Конан. Пришествие варвара (сборник)

Его спутники недоуменно вгляделись… и разразились ревом изумления и восторга. Плотно окружив Конана, они выкрикивали боевой клич и в избытке чувств размахивали мечами. Шумное ликование пуатенских воителей могло насмерть перепугать несмелого человека.

– Троцеро заплачет от радости, увидев тебя, государь! – крикнул один из них.

– И Просперо! – добавил другой. – На нашего полководца с тех самых пор как будто и солнце не светит. Только знай клянет себя день и ночь за то, что не подоспел вовремя к Валкию и не погиб рядом со своим королем!

– Теперь мы вернем королевство! – заорал третий, вращая над головой громадным мечом. – Да здравствует Конан – король Пуатена!

Восторженные крики и лязг блистающей стали спугнули птиц, и они пестрой тучей снялись с ветвей ближних деревьев. В жилах рыцарей кипела горячая южная кровь, они жаждали лишь одного: скорее бы счастливо обретенный король вновь повел их к победам и славе.

– Приказывай же, государь! – кричали они. – Позволь, кто-нибудь из нас поскачет вперед и доставит в Пуатен весть о твоем возвращении! Пусть над башнями развеваются флаги, пусть розы ложатся под копыта твоего коня! Пусть красота и доблесть Юга окажут тебе почести, подобающие твоему…

Но Конан непреклонно покачал головой.

– Кто подвергает сомнению вашу верность? – сказал он. – Дело только в том, что ветер, разносчик вестей, невозбранно летит через горы – и не только в дружественные страны. А им пока совсем ни к чему знать о моем возвращении. Проводите меня к Троцеро, но смотрите никому не открывайте, кто я такой.

Рыцари мечтали о триумфальном шествии, а получилось что-то вроде тайного побега. Ехали спешно, скрытно и молча, разве только шептали словечко другое старшинам крепостей на очередном перевале. Конан ехал меж спутников, не поднимая забрала.

Горы были почти безлюдны: жили здесь только воины в сторожевых замках да беглые разбойники, объявленные вне закона. Пуатенцы не видели нужды в трудах и муках добывать скудное пропитание, возделывая суровые скалы. Они жили на прекрасных и щедрых землях, простиравшихся южнее гор до самой реки Алиманы, за которой лежала Зингара.

За горами, в Аквилонии, зимняя стужа оголила ветви деревьев, а здесь зеленели травами роскошные луга, в которых паслись табуны коней и стада скота – гордость и слава Пуатена. Пальмовые и апельсиновые рощи радовались ласковому солнцу, великолепные пурпурные, золотые, малиновые башни богатых городов так и сияли. Это была страна изобилия и тепла, прекрасных женщин и неустрашимых воителей. Не только суровые земли способны рождать храбрецов. Жадные соседи издревле зарились на Пуатен, и сыны его были закалены в беспрестанных войнах. С севера страну прикрывали хребты гор, но на юге лишь Алимана отделяла пуатенские равнины от равнин Зингары, и воды ее сотни раз окрашивались кровью. К востоку лежал Аргос, а за ним – Офир, и оба отличались высокомерием и алчностью. Мечи пуатенских рыцарей ограждали страну, и праздные минуты редко им выпадали.

И вот Конан прибыл в замок графа Троцеро…

Конан сидел на шелковом диване в богато убранном чертоге. Теплый ветер шевелил прозрачные шторы на окнах. Троцеро ходил по комнате туда-сюда, точно пантера по клетке. Это был гибкий, нервный мужчина с талией девушки и плечами бойца. Прожитые годы почти не оставили на нем отпечатка.

– Разреши нам провозгласить тебя королем Пуатена! – уговаривал он Конана. – Пусть эти ничтожные северяне влачат ярмо, в которое сами сунули шеи. Юг – по-прежнему твой! Живи здесь и правь нами среди цветов и пальмовых рощ…

– Пуатен благороден, – Конан покачал головой, – как ни одна другая страна. Но и ему, при всем мужестве его сынов, не выстоять в одиночку.

– Мы поколениями оборонялись в одиночку, – возразил Троцеро с ревнивой гордостью, присущей его народу. – Мы не всегда входили в состав Аквилонии!

– Я знаю, – сказал Конан. – Но в те времена все королевства были раздроблены на мелкие владения, без конца воевавшие друг с другом. Теперь все по-другому. Дни герцогств и вольных городов миновали, грядет эпоха империй. Правителям снятся завоевания, и защититься можно только в единстве.

– Так давай присоединим Зингару к Пуатену, – предложил Троцеро. – Там теперь не менее полудюжины принцев, и все рвут глотки друг другу. Мы легко завоюем ее, одну провинцию за другой, и присоединим к твоим владениям. Потом с помощью зингарцев покорим Аргос и Офир. Уж если кто создаст империю, так это мы!

И вновь Конан отрицательно покачал головой:

– Об империях пускай мечтают другие, я же хочу сохранить принадлежащее мне. Я не стремлюсь к тому, чтобы править империей, сколоченной огнем и мечом… Одно дело – когда народ вручает тебе трон и сам соглашается на твое правление. И совсем другое – захватить чужую страну и властвовать с помощью страха. Чтобы я превратился во второго Валерия? Нет, Троцеро. Я намерен править всей Аквилонией – и не более. Или ничем!

– Тогда веди нас через горы, и мы выгоним немедийцев!

Свирепые глаза Конана благодарно потеплели. Но…

– Это стало бы напрасной жертвой, Троцеро, – сказал он. – Я уже объяснял тебе, что именно я должен сделать, иначе мне не вернуть королевство. Я должен разыскать Сердце Аримана.

– Сумасшествие! – возмутился Троцеро. – Бредни еретического жреца! Бормотание свихнувшейся ведьмы!

– Не был ты в моем шатре перед битвой, – мрачно ответил Конан и невольно покосился на свое правое запястье, где еще виднелись синие пятна, – Ты не видел, как обрушились скалы и погребли цвет моей армии. Нет, Троцеро, не бред, и я в том убедился, Ксальтотун – не простой смертный, и противостоять ему можно только с Сердцем Аримана в руках. Так что я все-таки поеду в Кордаву. И притом один.

– Это слишком опасно, – не сдавался Троцеро.

– А жить не опасно? – проворчал король. – Но я поеду не как аквилонский владыка и даже не как пуатенский рыцарь. Я буду простым странствующим наемником, как в прежние годы. Да, к югу от Алиманы у меня полно врагов и на суше, и на море. Многие, понятия не имея о короле Аквилонии, вспомнят Конана – вождя: барахских пиратов. Или Амру – предводителя черных корсаров. Но хватает у меня и друзей, а кроме того, есть люди, которые по некоторым причинам будут рады мне помочь.

Воспоминания заставили его слегка улыбнуться. Троцеро уронил руки, отчаявшись убедить короля, и повернулся к Альбионе, сидевшей на соседнем диване.

– Я понимаю твои сомнения, господин мой, – сказала она. – Но я тоже видела монету в храме Асуры и помню слова Хадрата, что отчеканили ее за пятьсот лет до падения Ахерона! Если, как утверждает государь, на монете изображен именно Ксальтотун, то, значит, в прежней своей жизни он не был обычным волшебником. Его век измерялся столетиями – разве простому смертному это под силу?

Ответить Троцеро не успел: в дверь почтительно постучали, и чей-то голос произнес:

– Повелитель! Мы поймали какого-то человека, прокравшегося в замок. Он говорит, что хотел бы сообщить нечто твоему гостю. Как прикажешь с ним поступить?

– Аквилонский шпион! – прошипел Троцеро и схватился за кинжал, но Конан возвысил голос:

– Откройте дверь! Я сам посмотрю.

Приказание было исполнено: на пороге появился худощавый мужчина в темной куртке с капюшоном. Двое суровых стражников держали его за руки.

– Ты поклоняешься Асуре? – спросил Конан.

Мужчина кивнул, и могучие стражники, потрясенные, уставились на Троцеро.

– К нам на юг пришло слово, – сказал асурит. – За Алиманой мы уже не сможем тебе помогать: наше влияние распространяется отсюда не к югу, а лишь на восток, вдоль русла Хорота. Но вот что я вызнал: вор, которому Тараск поручил Сердце Аримана, до Кордавы так и не добрался. В Пуатенских горах его убили разбойники. Сердце досталось их вождю, который о его истинной природе и не догадывался. Вскоре пуатенские рыцари уничтожили его шайку, и он, оставшись ни с чем, продал Сердце кофскому купцу по имени Зорат.

– Ха! – Конан вскочил как подброшенный. – И что Зорат?

– Четыре дня назад он пересек Алиману, направляясь в Аргос. С ним были вооруженные слуги.

– Глупец! Нынче пересекать Зингару небезопасно, – заметил Троцеро.

– Верно, за рекой неспокойно. Но Зорат смел и по-своему безрассуден. Он торопится в Мессантию, надеясь там найти покупателя. Возможно, он даже догадывается, что именно попало ему в руки, и хочет продать Сердце стигийцам. Во всяком случае, едет он прямиком через восточную Зингару, кратчайшим путем, пренебрегая более протяженной дорогой вдоль границ Пуатена.

Конан так грохнул по столу кулаком, что тяжелая столешница задрожала.

– О Кром! Неужто удача наконец-то надумала мне улыбнуться? Коня, Троцеро! Скорее коня и доспехи вольного наемника! Зорат, конечно, опередил меня, но уж не настолько, чтобы я не смог его догнать – хотя бы на краю света!

XII. Клык дракона

На рассвете Конан верхом переправился через мелководную Алиману и поскакал по широкой караванной тропе, что вела на юго-восток. А на покинутом им берегу молча сидел в седле граф Тродеро, окруженный закованными в сталь рыцарями, и малиновое знамя с леопардом Пуатена трепетало на утреннем ветру над его головой. Темноволосые люди в блестящих доспехах хранили молчание, пока синяя дымка расстояния окончательно не поглотила их короля…

Конан ехал на громадном вороном жеребце, которого подарил ему Троцеро. На плечах короля больше не было аквилонской кольчуги; если верить доспехам, Конан выглядел как наемник из Вольного Братства, члены которого принадлежали ко всем народам земли. На голове Конана был простой шлем, помятый в боях, тело прикрывала видавшая виды броня, а за плечами развевался красный плащ, изрядно заношенный и не особенно чистый. Словом, Конан с головы до пят выглядел именно тем, за кого себя выдавал, – наемным рубакой, познавшим все гримасы и капризы судьбы: сегодня – богатая добыча, а завтра – ветер в кошельке и затянутый потуже ремень.

Конан не только выглядел наемником, он себя им и ощущал. Старые воспоминания проснулись в нем и властно заговорили. Вновь встали перед глазами безумные далекие и славные времена, когда ему и не снилась корона, когда он странствовал и сражался, бражничал и бесчинствовал, думать не думая о завтрашнем дне. Если он тогда о чем и мечтал, так только о пенистом кубке, об алых девичьих устах да остром клинке, который обошел бы с ним бранные поля целого мира.

Сам не сознавая того, он все более возвращался к прежним повадкам. Развязность появилась в его поведении, в посадке на лошади – щегольство. Полузабытые ругательства сами собой слетали с его губ. Покачиваясь в седле, он мурлыкал старые песни – те самые, что они с друзьями хором ревели когда-то в тавернах, на пыльных дорогах, на полях кровавых сражений.

Опытный глаз его примечал, что в Зингаре вправду было неспокойно. Конные отряды, обычно разъезжавшие вдоль реки на случай набега из Пуатена, подевались неизвестно куда. Междоусобная грызня оголила границы. Пустынная дорога белела от горизонта до горизонта. Не позвякивали колокольцами караваны груженых верблюдов, не катились, постукивая колесами, повозки, не мычали стада. Конану попадались лишь редкие группы всадников, одетых в кожу и сталь, с жестокими глазами и ястребиными лицами. Они скакали стремя в стремя и держались настороженно. Обшарив Конана взглядами, ехали прочь: с этого одинокого путника явно нечего взять, зато схватка с ним обещала быть страшной.

Опустевшие деревни лежали в развалинах, поля стояли не паханными, луга заросли. Усобицы и налеты из-за реки почти выкосили здешний народ, времена были такие, что лишь храбрейшие дерзали путешествовать с места на место. А ведь в мирные дни эта дорога так и кишела купцами, спешившими из Пуатена в Аргос, в город Мессантию, и назад. Теперь большинство торговцев предпочитали другой путь – тот, что вел пуатенскими землями на восток и лишь потом сворачивал к югу, в Аргос. Та дорога была много длинней, зато безопасней. Только отчаянный смельчак отважился бы рисковать товарами и самой жизнью, пересекая Зингару.

У южного горизонта ночами стояло зарево, днем к небу вздымались шаткие столбы дыма: в городах и весях юга гибли люди, рушились троны, горели великолепные замки. Временами Конана брало дотянувшееся из прошлого искушение: а не повернуть ли коня, не ринуться ли очертя голову в битвы и грабежи, как когда-то? И на что ему в таких трудах и муках отвоевывать свое право властвовать над народом, который успел уже его позабыть? Зачем гнаться за блуждающим огоньком, стремясь к утраченной навеки короне? Почему бы ему не забыться, не затеряться в кровавом водовороте войны, как прежде бывало? А королевство – да неужели он нового себе не создаст?

Мир, думалось Конану, вступал в век железа, войн и имперских устремлений, и сильный человек вполне мог подняться над руинами наций как новый завоеватель. Почему бы ему не стать таким человеком?

Так нашептывал ему знакомый бес-искуситель, а перед внутренним оком кружились призраки его кровавого и беззаконного прошлого. Но Конан так и не свернул с пути. Он ехал вперед и вперед, неустанно стремясь к цели, которая казалась чем дальше, тем все менее ясной, порою напоминая несбыточный сон.

Со всей возможной скоростью гнал он вороного жеребца по белой дороге, простиравшейся от горизонта до горизонта. Зорат и вправду намного его обогнал, но Конан знал, что едет наверняка быстрее, чем обремененный товарами купец. И спустя некоторое время дорога привела его к владениям графа Вальбросо. Подобно гнезду стервятника, высился его замок на голом холме. Вальбросо сам выехал из ворот во главе своих молодцов. Это был смуглый худой человек с блестящими глазами и хищным носом, похожим на клюв. Позади него скакали три десятка копейщиков – черноусые ястребы пограничных войн, такие же алчные и безжалостные, как и их хозяин. Оскудевшие караваны давно не приносили добычи, и Вальбросо клял на чем свет стоит бесконечные усобицы, из-за которых дороги стали пустынны, – впрочем, эти же благословенные усобицы дали ему повод для безнаказанной расправы над соседями.

Одинокий путник, замеченный с башни, выглядел не слишком лакомым кусочком, но Вальбросо привык извлекать барыш из всего. Многоопытным взглядом окинул он Конанову потрепанную кольчугу и темное, в шрамах, лицо и сделал тот же вывод, что и всадники, с которыми киммериец разминулся ранее: тяжелый меч и пустой кошелек.

– Куда едешь, мошенник? – спросил граф.

– В Аргос, – ответил Конан. – Я – наемник. А как звать, не важно.

– Справные наемники нынче держат путь не туда, а оттуда, – проворчал Вальбросо. – Теперь все веселье на юге: и сражения, и добыча. А может, вступишь в мой отряд? С голоду не помрешь, это я тебе обещаю. На большой дороге, правда, совсем не осталось жирных купцов, которых стоило бы пощипать, но я со своими парнями думаю вскоре перебраться на юг и наняться к тем, кто ближе к победе!

Конан ответил не сразу. Он знал: стоит прямо заявить «нет», и Вальбросо тут же натравит на него своих головорезов. Зингарец же, не дождавшись ответа, сказал еще:

– Видит Иштар, вы, вольные наемники, знаете уйму способов развязать язык самому упрямому человеку. А у меня как раз пленник – последний перехваченный мною купец, ибо я, клянусь Митрой, уже несколько недель не видел ни одного. Так вот, у негодяя была с собой железная шкатулка, и мы не сумели ни вскрыть ее, ни заставить упрямца выдать секрет. Я‑то думал, нет средств убеждения, которыми бы я не владел, но, может быть, ты, бывалый наемник, знаешь такое, что неведомо мне? Поехали в замок, посмотрим, не получится ли у тебя!

Эти слова возымели действие тотчас: Конан кивнул головой. В самом деле пленником графа вполне мог оказаться и Зорат. Конан не был знаком с ним, но человек, у которого хватило духу пуститься в такое время по зингарским дорогам, мог, чего доброго, устоять и под пыткой…

Конан повернул коня и поехал рядом с Вальбросо по извилистой тропе, поднимаясь на холм, где угрюмо высился замок. Вообще-то ему, как простому воину, полагалось бы ехать позади графа, но сила привычки взяла свое, а Вальбросо не обратил внимания. Годы, прожитые на границе, напрочь отучили его от этикета, уместного при блестящем королевском дворе. Он хорошо знал, как горды и независимы наемники, чьи мечи возвели на трон не одного короля.

Высохший ров был местами до половины забит мусором. Копыта коней простучали по подъемному мосту, и отряд въехал в ворота. С мрачным лязгом упала сзади решетка. Пустынный двор зарос кое-где чахлой травой, посередине виднелся колодец. Вдоль стен ютились покосившиеся лачуги воинов графа, из дверей выглядывали женщины: одни – неряхи неряхами, другие – увешанные безвкусными украшениями. Стражники в ржавых кольчугах резались в кости, сидя под арками на каменной мостовой… Сущее разбойничье гнездо, а не замок дворянина!

Вальбросо спешился и жестом пригласил Конана за собой. Войдя в дверь, они миновали длинный сводчатый коридор и натолкнулись на хмурого человека в кольчуге, спускавшегося навстречу по лестнице. Конан пригляделся к шрамам на его лице и решил, что он скорее всего капитан стражи.

– Ну что, Белосо? – спросил граф. – Заговорил?

– Упрям, как черт, – буркнул Белосо, бросая на Конана подозрительный взгляд исподлобья.

Грязно выругавшись, владелец замка в ярости затопал по винтовой лестнице вверх. Конан и капитан последовали за ним.

Чем выше они поднимались, тем слышней делались стоны человека, терпящего ужасные муки. Пыточный застенок в замке Вальбросо располагался не в подземелье, как обычно, а, напротив, высоко над двором. Внутри застенка сидел на корточках волосатый звероподобный мужик в кожаных штанах и, чавкая, обгладывал говяжью кость. А вокруг громоздились дыбы, крючья, тиски и прочие приспособления, изобретенные человеческим разумом для того, чтобы рвать плоть, дробить кости, выворачивать суставы и сухожилия…

На дыбе висел нагой человек, и Конан с первого взгляда понял – страдать ему осталось недолго. Его руки, ноги и само тело были страшно растянуты, что говорило об исковерканных суставах и многочисленных внутренних разрывах. Смуглое лицо человека было умным и тонким, но глаза налились кровью и остекленели от муки, капли смертного пота стекали со лба, а рот перекосился от испытываемых мучений.

– Вот шкатулка, о которой я говорил. – Вальбросо зло пнул небольшой, но увесистый железный сундучок, стоявший поблизости на полу.

На сундучке красовался замысловатый узор из крохотных черепов и сплетающихся драконов, но Конан не заметил никаких признаков замка, запиравшего крышку. Было видно: сундучок жгли огнем, рубили топором и зубилом, но едва смогли оцарапать.

– Этот пес держит там свои драгоценности, – зло продолжал Вальбросо. – Весь Юг знает Зората и его железную шкатулку, но что в ней – одному Митре известно. Не открывает секрета, хоть тресни!

Зорат! Итак, перед Конаном находился человек, которого он так долго искал. Сердце короля забилось у горла, но, когда он склонился над мучеником, о его истинных чувствах никто не мог догадаться.

– Ослабь веревки, скотина! – резким голосом приказал он палачу.

Вальбросо с капитаном уставились на него в некотором недоумении: забывшись, Конан заговорил привычным повелительным тоном. Палач же инстинктивно повиновался. В голосе незнакомца слышался металл, он явно не шутил, и заплечных дел мастер отпускал веревки постепенно – резкая слабина причинила бы разорванным суставам такую же муку, как и дальнейшее растягивание.

Схватив кубок вина, стоявший неподалеку, Конан поднес его ко рту несчастного. Зорат судорожно глотнул, проливая вино на тяжело вздымавшуюся грудь. Потом в налитых кровью глазах затеплился огонек узнавания. Шевельнулись губы, покрытые запекшейся пеной. Задыхаясь и всхлипывая, Зорат заговорил по-кофски:

– Значит, я умер? Значит, кончились эти пытки? Передо мной король Конан, погибший при Валкие: я среди мертвых…

– Еще нет, – сказал Конан. – Но ты умираешь. Больше тебя не будут пытать, я обещаю. Но и помочь тебе уже ничем не могу. Зорат! Скажи, как открыть твой сундучок?

– Мой сундучок, – пробормотал Зорат, соскальзывая в бредовое беспамятство. – Железный сундучок, выкованный в адовом пламени огненных гор Хорша… ни одно зубило его не возьмет. Какие сокровища возил я в нем по всему свету! Но равного тому, что лежит там теперь, еще не бывало…

– Скажи, как открыть, – тормошил его Конан. – Тебе оно уже не пригодится, а мне может помочь!

– Да, ты – Конан… – невнятно бормотал кофиец. – Я видел тебя на престоле в тронном зале, в Тарантии… со скипетром в руках, с короной на голове… Ты мертв: тебя убили при Валкие. Стало быть, умер и я…

– Что там несет эта падаль? – нетерпеливо спросил Вальбросо, не понимавший ни слова по-кофски. – Скажет он наконец, как отпирается чертов ящик?

Голос мучителя словно раздул в измученной груди искорку жизни. Зорат обратил налитые кровью глаза в сторону говорившего.

– Одному Вальбросо открою я тайну… – прошелестел он по-зингарски. – Я умираю… Нагнись ко мне, Вальбросо!

Граф не заставил себя упрашивать: отвратительная алчность была написана у него на лице. Угрюмый Белосо придвинулся вплотную к хозяину.

– Надави один за другим семь черепов по краю, – с трудом выдохнул Зорат. – А потом – голову дракона, изваянного на крышке. И наконец – шарик в лапах дракона. Потайная пружина…

– Живо ящик сюда! – заорал Вальбросо, добавив ругательство.

Конан поднял сундучок и поставил на лавку. Граф толкнул его плечом, оттирая в сторону. Белосо шагнул вперед:

– Позволь, я открою…

Вальбросо разразился такими проклятиями, что капитан отшатнулся. Черные глаза графа горели жадностью.

– Никто, кроме меня!

Конан, успевший инстинктивно протянуть руку к мечу, покосился на Зората. Стекленеющие глаза страдальца с пристальным вниманием следили за Вальбросо. Конану померещилась даже тень зловещего торжества, искривившая усмешкой губы Зората. Лишь осознав, что умирает, кофиец согласился выдать секрет… Конан повернулся к Вальбросо и стал ждать.

По краю крышки ларца были вырезаны сплетенные ветви какого-то дерева и между ними – семь черепов. Сверху, среди фантастических узоров, красовался инкрустированный дракон. Трясущимися от нетерпения руками Вальбросо торопливо надавил черепа, затем прижал большим пальцем резную голову дракона и вдруг, выругавшись, отдернул руку и раздраженно встряхнул ею.

– Какой козел не загладил резьбу? – прорычал он, – Так и руки недолго попортить…

Он тронул золотой шарик, который дракон держал в коготках, и крышка неожиданно отскочила. Золотое пламя ослепило глаза! Казалось, шкатулка была полна брызжущего огня, который переливался через край и разбрасывал по всей комнате трепетные искры. Белосо вскрикнул, а Вальбросо с шумом втянул в себя воздух. Онемевший Конан стоял неподвижно, околдованный невероятным сиянием.

– Митра! – воскликнул Вальбросо, извлекая из сундука большой алый шар, исходивший пульсирующим светом.

В этом свете Вальбросо почему-то выглядел как покойник, зато снятый с дыбы умирающий внезапно разразился хохотом, диким и жутким.

– Глупец! – крикнул он. – Ты получил камень и вместе с ним – смерть! Ты думаешь, уколол палец? Приглядись к голове дракона, Вальбросо!