Советский научно-фантастический роман

Евгений Павлович Брандис

Советский научно-фантастический роман

ЛИТЕРАТУРА НАУЧНОЙ МЕЧТЫ

За последние десятилетия научно-фантастические романы и повести стали одним из самых популярных литературных жанров. Ими увлекаются читатели всех возрастов, а особенно молодежь. И это естественно. Не говоря уж о сюжетной занимательности, научно-фантастические книги покоряют юных читателей романтикой созидательной деятельности, пробуждают стремление к знаниям, пытливость и жажду исследований. Трудно переоценить познавательную и воспитательную роль хороших художественных произведений, прививающих молодежи любовь к науке и веру в безграничные возможности познающего разума!

Советская научная фантастика, как и вся наша литература, уходит своими корнями в действительность. В лучших книгах этого жанра мы прежде всего видим вдохновенное додумывание того, что намечается в жизни. Фантастика — не только научное предвидение, но и воплощение поэтической мечты. Об этом хорошо сказал В. Маяковский в предисловии к поэме «Летающий пролетарий»:

В «Правде» пишется правда.

В «Известиях» — известия.

Факты.

Хоть возьми да положи на стол.

А поэта интересует и то, что будет через двести лет или — через сто.

Стремление заглянуть в будущее, опираясь на реальные достижения и воображаемые перспективы науки и техники, — такова замечательная особенность научной фантастики. Но как бы далеко писателя ни уносило воображение, он не может и не должен уходить от основных требований современности. И, с другой стороны, если события в научно-фантастическом романе происходят в наши дни, это нисколько не мешает его устремленности к будущему. Чудесные машины и необыкновенные изобретения, еще не существующие в жизни, писатель-фантаст обычно изображает в действии, поэтизируя, таким образом, научные искания своего времени.

Интересные мысли о соотношении научной фантазии и науки высказал К. Федин в статье «К звездам», помещенной 12 октября 1957 года в газете «Правда» в связи с запуском первого искусственного спутника Земли:

«Наука идет к своим завоеваниям по ступеням — от разгадки к разгадке — с чрезвычайной последовательностью, без пропусков.

Научная фантастика пропускает подробности, детали своего восхождения к цели. Она берет от науки какое-нибудь исходное обоснование мысли, стремится быть логичной, но минуя ступени, не затрудняя себя неразгаданным, бросает мысль в капризный, почти совершенно свободный полет.

Разумеется, науке известны нечаянные открытия. Ей знакомо скачкообразное, зигзагообразное развитие. Однако генеральное движение ее — от одной закономерности к другой.

Но фантастика просто не могла бы существовать без нечаянностей и прекратилась бы, если бы попробовала научно обосновать свои утверждения шаг за шагом. Она живет свободой домыслов и не боится бездоказательности… Научная фантастика, в конце концов, есть смелое задание науке и технике».

Открывшиеся человечеству громадные перспективы научно-технического и социального прогресса безгранично расширили возможности научно-фантастической литературы. Соответственно изменились и масштабы мысли. В начале нашего столетия романы, в которых фигурировали таинственные машины, концентрирующие в себе огромную разрушительную энергию, казались читателю такой же сказкой, как и романы о межпланетных перелетах. В наши дни, когда человеческая мысль проникла в тайны атома и научилась управлять скрытыми в нем могущественными силами, когда завоевание околосолнечного пространства превратилось в реальную научную проблему, — авторы фантастических романов пытаются заглянуть в еще более отдаленное будущее и предвосхитить грядущие дерзания творческой мысли.

Фантасты давно уже «создали» звездолет, преодолевающий космические расстояния чуть ли не со скоростью света. Теоретическое обоснование фотонной ракеты, способной, соревнуясь с лучом света, достигнуть далеких звездных систем, показывает, что эта сверхфантастическая идея вовсе не абсурдна. Трудно бывает уловить, где кончается научная фантазия и начинается чистая сказка, ибо то, что вчера еще казалось вымыслом, сегодня облекается в математические формулы, инженерные эскизы и проекты. Даже самая пылкая фантазия имеет право на существование, если она не расходится с общим направлением научного и социального прогресса.

