Восточное путешествие

— Придумала? — не могла поверить своим ушам Мюнире. — Но зачем?

— Чтобы угодить госпоже.

— Чтобы угодить госпоже Марселине? — не понял султан.

— Нет, чтобы угодить госпоже Мюнире. Она обещала мне награду, если мне удастся разузнать что-нибудь интересное про госпожу Марселину.

Султан взглянул на увядающую супругу, и ему сразу все стало ясно. Мюнире, не видя другого способа вернуть супруга, решила скомпрометировать соперницу. Что ж, способ не новый и хорошо себя зарекомендовавший.

Между тем Мюнире продолжала допрос:

— А ослиные уши? Про них ты тоже придумала?

— Нет. Ослиные уши были.

— Одного этого уже достаточно, — обрадовалась Мюнире. — Эта чужеземка — оборотень. Она околдовала Ваше Величество, но еще не поздно разрушить колдовские чары.

— Успокойся, Мюнире. Если Марселина меня и околдовала, то без помощи магии. А что до ослиных ушей, то мы купили их вместе. Они — часть спектакля.

— Спектакля?

— Да, спектакля, который готовится поставить наша гостья виконтесса. Марселина, видимо, решила немного позабавиться, вот и надела их во время купания. Не удивлюсь, если она сделала это специально, чтобы разыграть шпионившую за ней Мелису.

Мюнире прикусила губу. Да, скорее всего, так оно и было. Откуда-то северянка прознала, что Мелиса за ней следит.

— Что же теперь со мной будет? Меня теперь выбросят на улицу на забаву бродячим котам? — тихонько запричитала Мелиса.

— Твою судьбу решит твоя хозяйка, — постановил султан. — Пойди к ней и покайся. Ступай. Мне нужно поговорить с госпожой.

Когда дверь за служанкой закрылась, султан повернулся к жене.

— Если я еще раз услышу, что ты готовишь козни против Марселины, то я самолично отрежу тебе нос, и тогда тебе действительно понадобится пластическая операция. Надеюсь, у тебя достаточно средств на поездку в Индию[1]. А сейчас уходи. Ты и так отняла у меня много времени.

Посрамленная, Мюнире медленно побрела к выходу. Ее удрученно повисший хвостик печально позвякивал браслетами в такт ее шагам.

Мюнире не понимала, как так могло получиться, но этот раунд она тоже проиграла.

10. Пьеса

Весь следующий день виконтесса провела в библиотеке дворца, подыскивая пьесу для обещанного спектакля. Она перелистала не один десяток томов, услужливо подаваемых ей молчаливым стариком — работником библиотеки (в основном это были неизвестные графу переводы с языка людей), но так и не нашла ничего, что устроило бы ее во всех отношениях. От обилия прочитанного материала у нее рябило в глазах, в носу щекотало от пыли, а в голове поселился полнейший сумбур.

— Пожалуй, на сегодня хватит. Надеюсь, завтра мне повезет больше, — сказала виконтесса, с трудом разгибая затекшую спину.

Библиотекарь, за весь день так и не проронивший ни слова, молча поклонился и также молча проводил заморскую гостью до двери.

«Бедняга, наверное, немой. Не удивлюсь, что он и читает по губам», — подумала виконтесса, вспомнив, как внимательно следил за выражением ее лица старик.

На следующее утро виконтесса нашла на библиотечном столе рукописный фолиант. Она вопросительно взглянула на библиотекаря, но тот по своему обыкновению лишь молча поклонился.

— Это вы приготовили для меня? — спросила виконтесса, стараясь как можно четче произносить слова, и, словно этого было недостаточно, пальцем ткнула себя в грудь.

Губы библиотекаря тронула легкая улыбка, но он опять лишь беззвучно склонил голову и отошел в сторону.

Виконтесса перелистала книгу, потом вернулась к первой странице и стала читать более внимательно, лишь время от времени поднимая удивленный взгляд на бессловесного библиотекаря.

— Это как раз то, что я искала, — сказала она, закончив чтение. — Но как вы догадались? Ведь даже я сама не могла бы объяснить, что именно мне нужно.

Виконтесса была настолько озадачена, что не сразу сообразила, что вопрошает бессловесного. Но тут старик удивил ее еще раз.

— Это было не очень сложно, — неожиданно произнес он блеющим сопрано.

— Вы умеете говорить? — непроизвольно вырвалось у виконтессы, но она тут же опомнилась: — Простите, если я своим замечанием невольно обидела вас, но я подумала…

— Что я нем, — закончил за читательницу старик. — Когда всю жизнь проводишь в компании книг, становишься немногословным. С тех пор, как я стал хранителем этой поистине бесценной библиотеки, я не произнес и сотни слов. Сюда редко кто заглядывает. Государю книги доставляются прямо в кабинет, а жен Его Величества чтение не привлекает. Я настолько отвык общаться с другими мышами, что даже слугам стал отдавать распоряжения жестами. Если у меня появляется, что сказать, я поверяю свои мысли бумаге. Иногда у меня что-то получается.

Старик кивнул в сторону раскрытого фолианта.

Виконтесса приподняла книгу так, чтобы можно было прочесть имя автора на титульном листе, но там его не было. Не было его и на первой странице текста. Она открывалась названием пьесы: «Маврикия».

— Вы хотите сказать, что я сейчас говорю с автором этого замечательного произведения? — догадалась виконтесса.

Библиотекарь опять лишь молча поклонился.

— Для меня это большая честь. Но все же скажите, как вы догадались, что я ищу?

— Методом исключения. С самого начала стало очевидно, что комедийные пьесы вас не интересуют. Значит, решил я, госпожа виконтесса собирается поставить трагедию. Тогда я предложил вам историю о короле, доведенном до сумасшествия своими жестокими дочерьми, но она вас не заинтересовала. История о северном принце, отомстившем за убийство своего отца, вам тоже не подошла. Правда, вы задержались на страницах, где речь шла о кубке с ядом, но вы тут же отвергли и эту пьесу, как только прочли, что кубок, предназначавшийся для принца, оказался по ошибке в лапках королевы, и она выпила яд, приготовленный для ее сына.

— Это действительно так. Но как вы узнали, что именно я читаю?

— Не удивляйтесь. Я так часто держал эти книги в лапах, что с первой попытки раскрою любую из них на нужной странице, вы только скажите, какая сцена вас интересует. Одним словом, мне стало ясно, что вы собираетесь умертвить вашего героя, заставив его выпить яд. Тогда я предложил вам историю о двух влюбленных, ставших жертвами многовековой вражды между их семьями, и она вас действительно взволновала. И все же что-то вас в ней не устраивало. Вы несколько раз возвращались то к началу, то к середине пьесы, и в конце концов вернули ее мне. Возможно, подумал я, вас не устраивает не очень понятная мышиной аудитории тема кровной вражды между двумя человеческими семьями. Тогда я решил предложить вам несколько иную историю, в которой влюбленные стали жертвой более близкого и понятного всем живым существам чувства — чувства ревности, и этот вариант вам понравился.

— Вы необычайно наблюдательны. Из вас получился бы отличный детектив, — заметила виконтесса.

— Библиотекарь я тоже не плохой, — улыбнулся старик. — К тому же, как говорит наш сторожевой пес Сигизмунд, я уже слишком стар, чтобы обучаться новым трюкам.

— Скажите, ваша пьеса основана на каких-то исторических фактах или она целиком плод вашего воображения? Я никогда не слышала о царице по имени Маврикия.

— И не могли слышать, потому что царицы с таким именем никогда не существовало. Но сама история отчасти основана на фактических событиях. Много столетий назад остров Крит, который я избрал местом действия, действительно чуть не исчез с лица земли в результате серии разрушительных землетрясений. Тогда жрецы храма богини Фетаксы, покровительницы древнего мышиного народа, населявшего остров, решили принести ей в жертву девственную мышь, чтобы таким образом умилостивить богиню и избежать трагического конца. Однако им не удалось осуществить задуманное, потому что намеченная жертва исчезла. Ей спешно нашли замену, но это не помогло: по какой-то причине богиня не приняла жертвоприношения. Жертва еще билась в предсмертной агонии, как вдруг пол под собравшимися в храме мышами заходил ходуном. Толпа, еще минуту назад пребывавшая в священном экстазе, бросилась наутек. Но спастись удалось немногим. В следующий момент раздался оглушительный треск, и крыша храма обрушилась, накрыв собой и жертву, и склонившегося над ней жреца, все еще сжимавшего в лапах окровавленный жертвенный нож. Эти события описаны в древних хрониках. Я использовал их, предложив свою версию случившегося.

— Я нахожу вашу пьесу замечательной, и если вы не боитесь, что актеры испортят ее плохой игрой, я бы с удовольствием взялась за ее постановку. Ведь как-никак речь идет о любительском спектакле, и ни одна из обитательниц гарема прежде не играла на сцене.

— Вот на этот счет я совершенно спокоен, — ухмыльнулся библиотекарь. — Все наши дамы — прекрасные актрисы с большим стажем. Разве что играют они не на подмостках. Уверен, что они сыграют вам все, что вы захотите, даже говорящую ослицу.

— Говорящую ослицу? — не поверила своим ушам виконтесса.

— Это я так, к слову. Дело в том, что в первоначальной версии пьесы идею принести в жертву девственную мышь жрецам подсказала священная ослица по имени Офелия, жившая при храме. Но потом я изменил текст. И, видимо, правильно сделал, потому что даже такую либерально настроенную даму, как вы, эта мысль, я вижу, шокирует.

— Вовсе нет, — поторопилась заверить библиотекаря виконтесса. — Я просто представила себе, как некая особа будет смотреться в образе ослицы, и мне это показалось очень забавным. А если бы я попросила вас вернуть священную ослицу обратно, вы могли бы это сделать?

— Буду рад услужить Вашей Светлости, — поклонился библиотекарь. Когда он вновь поднял глаза на собеседницу, виконтесса заметила в них искорки смеха. Видимо, старый евнух тоже успел примерить ослиные уши на одну из известных ему красоток. — Дайте мне один день, и будет вам ослица.

* * *

Через день граф держал в лапах исправленный вариант пьесы. Теперь он выглядел так:

Когда-то, очень давно, островом Крит правила мудрая и прекрасная царица-мышь по имени Маврикия. Согласно преданиям, владычица мышиного народа славилась не только своей красотой, но и неутомимостью и изобретательностью в любовных играх, в коих ей не было равных. Со всех концов мышиного мира на остров приплывали высокородные мыши, чтобы положить к ногам прекрасной Маврикии свою корону. Проведя в опочивальне царицы одну незабываемую ночь, они отбывали восвояси, унося в сердце образ прекрасной и непреклонной царицы, не пожелавшей расставаться со своей свободой. В перерывах между визитами заморских гостей постель сладострастной царицы согревали придворные кавалеры из ее свиты, пажи, телохранители и даже конюхи. Утверждают, что при дворе не было ни одной мужской мышиной особи, которую царица обошла бы своим вниманием.

Так продолжалось много лет. Но вот однажды случилось невероятное: к стареющей царице пришла любовь. Избранником ее сердца оказался один из пажей, ничем не примечательный юноша, как и многие другие, случайно оказавшийся в постели ненасытной Маврикии. Каким образом ему удалось разбудить до сих пор дремавшие стороны ее души, осталось для всех загадкой, но не заметить перемену, произошедшую в царице, было невозможно. И больше всех удивлялась нежданному чувству сама царица. «Неужели это и есть то, что мои подданные называют любовью?» — думала Маврикия, с нежностью взирая на мирно спящего рядом с ней юношу и смахивая неизвестно откуда нахлынувшие слезы. Ни нежность, ни слезы счастья, ни сладкое томление сердца в ожидании возлюбленного были до сих пор неведомы властной и многоопытной царице.

Отныне Мавродий — так звали юношу — был единственным, кого Маврикия принимала в своей роскошной опочивальне на огромном ложе с ножками в форме кошачьих лапок, украшенных драгоценными камнями.

Юноша преклонялся перед царицей, как и положено верноподданной мыши. Он восхищался ею, потому что ею нельзя было не восхищаться, однако чрезмерное внимание возлюбленной его все же несколько утомляло. Царица не отпускала его от себя ни на шаг. Лишь раз в месяц она позволяла ему навестить родителей, которые жили в получасе ходьбы от дворца.

Во время одного из таких визитов и произошла роковая встреча, ставшая первым шагом на пути к трагедии. Проснувшись утром, Мавродий услышал через открытое окно, как в саду кто-то поет. Девичий голосок, тоненький и нежный, напевал неизвестную ему мелодию. Вскоре из-за кустов показалась хорошенькая головка.

— Ты наш новый садовник? — спросил Мавродий, выглядывая из окна.

— По совместительству, — ответила обладательница приятного голоса. — Вообще-то я твоя двоюродная племянница. А, может, наоборот, это ты мой двоюродный племянник. Я точно не помню. Я приехала из Анополиса.

— А я и не предполагал, что у меня есть такая взрослая племянница.

— Я не всегда была взрослой.

Мавродий перемахнул через подоконник.

— Но я необычайно рад этому обстоятельству, — сказал он, преграждая путь хорошенькой мышке, которая, впрочем, и не пыталась убежать. — Это ты сейчас пела? Мне понравилось. Как называется твоя песня?

— У этой песни нет названия. Я ее только что сочинила.

— Ты поэтесса?

— Ну, что ты! Просто когда я смотрю на реку или на цветы, мелодия и слова складываются сами собой.

— Значит, ты поэтесса. И голос у тебя очень приятный. Так бы и слушал тебя до конца жизни.

— Ну, так долго я здесь не задержусь, — улыбнулась девушка.

— Ты скоро уедешь?

— Не знаю. Как получится. Я приехала, чтобы наняться в услужение к царице. Моя матушка думает, что ты можешь мне в этом посодействовать.

Мавродий не был ни самолюбив, ни своекорыстен, и положение фаворита никогда не льстило ему, разве что совсем чуть-чуть. Он никак не мог избавиться от чувства неловкости и постоянно краснел, ловя на себе завистливые взгляды других мышей. Сейчас же он был готов провалиться сквозь землю от стыда. «Интересно, как много знает эта милая девчушка?» — подумал он, чувствуя, как кровь приливает к голове.

— Ты что, сердишься? — спросила девушка, неправильно истолковав его состояние.

— Вовсе нет. С чего ты взяла? — ответил Мавродий резче, чем бы ему хотелось.

Девушка пожала плечами:

— Не знаю. Мне так показалось. Так ты мне поможешь?

— Я постараюсь.

— А ты правда знаком с самой царицей?

— Правда. Я ведь уже второй год служу при дворе.

— Ну, тогда конечно. Как ты думаешь, она тебя послушает?

— Только если я скрою от нее, как ты прелестна.

— Ты смеешься надо мной.

— Даже и не думал. Как тебя зовут?

— Медея.

— Медея, — мечтательно повторил Мавродий. — Отныне это будет моим любимым именем.

В то же утро юноша вернулся во дворец. Ночь он, как всегда, провел в объятиях царицы. Чуткая мышь сразу почувствовала неладное.

— Что с тобой, любимый? Ты, кажется, чем-то опечален, — стала допытываться царица.

— Моя матушка больна, — впервые солгал ей юноша. — Она умоляла меня остаться с ней хотя бы еще на один день, но я не мог, ведь я дал тебе слово вернуться утром.

— Что стряслось с твоей матушкой?

— Ее укусила какая-то ядовитая тварь, — ответил юноша, не уточняя, жертвой какой именно твари стала его мать, боясь допустить промашку.

— В таком случае это очень серьезно, — ответила царица. — По счастью я знаю, как тебе помочь.

Она прошла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, держа в лапках небольшой грушевидный сосуд из темно-серого, почти черного, обсидиана.

— Вот, возьми это и отнеси своей матушке.

— Что это?

— Это изумруд, растертый с розовым маслом. Это снадобье помогает от укусов ядовитых гадов. Его приготовил для меня отшельник по имени Мефодий. Ты не мог не слышать о нем.

Мавродий кивнул. Конечно, ему приходилось слышать о Мефодии, ученом старце, жившем в полном уединении в одной из двенадцати пещер, высеченных монахами три столетия назад в холмах, расположенных к западу от столицы, неподалеку от храма богини Фетаксы. В городе отшельник никогда не появлялся, но страждущим помогал охотно. Он излечил немало подданных Маврикии от слепоты, проказы и даже от сумасшествия.

— Можешь побыть с матушкой еще немного, но послезавтра ты должен вернуться, — продолжала царица. — Я буду очень без тебя скучать.

Мавродий обещал. В глубине души он понимал, что его поступок по отношению к царице сродни предательству. Положение усугубляла искренняя готовность царицы помочь ему. Если бы она отказалась пойти ему навстречу, все было бы гораздо проще. В какой-то момент Мавродий чуть даже не признался в обмане, но новое, неиспытанное доселе чувство оказалось сильнее, и он поспешил домой.

Вернувшись через два дня, он предстал перед царицей, которая только что закончила свой утренний туалет. Царица сделала знак служанкам оставить их одних.

— Твоей матушке не стало лучше? — спросила она, вглядываясь в бледное лицо юноши.