Помоги проекту - поделись книгой:
Старший сержант и двое рядовых пробежались по ним усталым взглядом и не стали останавливать. Суровый капитан-пехотинец и мрачный сержант-верзила за его спиной отбили у патруля охоту проверять документы у «бывалых фронтовиков». Старший сержант отступил с прохода и взял под козырек. Делле небрежно козырнул, вошел в зал, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил, но осторожность взяла верх, и он сел лицом к входной двери. Рядом примостился Дериглаз. Кемпке занял лавку за его спиной, так, чтобы видеть перрон.
После мороза и изматывающего марша по глубокому снегу тепло действовало подобно снотворному, и первым сморило Дериглаза. Он расплылся по лавке и через минуту уже тихо посапывал. Кемпке, как ни крепился, тоже начал клевать носом. Делле, чтобы не уснуть, время от времени пощипывал себя за ухо, но монотонное гудение огня в печке-буржуйке и истома, разлившаяся по телу, убаюкивали и притупляли чувство опасности.
Стук двери заставил его встрепенуться. Два кряжистых железнодорожника, недолго постояв на входе, затем прошли к печке, вытянули ладони к ней и со скучающим видом стали разглядывать пассажиров. Делле насторожился. Взгляд рыжеусого железнодорожника ему не понравился, в нем снова проснулось смутное чувство тревоги. Оно возникло еще утром, когда они покидали дом Кайзера. На выходе со двора и потом на станции в Малоярославце Делле порой казалось, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ними.
На этот раз внутреннее чувство опасности говорило Деле, что незримая угроза — не игра его воображения. Покой, царивший в зале ожидания, уже не казался ему мирным. С появлением железнодорожников завозился здоровяк в овчинном тулупе.
Скользнув взглядом по Делле и Дериглазу, он остановился на вещмешке с рацией. Два пехотинца, сержант и ефрейтор, до этого оживленно болтавшие между собой, смолкли и передвинулись ближе к двери. Делле обернулся в сторону привокзальной площади и похолодел. У водонапорной башни остановился грузовик, и из него, как горох, посыпались на землю солдаты. Каждая клеточка Делле кричала об опасности и звала к действию. Незаметно расстегнув кобуру, он пихнул локтем в бок Дериглаза. Тот очнулся и осоловело захлопал глазами.
«Засада! Стрелять по моей команде!» — прошептал Делле. Дериглаз дернулся, словно от удара электрическим током, и судорожно ухватился за вещмешок с рацией. Делле цыкнул на него и толкнул Кемпке. Тот очнулся. Слово «засада» заставило его подобраться. Прислушиваясь к Делле, Кемпке взглядом искал среди пассажиров тех, кто угрожал им. Таких, как им показалось, было немало, они решили разделиться и идти на прорыв.
Оживление в группе шпионов не укрылось от верзилы в овчинном тулупе. Он распрямился во весь свой гигантский рост и сделал шаг к ним. Делле нервно сглотнул. Подтверждалось самое худшее предположение — они угодили в заранее подготовленную засаду. Дополнительным свидетельством тому являлись действия армейского патруля — сержант и двое рядовых блокировали выход на привокзальную площадь. На глазах изменились и «железнодорожники». От их вальяжности не осталось следа, они приняли охотничью стойку и переместились к дверям, ведущим на перрон.
Так слаженно могли действовать только натасканные на засадах «волкодавы» из НКВД или Смерша. Промедление было смерти подобно, и Делле перешел к действиям. Стремительно поднявшись с лавки, он сграбастал в охапку старуху, используя ее как таран, опрокинул на пол рыжеусого «железнодорожника», бросившегося наперехват, и ринулся к окнам. Второй «железнодорожник» в последний момент успел вцепиться в Делле, но, получив сокрушительный удар ногой в живот, отлетел в сторону. Также решительно действовал Кемпке. Стреляя направо и налево с обеих рук, он сеял панику среди пассажиров.
Люди, потеряв от страха голову, искали спасения от убийственного огня гитлеровских агентов, и у дверей возникла давка. Делле воспользовался этим. Яростно работая кулаками и локтями, он прокладывал себе дорогу к окнам, выходившим на перрон. Вслед за ним пробивался Дериглаз. Группа захвата, попав в водоворот толпы, предпринимала отчаянные усилия, чтобы не упустить шпионов, но оказалась бессильной перед людской стихией.
Кемпке первым прорвался к окну и, как камень, выпущенный из пращи, вынеся на себе раму со стеклами, выпрыгнул на перрон и помчался к эшелону, громыхавшему на дальнем железнодорожном пути. Грузовой поезд набирал скорость, но он успел вскочить на подножку вагона. Вдогонку Кемпке прозвучали запоздалые выстрелы.
Вслед за ним рвался из кольца окружения Делле. Выпрыгнув через разбитое окно на перрон, он бросился в противоположную сторону — к железнодорожным складам. Вслед ему неслись крики: «Брать живьем!» Красноармеец, ринувшийся наперехват Делле, был сброшен с платформы на железнодорожные пути. В несколько гигантских прыжков шпион достиг забора, перемахнул через него и запрыгнул на подножку машины, разгружавшейся у складов. Оторопевший водитель не понял, как оказался на земле. Делле ухватился за рычаги, машина фыркнула двигателем. Дальше медлить было нельзя, Сафронов вскинул автомат и дал длинную очередь. Лобовое стекло брызнуло осколками, и Делле безжизненно уткнулся головой в руль.
Прошло несколько минут, и суматоха на станции Детчино улеглась. Теперь контрразведчики могли подвести итоги. Они оказались плачевны. Дериглаз и Кемпке бесследно исчезли. Тело Делле и брошенная рация — это все, что осталось в руках Окунева. После такого оглушительного фиаско в операции ни о какой нейтрализации группы Делле не могло идти и речи. Рация, брошенная сбежавшими гитлеровскими агентами, без радиста превратилась в груду бесполезного металла. В «Цеппелине» превосходно знали почерк Дериглаза, и потому рассчитывать провести гитлеровских асов эфира на двойнике было бы верхом наивности.
В Москву Андрей Окунев возвращался в подавленном состоянии и готовился к худшему. Войдя в кабинет Утехина, он застыл у двери и боялся оторвать глаз от пола. Помимо Утехина в нем находились Барышников и старший лейтенант Виктор Тарасов, с недавнего времени подключенный к работе с группой «Иосиф». Под их вопрошающими взглядами каждое слово давалось Окуневу с трудом. Он закончил доклад, и в кабинете наступило гробовое молчание.
Задание Абакумова — нейтрализовать Делле, а потом использовать радиста его группы в игре с «Цеппелином», чтобы освободить Виктора и Николая от жесткой опеки резидента, — было провалено. Над операцией «Загадка» нависла серьезная угроза, устранить ее мог только неординарный и быстрый ход. На поиске такого хода и сосредоточились контрразведчики. Делле был мертв, ничего не мог сказать в свое оправдание, и Барышников предложил представить перед «Цеппелином» именно его виновником всего произошедшего. Первоначально это не нашло поддержки у Утехина и Окунева. Они никак не могли увязать провал группы Делле с зашифровкой «Иосифа» в глазах Курека. Постепенно логика рассуждений Барышникова убедила их в обоснованности и разумности его доводов. Они сводились к тому, чтобы на время «оживить» Делле и в глазах «Цеппелина» обратить против самого себя.
В недавнем прошлом он уже дал повод, когда в нарушение всех требований безопасности вломился на конспиративную квартиру «Иосифа». Исполнителями замысла Барышникова предполагалось сделать оставшихся на свободе агентов из резидентуры Делле, в частности, радиста Железнодорожника. Ему отводилась ключевая роль в задуманной контрразведчиками оперативной комбинации — сообщить в «Цеппелин» о провалах в агентурной сети и связать их с грубыми ошибками в работе Делле. Очередными жертвами его самонадеянности и самоуправства предстояло стать агентам Кайзеру и Учетчику. С ними Делле наиболее часто контактировал, и об их существовании знал Железнодорожник. Самого же Делле решено было обратить в бега и объявить в розыск.
С этими предложениями Утехин и Барышников отправились на доклад к Абакумову. Однако на месте его не оказалось, он выехал на совещание в Ставку Верховного Главнокомандующего. Не теряя времени — дорога была каждая минута, они на свой страх и риск начали действовать. В первую очередь требовалось нейтрализовать Кемпке и Дериглаза. Они могли объявиться на конспиративной квартире в Тихвинском переулке. И, чтобы упредить их, Утехин отправил оперативную группу вместе с Окуневым на помощь Виктору и Николаю. Барышников занялся техническими вопросами — распорядился размножить фото Делле, а Тарасов с оперативной группой отправился в Калугу. В их задачу входила организация наблюдения за Железнодорожником.
К возвращению Абакумова на Лубянку маховик контрразведки уже совершил свой первый оборот. Технари изготовили кипу листовок с портретом Делле. Окунев организовал на квартире в Тихвинском переулке засаду на Кемпке и Дериглаза. Тарасов с оперативной группой находился на пути в Калугу. Теперь Утехину и Барышникову было, что доложить Абакумову, и они отправились к нему в кабинет. По его лицу было трудно понять, как прошло совещание в Ставке. Махнув рукой на стол заседаний, он устало опустился на стул и вопросительно посмотрел на Утехина с Барышниковым. Они переглянулись, первым начал доклад Утехин. Абакумов выслушал, ничего не сказал, но выражение его глаз говорило само за себя. Оно смягчилось, лишь когда Барышников высказал свои предложения по зашифровке «Иосифа». Абакумов согласился и распорядился приступить к их исполнению немедленно.
Ночью оперативные группы захвата на рабочих местах арестовали агентов резидентуры Делле — Кайзера и Учетчика. Аресты были проведены так, что утром не только в администрации отделения железной дороги, но и в депо, ремонтных мастерских только и было разговоров, что о «немецких шпионах». Позже на досках объявлений всех железнодорожных станций от Москвы до Калуги появились фотографии Делле. Ранее ориентировки на розыск скрывшихся гитлеровских агентов Кемпке и Дериглаза легли на столы начальников фронтовых управлений контрразведки Смерш. Невидимая для глаза непрофессионала густая оперативная сеть пришла в движение. Первые сутки не дали результата. Попадалась в основном мелкая рыбешка: дезертиры, уклонисты и несколько человек, имевших несчастье быть похожими на Делле. Отделавшись синяками и несколькими часами отсидки в Смерше, двойники немецкого резидента выходили на свободу.
В Малоярославце, как докладывали разведчики наружного наблюдения, пока ничего примечательного не происходило. Железнодорожник, как обычно, ровно в семь появился на работе, недолго потолкался в конторе, у доски объявлений с фотографией Делле, и занервничал. Приняв рабочее место у напарника, сообщившего об арестах немецких шпионов, Железнодорожник уже не находил себе места. С трудом дождавшись окончания смены, он галопом помчался домой.
С наступлением темноты свет в его окнах погас. Скрип калитки на заднем дворе заставил Тарасова и разведчиков наружки подобраться. Темный силуэт на мгновение мелькнул в переулке и скрылся за сараями. Настигли они Железнодорожника в конце улицы. В тусклом лунном свете спина старого германского агента приросла горбом. Тарасов предположил, что это была рация, и в нем проснулся азарт охотника. Интуиция его не подвела — Железнодорожник готовился выйти на связь.
Озираясь по сторонам, он, как заяц, петлял по узким улочкам, но это не запутало контрразведчиков. Местный оперативник Миша, хорошо знавший здесь все ходы и выходы, догадался, куда направляется агент. Впереди проступили мрачные развалины, и там Железнодорожник потерялся из вида. Тарасов не рискнул идти дальше, любой неосторожный шаг мог выдать их с головой, и оперативная группа залегла в засаде. Виктор, затаив дыхание, напряг слух. Порой ему казалось, что он слышит слабый писк морзянки, но это было скорее игрой воображения. Ни Миша, ни наружка ее не услышали. Прошло около десяти минут, и из развалин показался Железнодорожник. Озираясь по сторонам, он спешил покинуть место выхода в эфир.
В ту ночь служба радиоконтрразведки засекла работу передатчика в окрестностях Малоярославца, а утром докладная об этом легла на стол Утехину. Задуманная Барышниковым и им уловка сработала, теперь оставалось запастись терпением и ждать реакции «Цеппелина» на сообщение Железнодорожника. Она последовала в тот же день и немало озадачила Утехина. Берлин требовал от «Иосифа» детализировать ранее переданную информацию, касавшуюся количества и типа танков, перебрасывавшихся через железнодорожную станцию «Москва — Сортировочная» для усиления Западного фронта. Содержание радиограммы вызвало удивление и у Барышникова. Тут было чему удивляться. В «Цеппелине» никак не отреагировали на последнее сообщение «Иосифа» о срыве явки с Делле. Контрразведчики ломали головы над этим ходом гитлеровцев и не находили ответа. Все встало на свои места во время следующего сеанса связи.
Поздно вечером в пятницу эфир взорвался тревожным визгом морзянки. Николай едва успевал принимать сообщение Берлинского радиоцентра. За его спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу Виктор с Окуневым. После расшифровки радиограммы в комнате раздался общий вздох облегчения. Ее содержание не оставляло сомнений в том, что сообщение Железнодорожника о розыске Делле дошло до Курека. При этом «Цеппелин» ни одним словом не обмолвился о причине его провала и потребовал:
«Немедленно сменить квартиру. В случае выхода на связь Делле, Кемпке или Дериглаза их ликвидировать и уйти на нелегальное положение».
Радиограмма «Цеппелина» положила конец нервному периоду в работе контрразведчиков, связанному с появлением группы Делле. Им удалось ее нейтрализовать и при этом не вызвать подозрений к «Иосифу». В кабинете Барышникова, где собрались участники операции, царило приподнятое настроение. Радиоигра получила второе дыхание. «Иосиф» по-прежнему продолжал оставаться для гитлеровской разведки ценнейшим источником информации, и лучшим аргументом в его пользу служило то, что в Берлине ради него готовы были пожертвовать двумя кадровыми сотрудниками — Кемпке и Делле.
Это решение «Цеппелина» убедило Барышникова и Утехина в том, что их рискованный ход с компрометацией Делле оказался оправданным. И они решили пойти дальше — отбить у Курека всякую охоту связывать деятельность «Иосифа» с работой других резидентур гитлеровской разведки, действующих в Подмосковье. Логическим шагом в реализации этого замысла стал шумный арест еще двух агентов из резидентуры Делле — Учетчика и Телефониста, работавших в отделе перевозок отделения железной дороги Калуги. А оставшийся на свободе Железнодорожник все продолжал бомбардировать «Цеппелин» паническими радиограммами. В конце концов, у него сдали нервы, и он обратился в бега, но далеко не ушел и был негласно задержан группой захвата Окунева.
Разгром резидентуры Делле вызвал в Берлине переполох. Опасение, что подобная судьба может постигнуть и «Иосифа», вынудило «Цеппелин» принять меры предосторожности. Радиосвязь с ним был переведена на резервный режим — раз в неделю в установленное время происходил обмен короткими проверочными радиограммами. Воспользовавшись паузой, контрразведчики перевели дыхание и занялись подготовкой второго этапа операции. В нем ведущая роль отводилась Лещенко. Выполнение столь ответственной задачи взяли на себя Утехин и Окунев. Не остались без дела и Виктор с Николаем. Старенькая дача Смерша в Малаховке, куда они перебрались из квартиры в Тихвинском переулке, нуждалась в ремонте, и они всей душой отдались этому мирному занятию.
В таком режиме прошло два месяца. В Берлине держали паузу, видимо, выжидали, чем обернется провал группы Делле для остальных агентов, действующих в Подмосковье. Подошел к концу март, и в «Цеппелине» окончательно успокоились. Наступившая ранняя и бурная весна растопила не только лед на озерах под Берлином, но и опасения Курека за судьбу ценных агентов в Москве. Временный карантин для «Иосифа», установленный в мрачных кабинетах на Потсдамерштрассе, закончился 29 марта.
В тот день Берлинский радиоцентр разразился длинной радиограммой. В ней Курек, не скупясь на слова, отмечал заслуги «Иосифа» в борьбе с большевизмом и потребовал «внести свой неоценимый вклад и провести вербовку «Л».
Последние фразы в расшифровке радиограммы были дважды подчеркнуты хорошо знакомым Барышникову и Утехину красным карандашом. Абакумов требовал от них в течение дня разработать и доложить план подключения Лещенко к оперативной игре с «Цеппелином». Первый его пункт у Утехина и Барышникова не вызвал разногласий. Они сошлись на том, что Лещенко предстояло стать тем самым «паровозом», который должен потащить дальше начавшую было затухать радиоигру. Чистый лист бумаги под рукой Утехина быстро заполнялся новыми пунктами. Роль в операции «Загадка» еще одного будущего «гитлеровского агента», без пяти минут наркома, еще ничего не подозревавшего о ней, приобретала зримые очертания.
Спустя два дня Абакумов рассмотрел предложенный Барышниковым и Утехиным план подключения Лещенко к радиоигре, внес в него коррективы, а позже утвердил текст радиограммы «Иосифа» для «Цеппелина». В то же вечер в Малаховке заработал радиопередатчик. Николай передал в Берлин срочное донесение:
«Л» дал принципиальное согласие на сотрудничество, но только с американцами, при условии получения паспорта гражданина США, 15 тыс. долларов наличными и открытия счета на его имя в одном из банков Швейцарии».
Реакция «Цеппелина» не заставила долго ждать. В ответной радиограмме Курек рассыпался в благодарностях:
«Выражаем восхищение вашей блестящей работой и передаем личную благодарность обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Для оказания помощи в вербовке «Л» 30 марта будет направлен известный вам А. Г. Он доставит запасную радиостанцию, чистые бланки советских документов, 5 тыс. долларов США и 500 тыс. рублей. Встречайте его на железнодорожной станции Егорьевская в 13:00. В случае срыва явки повторная встреча на том же месте, на следующий день. Да поможет вам Бог!»
Сообщение из Берлина всколыхнуло опергруппу Смерша. Накануне высадки курьера «Цеппелина» в отделах Барышникова и Утехина царило напряженное ожидание. Спало оно, когда посты воздушного наблюдения засекли в небе над Егорьевской гитлеровский самолет. В час тридцать из него десантировался только один человек и приземлился в семи километрах от станции. К тому времени Виктор уже находился в Егорьевске и остаток ночи провел, ворочаясь на скрипучей кровати в штабе батальона внутренних войск НКВД. Сафронову, Окуневу и Тарасову тоже было не до сна. Через неплотно прикрытую дверь до Виктора доносились их приглушенные голоса и шорохи. Уснул он перед рассветом. Разбудил его Окунев, когда на дворе был в разгаре день. После запоздалого завтрака они еще раз прошлись по плану захвата курьера «Цеппелина». После этого Сафронов и Тарасов отправились на станцию, чтобы проверить готовность группы захвата, а Виктор вышел на улицу, чтобы собраться с мыслями.
Яркое солнце слепило глаза, легкий ветерок ласково обвевал разгоряченное лицо. Ранняя бурная весна решительно брала свое, и ее бодрящее дыхание, в котором смешались запахи молодой, пробившейся у завалинки травы и распустившей под окном вербы, кружили голову. О недавней холодной зиме напоминали лишь кучки серого, съежившегося в тени забора снега. Бодрый голос Окунева: «Пора, Витя!» — заставил его встрепенуться. Он бросил взгляд на часы. Стрелки показывали 12:10.
Поднявшись со ступенек крыльца, Виктор расправил под ремнем складки шинели, спустился во двор и прошел к машине. Через пятнадцать минут он и Окунев прибыли на станцию. В двух крохотных залах ожидания царила благостная тишина и было малолюдно, большинство пассажиров вышли на перрон и грелись на солнце. Среди них промелькнули Сафронов и Тарасов. Они тенями следовали за Виктором, и ему ничего другого не оставалось, как запастись терпением и ждать появления Гальфе на перроне.
Истек контрольный срок выхода на встречу, а курьер «Цеппелина» так и не дал о себе знать. Виктор бросил тревожный взгляд на часы, и тут за штабелем шпал мелькнула знакомая фигура. Сердце радостно встрепенулось, и Виктор направился к киоску, где должна была состояться встреча с курьером. Со стороны входной двери шел ладный старший лейтенант — летчик с вещмешком за спиной. Характерная посадка головы не оставляла у Виктора сомнений — это был Гальфе! Он отыскал взглядом Окунева и подал сигнал приготовиться — поправил шапку на голове. Операция по захвату курьера «Цеппелина» перешла в решающую фазу.
Гальфе поднялся на платформу. Держался он на удивление уверенно, так, будто встреча происходила не в тылу врага, а где-нибудь в Потсдаме. Но первое впечатление оказалось обманчиво. Они сблизились, и Виктор заметил над его верхней губой бисеринки пота. Опытный курьер «Цеппелина» ясно представлял, что первая явка на вражеской территории могла стать последней. Его вопрошающий взгляд искал ответ на лице Виктора. Тот улыбнулся. Гальфе ответил вымученной улыбкой. Они сошлись у киоска и после обмена паролями направились к машине. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверцу. Тот наклонился, и в следующее мгновение в воздухе мелькнули испачканные в глине подошвы его сапог. Виктор вслед за ним втиснулся в машину, и она сорвалась с места.
31 марта 1944 года массивная металлическая дверь навсегда захлопнулась за спиной курьера «ЦЕППЕЛИНА». Серые, безликие тюремные стены, забранное ржавой паутиной решетки крохотное оконце под потолком отрезали Гальфе от той прежней жизни, в которой он решал чужие судьбы. Теперь решалась его собственная. Особая тюремная тишина холодного каменного мешка, словно кислота, разъедала волю и невидимым свинцовым прессом плющила мысли и чувства. Время шло. О нем, казалось, забыли. Прозвучала команда отбой, когда Гальфе вызвали на допрос.