Впрочем, эту бесспорную истину подтверждает вся история научно-фантастической литературы, и говорить об этом приходится только потому, что до недавнего времени у нас была в ходу пресловутая «теория предела», последователи которой считали, что писатель-фантаст останется на почве социалистического реализма только в том случае, если будет соизмерять свою мечту с утвержденным пятилетним планом, если будет «доводить» только такие проблемы, которые уже решаются в лабораторных условиях. Эта абсурдная теория нанесла научной фантастике не меньший ущерб, чем «теория бесконфликтности» советской литературе в целом.

Романтическая окрыленность научной фантастики отнюдь не уводит ее в сторону от столбовой дороги советской литературы. Метод социалистического реализма дает возможность писателям-фантастам без боязни заглядывать в завтрашний день, смело приоткрывать завесу грядущего, не рискуя при этом погрузиться в бесплодные мечтания. Самый факт существования социалистического строя, успехи советской промышленности, науки и техники создали все необходимые предпосылки для появления научно-фантастического романа нового типа, где и фантазия, и наука служат задачам коммунистического воспитания.

За сорок с лишним лет советская научная фантастика не только сформировалась как отрасль многонациональной литературы социалистического реализма, но и выработала свои художественные традиции. С конца 1917 года и до наших дней советские писатели-фантасты опубликовали около семисот новых произведений. Преобладают среди них романы, повести и рассказы, но встречаются также научно-фантастические очерки, пьесы, киносценарии, поэмы и даже стихи. Наиболее значительные научно-фантастические произведения созданы авторами романов и повестей.

Летом 1958 года Союз писателей созвал Всероссийское совещание по научно-фантастической и приключенческой литературе. Участники совещания единодушно осудили всякие попытки оправдать художественную неполноценность тех или иных книг пресловутой «спецификой жанра».

Несмотря на то, что научно-фантастическая литература имеет свои исторически сложившиеся особенности, перед ней стоят те же задачи, что и перед всей литературой, как формой отражения общественной жизни в художественных образах. Поэтому глубоко заблуждаются те писатели и критики, которые полагают, что авторы приключенческих и научно-фантастических книг не обязаны заботиться ни о хорошем языке, ни о психологической разработке характеров, ни о глубоком рисунке образа. Возразить на это ошибочное мнение можно такими словами: «Книги высокой романтики и героики, полета мечты в будущее должны быть прекрасны во всем».

НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РОМАНЫ И ПОВЕСТИ ДВАДЦАТЫХ — ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ

Дореволюционная Россия, с ее слаборазвитой промышленностью, отсталой техникой и преобладанием аграрных отношений, не могла создать благоприятных условий для расцвета отечественной научной фантастики. Ученые, инженеры, изобретатели составляли сравнительно узкую корпорацию. Царское правительство скорее тормозило, чем стимулировало их деятельность. Интересы науки не совпадали с устремлениями государства и церкви. Достижения ученых не предавались широкой гласности.

Если говорить о национальных традициях, то непосредственными предшественниками советских писателей, авторов научно-фантастических произведений, были, в первую очередь, великие революционные просветители-демократы, мечтавшие о будущей социалистической России, о творческом труде ее свободных граждан, которые построят новые прекрасные города и при помощи «умных машин» преобразуют природу. Знаменитый «Четвертый сон Веры Павловны» в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» — выражение не только социальной, но и научно-технической фантазии.

Пионером научной фантастики в России следует считать В. Ф. Одоевского. В незаконченном утопическом романе «4338-й год. Петербургские письма» (1840) технический прогресс и просвещение положены в основу общественного развития. В России сорок четвертого века ученые нагревают и охлаждают по мере надобности атмосферный воздух, гигантские вентиляторы изменяют направление ветров, огнедышащие сопки превращены в неостывающие горны для обогревания Сибири, «электроходы» и управляемые аэростаты позволяют быстро преодолевать большие расстояния и т. п. Кроме Одоевского, научно-фантастические произведения писал в те годы, пожалуй, только американский романтик Эдгар По. Жюль Верн выступил как научный фантаст спустя почти четверть века.

В начале XX века в России появилась своя фантастическая беллетристика. Можно было бы назвать не мало произведений отечественной дореволюционной фантастики, но ни одному из них не суждено было завоевать широкую популярность. Исключение составляет разве лишь остросюжетная фантастическая повесть А. И. Куприна «Жидкое солнце» (1913), которая воспринимается как топкая пародия на книги эпигонов Жюля Верна и Уэллса.

Если дореволюционная фантастическая беллетристика русских писателей в общем почти ничего не дала для советской литературы, то по-настоящему перспективными оказались самобытные научно-фантастические произведения русских инженеров и ученых, пропагандировавших в литературно-художественной форме свои научно-технические идеи. Это, например, рассказ-утопия «Не быль, но и не выдумка» (1895) изобретателя-электрика В. Н. Чиколева, незаконченный роман инженера А. Родных «Самокатная подземная железная дорога между Санкт-Петербургом и Москвой» (1902) и др.

К. Э. Циолковский еще в девяностых годах опубликовал известные научно-фантастические очерки «На Луне» и «Грезы о Земле и небе» и уже при советской власти, в 1920 году, — повесть «Вне Земли».

«Патриарх звездоплавания» впервые дал художественное изображение физических явлений и ощущений, с которыми столкнулись бы люди, очутившись на Луне, астероидах и различных планетах солнечной системы. В яркой и занимательной форме он описал условия жизни в мире без тяжести, межпланетные полеты, «прогулки» пассажиров ракеты в скафандрах, богатейшие перспективы освоения людьми мирового пространства и создание «эфирных колоний» в космосе.

Если в первых двух очерках («На Луне» и «Грезы о Земле и небе») Циолковский не заботился о реалистическом обосновании сюжета, рисуя пребывание человека в космосе и на других мирах лишь как фантастическое «допущение» (например, все, что описано в очерке «На Луне», происходит во сне), то более поздняя повесть — «Вне Земли» — имеет уже развернутую, хорошо мотивированную фабулу, связанную с различными перипетиями межпланетного полета на составной пассажирской «ракете 2017 года» и организацией «эфирной колонии».

Исследованием космоса занимается здесь группа ученых разных национальностей: русский Иванов, француз Лаплас, англичанин Ньютон, немец Гельмгольц, американец Франклин, итальянец Галилей и швед Норденшельд. Они сплотились в «братскую семью», чтобы помочь лю дям завоевать Вселенную. Каждый из этих ученых вносит свою лепту в общечеловеческий прогресс.

Циолковский был наставником и вдохновителем многих писателей, которые черпали необходимые сведения из сокровищницы его трудов и нередко прибегали к советам великого ученого.

Одним из зачинателей советской фантастики был также выдающийся геолог и географ, академик В. А. Обручев. «Плутонию» он написал в 1915 году, но опубликовал только в 1924-м, когда уже близилась к завершению работа над вторым его романом — «Земля Санникова» (1926).

Романы Обручева замечательны научной достоверностью описаний природы, животного мира и растительности далекого прошлого Земли.

Наличие огромного палеонтологического заповедника в земных недрах Обручев мотивирует с помощью давно уже отвергнутой гипотезы Лесли о внутрипланетных пустотах с реликтовой флорой и фауной и со своим маленьким солнцем.

Как ни фантастично такое допущение, оно помогло автору «Плутонии» достигнуть поставленной цели — «дать нашим читателям возможно более правильное представление о природе минувших геологических периодов, о существовавших в те далекие времена животных и растениях в занимательной форме научно-фантастического романа» (послесловие автора к «Плутонии»).

В «Земле Санникова» Обручев нашел более убедительный сюжетный ход: гипотезу о существовании неоткрытой земли в Северном Ледовитом океане у Новосибирских островов писатель объединил с чукотским преданием о бесследно исчезнувшем племени онкилонов, остатки которого после войн с чукчами якобы уплыли на байдарах на север. Особые климатические условия на предполагаемой Земле Санникова понадобились автору для того, чтобы «воскресить» давно вымерших животных и людей каменного века, не говоря уж о легендарных онкилонах.

Романы Обручева привлекают поэзией и романтикой географических подвигов, впечатляющими картинами доисторического мира, причудливым совмещением реальности с фантастикой. Все это делает «Плутонию» и «Землю Санникова» классическими произведениями научной фантастики, которыми зачитывается уже не одно поколение молодежи.

В двадцатых годах, преимущественно частными издательствами, было выпущено не мало псевдонаучной фантастической беллетристики. Эти книги, написанные в крикливых футуристических тонах, нередко проникнутые духом анархизма и реакционными идеалистическими идеями, давно уже канули в Лету. Но в те же годы формировалась и крепла революционная художественная литература.

В научной фантастике постепенно выкристаллизовывались новые черты, утверждались материалистические научные идеи, отделявшие ее от дурных буржуазных стандартов.

В создании советского фантастического романа на первых порах приняли участие многие литераторы, далекие по своему основному творческому направлению от научной фантастики. Чаще всего это были малоудачные и недостаточно серьезные попытки введения в авантюрный сюжет элементов научного домысла. Таковы были романы писателей, чьи имена пользуются сейчас заслуженной известностью: В. Катаева «Остров Эрендорф» (1924) и «Повелитель железа» (1926), Вс. Иванова и В. Шкловского «Иприт» (1926), образцы «красного детектива», созданные М. Шагинян («Месс-Менд» и «Лори Лэн-металлист») и др.

На этом фоне выделяются знаменитые, по определению самого автора — «авантюрно-фантастические» романы А. Н. Толстого, до сих пор привлекающие читателей жизнеутверждающей революционной романтикой и мастерски построенным приключенческим сюжетом.

«Аэлита» (1922) — произведение с ярко выраженными чертами новаторства — по существу, открывает историю советского научно-фантастического романа. Решительно отказавшись от трафаретных схем, Толстой сводит до минимума научные и технические сведения, которые интересуют его только в связи с мотивировкой событий.

Самое главное в «Аэлите» — скульптурная лепка характеров, богатство и сочность языка, острая наблюдательность художника, тончайшее воспроизведение, при всей ее условности, обстановки действия. Все это вместе взятое, в соединении с увлекательным фантастическим сюжетом, создает сильное впечатление. В рамках фантастического романа мы находим широкие социально-философские обобщения.

Герои Толстого, взятые из самой действительности, могут служить наглядной иллюстрацией замечательного искусства писателя-реалиста раскрывать типическое через индивидуальное, независимо от жанра произведения. Если в образе инженера Лося, с его колебаниями, сомнениями и тоской по родине, Толстой выразил свое понимание животрепещущей для него в тот период проблемы отношения интеллигенции к революции и народу, то бесстрашный красноармеец Гусев, вдохновившей марсиан на борьбу с тиранией диктатора Тускуба, воплощает, по мысли автора, обновляющую силу революции. Впервые в русской литературе Толстой поднял научно-фантастический роман до уровня большой литературы, и в этом его огромная заслуга.

В «Гиперболоиде инженера Гарина» (1925) и близкой к нему по содержанию повести «Союз пяти» (1925) Толстой продолжает ту же линию социальной научной фантастики, сатирически разоблачая диктатуру капиталистических монополий и сложившийся в условиях буржуазного Запада культ «сильной личности». Ученый и авантюрист Гарин, изобретатель очередной разновидности смертоносных лучей, а также и другие персонажи романа — миллионер Роллинг, его возлюбленная Зоя Монроз, шпион Тыклинский, белогвардеец Семенов — обрисованы в нарочито гротескных, шаржированно-пародийных тонах. Такой метод характеристики образов соответствует условным художественным приемам распространенного в те годы детективно-приключенческого романа, с его клочковатой композицией, стремительным развитием действия, частой сменой кадров, обрывающихся в момент наивысшего драматического напряжения.

«Гиперболоидом инженера Гарина» А. Толстой положил в советской литературе начало плодотворной традиции социально-фантастического романа-памфлета.

В жанре научно-фантастического романа в двадцатых и тридцатых годах много было сделано А. Р. Беляевым.

С 1925 по 1941 год этот писатель, годами прикованный к постели неизлечимой болезнью, опубликовал свыше пятидесяти произведений (среди них — более двадцати романов и повестей).

Творческий путь Беляева неровен. Наряду с хорошими вещами, выдержавшими проверку временем, он печатал иногда довольно слабые, поверхностные произведения (например, роман «Борьба в эфире»). Но в целом его литературная деятельность шла по восходящей линии, и только преждевременная смерть помешала ему раскрыть до конца новые идейные и художественные принципы, отчетливо наметившиеся в его поздних романах.

Говоря об Александре Беляеве, хочется прежде всего отметить широту его научных интересов, богатство и разнообразие научно-фантастических и социально-фантастических тем, затронутых в его книгах. Но дело, разумеется, не только в завидной широте кругозора. Важнее художественный метод писателя и достигнутые автором результаты.

Изображая невозможное как сбывшуюся реальность, он умеет, подобно Уэллсу, создавать иллюзию правдоподобия и выводить из фантастической гипотезы все далеко идущие последствия, как психологические, так и социальные. Вспомните реалистическое описание обстановки, в которой живет и мыслит отделенная от тела голова профессора Доуэля, или необыкновенные переживания и ощущения «человека-амфибии» Ихтиандра. Когда он долго находится на суше, у него «покалывает» в жабрах. Достаточно одной такой детали, чтобы сделать образ убедительным.

Фантастические эксперименты, изображенные в этих двух романах, вызвали особенно резкие возражения критиков. Беляев же отстаивал право писателя-фантаста па постановку смелой гипотезы, увлекающей мысль читателя в неизведанные области науки.

Научные открытия, которые совершают в тишине своих лабораторий герои Беляева, всегда приводят к неожиданным конфликтам. Вокруг того или иного изобретения завязывается напряженная драматическая борьба. Необычные приключения сменяют друг друга с кинематографической быстротой. Но автор нагромождает их не только ради усиления занимательности. Всякий конфликт имеет у Беляева четкую политическую окраску. Враждебные силы делают все возможное, чтобы помешать ученому-гуманисту воплотить в жизнь свое открытие, если это открытие идет вразрез с интересами господствующих классов. Поэтому терпит крушение благородная идея профессора Бройера насытить бедняков «вечным хлебом». Гениального хирурга Сальватора, создавшего «человека-амфибию», церковники обвиняют в кощунстве и сажают в. тюрьму. Капиталистические монополии стремятся помешать ученому-революционеру Хургесу, открывшему секрет расщепления атома, передать свое открытие Советскому Союзу для использования в мирных целях («Чудесное око»). Когда невероятно уродливый комедийный киноактер Тонио Престо с помощью эндокринного препарата доктора Цорна обретает нормальный человеческий облик, он теряет все, чем обладал, будучи уродом, — работу, славу, деньги («Человек, нашедший свое лицо»).

С другой стороны, борьба и связанные с нею приключения вызываются в произведениях Беляева попытками самого буржуазного ученого или эксплуатирующего его дельца употребить научное открытие во вред человечеству, поставить науку на службу преступным целям. В таких случаях диктаторы и монополисты, злодеи и человеконенавистники обрекают себя на неминуемую гибель. Бесславный конец постигает «продавца воздуха» Бэйли, «кандидата в Наполеоны» Штирнера («Властелин мира»), ученого-преступника Керна («Голова профессора Доуэля») и т. д.

К этому надо добавить, что образы действующих лиц раскрываются не в утомительных рассуждениях, а в динамике сюжета — в столкновении враждебных сил, в действии, в борьбе. Беляев пользуется самыми разнообразными художественными средствами. Остроумный живой диалог сменяется точным реалистическим описанием обстановки действия или доходчивым изложением научной проблемы; трагедия нередко превращается в фарс, непринужденный юмор переходит в сарказм, чисто бытовые комические ситуации — в острую политическую сатиру. Беляев умеет играть на всех струнах, чередовать тона, менять оттенки.

Несмотря на то, что в первые годы писательской работы Беляев широко использовал художественные приемы западноевропейских мастеров научно-фантастического романа, его лучшие произведения были проникнуты боевым наступательным духом, свойственным всей советской литературе.

Перелом в творчестве Беляева наступил в начале тридцатых годов. Обстановка трудового энтузиазма, досрочное выполнение первого пятилетнего плана, всенародное внимание к развитию отечественной науки, постепенное преодоление технической отсталости, грандиозные преобразующие возможности социалистического строя, показавшего себя в действии, — все это побуждало писателей искать новые сюжеты и коллизии, новых героев и новые творческие приемы.

Из писателей-фантастов Беляев один из первых обратился к новым темам, которые были подсказаны успехами советской науки, особенно в области ракетной техники, авиации и воздухоплавания. Неисчерпаемым источником для разработки оригинальных сюжетов послужили для него идеи, гипотезы и проекты Циолковского.

Роман Беляева «Прыжок в ничто» (1933), в котором группа капиталистов, спасаясь от народного гнева, улетает на Венеру, Циолковский снабдил своим предисловием. «Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях, роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным», — писал ученый. Роман «Звезда КЭЦ» (1936) — первое и пока что лучшее произведение советской научной фантастики, где подробно изображены условия жизни на внеземной станции, базе межпланетных кораблей. В романе «Воздушный корабль» (1934) герои исследуют воздушные течения на цельнометаллическом дирижабле Циолковского.

Изображая научно-технические проекты «калужского мечтателя» уже претворенными в жизнь, Беляев пытался в то же время дать читателям представление о сказочном расцвете науки и техники в условиях восторжествовавшего коммунистического строя.

Коммунизм предстает в его произведениях как совершенная социальная организация, основанная на «внутренней целесообразности». Все возрастающий и всесторонний прогресс достигается неустанным созидательным трудом свободных и счастливых людей, для которых труд не обязанность, а естественная потребность. В очерках «Зеленая симфония» и «Город победителей», в романах «Лаборатория Дубльве» (1938) и «Под небом Арктики» (1938) рисуются преображенные города-сады, чудесная архитектура, комфортабельный быт, искусственное управление погодой, всевозможные завоевания науки, поставленные на службу здоровью и продлению жизни человека.

Научное творчество выглядит уже не как таинственный опыт ученого-одиночки, а как коллективный труд многих исследователей, воодушевленных патриотическими гуманными идеями. Например, в «Лаборатории Дубльве» сюжет строится на борьбе различных научных идей друзей-соперников, идущих к одной цели разными путями (школа Лаврова и школа Сугубова). Намечается и новая форма многотомного научно-фантастического романа, с широким кругом научных и социальных проблем и большим числом персонажей, что характерно для последующих этапов развития нашей фантастической литературы.

Творческие искания Беляева, однако, не увенчались полным успехом. Его поздние книги, и даже такой значительный роман, как «Звезда КЭЦ», несвободны от недостатков. Ни один из его новых героев не выдерживает сравнения с яркими, запоминающимися персонажами прежних произведений. Ослабление внутренней динамики сюжета иногда приводит к бесконфликтности.

Но в целом поздние романы и повести Беляева открыли для советской научно-фантастической литературы новые пути.

В тридцатых годах одновременно с А. Беляевым работали в той же области Г. Адамов, Г. Гребнев, В. Владко и другие писатели. Как ни различны творческие индивидуальности этих авторов, в их произведениях легко обнаружить некоторые общие тенденции.

Г. Б. Адамов сознательно использует художественные приемы Жюля Верна. В своем лучшем романе «Тайна двух океанов» (1939) писатель варьирует на новом материале сюжетную схему «Двадцать тысяч лье под водой».

Советская подводная лодка «Пионер» совершает труднейший переход из Ленинграда во Владивосток через океаны. В свете реальных достижений и грандиозных перспектив подводной навигации Адамов попытался обосновать технические условия движения «Пионера» на больших глубинах, его быстроходность, изумительные боевые качества и т. п.

Адамов умеет вводить познавательные сведения из разных областей науки в самую ткань приключенческого повествования, строить занимательный, полный захватывающих неожиданностей сюжет, изображать научный подвиг как коллективный труд советских исследователей, воодушевленных патриотической целью. Правда, пространные описания замедляют действие, но они необходимы автору, так как создают тревожную атмосферу ожидания дальнейших событий. Некоторые описания сделаны с настоящим художественным мастерством. Если Жюль Верн в изображении чудес подводного мира ограничился преимущественно номенклатурными сведениями, то Адамову удалось создать впечатляющие поэтические картины подводных ландшафтов, глубоководной флоры и фауны. И здесь ему помогли не только новые научные данные, которых не было у Жюля Верна, но и незаурядное творческое воображение.

Герою-индивидуалисту в романе Адамова противопоставлен дружный, сплоченный коллектив советских ученых, обогативших науку замечательными открытиями, и моряков, успешно выполнивших на «Пионере» ответственное боевое задание. Появление в романе положительных героев, взятых из нашей советской действительности, — несомненная заслуга Адамова и других авторов, идущих по тому же пути.

И все же «Тайна двух океанов» — один из наших лучших научно-фантастических романов-оставляет чувство некоторой неудовлетворенности. Среди персонажей, лишенных индивидуальных, неповторимых черт, выделяется только яркий образ добродушного богатыря Скворешни. Прекрасный подводный корабль оставляет, пожалуй, большее впечатление, чем сами люди, проведшие его с такими неисчислимыми трудностями сквозь глубины двух океанов. Вместе с тем, Адамов недостаточно разнообразит и литературные приемы. Считая почему-то, что в книгах для юношества среди героев непременно должны фигурировать представители младшего поколения, автор в каждый из своих трех романов ввел стандартный образ любознательного пионера, свидетеля и участника удиви-тельных событий, перед которым открываются все научные секреты и даже государственные тайны.

Например, в романе «Победители недр» (1937) пионер Володя Колесников забирается «зайцем» в подземный снаряд и становится затем, несмотря на свою исключительную отвагу и находчивость, источником многих не предвиденных затруднений для участников экспедиции, рассчитавших запасы кислорода и продовольствия на трех, а не на четырех человек.

В этом романе Адамов впервые в советской литературе разработал оригинальный сюжет, связанный с путешествием в недра земли в особом снаряде. Правда, сама идея сооружения участниками экспедиции подземной электрической станции, работающей на термоэлементах, вызвала в печати возражения, равно как и некоторые детали устройства подводной лодки «Пионер». Возможно, здесь сказалось отсутствие у писателя специальной технической подготовки. Но чаще всего он совершенно сознательно делал «допуски», необходимые для развития научно-фантастического сюжета. Несмотря на отдельные просчеты, творчество Адамова может служить примером серьезного, вдумчивого изучения писателем-фантастом всевозможных научно-технических вопросов, затронутых в его книгах.

Украинский писатель В. Владко в содержательном романе «Аргонавты Вселенной» (1937) изобразил экспедицию советских ученых на Венеру. Героев межпланетного перелета на каждом шагу подстерегают необыкновенные приключения. Книга читается с интересом, хотя и несвободна от недостатков. Самый существенный из них — перегруженность повествования познавательными сведениями, далеко не всегда необходимыми для развития действия и не связанными с ним непосредственно.

Во втором варианте романа (1957) автор усилил занимательность фабулы за счет включения новых эпизодов и более живой подачи научно-описательного материала. Но даже и в обновленном виде «Аргонавты Вселенной» — произведение, типичное для советской научной фантастики тридцатых годов. После романов Беляева читатель найдет здесь немного нового. Кстати сказать, писатель и в новом варианте «Аргонавтов Вселенной» не удержался от того, чтобы не заставить исследователей принять в свой коллектив межпланетного «зайца». Сначала это был подросток Василий Рыжко, а теперь он перевоплотился в студентку Галину, носящую ту же фамилию.

В построении оригинального сюжета большего успеха добился Г. Гребнев в романе «Арктания» (1938). Висящая в воздухе над Северным полюсом метеорологическая станция — выдумка остроумная, убедительно обоснованная как фантастическая гипотеза. В этом романе есть интересные попытки заглянуть в будущее науки и техники, а главное — подметить новые черты в психологии и взаимоотношениях людей, живущих в то время, когда коммунизм уже одержал победу во всем мире.

Роман написан увлекательно, изобилует неожиданными и очень эффектными поворотами действия. Борьба обитателей Арктании с последними защитниками капитализма, укрывшимися в подводном гроте, полна драматического напряжения. Заслуга Гребнева заключается в том, что он сумел наметить в своей небольшой книге целый комплекс научно-фантастических и социальных идей и решить поставленную задачу художественными, а не декларативными средствами.

В новом варианте романа, изданном под заглавием «Тайна подводной скалы» (1956), автор, увлекшись детективной линией сюжета, мало внимания уделил изображению коммунистического будущего, вследствие чего книга заметно проиграла.

Итак, мы можем заключить, что новаторский характер советской научно-фантастической литературы отчетливо проявился в тридцатых годах. Именно в это время был накоплен творческий опыт и созданы плодотворные художественные традиции, которые получили в последующие годы дальнейшее развитие.

НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РОМАНЫ И ПОВЕСТИ СОРОКОВЫХ-ПЯТИДЕСЯТЫХ ГОДОВ

После Великой Отечественной войны в советской научной фантастике начался период новых творческих исканий.

Прежде всего бросается в глаза значительное расширение круга тем и сюжетов и приближение их к запросам современности. Изменившееся соотношение сил на международной арене и укрепление стран социалистического лагеря, огромные достижения советской науки и техники, неограниченные возможности дальнейшего всестороннего прогресса в период перехода от социализма к коммунизму- все это не могло не повлиять на научно-фантастическую литературу.

Ведущее место заняла в ней едва только наметившаяся в тридцатых годах грандиозная тема грядущих научно-технических преобразований, переделки природы и климата на обширных территориях нашей страны. Трудно переоценить пропагандистское и воспитательное значение лучших романов, поэтизирующих перспективы и возможности нового общественного строя. Большое значение для формирования этого направления в научно-фантастической литературе имели пожелания М. Горького, высказанные в статье «О темах» (1933).

«Прежде всего — и еще раз! — наша книга о достижениях науки и техники должна давать не только конечные результаты человеческой мысли и опыта, но вводить читателя в самый процесс исследовательской работы, показывая постепенное преодоление трудностей и поиски верного метода.

Науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиции».

Эти замечания обращены, правда, к авторам научно-популярных книг, но подсказывают художественные решения и писателям-фантастам, в чьих произведениях нередко занимает большое место изображение самого процесса творческой работы ученых.

В научно-фантастической литературе горьковские принципы по-настоящему удалось воплотить в жизнь только в послевоенный период. Появилось немало удачных произведений, замысел которых определяется развитием сюжета от зарождения грандиозной научно-технической идеи до триумфа коллектива ученых и строителей. Однако было бы неправильно догматизировать этот творческий принцип и считать его обязательным для любого научно-фантастического произведения: все зависит от особенностей замысла и самого сюжета.

Широкое распространение получили в советской фантастике социально-сатирические романы-памфлеты, направленные на разоблачение империалистов — поджигателей войны.

Появляются у нас детективные и политические романы с элементами научной фантастики, обогащающей сюжетные и художественные возможности приключенческой литературы, книги о далеком прошлом Земли и о давно исчезнувших цивилизациях, где восполняются в воображении недостающие звенья в цепи существующих научных исследований и выдвигаются фантастические гипотезы, основанные на естественнонаучном или географическом материале.

Но численный перевес по-прежнему остается за повестями и романами на традиционную в научной фантастике тему межпланетных сообщений. В современных условиях эта тема открывает особенно широкие возможности для постановки самых смелых научных и социальных гипотез.

* * *

После войны издавались еще новые произведения писателей, работавших в научно-фантастическом жанре в двадцатых — тридцатых годах.

С. М. Беляев, автор известного романа «Истребитель 22» (1939), опубликовал одну за другой три книги: сатирическую антифашистскую повесть «Десятая планета» (1945) и романы «Приключения Сэмюэля Пингля»