Большое приключение. Пепел

- И твоей мамаше стоило выпить отвар, - от гнилых зубов старухи пахло еще хуже, чем от котла, но Эш стойко терпел. - Один глоточек и старая Гвел избавлена от необходимости доживать свой век в лесу.

- Да, хозяйка.

- Да что ты заладил?! Да, хоз... - Гвел закашлялась и мальчик тут же протянул ей плошку с водой. Она всегда стояла рядом, на случай, если запершит в горле. - Спасибо, выкормыш бездны.

Старая, морщинистая рука взъерошила волосы мальчику. Знай Эш в чем разница между "хорошим" и "плохим", он бы назвал Гвел "хорошей", но сквернословной. Она часто грозилась его высечь, задушить, заморить голодом, утопить или сжечь, но ни разу не подняла руки. А в голодные зимы, когда обитатели дома питались лишь шишками да корешками, все норовила отдать ребенку свою порцию.

- Ну, опарыш разнцоветный, что видел в лесу?

Этот вопрос Гвел задавала каждый день - "что видел в лесу, что слышал в лесу, с кем беседовал". Будто ждала, что с мальчиком заговорит какое-нибудь дерево или порхающие туда сюда птицы.

- Деревья, траву, листья, птиц и облака.

- А еще?

Эш задумался и его осенило.

- Там белочка пробежала!

Гвел пару раз моргнула и зашлась скрипучим, въедливым смехом, пока вновь не закашлялась.

- Белочка у него пробежала, раздери тебя кастрированный демон, - прокряхтела она, хлюпая водой в чарке. - Глаза фейре, а слеп как старый крот.

- Да, хозяйка.

- Как же я научу тебя говорить, если ты слушать не умеешь, - продолжила старуха. - Скоро, уже совсем скоро минет два по четыре года, а ты ни одного слова не знаешь.

- Я умею разговаривать, - констатировал Эш, помешивая отвар длинной деревянной ложкой.

Завтра на рассвете из деревни придет молодая девушка за порцией зелья. Гвел говорила, что оно избавляет от бурдюка в животе. Если говорить проще - убивала плод во чреве. Пусть Эш и не понимал "эмоций", но дураком не был и в сказочки наставницы давно не верил.

- Ты умеешь мямлить как неразумное животное, но не говорить.

- Да, хозяйка.

Если что и выучил Эш, так это то, что спорить с Гвел бесполезно. Неизвестно сколько прожила старуха, но на каждое сказанное мальчиком слово она находила с десяток своих.

- Клянусь Королевой, еще раз ты скажешь "да, хозяйка" я утоплю тебя в нужнике!

- Да, хоз...

Эш натолкнулся на взгляд полуслепых глаз и проглотил остаток фразы.

- Вот и умница, - кивнула старуха, поглаживая старый посох. - И почему слова так сложно тебе даются. Ведь, демонов мне в постель, терны в тебе хватит на нескольких человек!

- Терна? - переспросил Эш. - и я все же знаю слова! Ведь разговариваю с тобой как-то.

Гвел некоторое время молчала, а потом медленно, разделяя речь паузами, спросила:

- Я ведь рассказывала тебе про терну, магию и почему наш мир безымянный?

- А он безымянный?

Старуха выругалась так крепко, что запах от варева стал исходить еще более мерзостный, чем был до того.

- Ну надо же, - кряхтела Гвел. - семь лет жду когда ты услышишь, а ты не знаешь, что слушать.

Эш, обладай он чувствами простых людей, принял бы обиженный вид, но он не знал, что такое обида. Просто стоял и ждал, когда старуха продолжит говорить. И в какой-то момент, после очередного приступа сквернословия и еще одной чарки воды, она таки продолжила:

- Никто не знает откуда взялась сила, но однажды, пару эр назад, люди стали равны нелюдям. Не все, конечно, а только некоторые, обуздавшие эту силу и давшие ей название "терна". С тех самых пор терниты - властители терны, обучают и обучаются исскуству владеть своим даром. Нет воина сильнее, чем воин-тернит, нет алхимика мудрее, чем алхимик-тернит. Нет мага искуснее, чем маг-тернит. Так было много тысяч лет назад, пока властители силы не вытеснили обычных людей. И больше уже не было раздел...

Гвел закашлялась и Эш, не дожидаясь отмашки, сбегал на улицу где в бочке скопилась дождевая вода. Ожидая долгий разговор, мальчик набрал полный кувшин и, принеся его на кухню, налил чарку. Старуха жадно выпила холодную воду и, утерев губы морщинистой рукой, продолжила:

- В общем, терниты вытеснили эрнитов - простых людей. Максимум, что может себе позволить эрнит - надеть кольчугу и быть убитым на войне. Остальные "должности", если позволишь, заняли терниты. Убийцы, ведьмаки, маги, паладины, некроманты, чародеи, волшебники, волхвы, малефики, охотники, снайперы. Словно саранча они заполонили Тринадцать Королевств.

Эш внимательно слушал, но пока плохо понимал о чем речь.

- В какой-то момент тернитов развелось так много, что от их раздутого эго в городах стало тесно. И тогда Короли, а, спасибо нашим богам, все Короли эрниты, постановили, что тернит должен служить на благо человечества. Ну, спасибо, что не отрядили в услужение нелюдям... Так что слоняются терниты по миру, выполняя различные поручения. А кто не хочет, тот становится еретиком и уже на него ведут охоту. Вот так и живем, мелкий ты уродец.

- Но причем здесь слова? - спросил Эш, машинально помешивающий варево.

- Да при всем! - гаркнула старуха и вновь закашлялась. - В тебе, Эш, этой терны как воды в озере - до дна не вычерпать.

- Что-то я не чувствую её, - пожал плечами мальчик.

- Потому что чувствовать не умеешь. Не знаешь что... но об этом позже. Дай, лучше, расскажу про слова. У всех, даже самых маленьких народов, есть свой язык. И, возьми ты даже простой камень, в мире найдется тысяча слов его определяющих, но все они - ложные. Ведь у тебя, Эш, одно имя. Не самое лучшее, - ребенок не стал напоминать, что так его назвала сама Гвел. - но и не худшее. Так же и у камня есть свое имя.

- И какое оно?

Губы старухи зашевелились, но мальчик так ничего и не услышал.

- Не слышишь, - не спрашивала, а утверждала Гвел. - И не услышишь, пока не прислушаешься... Так вот. И так же, как и у камня, у всего в мире есть свое "имя". Настоящее, если хочешь - истинное. На этом языке говорили боги, когда создавали наш мир. И знание этого языка, знание имени, дает власть над ним. Потому никто и не ведает имени нашего мира - ибо боги боятся той власти, что оно таит в себе. Так что на этом языке должен научиться говорить и ты, если хочешь постичь суть магии.

- А почему обязательно магии? - словно возмутился Эш.

- Ну, извини, но на другого ты не тянешь. Щуплый больно, кость у тебя тонкая, да и не вырастешь ты особо. Так что тебе путь один - посох в руки и знание в голову.

Мальчик вновь пожал плечами. Ему, опять же, было все равно.

- Постой, - а вот Гвел возмутилась неподдельно. - так ты что, не видел, как я колдую?

- А ты колдовала?

Старуха сперва замерла, потом смеялась, а потом очень долго хаяла свою "Королевну", которая решила сыграть "вслепую".

- Видно срок подходит, - внезапно поникла Гвел. - видно скоро шестеренки завертятся, раз все так повернулось. Ладно, выкормыш помойной ямы, смотри.

Старуха провела пальцами по посоху и что-то произнесла. Спустя мгновение, кухня ожила. Ножи выскочили из ящичков и принялись лихо нарезать траву, стебли и особые корешки. Ложка вырвалась из руки и начала самостоятельно помешивать зелье. Скатерть на столе вдруг взмыла в воздух и вытряхнула в окно крошки, огонь в камине затанцевал с удвоенной силой, а кресло теперь покачивалось чуточку медленней.

- Смотри-ка, не забыла еще, - довольно прошептала Гвел, прикрыв глаза.

- Это и есть слова?

- Они самые, - кивнула наставница. - а теперь иди на улицу и к вечеру узнай хоть одно слово.

Два дня спустя

Эш проводил на улице все свое свободное время, коего у него было немало, но так и не постиг ни одного слова. Гвел не уставала подкалывать его по этому поводу, иногда одаряя особо мерзкими обзывательствами.

Мальчик же испытывал то, что больше всего подходит под "раздражение". Он чувствовал, как все вокруг пытается заговорить с ним. Как в шелесте крон звучат таинственные смешки, в шуршании травы - веселые рассказы, в скрипе деревьев - мудрые поучения, а в практически беззвучном беге облаков - рассказы о далеких странах.

Эш, растворяясь в этих звуках, почти дотягивался до сути слова, но стоило ему хоть немного сосредоточиться, как все обрывалось. Шелест вновь был простым шелестом, скрип больше не наставлял и поучал, а облака действительно бежали беззвучно.

- Эй, олицетворение человеческого порока!

Эш отряхнул штаны и вернулся на кухню. Гвел, как и всегда, качалась в кресле-качалке, неотрывно смотря на каминное пламя. Может она видела в нем совсем не то, что Эш? Во всяком случае в треске поленьев наверняка слышала что-то особое. Впервые в жизни, мальчик-полукровка ощутил нечто, похожее на "желание". Он более чем "предпочел" бы научиться понимать этот странный язык.

- Да, хозяйка.

- Я тебе уже говорила, что погублю если еще раз так скажешь?

- Так это было позавчера, - парировал Эш.

- Позавчера, - повторила Гвел. - а за зельем молодуха так и не зашла...

Её и без того мутный взгляд помутнел еще сильнее, становясь совсем уж слепым.

- Вот, возьми, - она указала на свой посох. - он, пока может, будет верно служить тебе. А сейчас приготовься.

- К чему?

- К тому, что тебя начнут молоть жернова судьбы, как бы пошло это ни звучало, - старуха хмыкнула и взяла в руки нож. - Королева сделала первый ход и игра началась. Ты уж не серчай, за то что я с тобой так обходилась. По другому не умею.

- Да я и не обижен.

- Знаю, - кивнула Гвел. - плохо, что не обижен. Как без обиды радостным-то стать? Ты уж, мальчик, - последнее слово далось ей особенно сложно. Видимо, хотела выругаться. - постарайся все же найти себя. Старая Гвел была бы рада знать, что вырастила не монстра, а волшебника.

Эш что-то почувствовал. Запах железа, привкус меди и далекое карканье голодного воронья. В действительности ничего этого не было, но ощущение не покидало мальчика с посохом в руках.

- Почувствовал? - спросила старуха. - вижу, что почувствовал. Значит не даром распиналась. Ну, прощай, демонское исчадье, раздери тебя безгрудая суккуба, поимей тебя распоследний бродяга, чтоб отсохло твое мужское естество и сгнило нелюдское сердце.

Зеленые зубы сверкнули в подобие улыбки и в дом ворвался молодой мужчина лет двадцати пяти. Деревенский крестьянин с острой рогатиной наперевес. В серых глазах мерцала пелена ярости, а натруженные руки сжимали самодельное древко с приделанным к нему перекованым лезвием косы.

- Ведьма! - крестьянин разве что слюной не брызгал. - это ты мое дите извести хотела!

- Не я хотела, а жена твоя, - засмеялась Гвел. - не твое оно потому что!

- Убью!

Эш не мог ничего поделать. Он лишь стоял и смотрел, как наставница произносит слово и оживают ножи, взлетая в воздух. Вот только приказ жрица так и не отдала. Крестьянин перемахнул через кухоньку и вонзил рогатину в спину старухи, протыкая насквозь черствое сердце, не успевшее размякнуть за проведенные восемь лет в лесу.

Упал черный платок, разметались серебрянные волосы и в свете пламени сверкнуло клеймо рабыни. Нет хозяйки более непреклонной и немилостивой к своим слугам, нежели судьба - королева самих богов.

- Тварь, - сплюнул убийца, вытаскивая лезвие.

Со звоном упали ножи, а Эш все так же стоял и смотрел на умершую старуху. Наверное, он должен был испытать хоть что-нибудь - укол пониже сердца или давящий комок в горле, но мальчику было все равно. Он не различал жизнь и смерть.

- А ты, видать, её гомункул, - процедил крестьянин. Перехватив рогатину, он пошел прямо на Эша. - староста отвалит мне нехилую суму, если я принесу ему голову искусственного ублюдка.

На самопальном лезвии танцевали отсветы пламени, а полукровка чувствовал, как горло сжимает вовсе не ком, а холодные пальцы. Смерть уже была готова забрать его с собой.

Эш выставил перед собой посох, собираясь защищаться. Он все так же не видел разницу между жизнью и смертью, но не собирался отправляться к богам. Он еще не выучил ни одного слова, а значит не исполнил приказа наставницы.

Мальчик не мог себе позволить не исполнить приказа - так его вырастили. И это была единственная эмоция, которую он понимал - приказ.

- Разноцветные глаза, - процедил крестьянин, усмехнувшись жалким потугам защититься. - Проклятый уродец.

Странно, но из уст убийцы это действительно прозвучало как ругательство. Все же есть разница, когда говорят без злобы и когда за набором звуков таится желание убить.

Эш смотрел на языки пламени, ухмыляющиеся с лезвия и чувствовал, как его конечности наполняет жар. Как бурлит варево, стонущее под ласками каминного пламени. Как быстрее бежит сердце, заполняющееся огненным безумием. И в миг, когда Эш уже почти сгорел в этом огне, он услышал слово.

Оно не было похоже ни на что в этом мире. Ни на один слышимый звук, ни на какой-либо язык, на котором говорят смертные и бессмертные. Потому как в этом слове заключалась вся безграничная суть огня, его смертельный жар и дарящее жизнь тепло. Его ярость, готовая пожрать бескрайний лес и его кроткость, смиренно согревающая путника в холодную ночь.

Огонь поглотил Эша, наполнил его до краев, а потом слыхнул через уста вместе со словом.

Заживо горящий крестьянин кричал так громко, что испуганные птицы слетели с веток и понеслись по небу. Они рассказывали всем желающим о рождении юного волшебника, познавшего имя огня. И некоторые, кто умел слушать птиц, понимали, что в безымянном мире задул ветер перемен.

Глава 2. Убегай от Пепла

322 год Эры Пьяного Монаха, Срединное царство