Крысиный волк

Она приподнялась на локтях, машинально отмечая, что рука больше не болит. В нос ей ударил душный запах благовоний, которые Яуди использовала без меры. Сейчас Амти вдохнула этот тяжелый, сладковато-пряный запах с удовольствием, он возвращал ее в реальность. Сны стали ощутимее, после них все сложнее было вспоминать о себе самой.

Сны стали ощутимее, но более того — все они были о Шацаре. Все, каждый, будто Амти установила с ним какую-то связь, не дававшую ей покоя. Она наизусть знала кукольный домик у маяка, в котором Шацар провел свое детство. Прошла уже неделя, и каждую ночь, как только Амти закрывала глаза, она жила жизнью маленького Шацара, чувствуя все, что чувствовал он, смотря на все, на что смотрел он и слыша все, что он слышал.

Амти перевернулась на узком диване, увидела зеркало, в котором отразилось пятно, которое, будь на Амти очки, несомненно оказалось бы ее отражением. Яуди была в соседней комнате. Скорее всего, она не спала. За неделю Амти успела узнать, что Яуди спит не больше четырех часов в день. Большую часть ночи она смотрела образовательные программы по телевизору и курила.

Яуди была странной, очень странной. Но она помогла Амти, она перевязывала ее рану, давала ей кров и еду. Амти хотела искать своих, мечтала увидеть их снова, но в то же время она не знала, где их искать, а возвращаться во Двор ей было страшно. Амти не до конца понимала, чего боится. Она просто использовала свое ранение, как повод не объявляться во Дворе, потворствуя своим невротическим страхам.

Миллион вопросов роилось в голове — Мескете теперь Царица, но не испортит ли Амти все своим появлением? Почему Мескете не было в эфире? Она искала Амти или слишком занята во Дворе? Где остальные? Где Эли? Ищет ли Амти Шацар?

Одна мысль обо всем, что было между ней и Шацаром заставляла Амти краснеть от стыда. Кроме того, теперь он хотел ее убить. Часть Амти понимала, что не стоит спешить встречаться с друзьями — она могла подставить их.

Другая часть Амти прекрасно понимала, что подставляет Яуди, почти смеялась над этим. Амти помотала головой, отгоняя наваждение.

— Ты, — сказала она себе. — Инкарни Страсти, Тварь Страха. Прекрати быть такой подлой дурой.

Да, подумала она, подлая дура, кажется, идеальная характеристика. Амти фыркнула и засмеялась, вылезла из постели. На ней была длинная майка с мультяшными козликами, надувавшими розовые пузыри жвачки, которая, без сомнения, принадлежала когда-то Шайху. От одной этой мысли почему-то становилось чуть-чуть светлее. Будто часть тепла Шайху могла с незапамятных времен сохраниться в этой футболке, и именно это тепло давало Амти надежду. Ощущение скорой, очень скорой встречи с теми, кого Амти так любила.

Амти жила в гостевой комнате. По крайней мере, это нагромождение ящиков среди которых притаились примерно в равной степени отчаяния диван и шкаф с зеркалом, так называла Яуди.

В ящиках были вещи самые разные, от электрических чайников до медных кошек. Яуди говорила, что это подарки, но Амти была почти уверена, что Яуди воровала. Впрочем, Амти это не смущало, она любила людей, способных искажать плоть других существ, причинять невыносимую боль и убивать. Честно говоря, Амти было без разницы, чем Яуди занимается в свободное время.

Амти нащупала рядом с собой очки и на цыпочках вышла из комнаты, на тот случай, если Яуди вдруг решила нарушить свой обычный распорядок и заснуть. Но из-под ее двери доносилось слабое мерцание телевизора. Амти постучалось.

— Ну? — услышала она ответ. Первым, что Амти увидела, зайдя в ее комнату, был поднимавшийся от сигареты Яуди дымок.

— Привет, — сказала Амти.

— Не спится, потому что чувствуешь себя одним из моих трофеев в комнате моих трофеев?

— Я об этом не думала, но теперь, наверное, не засну.

Амти села рядом с Яуди на кровать. На экране телевизора серьезного вида усатый мужчина рассказывал об устройстве человеческого мозга. Амти вспомнила картинки из воспоминаний Шацара, вздрогнула. Его воспоминания почти стали ее собственными.

Мужчина говорил о зонах мозга, отвечавших за восприятие и воспроизведение языка.

Амти облизнула губы. Она должна была это сказать, и все зоны, ответственные за язык в ее голове работали исправно.

Но когда Амти открыла рот, ни единого звука из ее горла не вышло. Для начала она откашлялась.

— Чувствуешь себя неловко? — предположила Яуди. Она впервые повернула голову к Амти, поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась. Запрокинув голову и выпустив дым кольцами, Яуди сказала:

— Это ты зря. Не хотела бы я тебе помочь, не помогала бы. Ты знала, что человеческий мозг состоит из жира, воды и крови?

— Фу.

— Ты этим думаешь.

— Фу-фу, — веско добавила Амти. Яуди ей нравилась. Она была странной, но в то же время — действительно доброй. По-настоящему доброй. Хотя, возможно, Амти относилась к ней с такой приязнью, потому что видела ее во сне еще до того, как они познакомились вживую. Амти рассказала Яуди почти все о своей жизни, но главное — все о Шайху. Кажется, Яуди была рада услышать о нем, впрочем, по ней всегда было очень сложно сказать. Яуди затушила окурок в пепельнице, полной его падших собратьев, и Амти, наконец, выпалила:

— Я не хочу подвергать тебя опасности.

Яуди потянулась за ведерком с карамельным мороженым и запустила в него ложку. Амти восприняла это как знак продолжать, и заговорила снова:

— Спасибо тебе за помощь, спасибо, что приняла меня, выслушала, вылечила и накормила. Я благодарна тебе и не знаю, как оплатить свой долг перед тобой. Но меня, наверняка, ищут.

— Точно, — сказала Яуди, не отрывая взгляда от экрана, на котором анимация нейронных импульсов демонстрировала, что скорость человеческой реакции намного превосходит скорость спортивной машины. — Интересно, правда?

— Безусловно, Яуди, — сказала Амти, а потом вспылила. — Ты меня вообще слушаешь?

— Продолжай, — милостиво разрешила Яуди. — Если что, ты меня не стесняешь. С тех пор, как мои мама и папа завели себе прыгучую собаку, я не могу ходить к ним в гости, и мне одиноко.

Амти вздохнула. Она уже не была неудачницей в общепринятом смысле этого слова, она прошла по ступеням к основам мироздания и лишилась девственности, однако ее все еще никто не слушал.

— Это серьезно!

— О, я не сомневаюсь.

Яуди подкурила новую сигарету, слизнула с ложки остатки мороженого и протянула ведерко Амти.

— Хочешь?

— Яуди! — рявкнула Амти. — Я ухожу завтра!

— Да, — сказала Яуди.

Амти даже опешила — такой реакции она не ожидала. Не то чтобы она полагала, что Яуди будет уговаривать ее остаться, однако Амти казалось, что Яуди хотя бы спросит, куда она пойдет. Амти внимательно посмотрела на нее, потом поправила очки и сказала:

— Я, конечно, не знаю, куда, но это лучше, чем…

— Я знаю, — сказала Яуди просто. — Я связалась с теми, кого ты называешь своей семьей.

— Как?!

— Я хорошо знакома с Шайху, — ответила Яуди невозмутимо, слушая, как ведущий подводит итог, сравнивая человеческий мозг с мощными операционными системами, управляющими электросетями города, а значит и его жизнью. — И я все равно хотела с ним встретиться.

— И ты нашла его?

Яуди снова затянулась, стряхнула пепел с сигареты.

— Не совсем так. Я поехала туда, где он в любом случае объявился бы. И, ну да, встретила его там. Не то чтобы я искала. Если быть совсем уж точной, я просто туда пришла и выпила немного…

— Яуди!

Яуди, наконец, повернулась к ней, смерила ее почти бесцветным взглядом, губы ее тронула меланхоличная улыбка.

— Завтра они сюда приедут, заберут тебя.

— И ты не сказала мне?!

— Я говорю.

— Сейчас?!

Яуди пожала плечами и снова уставилась в телевизор. Она, определенно, была духом-помощником Амти. Пока Амти сидела здесь, бесполезная и не знавшая с чего начать, Яуди сделала все сама. Амти почувствовала стыд.

— Не переживай, — сказала Яуди. — Ты мыла посуду и готовила еду. Я даже подумывала оставить тебя навсегда.

Голос у Яуди был монотонный и чуть гнусавый, от того все, что она говорила приобретало легкий оттенок сарказма.

— Мне с тобой так повезло, — сказала Амти совершенно искреннее.

— Ну да, — кивнула Яуди. — Типа того. Мне с тобой — не очень, вдруг меня из-за тебя посадят или даже расстреляют. Хотя, наверное, ты в этом случае будешь радостно и зловеще смеяться, ты же Инкарни.

Амти насупилась, хотела было сказать, что Яуди не знает Инкарни, но промолчала. Амти была Инкарни, но, в конце концов, и она не могла сказать, что знает их. И что знает себя саму.

— Шацар, — сказала Яуди, наблюдая за рекламой антидепрессантов, которую без конца крутили после полуночи. — Выступал.

— А. Я не смотрю телевизор.

На экране счастливая молодая женщина протягивала раскрытую ладонь, на которой как птенцы в гнезде притаились две жизнерадостно желтые таблетки. Амти не хотела смотреть телевизор, не хотела видеть Шацара. В конце концов, она достаточно смотрела на него ночами.

— Что говорил? — добавила Амти из вежливости.

— Что акция твоих друзей — уловка для того, чтобы отвлечь нас от готовящихся террористических атак. В городе введен режим повышенной безопасности. Инкарни, сказал Шацар, пытаются отвлечь нас от своих планов, они никогда не оступятся.

И тут Амти взорвалась, почти вскрикнула:

— Да как люди могут этому верить?! Как?!

Яуди посмотрела на нее со своим неповторимым спокойствием, фыркнула. Амти понимала, что у нее нет ответа на этот вопрос. Наверное, ни у кого не было. Шацар не владел магией, способной запудрить мозги миллионам людей. Шацар просто пообещал им безопасность после страшной войны, а теперь — теперь они привыкли ненавидеть и бояться, они научили этому своих детей.

Амти ведь и сама когда-то была такой.

— Я к тому, — закончила Яуди после паузы. — Что лучше бы вам всем убираться отсюда в то место, где вы прячетесь.

— Во Двор.

Яуди повела плечом, будто ей в один момент стало зябко, сказала:

— Ты слишком спокойно говоришь обо всем этом мне. Откуда ты знаешь, может я Пес Мира под прикрытием?

Амти облизнула губы, не зная, что ответить, взяла из пачки Яуди сигарету и закурила.

— Я видела тебя во сне до того, как мы познакомились, — сказала Амти. — Тебя и Шайху. Я тебе доверяю.

— Ну-ну. Я бы учитывала все возможности.

Горький дым проник внутрь, но Амти не захотелось кашлять. Реклама сменилась ночными новостями. Диктор, совсем еще юная девушка с серьезным лицом, вновь рассказывала о взломе телеэфира и уловках коварных Инкарни. Амти отстраненно подумала, что эта девушка, наверное, в первый раз ведет новости, потому ей и доверили ночную передачу, которую смотрит куда меньше людей.

Особенно очевидно это стало, когда девушка поджала губы и голос ее чуть скакнул вверх.

— Известие о пропаже двенадцатилетней Астии из Гирсу не единственная печальная новость за неделю. Шестнадцатилетняя Имни и ее восьмилетняя сестра пропали в Столице вчера ночью. Псы Мира делают все, чтобы найти пропавших девочек. Источники, близкие к расследованию утверждают, что есть шанс найти жертв живыми. Судя по всему, в городах нашей Родины действует опасный преступник. Пока у Псов Мира нет доказательств, связывающих похищения девочек и взлом эфира, однако…

Яуди повернулась к Амти, она сказала:

— Ну, все. Вам конец.

И в ее вечно монотонном голосе на секунду послышалось волнение. Амти и сама понимала, что всех собак, в прямом и переносном смысле, теперь спустят на них. Сюжет новостей сменился, теперь показывали Шацара, сидевшего за столом и слушавшего доклад кого-то из министров. Амти смотрела в непроницаемые, будто лишенные всякого присутствия души, глаза Шацара и думала: Может это ты убиваешь девочек, больной ты ублюдок?

Амти одновременно видела на экране политика, недосягаемого, строго одетого, являвшегося лишь картинкой на экране. Но при этом Амти видела и маленького мальчика, не желавшего говорить, маленького мальчика из чудовищного детства Шацара, маленького мальчика целыми днями читавшего и чертившего, не знавшего иной жизни, чем жизнь в доме на маяке. Амти видела маленького мальчика, но видела и мужчину, который был с ней, который оставил ей укусы на шее и синяки на бедрах, и томительную боль внизу живота. Картинка будто троилась в глазах — Шацар был символом государства, символом власти и страха, был одиноким ребенком в жутком, красивом доме, был ее любовником, пусть всего на пару часов. Амти схватила пульт и выключила телевизор. Они с Яуди остались в полной темноте.

Яуди невозмутимо сказала:

— Ты права. Надо идти спать. Завтра тебе предстоит тяжелый день.

— И жизнь у меня, наверное, тоже будет тяжелая.

— Очень, — сказала Яуди, и Амти увидела, как она тушит сигарету в пепельнице. Наверное, это означало, что разговор закончен.

2 глава

Шацар прятался под кроватью в комнате для гостей, которых у них никогда не бывало. Пыль заставляла его дышать неглубоко и часто, а может все было из-за биения его сердца.

Отец сошел с ума. Если поразмыслить, этого стоило ожидать. Да, разумеется. Шацар лежал под кроватью, смотря на отделанное темным золотом зеркало. Если отец войдет, даже очень тихо, Шацар будет видеть его ноги, видеть направление его движения.

Но это ничем не поможет, конечно. Из дома надо было выбираться, но Шацар боялся наткнуться на отца. Голова была ясной, а вот тело не повиновалось. Он дышал загнанным зверьком, не в силах вылезти из-под кровати.

Все началось с того, что ночью Шацар услышал крики. Сначала Шацар не удивился — крики в его доме не были столь уж редким явлением, особенно ночью. Однако кто-то из сестер, Шацар даже не различил кто из-за непривычной, почти животной тональности крика, визжал с такой силой, что Шацару передался этот страх и почти передалась эта боль.

Он вылез из постели, ноги тут же замерзли, едва коснувшись холодного пола. Ветер пел за окном свою заунывную песнь, и тени плясали на игрушках и книжках Шацара, придавая машинкам бесполезный, сломанный вид, а плюшевым медведям — жутковатую мертвенность. Болезненный свет луны прочертил дорожку до двери, по которой Шацар и пошел. Ночь заканчивалась, Шацар это чувствовал.

В темноте, разделенной надвое луной, бьющей в окно коридора, Шацар увидел пятна крови, уродовавшие паркет и ковер с лилиями. Это были, без сомнения, следы отцовских ботинок.

Кто-то снова издал душераздирающий визг израненной кошки. Шацар пошел на звук, но — осторожно. Он все еще не понимал, кто из сестер голосит. Ноги Шацара были испачканы в крови, он скривился. Холодная, липкая кровь была ему нестерпимо отвратительна, поэтому Шацар заглянул в ванную, чтобы смыть ее с пяток. Он уже примерно понимал, что произошло, но вовсе не ожидал увидеть все так скоро. В ванной он увидел голову Шигаты отдельно от Шигаты. Ее прелестное личико было искажено выражением недоумения. Никакого страха или боли на этом прекрасном, кукольном лице не было.

Тело оставалось в ванной, и Шацар не решился смотреть на него. Наверняка, она была без одежды. Он где-то читал, что это неприлично. Неприлично, значит плохо.

Шацар обошел голову сестры, чуть отвернул кран, и тонкая струйка воды затрепетала перед ним. Шацар решил, что смывать кровь будет бесполезно, поэтому он подался к воде, коснулся ее языком. Холодная вода на язык, чтобы не стошнило.

Он был уверен, что увидит еще много крови.

Шацар крепко закрутил кран, взял голову Шигаты, и кровь с новой силой закапала вниз, но пока кровь не касалась его — противно не было. Шацар пристроил ее голову в раковине, чтобы если бы тело Шигаты встало и захотело найти свою голову, ему было легче.

В третий раз раздался этот неповторимый, невоспроизводимый визг, и Шацар понял, что звук идет из гостиной. В гостиной, среди свечек в красивых подсвечниках, кружевных платков на столиках, в розоватом свете начинающегося рассвета (сколько же он смотрел на голову сестры?), Шацар увидел Саянну. Она была распята на стене. Здоровые гвозди, пронзившие ее ладони удерживали Саянну от побега. Кровь стекала вниз, пятная безупречную белизну обоев. Отец вбил гвозди в ее ладони, и теперь Саянну дергалась, пытаясь освободиться. На скуле у нее расцветал, как небо за окном, огромный синяк.

— Шацар, — зашептала Саянну неожиданно тихо, голос у нее был охрипший, едва живой. Подтеки крови не коснулись ее платья, оно оставалось совершенно белым. — Помоги мне. Отец все знает. Он сказал, что оставит меня напоследок.

Шацар посмотрел на нее задумчиво, потом пожал плечами, выражая непонимание. Она зашипела, ей явно хотелось назвать его идиотом, Шацар это хорошо видел, но вместо этого Саянну выплюнула, как ругательство: