Тайна острова Нуулуа

Евгений Шабалин

Тайна острова Нуулуа

Научно-фантастическая повесть

Предисловие от автора

Внук вбежал в калитку моего сада с радостным криком:

— Дед, смотри, кого мы с папой поймали! — и вылил из стеклянной банки в декоративный прудик грязную воду с кишащими в ней странными созданиями. Существа эти были необычны, нелепы, и, несмотря на небольшой размер (3–4 сантиметра), страшноваты и омерзительны. Вид их производил такое же впечатление, как куча тараканов, брошенная к ногам. Если бы они были в 10–15 раз крупнее, вряд ли внук отважился бы набрать их в банку. Вместе с тем, необычность порождала любопытство, и я внимательно рассмотрел их, плавающих и ползающих по бетонному дну мелкого прудика.

Эти создания имели вид плоского диска, покрытого панцирем серо-зеленого цвета, из-под которого выглядывал толстый, постепенно сужающийся хвост. Ни головы, ни глаз я разглядеть не смог (на самом деле, у этих существ целых 11 глаз!). Брезгливо, палочкой, перевернул один из дисков: на брюшке извивались в разных направлениях сотни коротких щупалец, будто желая захватить любую попавшуюся на пути жертву.

— Где вы их взяли?

— Я заметил их в мелкой луже на дороге, после дождя, когда мы ехали на машине! И я крикнул папе «Остановись!».

Существа эти казались неземного происхождения — ни насекомые (у тех шесть конечностей), ни членистоногие, ни черви…. Потом, в Википедии, я нашел сведения о щитнях — таково название этих созданий класса ракообразных. Они существуют на Земле уже полмиллиарда лет, старше динозавров, и до сих пор изредка неожиданно появляются в лужицах и мелких прудах после дождя. И вскоре куда-то исчезают, как из моего прудика через несколько дней. Откуда появляются и куда исчезают?

Почему я это рассказал? Представьте: если даже в современном городе в 100 км от Москвы неожиданно находятся создания, которые давно обитают на Земле, но которых многие ни разу в жизни не встречали, то чего ещё можно ждать от природы? Как ни мала наша планета, как ни досконально, скрупулезно ни изучены населяющие её звери, рыбы, жуки, черви, бактерии и прочие твари, как ни глубоко проникли ученые в тайны материи и законы природы, а все ещё где-то в недрах Земли, в глубине морей, а то и в толще ледников Антарктиды происходят неизвестные нам явления, живут необычные существа, сотворенные слепой природой, сотворенные более изощренно, более искусно, чем это может человек…

Евгений Шабалин, Дубна, 2014

Часть I Сын Солнца

Это случилось далеко от России и очень давно. На тропических островах Тихого океана, в XV или XVI веке н. э., до того, как туда добрались первые европейские мореходы. Об этом повествует дошедшая до наших дней легенда о борьбе любопытного и отважного полинезийского мальчика Мауи за свободу и знания для всех.

Нарушитель табу

Крутые склоны гор, сплошь покрытые девственным лесом, окаймляли плавную дугу берега залива. Была середина дня, следующего за тринадцатой луной[1]. Горячий белый круг тропического солнца только что переместился на левую, западную половину голубого купола неба, оставаясь почти в зените[2]. И снежно-белый песчаный пляж, и пальмы, с их лениво колышущимися листьями-волосами, и даже пенистые буруны зелено-голубой воды у кораллового рифа — всё это находилось в раскаленной неподвижности, как на свежем фотоснимке. Безмолвна была деревня туземцев. Крыши хижин выглядывали из-за банановых зарослей в узких долинах между частыми и невысокими холмами — отрогами гор острова. Только голые коричневые тела туземцев, отнюдь не предающихся полуденной неге, вносили кинематографическую динамику в этот сонный пейзаж. На отмели и на берегу, сейчас, в часы отлива, собрались женщины деревни и их дети, а все взрослые мужчины в этот день ушли на больших пирогах охотиться на зубатого кита. Его видели рано утром в проливе между рифами у соседнего острова Маноно. Женщины собирали съедобных моллюсков на отмели, а ребятишки всех возрастов, от младенцев до подростков, искали красивые раковины или сидели на мокром песке, играя с разноцветными камешками.

Короткая тень от бамбукового шеста, воткнутого в коралловый песок отмели, накрыла небольшую розовую раковину. Та лежала точно на длинной линии, аккуратно начерченной на песке с южной стороны от шеста.

— Оу-те талиаина лепа! — голый мальчишка с кожей цвета бронзы подпрыгнул, радуясь своему достижению. — Я сделал это!

И начал воинственный танец, подражая движениям взрослых мужчин.

Мальчику не хватало только боевой татуировки, специальной защиты из пластин панциря черепахи на набедренной повязке, и устрашающих перьев в длинных черных волосах. Но вокруг его тонких бедер свисали листья пандануса, опоясанные бечевкой из волокна тапы. Этот единственный элемент одежды уже говорил о том, что мальчику-подростку осталось ждать всего три раза по 13 лун до того дня, когда он станет воином, как его старший брат.

— Мой брат Мауи понимает знаки Солнца! — подхватила тонконогая бронзовая девочка-статуэтка. — Мой брат Мауи понимает знаки Солнце! Мой брат Мауи понимает знаки Солнце! — повторяла семилетняя сестренка Мауи, поочередно обращаясь к каждому из толпы таких же голых, желто-коричневых и бронзовокожих большеглазых ребятишек.

— Камата, камата![3]- кричал Мауи грозным, нарочито низким голосом, свирепо вращая большими черными глазами, полуприсев и нанося удары кулаком в грудь. Он бросил вызов, не зная кому. Но это был вызов…

Когда ватага ребятишек собралась вокруг Мауи-победителя, тот важно заявил:

— Солнце уйдет на запад, за горы, через пять часов[4], когда тень от шеста ляжет на этот камень! — Он указал на желтый обломок коралла среди десятка раковин и камней разного цвета, неравномерно расположенных на одной линиис розовой раковиной.

На шум, поднятый Мауи и его сестрой, подошли женщины. У каждой из них, вместо листьев пандануса, с талии по бедрам свисали лоскуты ткани, сотканной вручную из волокон тапы. На ногах и груди у многих была татуировка красной и синей красками.

— Салаина, никак твой сын хочет сравняться с моа?[5] Не рановато ли?

Мать Мауи подошла к мальчику и, обняв его, прошептала на ухо:

— Мауи, беги в горы, пока жрец не увидел твои камешки и не наказал тебя. Вернешься, когда приплывут с рыбалки отец и брат.

— Я ведь сделал указатель времени! Зачем разрушать его?!

— Но прилив всё равно смоет твою линию и разбросает камни.

— Тогда я принесу более тяжелые камни…

И Мауи бросился наверх, к лесу, где давно потухший вулкан раскидал в незапамятные времена свои «бомбы» — каменные глыбы, и они поднялись на поверхность земли вместе с островом Уполу, где теперь живет Мауи. Но он не мог знать этого, ведь старики говорят, что остров поднял со дна океана великий его бог Тангалоа. Мауи уже приблизился к ряду старых смоковниц, стоявших как ограда у границы дикого девственного леса, когда позади него раздался грозный окрик:

— Стой, негодник, нарушитель табу! — и за толстым стволом дерева выросла страшная тень возмездия — жирный моа, с красными перьями попугая в закрученных на макушке волосах, в накинутой на плечи перевязи из панцирей черепах и с ожерельем из акульих зубов на шее. Это был жрец деревни, единственный хранитель тайны отсчета времени, тайн начала сбора урожая, ловли рыбы, выбора нужного места и времени строительства пирог.

— Кто надоумил тебя спрашивать у Солнца время!? Может быть, ты захочешь увидеть и сына солнца?

Мауи не понимал этого, но именно жрецу бросил он вызов. И теперь настало время наказания.

Змеиный взгляд парализовал Мауи, и жрецу удалось схватить нарушителя табу. Он поволок мальчика к окраине деревни, за ручей, к дереву «искупления» — безобразной казуарине[6].Это дерево с темной, почти черной корой и кривыми сучьями без листьев, напоминающими жадные руки лесного духа мертвых, одиноко росло около хижины жреца. Не выпуская мальчика из рук, жрец снял с сука веревку, связанную из лыка, и привязал Мауи к стволу дерева-урода. Мальчик не сопротивлялся, следуя закону, установленному общиной, подчиняться воле жреца, и лишь тихо плакал от обиды. Но Палу, его собака, не знал о священном статусе служителя культа. Пес примчался, заслышав плач друга, и, остановившись у ручья, оскалил пасть и зарычал на обидчика. Вот тонкая, шершавая змея гибкого ивового прута в руках жреца прожгла первую красную дорожку на узкой спине жертвы, и Мауи вскрикнул. Верный друг не мог этого перенести. Он переплыл ручей и вцепился зубами в набедренную повязку жреца — лаву-лаву.

Веревка, поддерживающая повязку, порвалась, и в тот же миг женщины, наблюдавшие за схваткой глупой собаки и великого знахаря, отвели взгляды, чтобы скрыть ехидные улыбки — жирная и грязная попа священного моа предстала перед населением деревни во всем своём «великолепии». Жрец поспешно скрылся в хижине и крикнул оттуда:

— Сегодня твоя подлая собака пойдет на ужин священной акуле!

«Священная акула» обитала в секторе лагуны, огороженном толстыми и глубоко вбитыми кольями кипариса, уже не одно десятилетие. Акула-детёныш однажды попала в рыбацкие сети, и жрец с дальним прицелом объявил её «подарком бога Тангалоа» и велел содержать в загоне. Помимо рыбы, пищей для акулы служили взятые в плен враги — и не только.

При слове «акула» пес съёжился и поджал хвост — видимо, понял, что его ждёт. Мауи, быстро освободившись от пут, схватил пса за загривок и бросился бежать в лес. Палу последовал за ним, беспрестанно оглядываясь назад, в сторону лагуны, где грелась на солнце священная злая рыба.

— Солнце светит всем, — думал про себя Мауи на бегу, — И тем, кому не надо бы… Я не отдам тебе, жрец, моего друга Палу!

До заката оставалось менее двух часов (по выражению самоанцев — «время огней»). Солнце уже слегка коснулось верхушек самых высоких сосен на горе, и прищурив глаз, можно было смотреть на желто-оранжевое лицо бога Раа. Мауи пытался разглядеть его черты — ведь боги тоже моа, только очень могущественные. Он всматривался в солнечный круг, пока по щекам не потекли слезы. Закрыв глаза, Мауи увидел другой круг, яркий и маленький, который плавал в темноте сомкнутых век. Круг почему-то был синим и все время пытался спрятаться от взора Мауи, то влево, то вправо.

«Он не хочет показать своё настоящее лицо», — решил Мауи. — «Старики говорят, что на Нуулуа, острове-табу, живет сын Раа, сын Солнца. Туда может плавать только вождь, и только тогда, когда Раа даст знак жрецу. Жаль, что я никогда не буду вождем — ведь им станет мой брат, когда умрет наш старый вождь, брат мамы…».

Так рассуждая, Мауи вышел в кокосовую рощу, откуда открывался вид на отмель и океан. Своего верного друга Палу он оставил в лесу, привязав к дереву и нашептав ему, что заберет его в свою хижину после того, как солнце «уйдет спать на запад» и священная акула заснет. Начинался прилив, и вода подкатывалась к «солнечным часам» Мауи. Рассерженный жрец не до конца разрушил их — он лишь затоптал линию на песке и отбросил в сторону большую раковину, которая обозначала три часа дня. «Завтра я принесу новые камни, потяжелее», — решил Мауи.

— Лодки, лодки! Кита везут, кита! — закричали ребята, которые барахтались в волнах прибоя на оконечности мыса, окаймляющего залив с северо-запада. — Везут кита на лодках!

С мыса открывался широкий вид на океан. И Мауи бросился туда — ведь редко выпадает удача видеть как везут убитого кита. Встречать рыбаков направились к берегу все женщины деревни Уафато во главе со старым вождём.

Но что это? Лодки шли к заливу с юго-востока, в направлении, противоположном ожидаемому. И не четыре пироги с балансирами по шесть человек на лодку, как обычно выходят на крупную акулу или кита — двигалась целая флотилия из больших сдвоенных пирог! Пять, шесть, семь…целых восемь лодок насчитал Мауи, и в каждой из них сидело по восемь-десять гребцов. На головах у них были венки из цветов гибискуса, как принято у дружественно настроенных гостей. Лоцманы кораблей стояли на узких мостиках из тесаных бревен, перекинутых между пирогами в носовой части лодок, и махали пальмовыми листьями[7].Лодки флотилии входили в узкий пролив между рифами. Заходящее солнце слепило моряков, отражаясь от спокойной воды лагуны, и они не могли видеть настороженные взгляды людей на берегу: не в правилах туземцев принимать гостей, когда в деревне нет ни одного мужчины, не считая старого вождя и жреца. На приветственные возгласы гребцов и знаки дружеского расположения хозяева деревни не спешили отвечать тем же, а некоторые женщины в сопровождении своих детей побежали в сторону леса.

— Остановитесь, люди! — призвал появившийся жрец. — Бог Раа освещает путь нашим гостям, и мы должны приветствовать их, пришедших с Востока! Вождь, выходи же встречать гостей!

И сам протянул руки с веткой пальмы в направлении флагманского корабля, из которого выскакивали прибывшие и тащили его на песок, к линии высшей точки прилива.

Вдруг со стороны леса выбежал мужчина. Мауи успел заметить своеобразную татуировку — на плечах и вокруг шеи бегущего заплела кольца морская змея — это был человек из деревни Лепау с противоположного берега острова, за горной грядой. Он, задыхаясь, кричал:

— Бегите в горы! Это — тонганцы! Они идут воевать!

Однако предупреждение дружелюбных соседей запоздало — гонец упал, пораженный стрелой с лодки, только что приставшей к берегу. Тридцать гребцов с первых двух лодок, прибывшие «с миром», вдруг оказались вооруженными луками, пращами и копьями. Минута — и путь к бегству был для всех отрезан, путь в чащобу девственного леса, который был бы спасением для детей и женщин, прибеги гонец двумя-тремя минутами раньше…. Тонганцам густой лес острова Уполу, населенный духами умерших самоанцев, был враждебен — ведь они жили на низменных безлесных островах.

Плен и свобода

Шесть лодок налетчиков-пиратов остались за пределом рифов на случай появления мужчин деревни с китовой охоты, а остальные начали облаву на молодых девушек и женщин, на мальчиков-подростков. Пытавшихся убежать настигала длинная стрела тонганца или камень, брошенный с помощью пращи. Мало кому удалось скрыться.

Всё было кончено за четверть часа. Тонганцы затолкали пленников, а вместе с ними свиней и коз, в лодки и отбуксировали их за пределы рифа, Пираты, остававшиеся в открытом море, держали луки с наложенными стрелами, предотвращая побеги безрассудных или потерявших разум матерей. Пленников распределили по пирогам, и тонганцы налегли на весла, торопясь уйти от неминуемого возмездия мужей и отцов похищенных жертв. Одна девушка бросилась в воду, надеясь доплыть до берега и встретить своего любимого. Острая стрела тонганца пронзила ей горло навылет. Хриплый, страшный, предсмертный крик несчастной жертвы многократным эхом отразили и скалы, и толстые деревья родного острова и даже равнодушное море. Возможно, её возлюбленный, возвращающийся с китовой охоты, принял его за крик птицы канюка, и он тяжелым камнем пал ему на сердце — эту птицу считали посланцем беды.

Когда мужчины деревни вернулись с пойманным китом, родной берег встретил их не обычными веселыми песнями и танцами, а причитаниями старух, воплями матерей, лишившихся сына или дочери, грустными личиками осиротевших детей, которых обнимали и пытались успокоить теперь чужие матери. А несчастные детишки сквозь всхлипывания повторяли: «Тина, тина» (мама по-самоански). Рыбаки, только что одолевшие морского гиганта, растерянные и обескураженные, бродили по деревне, разыскивая своих родственников. Кому-то пришлось оплакивать жену, кому-то детей, сестер или младших братьев, а кому-то и невесту. Тонганцы не пощадили и подростков, которых собирались превратить в рабов. Среди них был и Мауи. Салаина бросилась к ногам мужа, то ли надеясь разделить горе потери младшего сына, то ли молила воина вернуть его.

У самой кромки воды лежал раненый вождь Афенги Аматуи. Из широкой раны на груди, нанесенной копьем, сочилась кровь. Старик задыхался — видимо, копьё пробило легкое. Жрец рвал листья какого-то растения и разбрасывал их вокруг умирающего. Кожу на груди старика он измазал чем-то вязким и дурно пахнущим.

— Тонганцы хотели забрать его голову, но мои добрые духи не позволили им сделать это — поспешил заявить жрец подошедшим воинам-мужчинам. — Они не дадут Афенги Аматуи уйти на запад[8], пока он не передаст знак табу Сына Солнца своему преемнику.

При этом жрец почему-то не взглянул на Ваи Аматуи, хотя знал, что именно он, старший сын сестры вождя, Салаины, должен быть назначен следующим вождем по закону предков и по решению фоно[9].

— Лучшее средство излечить рану от копья — продолжал жрец, — это кровь из ушей собаки. Пусть кто-нибудь разыщет паршивого пса твоего младшего брата!

На этот раз жрец всё-таки взглянул на Ваи, взглянул недобро.

Недолго продолжалась скорбь. Она сменилась злостью, ненавистью и жаждой мести. Удастся ли мужьям-воинам, которые завтра же поднимут флаг войны с тонганцами, вернуть себе жен и невест, а детям — матерей?

* * *

Пираты торопились увезти пленников в свою страну Тонга, на запад, за полтысячи километров, опасаясь преследования разгневанных самоанских воинов. А то, что погоня будет, они не сомневались. Пироги с островов Тонга считались самыми быстрыми в Полинезии, велико было и мореходное искусство их жителей. Но в этот печальный для земляков Мауи день, точнее, на закате дня, ветер всячески противился быстрому передвижению пиратов, будто желая остановить их поспешное бегство от возмездия: он был порывистый, постоянно менял направление, и превосходно устроенная парусная оснастка тонганских судов оказалась бесполезной. Гребцы работали на полную силу, но всё равно лодки двигались вдвое медленнее — ведь на каждой сидело по 3–4 связанных «пассажира».

К закату флотилия сумела продвинуться только до ближайшего к Уполу необитаемого острова Нуутеле. При благоприятной погоде, которая по всем признакам ожидалась в ближайшую ночь, суда могли покрыть это расстояние до захода солнца и войти засветло в узкий пролив между Нуутеле и другим необитаемым островом Нуулуа. Этот пролив открывал путь к попутному океанскому течению, но заходить в него темное время суток было опасно из-за множества рифов и скал.

Эти обстоятельства вынудили пиратов продолжить путь за остров Нуулуа, на океанский простор. А там великий бог океана Тангалоа, словно рассердившись на тонганцев за их вероломство, разбушевался не на шутку. Валы трехметровой высоты беспорядочно набрасывались на лодки с разных сторон. Будучи связанными по рукам, пленники удерживались от падения в воду, обхватив своими ногами туловище соседа — в плену ещё остается надежда вернуться домой, а из бушующей океанской пучины даже таким опытным пловцам, как самоанцы, едва ли удастся выбраться, когда руки связаны за спиной.

Пленники думали о своем будущем. О том, когда и откуда их души прибудут и поселятся в лесу Уполу[10]- сегодня со дна Большой Воды, с островов ли Тонга после долгой и трудной жизни в неволе, или удача позволит им уйти на запад из своей родной деревни? Но Мауи беспокоился прежде всего о своем друге, оставленном в лесу. Хищных зверей не было на его острове, длинноклювые альбатросы и фрегаты не охотились в лесах, но жирный жрец? «Он не боится духов, и может найти пса утром, отдать его злой акуле, и тогда мой друг будет думать, что я предал его», — думал Мауи. — «Я должен отвязать его! Я должен это сделать!»

Его выручил, сам того не желая, тонганец, который сидел позади мальчика на самой корме. На полинезийских пирогах гребут одним веслом-гребком без уключины, сидя лицом к носу судна. Такой способ при близком расположении сдвоенных пирог, катамаранов, позволяет работать гребком свободно и эффективно. Поэтому за пленниками мог наблюдать только человек, сидящий последним — водочерпий. В его обязанности входило вычерпывать из лодки воду деревянным ковшом. Каждая волна набрасывала столько воды в лодку, что водочерпий не успевал удалять её. Тогда он развязал Мауи руки и, сунув ему половину скорлупы кокосового ореха, велел помогать вычерпывать воду. В слабом свете луны, затененной облаками, Мауи разглядел две набегающих волны — одна, передняя, небольшая, а следующая — крутая и высокая. «Брошусь в первую волну, и они потеряют меня, борясь со второй».

Так и случилось. Когда первая волна перекатывалась через пирогу, Мауи упал за борт, резко выпрямившись и оттолкнувшись ногами. Водочерпий, конечно, видел это, но вторая, гигантская волна захлестнула его, и он не смог сразу сообщить своим подельникам о побеге пленника. А через несколько секунд черную голову Мауи в темном океанском просторе, среди водяных валов и пенистых гребней не смог бы разглядеть и наш моряк-современник, вооруженный биноклем…

Мауи старался больше находиться под водой, чтобы пираты не заметили его, и плыл в направлении, обратном курсу лодок. Сначала в короткие моменты выныривания до него ещё доносились удары весел и голоса людей, спорящих, вероятно, о том, стоит ли искать сбежавшего мальчишку. Но вскоре он уже не мог уловить ничего, кроме шума моря: тонганцы решили отдать мальчишку в руки бушующей стихии…

В какой-то момент Мауи вдруг осознал, что он не может ориентироваться. Плотные тучи заволокли небо, исчез и без того бледный свет ущербной луны. Где земля? В какую сторону плыть к родному острову Уполу? Ошибёшься — и уйдёшь на дно, в холодные руки бога подводного мира, гигантского осьминога.

От Нуутеле до Лаломану, ближайшего мыса Уполу, по расчетам Мауи лодки шли больше часа, значит плыть ему в три раза дольше. Мауи пугало не это — что, если он плывет в открытый океан? Впереди еще целая ночь, он может не продержаться, и Палу сожрет проклятая акула. «А почему акула священна? Ведь всё священное помогает людям. Тот же Сын Солнца… Он дает советы вождю… Сын Солнца живет на Нуулуа… Когда я спрыгнул с лодки, мы были недалеко от этого острова… Где-то совсем недалеко… Но туда попасть нельзя, это остров табу, Элеэле Са! (священная земля) Бог Раа убьет меня…»

Так рассуждая, Мауи плыл туда, куда непроизвольно тянуло его…. Он надеялся, что добрые духи подскажут ему путь к Уполу.

Прошло немало времени. Постоянная борьба с волнами измотала мальчика. Хотелось спать, хотелось перестать работать руками и ногами и тихо уйти на дно. «А как же Палу? И мама, наверное, ждет меня…»

И только он так подумал, как добрые духи подарили Мауи несколько секунд, которые его спасли: густые тучи на мгновение обнажили клочок неба, именно тот, где висел рогами вверх тусклый месяц. И осветил темный горбатый силуэт маленького острова, с левой стороны от Мауи. Мауи однажды проплывал мимо него с братом, и запомнил эту округлость острова табу, похожую на спину кита.

Отдавшись во власть Раа, Мауи направился к Нуулуа. Через час он выбрался на камни и тут же заснул, забыв о том, что теперь он второй раз в день нарушил табу, и наказание неизбежно…

Солнце лениво выползало из-за горизонта и поднималось над успокоившейся гладью океана. Сначала показался маленький сдавленный сверху овал, шапочка бога Раа, затем появилось его заспанное, смятое земной атмосферой лицо, и, наконец, яркий красный диск солнца осветил желто-коричневую кожу мальчика, спящего на голых камнях узкого мыса восточной оконечности острова-табу. Но Мауи проснулся не от лучей солнца, которые пока ещё не грели; и не от ласковых поглаживаний прибрежных волн. Проснулся он от крика и шума птиц. Любопытные крачки, противно завывая, удивленно кружились над незнакомцем, который улёгся там, где обычно сидят жирные улитки. Фрегаты и альбатросы, эти изящные гиганты, хозяева воздушных просторов, разминали после сна свои мощные крылья, и шум этих крыльев перекрывал крики крачек.

Пару минут Мауи привычно предавался сладкой неге, возвращаясь из волшебной страны сновидений к радостям дневной жизни. Но крики птиц быстро вернули его к действительности: «Бог Раа уже видит меня, осмелившегося спать на его острове!» Мауи встал на колени, и, сложив молитвенно руки, обратился к богу:

— Фаа-молемоле (пожалуйста, умоляю!), великий бог, не посылай меня на запад! Разреши вернуться домой и отвязать Палу! Фаа-молемоле!

Мауи просил пощады у Солнца, пока оно из красного не стало желтым. И Мауи почудилась даже улыбка на лице владыки Вселенной.

— Фа`а-фе-ти (спасибо), бог Раа! Я знал, что ты добрый бог.

И Мауи стало легко и весело. Теперь он приплывет к Лаломану ещё до того, как солнце пройдет полпути до зенита. А там добежит по горному лесу до деревни, отвяжет собачку и обнимет маму.

Мауи утолил жажду, напившись пресной воды у небольшого водопада, ниспадающего с невысокой отвесной скалы прямо в океан. А позавтракать решил яйцами морских птиц, которые гнездились на крутых скалах, над морем. Едва он вскарабкался на нижний карниз и заглянул в гнездо, где лежало одно крупное яйцо, как получил болезненный удар клювом в шею — это налетевший буревестник бросился защищать свое будущее потомство. К счастью, Мауи во-время ощутил движение воздуха от мощных крыльев птицы и успел ухватиться за сук небольшого дерева, укоренившегося в расщелинах скалистого обрыва. Отбив повторные атаки птицы, Мауи всё же отступил: на помощь летел ещё один буревестник, крупнее первого — вероятно, отец несостоявшегося завтрака Мауи.

Мальчик добрался до верхнего края скалы, так и не найдя неохраняемых гнезд. Наверху росли бананы и несколько больших деревьев фуа-фуа. Мауи насытился бананами, а кисло-сладкие воздушные плоды фуа-фуа и ягоды малины, кусты которой образовали плотные заросли между деревьями, пошли на десерт.

«Пора покинуть остров. До свидания, Сын Солнца. Когда-нибудь я снова увижу тебя». Мауи поклонился в сторону холмов маленького священного острова и стал осматривать берег в поисках удобного спуска к воде. Здесь его поджидало неприятное открытие…

Черное и белое

Утром в деревне хоронили убитых накануне. С плачем несли тела трех жертв наверх, в горы, где среди густого леса находилась расчищенная площадка кладбища. Население деревни никогда не превышало ста человек, и её жителям достаточно было два-три раза в год вырубать подросший молодняк деревьев, которые в тропиках, под проливными дождями и постоянно высокой температуре росли быстро и дружно.

В церемонии участвовали все женщины и несколько наиболее старых воинов. Остальные с самого рассвета, после бессонной ночи, проведенной в подготовке к походу, ушли в погоню за вероломными тонганцами, рассчитывая настигнуть флотилию пиратов в течение одной или двух ночей[11], пока те не успеютдобраться до своей земли. Самоанцы решили плыть на одиночных пирогах с балансирами — они быстрее сдвоенных пирог тонганцев. Флот самоанцев должен был возглавить Ваи Аматуи, брат Мауи. Он, по законам Уполу, в случае смерти прежнего вождя являлся главным претендентом на пост матаи[12]как племянник вождя. Ведь Афенга Аматуи, тяжело раненый тонганским копьем, был братом Салаины, матери Мауи и Ваи. Он ещё был жив, но в поход идти не мог, и Ваи ожидал своё назначение. Но обстоятельства сложились иначе….

Накануне вечером жрец созвал фоно округа Алеипата по выборам вождя для войны против тонганцев, не дожидаясь предполагаемой смерти Афенги Аматуи. Перед фоно около большого костра собрались приглашенные вожди деревень и жрецы, а также все жители Уафато, избежавшие плена. На костре жарились лучшие куски мяса убитого кита, покрытые густым илом мангрового болота, чтобы мясо не подгорело. Пока мясо поджаривалось, присутствующие исполнили длинный, печальный танец, посвященный уходу «на запад» жителей деревни, под жалобный мотив бамбуковой флейты и плач матерей. Уход на запад в данном случае относился как фигурально — к погибшим, так и буквально — к увезенным в плен.

Отведав символические кусочки китового мяса, члены фоно удалились в специальную большую хижину для совета. Там, рассевшись кругом в соответствии с субординацией (её устанавливал ежегодно главный жрец), моа деревень пили по очереди каву[13]из деревянного ковшика с длинной, искусно декорированной ручкой. Ковшик каждый раз поворачивали так, чтобы ручка была направлена в сторону хозяина фоно, в данном случае, жреца Уафато. По окончанию церемонии, собравшиеся были готовы быстро принять очевидное решение о назначении Ваи Аматуи вождем похода и начать приготовления, не дожидаясь восхода солнца. Однако у главного жреца было другое мнение….

* * *

Недалеко от берега, там, где скалистый склон круто уходил в глубину, по воде сновали большие треугольные плавники. Один, два, три…. Десять… Дальше Мауи считать не стал — хватит и одной акулы, чтобы не только Палу, но и он сам был растерзан злобной рыбой.

Мауи решил пройти лесом к северному, противоположному берегу острова, к узкому проливу между Нуулуа и Нуутеле. «Пролив я переплыву быстро, потом пройду по большому острову — там можно идти вдоль берега, а между Нуутеле и моим островом акулы бывают редко».

Нуулуа — маленький остров. В направлении от южного до северного берега, которое выбрал Мауи, расстояние не больше, чем между соседними деревнями самоанцев. Но путь оказался трудным. Мауи не подумал о том, что лес необитаемого и заповедного острова куда более густой и заросший колючим кустарником, чем на его родном острове Уполу. Осознал он это, только углубившись в такую чащу, куда едва проникал свет солнца. Теней не было — одна сплошная тень. Местами завалы деревьев полностью преграждали путь. Попалась даже бамбуковая роща, где между гладкими стволами с трудом можно было просунуть только руку. Постоянно вынужденно меняя направление и не видя солнца, Мауи в конце концов потерял ориентацию. По времени он должен был уже выйти к берегу…

«Надо спешить. Быстрее выйти к воде, где угодно». И Мауи побежал, благо в этот момент он оказался на сравнительно свободном месте, вроде как на расчищенной кем-то когда-то аллее, которая ныне успела заметно зарасти. Аллея шла под уклон вниз. Несколько раз падая, разбивая коленки об огромные, лежащие поперек тропы стволы деревьев, Мауи продолжал бежать, пока вдруг при очередном падении он не почувствовал земли под ногами… Мауи падал неизвестно куда….

* * *

А на совете уважаемых жителей округа Алеипата ритуальная чаша с напитком кава выпита почти до дна. Она перешла к главному жрецу — теперь настала его очередь говорить. И он сказал о том, что Ваи Аматуи не может вести на войну мужчин Алеипата.

— Этот Ваи вообще не может быть матаи — он взял в жены простолюдинку из аинги острова Маноно! И скрывает это от нас! Как может этот изменник носить священный статус моа?! Пусть встанет тот, кто не считает Ваи достойным смерти!