое, а потом патетично прогнусавило: —
Тело окутало сияние. В мозгу не к месту возникла мысль: «А каков спектр его свечения? Без радиоактивных волн, надеюсь?» Постепенно свет становился все ярче, настолько нестерпимый, что вызывал физическую боль, от которой я и отключилась.
Пришла в себя, лежа на чем-то твердом, жестком и холодном. Булыжная мостовая? По ощущениям так оно и было.
— Как похожа! Просто отражение в зеркале, вылитая Кесси… — Незнакомый мужской голос с характерными старческими нотками. Вроде и нет в нем явного брюзжания, визгливых интонаций, а слушаешь и понимаешь — не молодой, совсем не молодой человек говорит.
— Я старался, хозяин. — А это, судя по всему, мой недавний членистоногий знакомый.
— Старался он. А почему тогда девица без сознания?
— Переход был осуществлен с ее согласия. Если бы не согласилась, портал бы ее вообще сжег. И вообще, вы же сами знаете, проще перенести из другого мира душу. Может, надо было подождать, пока она разобьется, а уже потом…
«Ну, паразит усатый, я тебе покажу „разобьется“, дай только в себя приду», — подумалось мне.
— Душа — это хорошо, но мне нужно именно тело, живое и целое. Поэтому давай, приводи девушку в чувство и объясни ей ее задачу.
Шаркающие шаги, скрип несмазанных петель, сквозняк, стелющийся по полу, а затем тишина. Чувство, что мою голову использовали вместо наковальни, все усиливалось. Я застонала и тут же ощутила, как по лицу кто-то бежит. Маленький, перебирая шустрыми лапками.
— Очнулась? — Голос настолько заботливый, что навевает ассоциации о тапках и мухобойках.
— Да, — выдавила я из себя через силу.
— Ну, вот и хорошо! Судя по тому, что говоришь ты на местном языке, тебя при переходе еще об адаптационную сферу приложило.
Поскольку внятно ответить этой членистоногой заразе я не могла, она продолжала разглагольствовать:
— Обычно, когда порталом протаскиваешь кого-то из другого мира, сфера на него не реагирует, и приходится вешать коммуникационный амулет или накладывать заклинание транслингвы, в самом крайнем случае учить язык по старинке, зубря слова, но ты у нас, похоже, везучая… — Последнее слово он протянул так, что сомнений не оставалось, какого рода это самое «везение».
Я же попыталась принять сидячее положение. Удалось задуманное попытки с седьмой, а может, десятой, не считала специально. Таракан в это время нарезал вокруг меня круги, шевеля усами.
— Ну, давай, выкладывай мне про эту вашу сферу или что мне там знать нужно?
Шевелиться боялась, чувствуя, что одно неверное движение, и голова разлетится на мелкие осколки.
Судя по всему, тараканище дорвался до благодарного слушателя (а мне-то что — пусть болтает, я его все равно сейчас адекватно воспринимать не могла).
— В этом мире живет несколько рас, у каждой свой язык. Чтобы не заучивать их все сразу, маги придумали сферы — ими накрыты большинство городов. Проходя через такую, твой словарный запас переводится на язык, на котором принято разговаривать под этой сферой.
Я представила себе такие гигантские купола, а-ля мыльный пузырь, накрывающий территорию Франции, например. Впечатлилась.
— Кстати, они невидимы и не ощущаются при проходе, хотя в твоем случае ничего точно сказать нельзя. Они же рассчитаны на жителей этого мира.
Судя то тому, что вопросов я не задавала, таракан решил, что в моей голове в принципе легко укладывается то, что, по сути, не лезет ни в какие ворота, и продолжил:
— Но это к делу не относится. А вот то, зачем ты понадобилась моему господину, великому придворному алхимику Микелису Глиберусу… У него есть дочь, Кассандриола, Кесси. Тебе выпала честь быть на нее до неприличия похожей. Так вот, она на днях слегла. Ее прокляли — наложили заклятие, побочный эффект которого, помимо прочего, и абсолютное безмолвие. Сейчас ей уже лучше, но встать с постели она никак не может, как и говорить. А сегодня день объявления ее помолвки.
— Ну и в чем проблема, перенесли бы, — невольно вырвалось у меня.
— Проблема в том, что помолвка эта политического плана, о ней была договоренность, и именно ради этого приехало посольство.
— Ради дочери придворного алхимика? — Сомнение в моем голосе можно было черпать ложкой.
— Не ради одной, конечно, ради двух дюжин. Просто принцесс и принцев королю жаль, да и штучный товар — королевские особы. Укреплять же межрасовую дружбу надо, за счет браков в том числе. А с драконами мы сейчас начали дружить особенно рьяно — как-никак, только что война закончилась, вот и заверяет наш король в своей искренней дружбе бывших противников, как может.
От тараканьей трескотни голова разболелась еще сильнее, но я стоически терпела.
— Кесси прочили за драконьего князя рода Дирриетгинга, и сегодня — церемония объявления помолвки. Не явиться на нее — значит, не просто впасть в немилость короля, это может послужить началом конфликта.
— Ну да, уважительной причиной неявки на лекцию может быть только смерть студента, — процитировала я слова грозы нашего факультета Алоизии Эриховны, декана и жуткой стервы в одном лице.
— Точно. Поэтому сейчас я позову служанку, которая приведет тебя в надлежащий вид, и мы отправимся на церемонию. Там тебе нужно будет произнести только одно слово: «согласна», и ты, считай, свободна.
Все сказанное тараканом было хотя и абсурдным, но логичным. Да и выбирать мне особо не приходилось. Эх, знала бы я, чем все это обернется…
Садиста, придумавшего корсеты, надо было самого засунуть в это пыточное устройство и заставить совершить марш-бросок через пустыню Гоби. Чтобы это зараза умирала долго и мучительно. Служанка шнуровала меня, безбожно сжимая ребра пластинами, бюски впивались в талию, я скрежетала зубами.
— Еще немного выдохните, госпожа, — произнес голос, не отличающийся теплотой, но с должной долей почтения, — ваша талия чуть шире, надо ее еще затянуть.
«Куда еще-то? Вы сейчас мне печень выдавите в грудину вместе с желудком, один позвоночник останется», — про себя завопила я. Резкий рывок (хорошо, что я вцепилась в столбик спинки кровати — иначе бы точно упала), и служанка с чувством выполненного долга выдохнула:
— Все, теперь можно и платье надевать.
Глядя на бархат, расшитый серебряной нитью, я поняла, насколько сильно мое представление о данном предмете гардероба отличается от местных. Если знаменитое черненькое творение Коко Шанель умещалось на ладони, это произведение местных кутюрье не в каждый чемодан, полагаю, удалось бы запихнуть. А когда я его надела, то поняла, что не зря ходила в спортзал — весило оно не меньше десяти килограмм, давая столько же простору для маневра, как и плащ-палатка.
Стук в дверь и вежливое:
— Можно? — Знакомый голос, кажется, это Микелис Глиберус?
— Да, пожалуйста. — Что отвечать на подобный вопрос в этом мире, я не знала, так что выдала земной вариант.
Дверь открылась, явив мужчину. Уже в годах, с шевелюрой, в которой седина порезвилась вволю, с небольшим горбом, но уверенного в себе, с пытливым взглядом.
— Мой помощник, Фирселий, уже объяснил вам суть сегодняшнего действа и то, что от вас требуется? Как вас, к слову, зовут?
Столько вопросов и сразу. И тон — этот человек привык получать ответы.
— Да, таракашка объяснил, что нужно только дать согласие. А мое имя Наташа.
Мужчина усмехнулся в усы.
— Ответ неверный. Здесь и сейчас вы — Кассандриола Глиберус, моя дочь. Что же до «таракашки» — не называй его так, он обижается. — На этих словах алхимик хитро прищурился. — Ну да время не терпит, прием уже совсем скоро. Пройдем к порталу.
— А я думала, вы не маг, а алхимик… — не к месту уточнила я.
— Не просто алхимик, а один из сильнейших чародеев королевства. И да, держись весь прием подле меня, никуда не уходи. Если что-то спросят, постарайся отвечать как можно более размыто, а лучше вообще молчи.
Доходчивая и подробная инструкция, ничего не скажешь. Ну да делать нечего. Уцепилась за галантно подставленный локоток «отца» и пошла, как в приснопамятном «Служебном романе», от бедра.
Увидев мои потуги в дефиле, Глиберус закашлялся, словно откусил бутерброд, на котором вместо масла был намазан скипидар. Наконец, обретя возможность говорить, «папенька» выдал:
— Я понимаю, наши миры весьма различны, как и понятия об этикете, но не стоит задирать юбку до колена.
«Лучше пробороздить носом пол, наступив на подол», — мысленно закончила я речь за алхимика. Ну что тут такого? Я всего лишь приподняла передний край юбки так, чтобы не зацепить его. Ну, вышло чуток выше, и оказались видны ноги до середины икры. Так никто же, кроме «папеньки», не видит. Но, как оказалось, месье Глиберус был иного мнения.
— Приличные девушки ведут себя целомудренно, — проворчал он, назидательно подняв палец вверх, — глаза опускают долу, говорят лишь тогда, когда их о чем-то спрашивают, и юбок не задирают ни в коем разе.
— Хорошо, поняла. — Я чувствовала себя продавцом «Макдональдса», который всегда улыбчив, понятлив и все схватывает на лету, каким бы самодуром ни был клиент.
— Вот и славно. — Глиберус похлопал меня по запястью той руки, которой я за него держалась.
Больше мы не обменялись ни звуком, только ткань платья шуршала по полу. Даже таракашка перебирал лапами по паркету абсолютно бесшумно, периодически поднимая свою лобастую морду на меня и выразительно шевеля усами.
Портал больше всего напомнил мне зеркало. Большое такое, чтобы можно было без труда рассмотреть себя в полный рост, в массивной металлической раме. Только вместо отражающей поверхности — свет. Не яркий, он струился, переливался и был в каком-то постоянном, одному ему ведомом, движении.
Поделиться книгой: