Не выходите замуж на спор

Что там в это время творилось — не описать словами… мертвяки словно осы облепили каменные стены со всех сторон. Тех, кого роняла баньши и умудрялся опрокинуть невесомый фей, мгновенно сменяли другие. Правда, пока они были медлительны и неуклюжи, а их руки легко ломались, особенно когда преодолевшая страх Улька отхватила чью‑то когтистую клешню и начала орудовать ею, как простой палкой. У самого входа ревел и ворочался огромный медведь, которого мертвецы облепили со всех сторон. От каждого удара могучей лапы обязательно кто‑то падал, разваливаясь на части. От каждого поворота кто‑то слетал с его холки, сметая соседей и на мгновение освобождая пространство. Но их было СЛИШКОМ много на нас шестерых. И вскоре должен был настать момент, когда даже могучий оборотень, чью спину умело прикрывал недобро оскалившийся Зырян, схвативший в каждую руку по бедренной кости, не сможет справиться с навалившимися на него тварями.

Скинув испуганно сжавшегося ангела рядом с Улькой, я снова поднялась в воздух и лихорадочно огляделась.

Всем нам на крыше не уместиться. Оборотень и оракул точно пропадут. И трем мелким недоучкам никак не удержать свой небольшой плацдарм. Перетаскать их поодиночке я уже не успею. У меня просто не хватит сил!

Окинув безнадежным взглядом сплошное море колыхающихся тел, я спикировала на крышу, вздернула за шкирку испуганно жмущегося к Ульке ангела, и, прежде чем призвать в себя Свет, рявкнула ему в лицо:

— Мартин, прикрой!

Мигом позже волна ослепительной боли прокатилась по моему телу, сопровождаясь отвратительным запахом горелой кожи. Ангел поневоле зажмурился, а фей с баньши одновременно отшатнулись, но почти сразу Марти опомнился, схватил обоих в охапку и спрыгнул вниз, под прикрытие надежной Васькиной спины и воинственно хекающего Зыряна, вокруг которого уже лежали целые залежи из мертвых тел.

За моей спиной с громким хлопком развернулись засиявшие крылья, с которых стекала чистая благодать. Тот самый смертоносный Свет, что никогда не терпел конкуренции. Безжалостный. Жестокий. И не умеющий мириться даже с крохотными проявлениями темноты. Добравшись до мертвой плоти, он сжигал ее с ходу, не в силах терпеть рядом с собой такое безобразие. Мстительно впивался в землю, на корню испепеляя копошащиеся там пальцы. И неумолимо расползался по всему кладбищу, уничтожая, раскидывая в стороны, беспощадно очищая все и всех, в ком только была частичка Тьмы…

Всех, кроме моих сбившихся в кучу друзей.

Только их он милосердно обошел стороной и никого не тронул, наткнувшись на точно такое же упрямое, только более слабое сияние души заступившего ему дорогу полукровки.

Когда я увидела, что угрозы больше нет, то обессиленно рухнула, силясь загнать обратно свой воинственный Свет. Он был безжалостен и ко мне тоже. Ему были чужды сомнения. Поэтому он мстил мне огнем за недавнюю уступку Тьме и отказ от его сомнительной благости. Моя вторая ипостась тоже мучилась, корчась от его обжигающих прикосновений. Сгорала, как упавшая в огонь картина, в отчаянии билась внутри, умоляя прекратить эту пытку. Но лишь когда моя «светлая» частичка до конца истощилась… когда у нее совсем не осталось сил… лишь тогда Свет, наконец, угас и погрузил опустевшее кладбище в блаженную тишину. А я без сил упала на разогретую крышу, уже не думая, что творю.

Правда, напоследок еще успела почувствовать, как содрогнулись до основания стены склепа, и услышать, как кто‑то, с грохотом снеся толстую дверь, яростно взвыл:

— КТО ПОСМЕЛ ПРИЗВАТЬ СЮДА СВЕТ?!

Глава 6

Я стояла посреди пустоты и сквозь мутную пелену слез видела какие‑то неясные силуэты. Меня все еще шатало от слабости. Равновесие удавалось держать с трудом, но гибкий хвост оказался неожиданно полезен, когда уперся кончиком в стену и за что‑то там зацепился, не позволив мне упасть на колени.

Мое тело дымилось, словно его только что вынули из горящего дома. Обнаженные руки до самых плеч оказались покрыты кровавыми волдырями, а на почерневшие от ожогов ноги и вовсе было страшно смотреть. Моя красивая чешуя поблекла и кое — где даже оплавилась, словно ее жадно лизнул очищающий огонь. Лицо превратилось в застывшую от боли маску, дымящуюся точно так же, как и все остальное. Опаленные крылья бессильно обвисли, белоснежные локоны обгорели… я едва стояла, откуда‑то точно зная, что падать никак нельзя.

Моя «темная» ипостась всегда была сильной. И всегда упрямо стремилась жить. Она и сейчас, несмотря ни на что, не желала сдаваться, поэтому‑то и вернулась сюда за помощью. Она не забыла, как много в этом месте таилось жизненно необходимой ей силы. И довольно заурчала, подставив лицо прохладным волнам, чтобы вдоволь напиться этой сладостью и сполна насладиться каждым глотком.

Эта сила была мне хорошо знакома — уютная, легкая, родная… она впитывалась в меня, как влага — в растрескавшуюся от жара землю. Возвращала к жизни. Освежала. И бережно зализывала мои раны, незаметно забирая боль и даря взамен чувство поразительной защищенности, о которой я уже почти забыла. Она льнула ко мне так тесно, что обгорелые тряпки вскоре начали раздражать, и я сдернула их, избавляя от помех не терпящие тесноты крылья. Вдохнула полной грудью. Расправила плечи. А затем вскинула голову, позволив заново отросшим локонам в беспорядке рассыпаться по спине, и освобожденно выпрямилась.

Однако, как только я пришла в себя и огляделась… как только мои глаза наткнулись на разворошенную постель с алыми простынями… как только стало ясно, что я не просто так тут оказалась… мне стало тоскливо от мысли, что беспамятство, как и сон, сделало меня уязвимой. А затем услышала слабый шум и ощетинилась, готовая отстаивать право на свободу и сражаться за нее до конца.

Князь стоял возле самой двери, внимательно изучая мое преобразившееся тело. Подчеркнуто отстраненный и, что удивительно, до сих пор не пытающийся меня убить, хотя у него было достаточно времени для удара. При виде моих удлинившихся когтей он вопросительно приподнял брови. А заметив гибкий, обвившийся вокруг ноги хвост, заинтересованно подался вперед.

Однако, как только он сделал первый шаг, я предупреждающе зашипела. А затем свирепо рявкнула:

— МАРТИН!..

И тут же наткнулась на озабоченный взгляд знакомых голубых глаз.

— Ты звала меня, Хель? — беспокойно спросил ангел, крепко держа меня за руку. — Мне показалось, или ты действительно оказалась в беде?

Я моргнула от неожиданности, но это действительно был Марти — встревоженный, взлохмаченный, покрытый сажей, словно недавно чистил печную трубу… но живой. Настоящий. Требовательно заглядывающий мне в глаза и явно ищущий там признаки подступающего безумия.

С облегченным вздохом откинувшись навзничь, я закрыла глаза.

Хвала всем демонам Преисподней… работает! Что бы ни сделал со мной ангел, но ОНО РАБОТАЕТ! Я снова здесь, снова дышу и чувствую себя настоящей! И больше не вижу стремительно меняющееся лицо Темного Князя. Не ощущаю исходящих от него волн нечеловеческой злости. И не слышу эхом отдающийся крик: «Стоять!», потому что я больше не в его власти.

— Спасибо, Марти, — с чувством сказала я, сжимая в ответ руку ангела. — Ты очень вовремя меня вытащил.

Как оказалось, я очнулась в тот самый момент, когда шум на кладбище уже утих, все более или менее успокоились, а оставшаяся на ногах часть нашей разношерстной команды была отлечена, отругана и теперь стояла навытяжку перед самым странным существом, которое мне когда‑либо доводилось видеть.

Госпожа Личиана выглядела как… умертвие — большое, крылатое и весьма раздраженное своим неожиданным пробуждением. Я бы, пожалуй, сказала, что она походила на стрекозу, однако крылья у нее были, скорее, от летучей мыши. Лицо — как слегка очеловеченная морда самки богомола. Даже жвалы — точь — в-точь как у нее. А вот дальше мое воображение пасовало, потому что под развевающимися обрывками савана силуэт угадывался непонятный. Неженский, однозначно. Но от какого насекомого в нем было больше — от гусеницы или от таракана, я откровенно затруднялась ответить.

К счастью, объяснять причины своего поступка мне не пришлось, поскольку недавние события друзья успели описать самостоятельно, включая Улькины издевательства над трупами, их непонятное и внезапное воскрешение, а также наши суматошные попытки сохранить себе жизнь.

Разумеется поначалу умертвие сомневалось, что мы это не специально. Шипело, свистело и щелкало жвалами, пытаясь подловить нас на лжи. Но затем придирчиво оглядело опаленный склеп, приладило на место выбитую дверь, тронуло молоток, с которого на этот раз не слетело ни звука, с задумчивым видом обошло разоренное кладбище и, вернувшись к ограде, куда меня успели перенести друзья, наконец, скрипучим голосом сообщило:

— Я вам верю.

Признаться, эти три простых слова даже во мне вызвали волну неимоверного облегчения. Слухов о живущем на кладбище существе ходило много, а легенд и всевозможных баек — еще больше. Вплотную, конечно, нам раньше сталкиваться не приходилось, поскольку во время Улькиных зачетов, которых и было‑то пока две штуки, мы держались от склепа подальше. Поэтому я была так напряжена, когда шел продолжительный процесс дознания.

Измучившаяся ожиданием Улька, которая все это время ни на шаг не отходила от меня и уже успела передумать обо всем на свете, только после этих слов позволила себе обмякнуть. А умертвие, окинув ее пренебрежительным взором, совершенно справедливо заметило:

— Я верю вам хотя бы потому, что одна ты при всем желании не сумела бы сотворить такой кавардак.

И с этим было трудно не согласиться.

— Ты не виновата в пробуждении кладбища, — щелкнула жвалами госпожа Личиана, когда баньши без сил опустилась на траву рядом со мной. — Для этого требуются силы, которых у тебя нет. Как и врожденных способностей вызывать первородный хаос, чуточки удачи и… видимо, заклинания молчания, которое кто‑то наложил на склеп, чтобы я не могла вас услышать.

Мы выразительно переглянулись.

Жаль, но общеизвестная магия никому из нас не была доступна, иначе мы бы не попали впросак и начали действовать иначе. С другой стороны, интересно, каким образом все это определило умертвие, которые видело нас вблизи всего‑то третий раз. Это что, какая‑то особая способность не — мертвых?

Тогда дайте две. Я тоже такую хочу!

Мертвый взгляд госпожи Личианы ненадолго задержался на каждом из нас.

— Вы поступили верно, решив нарушить мои приказы. И правильно не рискнули покинуть кладбище — гуляющих по Городу зомби вам бы никто не простил. Однако Свет…

Ее глаза медленно вернулись ко мне.

— …мог стать для вас опасным. Чудо, что никого не задело. Как ты себя чувствуешь, дитя? — спросила она, когда я под ее взглядом поежилась и испытала сильное желание отодвинуться.

— Благодарю, мадам. Сносно.

— Как тебе удалось его сдержать? Ты ведь «темная»… по большей части?

Я насторожилась.

— Запал закончился, вот и догорела. Друзей прикрыл Мартин — он у нас очень способный. И — да, я почти всегда «темная». Что в этом странного?

Умертвие хрипло рассмеялось.

— То, что с таким даром ты еще живая, глупая. Хотела бы я знать, из какого источника ты черпала силы, когда возвращалась к жизни.

Я независимо пожала плечами.

— «Темная» ипостась у меня сильнее. А Светом я почти не пользуюсь. Да и восстанавливаюсь очень быстро. Это у меня в крови.

— Вот именно! — она внезапно приблизила морду к моему лицу и с шумом втянула воздух. После чего странно хмыкнула, отодвинулась и многозначительно повторила: — Вот именно…

После чего равнодушно отвернулась и, вернувшись к калитке, негромко бросила:

— Ступайте, дети. Возвращайтесь в университет. Ульяна, будем считать, что ты успешно справилась с заданием. Остальных я тоже не задерживаю. Мне понадобится время, чтобы привести тут все в порядок, а еще, видимо, серьезно подумать…

— Да что тут думать? — проворчал Мартин, когда мы все вместе покидали разоренное кладбище. — Даже я могу с уверенностью сказать, кто во всем этом виноват!

* * *

Зависнув гигантской молью перед окном пятого этажа, я требовательно постучала по стеклу костяшками пальцев. Но там, как ни странно, никто не отозвался, хотя я стучала уже в третий раз. Понятно, что ночь на дворе, и меня никто не ждет, но заставлять девушку работать крыльями лишние пару минут и делать вид, что ничего не слышит — это уже чересчур.

Устав болтаться между небом и землей, я навалилась плечом на оконные створки и, как только они разошлись, когтем подцепила щеколду. Но немного перестаралась — вместо того, чтобы осторожно ее сдвинуть, нечаянно сорвала с мясом, отчего она с неимоверным грохотом рухнула на уставленный непонятными железками подоконник. А потом скатилась на пол и уже там загремела, словно попала в пустую кастрюлю. Мгновением позже расшалившийся ветер распахнул окно во всю ширину, явив моему изумленному взору закрывшую весь проем веревочную паутину, задребезжал вплетенными в нее посторонними предметами. Ну там вилками, ложками, заколками для волос… В довершение всего откуда‑то из глубины комнаты что‑то лихо свистнуло, перед моим носом пронеслась ярко светящаяся на кончике стрела, которая благополучно воткнулась в стоящее напротив общаги дерево и уже там подозрительно зашипела, разбрасывая огненные искры.

Разглядев на посуде отчетливый блеск серебра, я умилилась: надо же, меня ждали… после чего бесцеремонно сорвала веревки и с торжественным видом влетела в комнату, ласково и нежно проворковав:

— Йержи — и-к…

В кромешной тьме мои глаза выхватили обычную для студентов обстановку: двухъярусная кровать, два стареньких стула, обшарпанный стол, несколько полок с беспорядочно накиданными учебниками… вот, собственно, и все, чем могла похвастать обитель целителя — старшекурсника.

— Йержи — ик, дорогуша… — снова позвала я, внимательно оглядывая углы. — Неужто ты не знал, что серебро против меня бесполезно? К твоему сведению, им даже оборотня не убьешь. А уж заставлять подоконник кастрюлями и надеяться, что шум меня отпугнет, вовсе ни в какие ворота не лезет. Да и стрела… друг мой, я уже начинаю сомневаться в твоем благоразумии! Кстати, это невежливо — не встретить даму, когда она посреди ночь решает заглянуть к тебе в гости.

— Что тебе надо, Хель? — отозвался, наконец, из‑под стола недовольный голос.

Я восхитилась.

— О, ты все‑таки дома… какое счастье! А то я уж решила, что зря залетела на огонек!

Из‑за стола раздалось сосредоточенное сопение, но никто так и не появился.

— Йержик, друг мой, — всплеснула руками я, когда поняла, что он не собирается вылезать. — Да ты, никак, боишься?

— Нет!

— Тогда что ты там делаешь?

— В прошлый раз, когда ты приходила, мне пришлось менять стулья! А в позапрошлый — дверь!

— Теперь будешь менять окно, — зловеще пообещала я. — А заодно и стол, если сейчас же оттуда не вылезешь. Не трусь — я сегодня добрая. Просто зелья закончились раньше обычного, и теперь мне нужны новые.

Из‑под стола, наконец, показалась белобрысая макушка и полнящаяся подозрением физиономия, на которой большими буквами было написано, что мне ни на грош не верят.

— Громить ничего не будешь? — с опаской поинтересовался наш поставщик всевозможных зелий и настоек, все еще занимая стратегически выгодную позицию под столом.

Я фыркнула и, приземлившись, демонстративно сложила крылья так, чтобы они поникшими тряпочками распластались по моей спине. В отличие от Шмулькиных, жестких и умеющих держать форму, мои были пластичными и при необходимости укладывались так, что становились почти не видны. Если плащик сверху накинуть, вообще ни о чем не догадаешься. Зато вернуть их в активное состояние — раз плюнуть. Очень удобно.

— С тобой дело иметь — все равно, что курить, сидя на бочке с взрывным зельем… никогда не поймешь: то ли ты благословила, то ли прокляла, — проворчал Йерж, но соизволил, наконец, подняться. Невысокий, одетый в одни лишь подштанники мускулистый крепыш с недовольным лицом и непослушной шапкой вьющихся волос. — Что тебе нужно, Хель?

— Стандартный набор: лечение, антидоты, обезболивающее… само самой, на шестерых. И еще бессонник в большом количестве. Достанешь?

Йержик, подтянув штаны, смерил меня хмурым взглядом,

— Зачем тебе бессонник? Ты что, духа сна обольстила?

— Конечно, — ощерилась я. — И теперь он при каждой удобной возможности делает мне непристойные предложения. Так ты найдешь?

— Сколько надо? — так же хмуро осведомился он, подходя к кровати. — Учти: у меня только концентрированный. Двенадцать капель — на одну ночь, не больше.

Он сдвинул двухъярусную конструкцию, словно та ничего не весила, и поднял нашедшийся под ней деревянный люк. Покопавшись в небольшом тайнике, существование которого давным — давно не было для меня открытием… а что? каждый зарабатывает как может… он выудил оттуда две крохотные склянки из темного стекла и бросил мне.

— Держи. Здесь по пятнадцать доз в каждой.

— Фу, ну и гадость… — принюхалась я к заткнутому пробкой горлышку, а затем выдернула ее и поискала глазами мерную емкость. — А еще есть?

Йержик состроил скептическую гримасу.

— Куда тебе? Этого на месяц хватит.

Я поворошила лежащие на полу остатки ловушки, куда, оказывается, были вплетены столовые приборы, подобрала самую чистую на первый взгляд серебряную ложку и, протерев ее об рукав, быстро набулькала нужное количество капель.

— Бр — р… — меня аж передернуло от мерзопакостного вкуса. А потом я аккуратно закрыла склянку и, бережно убрав ее за пазуху, вопросительно обернулась к целителю. — Так есть еще?

— По золотому за штуку — и сделаю, сколько надо, — озвучил свои условия Йерж. — Но имей в виду: долго его принимать нельзя. Через неделю он начнет терять эффект, а через месяц перестанет действовать полностью. Насовсем, если ты не поняла. Но ты к тому моменту и без того сойдешь с ума, потому что без сна обходиться не могут даже демоны.

Я фыркнула.

— Без тебя знаю. Но через неделю я что‑нибудь другое придумаю… сколько за все?

— Как обычно — пятнадцать золотых. Плюс бессонник. Плюс мне пять процентов сверху за труды. Оплата по получении, как обычно.

— Когда можно забирать? — деловито осведомилась я, выуживая из кармана горсть монет и отсчитывая четыре золотых.

— Через два дня будет готово.

— Отлично. Тогда бессонник я возьму сейчас, а ты через месяц сготовь еще столько же.

— Договорились, — слегка повеселел парень, забирая деньги. — Но у меня еще кое‑что есть. И как раз по твоему профилю. Хочешь взглянуть?

Я недоверчиво прищурилась.

— По моему профилю? Это по какому? Демоническому?

— Нет. По ангельскому… если, конечно, твои фокусы со Светом можно причислить к проявлениям врожденной пернатости. Так будешь смотреть? Или я закрываю тайник?

— Буду, конечно, — удивилась я. — Что ты там припас?