С каменным выражением лица курьер «Цеппелина» вошел в кабинет Абакумова. Кроме его хозяина, там находились Барышников с Утехиным. Они внимательно, словно примеряясь, разглядывали Гальфе. А тот ненавидящим взглядом смотрел на них исподлобья. Эта молчаливая перестрелка продолжалась несколько секунд и сказала контрразведчикам, что перед ними находится не просто матерый шпион, а нацист-фанатик.
Первые минуты допроса подтвердили их предположения. Им буквально клещами приходилось вырывать у Гальфе каждое слово. Но вскоре под напором Абакумова он поплыл и не заметил, как из него вытащили главное — руководство агентурной группой «Иосифа» не переходило к Гальфе, чего больше всего опасались контрразведчики, а по-прежнему оставалось за Поповым — Бутыриным и тем самым оставляло им поле для маневра.
Стрелки больших напольных часов показывали третий час ночи, когда Абакумов прекратил допрос, и Гальфе отправили в камеру. Несмотря на то что он отказался от сотрудничества, Смерш сохранил инициативу в операции. Теперь контрразведчикам требовалось убедить Берлин в том, что Гальфе находится на свободе и активно включился в подготовку вербовки Лещенко.
31 марта под диктовку Окунева Николай отправил из Малаховки в «Цеппелин» очередную радиограмму:
Справка на Алоиза Гальфе
Глава четвертая
На коне
После такой радиограммы из «Цеппелина» на Лубянке не стали испытывать терпение его руководителей и решили порадовать долгожданным сообщением. Приближался день рождения фюрера, и донесение «Иосифа», направленное в Берлин, оказалось как нельзя кстати. Курек, Курмис и Бакхауз передавали его друг другу и перечитывали по нескольку раз. Каждая строчка радиограммы, как бальзам, ложилась на их истомленные долгим ожиданием души. Курек радостно потер руки и не удержался, чтобы еще раз не зачитать ее вслух:
Беззастенчивая алчность и откровенный цинизм новоиспеченного агента, которому большевистская власть дала, казалось, все: должность, открывшую прямую дорогу в Кремль, а вместе с ней привилегии, немыслимые для рядового коммуниста, нисколько не смутили Курека. Старая, как сам мир, истина — деньги правят всем — в лице Лещенко лишний раз нашла подтверждение. Ради них он не побоялся пойти против Сталина и всесильного НКВД. Курек ликовал и не стеснялся своих эмоций. Не стеснялись их Курмис и Бакхауз.
Заглянувший в кабинет дежурный так и остался стоять на пороге с разинутым ртом, наблюдая за странной картиной. Скупые на эмоции разведчики, подобно детям, кружили вокруг столов в каком-то немыслимом танце. Он растерянно захлопал глазами и, ничего не поняв, попятился назад. Вслед ему раздался взрыв хохота. Это был звездный час Курмиса и Курека. Вербовкой такого уровня, как Лещенко, вряд ли кто мог похвастать в «Цеппелине». Позади остались мучительные сомнения, бессонные ночи напряженной работы и разносы у начальства, а впереди открывались такие перспективы, что от них захватывало дух…
С начала операции прошло девять месяцев. За это время обстоятельства не раз складывались таким образом, что ставили на грань провала не только вербовку Лещенко, но и само существование группы «Иосиф». В начале 1944-го само упоминание Куреком и Курмисом о перспективной работе с ней и ее будущем агенте в Кремле, в кабинетах на Потсдамерштрассе, 29 вызывало на лицах начальников других отделов кривые ухмылки и смешки.
В верхах отношение к операции «Иосиф» также изменилось, и не к лучшему. Кальтенбруннер, до недавнего времени поддерживавший ее, похоже, потерял интерес. И только они: Вальтер Курек и Мартин Курмис продолжали надеяться на успех. А когда он пришел, то заставил последних завистников прикусить свои ядовитые языки. За все годы службы в разведке ни самому Куреку, ни его подчиненным еще не приходилось слышать о такой перспективной вербовке агента. И какого агента! Агента, вхожего в высшие партийные кабинеты и в сам Кремль.
Тайная армия «Цеппелина» и абвера насчитывала тысячи агентов и сотни резидентов. Они шпионили, убивали, взрывали, но все это напоминало комариные укусы слону. Красная армия, подобно Молоху, перемалывала одну за другой лучшие дивизии вермахта и неумолимо, как предвестник Армагеддона, приближалась к границам рейха. Ее военные тайны, хранившиеся в сейфах советских генералов, по-прежнему оставались недоступными для хваленых агентов абвера, которыми накануне войны с большевиками не уставал хвастаться адмирал Канарис.
Предстоящая вербовка Лещенко стояла особняком в этой безликой и, как оказалось на поверку, никчемной тайной армии гитлеровских спецслужб. Теперь же в руках «Цеппелина» и именно его, штурмбанфюрера Вальтера Курека, появилось грозное оружие. Лещенко предстояло стать тем самым волшебным ключом, с помощью которого германская разведка, наконец, откроет дверцу к самым сокровенным тайнам верхушки большевиков.
За эти услуги Лещенко, по мнению Курека, запросил вполне приемлемую цену. Но открытие счета в швейцарском банке и изготовление американского паспорта были делом не одного дня. Тем более отсутствие в «Цеппелине» фотографии Лещенко позволяло Куреку использовать данное обстоятельство, чтобы глубже втянуть его в шпионскую деятельность. Вместе с тем, кормить перспективного агента одними обещаниями было опасно, и Курек решил бросить ему и «Иосифу» сладкую кость — большие деньги. Ему их не было жалко. В распоряжении «Цеппелина» имелись мешки фальшивых британских фунтов стерлингов. И он поспешил порадовать «Иосифа».
В очередной радиограмме «Цеппелина» сообщалось, что в ближайшее время в заданном районе у железнодорожной станции Егорьевская будет сброшен груз: деньги, рация, питание к ней, вещи и продукты. На следующий день, 16 апреля 1944 года, после доклада Курека Кальтенбруннеру о готовности «Иосифа» к проведению вербовки Лещенко, экипаж самолета из специальной эскадрильи Гиммлера занялся подготовкой к вылету в советский тыл. Он был назначен на 18 апреля.
Накануне оперативная группа Смерша во главе с Окуневым, Виктором и Николаем выехала в район станции Егорьевская и в час ночи развела на поляне сигнальные костры. Через полчаса они услышали нарастающий гул авиационных моторов, а спустя еще несколько минут над их головами появился самолет. Пролетев над поляной, экипаж зашел на второй круг и сбросил груз. После того как он был принят, Николай отправил радиограмму в «Цеппелин». В ней контрразведчики отвели ведущую роль Гальфе в организации приема груза и постарались ввести германскую разведку в дополнительные траты.
Радиограмма «Иосифа» добавила новых забот Куреку и Курмису, но они их не обременили. Потеря рации и части вещей существенно на ход операции не влияла. Для Курека было гораздо важнее то, что Лещенко, выдвигая дополнительные условия своего сотрудничества, от него не отказывался. Гарантии вывезти его в США в случае опасности Курек готов был дать, не задумываясь, — они ему ничего не стоили. Его занимало больше другое — как с максимальной пользой использовать уникальные возможности Лещенко. Судя по запросу «Иосифа», он готов был поставлять информацию по самому широкому спектру вопросов. С этим Курек и его подчиненные как раз и пытались определиться, когда зазвонил телефон прямой связи с Кальтенбруннером.
Курек снял трубку и поначалу напрягся, но после первых фраз Кальтенбруннера расслабился. Тот поздравил с успехом в работе с «Иосифом» и потребовал взять материалы по операции и явиться к нему в кабинет. Курек ринулся к сейфу, выложил на стол все, что у него имелось по операции, отобрал наиболее важные документы, сложил в папку и поспешил на доклад. В приемной Кальтенбруннера было многолюдно, но он принял Курека вне очереди, что лишний раз говорило о том, какое значение шеф Главного управления имперской безопасности придавал работе «Иосифа» и предстоящей вербовке Лещенко.
С материала на него Курек и начал доклад. Кальтенбруннер внимательно слушал и изредка задавал уточняющие вопросы. Завершая доклад, Курек предложил провести вербовку Лещенко от имени американцев и закрепить ее получением от него информации об объемах и номенклатуре поставок США и Великобритании в СССР. Эту свою позицию он обосновал тем, что вербовочное предложение от спецслужб Германии — заклятого врага СССР — могло только оттолкнуть Лещенко от сотрудничества.
Кальтенбруннер нахмурился, но в душе согласился с предложением Курека. Располагая объективной информацией о состоянии собственных войск и войск противника, о возможностях экономики Германии и противостоящих ей стран антигитлеровской коалиции, он отдавал себе отчет: судьба рейха и его собственная решалась не в песках Северной Африки, где генерал-фельдмаршал Роммель играл в кошки-мышки с британским маршалом Монтгомери, а на Восточном фронте, на бескрайних русских просторах.
Весна 1944 года складывалась не в пользу вермахта, он терпел одно поражение за другим в схватке с Красной армией. Лучшие полководцы Германии: командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Кюхлер, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Буш и командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Манштейн ничего не могли противопоставить внезапным и неожиданным ударам войск маршалов Жукова и Рокоссовского. Советская контрразведка надежно хранила в тайне их военные планы. Поэтому Кальтенбруннер — профессионал до мозга костей — согласился с доводами Курека о том, что вербовка Лещенко под американским флагом в той обстановке, что складывалась на фронтах, являлась единственным выходом.
С этим решением Курек покинул кабинет, а в его ушах продолжал звучать голос Кальтенбруннера: «Вальтер, не мельчите, как ростовщик-еврей. Сделайте ему этот чертов паспорт! Завалите паршивыми фунтами и долларами! Гарантируйте отправку хоть в рай! Только скорее вербуйте и выжмите все, что можно. Времени у нас нет. Действуйте, Вальтер. Действуйте!»
В сложившейся ситуации вопрос о подготовке «Иосифом» теракта против Кагановича отошел на второй план. Волков, Попов и Лещенко с его секретами живыми стоили гораздо больше, чем мертвый нарком. Ради этого «Цеппелин» готов был обещать Лещенко все что угодно. В тот же день Берлинский радиоцентр направил в адрес «Иосифа» следующую радиограмму:
В ответной радиограмме от 19 апреля «Иосиф» сообщил то, чего с таким нетерпением дожидались в «Цеппелине»:
В Берлине ликовали, а в Москве вскоре взгрустнули, и было отчего. Кальтенбруннер и Курек захотели лично из первых уст получить информацию о работе своей разведывательной группы в Москве и лишний раз убедиться в ее надежности. 24 апреля из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» поступило распоряжение:
Контрразведчики Смерша оказались между двух огней. Невыполнение приказа Кальтенбруннера было равносильно провалу операции. С другой стороны, направление Волкова в Берлин также ставило под серьезное сомнение ее дальнейшее продолжение. Несмотря на то что за ним были сожжены все мосты, ни Окунев, ни Утехин с Барышниковым не могли дать гарантий того, что, окажись он в подвалах мясника Мюллера, от одного имени которого даже у самых неразговорчивых развязывались языки, ему удастся устоять. Но это была только одна часть проблемы, вторая заключалась в Гальфе. Упрямый нацист не шел на контакт, и потому его использование в качестве радиста в радиоигре с «Цеппелином» исключалось. Получался замкнутый круг, из которого контрразведчики отчаянно пытались найти выход.
Предложение Окунева «похоронить» Гальфе, устроив несчастный случай, и тем самым снять проблему радиста, нашло поддержку у Барышникова и Утехина лишь отчасти. Это лишь на время сохраняло «Иосифа» в игре, а в дальнейшем грозило обернуться провалом. Новый курьер-радист германской разведки мог оказаться не лучше Гальфе. Поэтому, чтобы выиграть время, контрразведчики решили оставить Гальфе в живых, но «сломать» ему руку, а функции радиста временно передать Виктору.
Определившись с Гальфе, они взялись за решение ключевой проблемы: выполнение приказа Кальтенбруннера о командировке в Берлин Волкова — Дуайта— Юрьева. Казалось бы, его «гибель» при переходе линии фронта могла бы стать неплохим решением. Но, поразмыслив, Утехин и Барышников сошлись во мнении: этим они только еще больше осложнят ситуацию. Вывод из оперативной игры, да еще в самый ее ответственный момент, двух основных игроков — кадровых сотрудников германской разведки, пользующихся у нее полным доверием, даже у человека, далекого от спецслужб, вызвал бы обоснованные и веские подозрения. И здесь не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, какие шаги предпримет «Цеппелин». Они были предсказуемы. Как это уже было с Делле, в Москву по не контролируемому Смершем каналу мог прибыть очередной курьер-ревизор. После короткого, но жаркого спора Барышников с Утехиным сошлись на том, что надо выиграть время, а для этого Волкова командировать на фронт и дальше действовать по обстановке.
С этим они отправились к Абакумову. Тот, внимательно выслушав, согласился с их предложением и сделал существенное дополнение: рекомендовал отразить в тексте радиограммы для «Цеппелина», что командировка Волкова на фронт организована Лещенко. Это, по мнению Абакумова, должно было продемонстрировать германской разведке его возможности и еще больше поднять в ее глазах.
В тот же вечер с конспиративной дачи Смерша в Малаховке в адрес «Цеппелина» ушла радиограмма:
В Берлине немедленно откликнулись на донесение «Иосифа». Курек не мог сдержать радостных эмоций и извещал:
После этого контрразведчики и Волков взялись за практическое воплощение легенды прикрытия командировки в «Цеппелин». В ведомстве Лещенко, как и положено, на Николая оформили все необходимые документы, после чего он в сопровождении Сафронова выехал на Западный фронт и занялся поиском места перехода. И пока они «блуждали» по боевым порядкам советских войск, между «Цеппелином» и «Иосифом» шел дежурный обмен радиограммами. Тон их был нейтральным. В Берлине предпочитали лишний раз не накручивать нервы «Иосифу» и терпеливо ждали Волкова.
К концу подходил май, а курьер так и не появился в Берлине. В «Цеппелине» забили тревогу и начали теребить своих агентов в Москве. Закончилась эта нервотрепка в первых числах июня, после того как «Иосиф» сообщил, что Волков при бомбежке эшелона получил тяжелую контузию и в настоящее время находится на лечении в госпитале. С того дня Курек перестал напоминать о его направлении в Берлин, и в операции снова наступила пауза.
Но в руководстве Смерша посчитали, что долго она не может продолжаться, и решили пошевелить «Цеппелин». 12 июля в кабинете Абакумова собрались руководители операции — Барышников и Утехин. Прочитав последнюю докладную по радиоигре «Загадка», Абакумов строго посмотрел на притихших подчиненных и отметил, что затянувшаяся пауза в операции может подвигнуть «Цеппелин» на проведение дерзкой боевой акции — теракта против наркома путей сообщения Кагановича. Эти опасения Абакумова были не беспочвенны. При сложившемся положении на фронте гитлеровская верхушка способна была пойти на самые варварские акты. В Смерш по собственным каналам, а также из Разведывательного управления Красной армии поступала такого рода информация. В этой ситуации Абакумов не исключал того, что в «Цеппелине» могли пожертвовать разведывательными возможностями «Иосифа» и отдать агентам приказ перейти к проведению терактов.
Чтобы исключить это, Барышников предложил сработать на упреждение и заинтересовать германскую разведку серьезной дезинформацией от «Иосифа». Предложение не нашло поддержки у Абакумова. «Цеппелин» уже не столь активно реагировал на подобного рода доклады «Иосифа». И тому имелись объективные причины — высокие темпы наступления Красной армии девальвировали в глазах Курека и генералов вермахта информацию агентов Волкова и Попова. Поэтому Абакумов посчитал, что наиболее эффективным вариантом завершения операции «Загадка» мог бы стать вывод на советскую территорию и захват «крупного зверя» из числа сотрудников центрального аппарата «Цеппелина». А для этого требовалось найти такую приманку, которая бы вынудила германскую разведку пойти на серьезный риск.
В головах контрразведчиков одно за другим рождались различные предложения, но, когда дело доходило до практической реализации, выстроенные ими комбинации разваливались, как карточный домик. И когда всем уже казалось, что они зашли в тупик, Барышникову неожиданно пришла простая мысль. Он вспомнил, как недавно, будучи в кабинете Лещенко, застал его за составлением плана воинских перевозок для Красной армии на июль — сентябрь 1944 года. Бедолага тонул в горе секретных и совершенно секретных материалов. Это был тот самый шанс. И Абакумов с Утехиным ухватились за него. Они почти не сомневались, что за такими материалами германская разведка отправится хоть к самому черту.
Теперь, когда решение было принято, Барышников, Утехин и Окунев в обстановке строжайшей секретности доработали в деталях план заключительной части операции «Загадка».
15 июля 1944 года «Иосиф» сообщил в «Цеппелин»:
Это была убойная информация. Радиограмма, как горячий блин, жгла руки Куреку, и он, словно на крыльях, несся с ней по лестницам к Кальтенбруннеру. Тот проводил совещание, но вынужден был прервать его и, отложив все дела, ознакомиться с расшифровкой радиограммы «Иосифа». Уже на первом предложении его брови взлетели вверх, а рука схватила ручку и провела жирную черту под ней. Прочитав до конца, Кальтенбруннер задумался. Курек напрягся и внимательно следил за его лицом. Оно оставалось непроницаемо, как маска. Положив ручку на подставку, Кальтенбруннер снял трубку телефона и потребовал, чтобы адъютант соединил его с рейхсфюрером Гиммлером. Курек в душе ликовал — результат работы с «Иосифом» заслужил внимания самого рейхсфюрера.
Через мгновение в кабинете отчетливо, будто Гиммлер находился рядом, зазвучал его ровный, лишенный интонаций голос. Поздоровавшись, Кальтенбруннер начал доклад с извинений. Гиммлер, похоже, находившийся в хорошем расположении духа, остановил его и после шутливого замечания о том, что он не Риббентроп, а их ведомство — не МИД, потребовал докладывать по существу. Кальтенбруннер, пододвинув к себе радиограмму, зачитал ее и напомнил, что полученный материал является результатом работы группы ценных агентов в Москве.
Гиммлер не преминул продемонстрировать свою память. Уточнив, имеет ли она отношение к «Иосифу», он поинтересовался, насколько надежен источник получения информации и насколько ему можно доверять. Кальтенбруннер не без гордости отметил, что вновь завербованный агент имеет доступ к самым большим тайнам большевиков, а представленный план перевозок по Восточному фронту на июль, август и сентябрь не вызывает сомнений в своей достоверности. Гиммлер на лету оценил всю важность информации «Иосифа» для генералов вермахта и потребовал любой ценой добыть ее. Кальтенбруннер заверил, что приложит все усилия, чтобы выполнить его задание, и, посетовав на то, что план в руках Лещенко будет находиться всего четыре дня, до 20 августа, высказал просьбу вне плана выделить самолет из специальной эскадрильи. Гиммлер заявил, что отдаст необходимые распоряжения и, пожелав успехов, завершил разговор.
Кальтенбруннер положил трубку на аппарат и строго посмотрел на Курека. Тот поедал его преданными глазами. Теперь, когда операция была взята на личный контроль рейхсфюрером и ей был дал зеленый свет, любой сбой, не говоря уже о провале, мог ударить бумерангом по руководству Главного управления имперской безопасности и лично по нему — Кальтенбруннеру.
В кабинете на какое-то время воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в желудке Курека переваривалась проглоченная за завтраком сосиска. Бедняга пошел красными пятнами и, пряча глаза, силился справиться с «сосисочным бунтом». Кальтенбруннер, оставив без внимания эти жалкие потуги, немигающим взглядом остановился на его нервно дернувшемся кадыке и заговорил рублеными фразами. Напомнив о том, что операция «Иосиф» находится на личном контроле у рейхсфюрера, он потребовал от Курека самых энергичных действий по обеспечению Волкова и Попова всем необходимым. Тот, заверив, что задача будет выполнена в кратчайшие сроки, вернулся к себе в кабинет, вызвал Курмиса с Бакхаузом, довел до них указания Кальтенбруннера и потребовал немедленно приступить к их выполнению.
Первое, что сделали Курмис с Бакхаузом, это подготовили ответ «Иосифу». Он был лаконичен:
Затем они вплотную занялись подготовкой операции. При той мощной поддержке, что оказывалась сверху, все вопросы решались влет. Уже на следующий день в сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике! — миниатюрный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему прилагался десяток фотопленок. С люфтваффе также не возникло проблем. Достаточно было Куреку сделать один телефонный звонок, как на Темпельгофском аэродроме уже стоял заправленный под самую завязку «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. Последний и самый важный вопрос — поиск надежного курьера, который бы доставил все это «Иосифу», также не отнял много времени. Перебрав десяток кандидатур, Курмис остановился на двоих и представил их на беседу к Куреку, который, изрядно потерзав вопросами, выбрал агента Кенигсбергской школы разведчиков-диверсантов, бывшего младшего командира Красной армии Ивана Бородавко.
В отличие от большинства «восточных» агентов, этот оказался на редкость смышленым и особых забот не доставлял. Бородавко на лету схватывал все, что от него требовалась, а его надежность не вызывала сомнений. Четыре удачные заброски в тыл большевиков, из которых он вернулся с ценными сведениями, а еще больше — участие в карательных акциях против партизан исключали саму возможность предательства со стороны Бородавко. В России его ждал суд военного трибунала.
17 июля Курек доложил Кальтенбруннеру о готовности к выполнению операции и получил добро. Вечером из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
Поделиться книгой: