Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Купченко
Хитросплетение судеб
Холодный ветер Ла-Манша презрительно закидывает меня солеными брызгами. Жалобный скрип мачт, судорожное хлопанье парусов, болезненный гул снастей — ноты, из которых начинает слагаться реквием кораблю, плывущему в никуда. Разрозненные резкие звуки постепенно находят свое место в завораживающей мелодии стихии, непреклонно набирающей разрушительную мощь. Я слышу эту засасывающую в бездну музыку, от которой не отмахнуться, не вырваться. Смиренно улыбаюсь. Вот она, давно известная черта в Книге Судеб, за которой нет записей обо мне. Сегодня будущее сойдется с настоящим, чтобы превратиться в прошлое. Чужое прошлое.
Почему люди так страшатся своей последней черты? Ведь никто не боится смены дня и ночи. С жизнью и смертью та же картина. День и ночь. Или ночь и день. Может быть, освобождение от бренности и есть утренняя заря иного, высшего существования? Как нелепо и глупо тогда стараться отодвинуть назначенный срок пробуждения, пытаться оспорить отмеренное Богом для нашего же блага.
Но безумно творение твое, Господи, — род человеческий. Почти каждый жаждет узнать свою судьбу, чтобы обмануть ее. И никто не хочет верить, что отчерченного не сжать и не растянуть. Даже астрологу, познавшему паутину высших законов, в которой мы бьемся, как пойманные мухи. Он не паук. За что в своей обычно короткой жизни и расплачивается одиночеством посреди океана людской ненависти вперемешку со страхом. Моя судьба на удивление длинна.
Родился в 1540 году недалеко от Лиона. Третий сын весьма знатной английской фамилии, бежавшей во Францию после битвы при Босворте. В шестнадцать лет мне в руки попала книга, определившая всю дальнейшую жизнь. Прочитав «Centuries», я в диком нетерпении собрал дорожные вещи и отправился искать мэтра Мишеля.
Десять лет учебы у Нотр-Дама пролетели незаметно, хотя не припомню ни одного дня, который не был бы посвящен наукам. Всего лишь десять лет, и судьба толкнула меня на одинокий путь под именем мэтра де ля Роз.
Давно это было. Еще в царствование Карла IX. Но за прошедшие более сорока лет, как и за предыдущие века, люди ничуть не изменились. Они по-прежнему не хотят смириться, что не властны над судьбой. Ни над своей, ни над чужой. И их не переубедить. Великая интриганка, хорошо знакомая с алхимией, Екатерина Медичи и на смертном одре не сомневалась, что оборвала дни учителя за страшное предвидение участи ее сыновей. Слепое орудие, которому Судьба повелела прикоснуться к концу чужой нити, она возомнила себя пауком. Окрыленная невежеством, королева-мать упорно и безуспешно пыталась ухватиться за край моей жизненной нити, не понимая, что этого ей не суждено.
Вы думаете, бессилие хоть на шаг подтолкнуло ее к истине? Ничуть. На тринадцатый раз, когда мой бокал, куда Медичи собственной рукой бросила не знающий пощады яд, опрокинул на ее платье спрыгнувший на стол черный котенок, королева лишь в ужасе бросилась на колени, моля о пощаде, решив, что я сильнее ее в вершении судеб. Бог мой, как было ей объяснить, что дело не во мне, а в том ветре, против которого она бессмысленно пускала свои стрелы?
С тех пор Екатерина до самой смерти в 1589-м ежегодно высылала мне по 50 тысяч ливров с униженной просьбой не вмешиваться в судьбу ее сыновей. Бог рассудит, грешил ли я, принимая эту плату за страх, но не в моих силах было убивать в несчастной женщине призрачную надежду на изменение хода неизбежного.
Неизбежного, определяющего пустоту бренности. Оглядываясь на пролетевшие семьдесят лет, я осознаю ничтожность бытия перед Высшими Законами, а смысл его ускользает от моего понимания. Быть может, значение жизни только в том, КАК потрачено отмеренное человеку время? Быть может, Господь каждому пишет в Книгу Судеб только первую и последнюю строки, а остальное отдает творить нам, за что и спрашивает на Страшном Суде? Быть может. Скоро я узнаю это. Ветер крепчает. Пучина уже тянет меня.
Чем смогу оправдаться перед Тобой за жизнь, в которой ничего не сумел сделать? Даже научить людей отличать вечное от суетного. Я не нашел никого, кто
Перед лицом приближающегося Суда Твоего завершаю свой последний рассказ о вечном и суетном. Рассказ о проклятии одного из йоркширских замков.
После смерти мэтра Нотр-Дама я начал самостоятельно практиковать в Париже, предсказывая знатным особам их судьбу. Мудрость не свойственна молодости. Мне не сразу удалось понять, что люди, хотят совершенно не того, о чем просят. Они не желают слышать плохое. В ответ на неблагоприятное предсказание немедленно звучат просьбы и требования исправить будущее, словно речь идет о покрое платья. Отказ принимают за нежелание и дерзость и возлагают вину за расположение звезд на предсказателя.
Я перестал принимать тех, кого не мог ничем порадовать, перестал предсказывать судьбу (даже вечную жизнь будут просить продлить), ограничиваясь деталями ближайшего будущего. Еще с удивлением осознал, что одних предсказаний людям мало. Им непременно нужны какие-нибудь демонические зелья, тайные ритуалы, на худой конец бессмысленная тарабарщина в три двадцать по полудню в течение недели. Иначе посетитель уходит обиженным, считая, что ему что-то недодали за его золотые монеты. Бог мой, какая глупость! Но приходилось придумывать загадочные «заклинания» с бросанием в огонь ароматных трав, выдавать мрачно размалеванные пузырьки с мерзким на вкус успокоительным, предписывать троекратное «Отче наш» в полночь на понедельник. Назовете это шарлатанством? Может быть. Во всяком случае, все эти средства совершенно не помешали бы душе и телу не только моих изнеженных титулованных посетителей.
Через пару лет, когда стол для письма стал трещать под тяжестью благоухающих записок с вензелями и завитушками, я все чаще и чаще поручал Джону — своему слуге-англичанину — встречать посыльных фразой: «Сэр сегодня не принимает». В высшем свете попасть на прием к мэтру де ля Роз стало чем-то вроде модного состязания, доходящего до истерии. Особый таинственно-мистический штрих к моей репутации добавляло поклонение безжалостной и жестокой Екатерины Медичи. По Парижу гуляли слухи, будто после сотни покушений на меня я пригрозил покарать ее второго сына — короля Карла IX — и обложил королеву ежегодной данью в миллион ливров, которую она безропотно платит.
К 1572-му году слава о «великом магистре, который может изменить судьбу», докатилась до Англии. В июле в один из неприемных для записок дней, что было удивительно, слуга принес мне какой-то конверт.
— Сэр, это из Йорка, — извиняясь, пояснил Джон.
— Хорошо, я прочту.
В конце концов, мне было все равно, какое письмо из накопившейся кучи смотреть. Пусть йоркское. У меня слишком хорошие слуги, чтобы отказывать им в таких мелочах. А Джон, гордый любезностью своего знаменитого господина, отправился в очередной раз искать в доме какой-нибудь непорядок. Кажется, счел, что одна из лошадей плохо подкована, и устроил взбучку конюху. Воистину, никакими деньгами не добьешься того рвения, которое можно получить маленьким пустячком, западающим в душу.
Письмо оказалось интересным. Один из английских графов приглашал посетить замок, доставшийся его семье по милости Генриха VII. В этом замке, по словам графа, поселилось привидение, которое мэтру де ля Роз предлагалось изгнать. Награда в случае успеха составляла 20 тысяч соверенов. Если же ничего не получится, «великий магистр» получал компенсацию за беспокойство и путевые расходы в размере двух тысяч соверенов.
Мне совершенно не хотелось разбираться с этой историей, и нужды в средствах давно не испытывал, но… Еще меньше хотелось в неумолимо надвигающийся август заниматься предсказаниями в Париже. Поездка в Англию оказалась на редкость кстати. Кроме того, желание посетить родину предков давно не давало покоя. Поэтому я взял в руки колокольчик и пришедшему на зов слуге велел собирать вещи.
Через несколько дней мы уже направлялись в Кале, и в кровавом августе от Франции меня отделяли воды Ла-Манша. От Дувра до Йорка путь не близкий, к тому же по ряду обстоятельств хотелось задержаться в Лондоне, поэтому посыльный отправился известить графа, чтобы меня ждали лишь в конце осени.
Причина такой неторопливости заключалась не в праздном любопытстве ленивого путешественника или желании набить себе цену. Слишком запутанной оказалась судьба замка. Вы вправе не верить, но вещи, как и люди, тоже имеют свои судьбы. Правда, прочитать их порой невозможно — Бог скрывает от смертных орудия своего промысла, чтобы избежать неразберихи в переплетениях судеб людей и вещей.
Отправляться в путь пришлось с весьма скудными знаниями. Судьбу замка окутывал густой туман, в котором удалось разглядеть лишь немногое. Проклятие действительно не было выдумкой. Каждое седьмое поколение замок менял своих владельцев.
Разумеется, начертанного свыше не избежать, и я бы не взялся помогать графу, не будь ряда обстоятельств. Во-первых, проситель — мой ровесник — являлся в своей фамилии лишь четвертым хозяином замка. Если проклятие столь сильно поторопилось по каким-то причинам, то их следует устранить, возвращая все к предначертанному порядку. Но, Бог мой, я не мог понять эти причины!!! Звезды обиженно молчали, словно я спрашивал их о какой-то глупости. Хрустальный шар, окуренный травами, мутнел, а потом снова приобретал кристальную прозрачность, заканчивая диалог, не начав его. Признаюсь, этот заговор молчания сильно задел мое самолюбие. Эх, молодость, молодость… Она приняла вызов, брошенный неизвестностью.
Во-вторых, судьба замка была каким-то неведомым образом переплетена с моей собственной судьбой, что интриговало и притягивало. Разумеется, эта загадка сыграла не последнюю роль в окончательном решении отправиться в Йоркшир. Рассудок настойчиво советовал разобраться хотя бы с одной из тайн до поездки, но надвигающийся август неумолимо гнал подальше от Парижа, не давая отсрочки. Так раздираемый противоречиями я оказался в Лондоне.
Туманный Альбион не особо баловал ясными ночами. Звезды прятались за хмурым небом, отмахиваясь от моих вопросов затяжными дождями. Хрустальный шар тоже не желал разговаривать. Без толку промучившись две недели с различными гаданиями на внутренностях животных, я перешел к составлению магических таблиц. В конце концов, если астрология и мистика не дают ответа, то, может быть, его даст обычная математика?
Увы, все потуги были тщетны. Прочесаны вдоль и поперек до десятого колена не только генеалогическое древо графа, но чуть ли не родословные его псов. Собран и изучен ворох документов на английском, латыни и даже греческом, описывающих события, к которым имели хоть какое-то отношение различные представители графской фамилии. К огромному сожалению, среди бумаг не отыскалось ни одной времен Генриха VII.
Построена масса взаимосвязанных таблиц. И нигде, нигде ни малейшей зацепки. Бред, такого не может быть! Чем дольше тянулись поиски, тем больше росло ощущение, что разгадка где-то совсем рядом, но никак не дается в руки. В исследовательской запальчивости я даже прибег к крайнему средству — с помощью зелий погружался в миры Судеб, рискуя навсегда заблудиться в них. Но истина оставалась в тумане. Возвращения из полета духа в бренное бытие становились все труднее и болезненней. Когда нервное напряжение и изнеможение организма достигли предела, пришлось остановиться и забросить исследования. Бессмысленно ломиться в дверь, закрытую на засов. Нужно искать другие пути. А для этого требуются силы.
Мой дневной распорядок претерпел сильные изменения. Не менее двенадцати часов сна и пяти часов прогулок на свежем воздухе, никаких опытов, расчетов, изучений бумаг, ничего, что могло бы утомлять. Даже любые мысли о неразгаданных тайнах я гнал прочь. Практически полностью перешел на то растительное существование, которое ведет большинство праздных светских бездельников. Постепенно усталость отступала. Несколько недель отдыха вернули бодрость. Загородные прогулки давали не только небывалый прилив сил, но и чувство единения с природой, ее стихиями. Ничто не мешало возобновлению исследований, но я не спешил, ожидая какого-нибудь знамения свыше, которое бы направило поиски.
В один из первых дней октября мое терпение было вознаграждено. Сразу после завтрака Джон доложил о посетителе — офицере, ожидающем, когда сэр де ля Роз закончит трапезу, чтобы лично ему передать послание. Не знаю, как удержался, чтобы не выбежать навстречу вестовому. Наверное, потрясение от мгновенного прозрения, что это Господь дает ниточку к искомому ответу, придавило к креслу.
— Проси.
— Слушаюсь, сэр.
Вошедший офицер протянул пакет, запечатанный вензелями королевы.
— Сэр, Её Величество желает видеть вас сегодня на обеде в своем замке в половине третьего.
Я поднялся из-за стола и, сдерживая чувства, неторопливо взял послание.
— Сожалею, сэр, что вам пришлось ждать. Мой слуга очень строгих правил и никогда не отрывает от еды докладами. Ничего не могу с этим поделать уже почти четверть века.
— Понимаю, сэр, — офицер вежливо улыбнулся. — В свою очередь прошу простить за несвоевременный визит, но тоже ничего не могу с этим поделать — служба.
Бегло пробежав глазами по строкам письма, я утвердительно кивнул.
— Передайте королеве, что ее желание исполнится. При одном условии, капитан.
Офицер вздрогнул.
— Я наслышан, что вы не слишком почтительны к монархам, но…
— Успокойтесь, сэр, — моя улыбка остановила поток негодования. — Увы, я действительно отношусь к монархам без полагающегося почтения, но в данном случае речь идет всего лишь о сопровождающем. Мне бы не хотелось опоздать к назначенному часу и тем самым проявить невежливость.
— О, сэр, разумеется! Если великого магистра устроит моя персона, я вернусь к двум часам, чтобы послужить провожатым к Ее Величеству.
— Буду признателен. Не желаете ли вина? Есть неплохое анжу и бургундское.
— Благодарю, сэр. В другой раз. Служба.
Офицер откланялся и направился к выходу. Не знаю, почему (возможно, так из меня начали выходить силы, накопившиеся за последние недели), но я явственно почувствовал, что могу предсказать этому человеку радостное событие, и остановил посланника уже в дверях.
— Капитан… Ваша семья, кажется, ждет ребенка?
— Да, сэр.
— Это будет мальчик.
— Благодарю вас, сэр!!!
Офицер отсалютовал и покинул дом. К двум часам он вернулся, и мы отправились во дворец.
Ее Величество Елизавета I приняла меня в своих личных апартаментах. Строгий, оценивающий взгляд, затем небольшая усмешка.
— Я наслышана о вас, сэр. Вряд ли вы согласитесь целовать руку королеве, но, возможно, не откажете в этом даме, — с улыбкой произнесла дочь Генриха VIII по-французски, протягивая мне руку.
Нужно ли говорить, что я был немедленно покорен? В этой женщине сочетались мудрость, проницательность, достоинство и поразительное для монарха прямодушие. Она стоила моей капитуляции.
— Ваше Величество с порога начинает вить из меня веревки, — после этих слов, сказанных на английском, оставалось только склониться для поцелуя.
— Присаживайтесь, сэр, — Елизавета перешла на свой родной язык.
— Благодарю вас, Ваше Величество.
— Не знаю, какие яства способны удивить парижанина. Может быть, в следующий раз предложить вам пудинг? Вряд ли во Франции он широко известен.
— Благодарю вас, Ваше Величество, но пудингом меня тоже не удивить. Последние шестнадцать лет вынужден ежедневно выслушивать ворчание своего слуги, что столь полезное для здоровья блюдо уносят со стола нетронутым.
Королева снова улыбнулась.
— Ваш слуга англичанин?
— Да, Ваше Величество. Как и я, если считать англичанином того, чьи предки перебрались за Ла-Манш после гибели Ричарда III.
— Вот как? — Тень пробежала по лицу Елизаветы.
— Попробуйте рыбу. Мои повара изумительно ее запекают, — после едва заметной паузы продолжила королева.
— Благодарю вас, рыба действительно изумительна.
— Война Алой и Белой розы сильно изменила Англию, — вернулась к разговору Елизавета. — Надеюсь, вы прибыли не из-за старой вражды?
— Не беспокойтесь, Ваше Величество. Какой смысл ворошить в своем шкафу покрывшийся пылью скелет? Я откликнулся на приглашение одного графа, которому потребовалась помощь.
Королева удовлетворенно кивнула.
— Я слышала об этом приглашении. Граф давно ждет вас, и его неприятности растут день ото дня, но вы не спешите ему помочь. Могу я спросить, почему?
— Боюсь разочаровать вас, Ваше Величество, и подорвать свою репутацию, но мне не удается раскрыть тайну невзгод, обрушившихся на графа. К сожалению, на замке действительно лежит проклятие, но оно должно было спать еще несколько поколений. Что изменило ход событий, остается неразрешимой загадкой.
Елизавета пригубила из своего кубка, неспешно прикоснулась платком к уголкам рта и, внимательно глядя мне в глаза, заметила:
— Печально слышать. Граф — один из друзей королевы. Он принимал активное участие в подавлении смуты на севере, возникшей три года назад из-за козней Марии Шотландской и лорда Нортумберленда.
— Сожалею, Ваше Величество, — с грустью продолжил я объяснения. — Испробованы разные способы проникновения в тайну, генеалогическое древо графа изучено вдоль и поперек, но нет ни малейшего намека на причину нынешней беды с замком.
— Может быть, вам следовало обратить больше внимания на сам замок? У него необычная история. Раньше графство называлось иначе. Когда мой дед, Генрих VII, отдал его в награду за доблестную службу предку графа, ярый приверженец Алой розы не пожелал к своему имени добавлять титул, связанный с Йорками, как и его потомки, упорно из поколения в поколение именующие владения своим родовым именем. Столетие назад замок принадлежал дальним родственникам Ричарда III, — и королева произнесла старое название, повергшее меня в трепет.
— О, Боже, как все просто!
Удивление и немой вопрос застыли на лице Елизаветы.
— Простите, Ваше Величество, что не сказал вам еще об одной, казалось — неразрешимой, загадке этого замка. Его судьба каким-то невообразимым образом связана с моей собственной судьбой. Вы дали мне ответ. В прошлом этот замок принадлежал моему роду.
Брови королевы поползли вверх.
— Пути Господни неисповедимы.
— Воистину так, Ваше Величество. И никто не ведает Его промысел. Граф, не зная того, обратился к старинному врагу, а столь же неосведомленный враг согласился приехать. Значит, так угодно Господу. С Божьей помощью я надеюсь разгадать тайну замка и отправить проклятие спать до положенного срока.
— Да благословит вас Господь.
Королева немного помолчала.
— Как скоро вы отправляетесь к графу?
— Незамедлительно, Ваше Величество. По пути, правда, собираюсь задержаться в Лестершире. Возможно, прошлое подскажет какие-то ответы на загадки настоящего. Остальное, полагаю, придется выяснять в самом замке.
Елизавета чуть кивнула.
— Очень рада. На обратном пути расскажите, каковы ваши успехи. Возможно, у меня будут некоторые вопросы.
Я с грустью посмотрел на великую королеву.
— На этот вопрос, Ваше Величество, могу ответить прямо сейчас, но вряд ли мои слова принесут радость.
— Слушаю вас, сэр.
— Вы последняя из династии Тюдоров.
Королева кивнула.
— Благодарю вас, магистр. На обратном пути непременно навестите меня. Буду рада вас видеть.
— Спасибо, Ваше Величество.
Елизавета поднялась из-за стола и протянула мне руку, которую я почтительно поцеловал. Аудиенция была закончена.
Сборы «колдовского» хозяйства заняли несколько дней. Джон, опасливо раскладывая по сундукам различные склянки с химикатами и настоями, непрерывно ворчал на беспорядок — извечную характерную черту любой моей лаборатории. Вытаскивая из-под какого-нибудь шкафа залетевший туда лист с записями, преданный слуга приходил в благоговейный ужас, негодуя, что документ мог потеряться. Эти негодования вызывали у меня лишь улыбку, поскольку я прекрасно помнил не только расположение всех разбросанных листов, но и их содержание. Кстати, Джон отлично знал, что его хозяин безошибочно ориентируется в устроенном бедламе, но возмущения и сетования стали уже чем-то вроде традиции при каждом переезде. Дорвавшись до святая святых — моей лаборатории, — слуга не мог хозяйничать там молча.
В конце первой декады октября тяжелогруженая карета, разбрызгивая осеннюю грязь, увезла нас из Лондона. Путь на север словно поворачивал вспять время, ведя от Варфоломеевской резни к битве при Босворте. Дурные предчувствия, что в этом содержится какой-то высший смысл, не сулящий мне ничего хорошего, непрерывно усиливались. Добравшись до Лестершира, я уже физически ощущал притяжение места битвы почти столетней давности, будто прошлое хотело поведать что-то важное. Но что? Набухшая осенняя земля, казалось, засасывала меня кровью предков и их врагов. В этом одновременно чувствовалось и что-то демоническое, и что-то божественное. Какие-то древние силы, по сравнению с которыми Христос — младенец, взывали к пониманию. Боже, как я испугался! Неужели в паутине высших законов есть что-то могущественнее Тебя, к чему мне по какому-то неведомому предначертанию пришлось прикоснуться?!
Две недели неустанных работ на грани помешательства, ворох таблиц, рассчитанных под каким-то принуждением не для отдельных людей, а для целых народов. Господи, к чему был весь этот колоссальный труд? Лишь для того, чтобы увидеть трижды проклятый для Англии и Франции день? Двадцать второе августа. В 1485 году это кровь и предательство при Босворте. В 1572 — согласие короля Карла IX пролить на следующую ночь кровь тысяч своих подданных. Но это уже прошлое. Прошлое, которое можно пережить и забыть, чтобы самому не сойти с ума от охватившего людей безумия. А как пережить и забыть будущее? Будущее, которое тебе не суждено увидеть? К чему смертному тяжесть предвидения, что 22 августа 1642 года пока еще не рожденный король снова начнет проливать кровь сограждан?
Поделиться книгой: