Помоги проекту - поделись книгой:
Эдвард Уилсон
Смысл существования человека
Переводчик Олег Сивченко
Редактор Роза Пискотина
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректоры Е. Аксёнова, М. Миловидова
Компьютерная верстка А. Фоминов
Дизайн обложки О. Сидоренко
© Edward O. Wilson, 2014
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2015
I. Почему мы существуем
История поверхностна без праистории, а праистория – без биологии. Сегодня наши знания о собственной праистории и биологии стремительно расширяются. И все более актуален вопрос о том, как возникло человечество и почему такой биологический вид, представителями которого являемся мы с вами, существует на этой планете.
1. Смысл смысла
Занимает ли человечество какое-то особое место во Вселенной? В чем смысл жизни каждого из нас? Я полагаю, что мы уже достаточно знаем о природе Вселенной и о самих себе, чтобы ставить такие вопросы не отвлеченно, а предполагая возможность ответа и экспериментальной проверки. Наш взгляд уже может проникнуть через «тусклое стекло», осуществляя пророчество апостола Павла: «Теперь мы видим как бы сквозь
Приглашаю вас в путешествие за ответами на эти вопросы, где я с радостью стану вашим проводником. Сначала мы исследуем происхождение нашего вида, наше место в живом мире – на эти вопросы я уже пытался отвечать в несколько ином контексте на страницах другой моей книги, «Хозяева Земли. Социальное завоевание планеты человечеством»[1]. Затем, попеременно обращаясь то к естественным наукам, то к гуманитарным, мы приблизимся к самым сложным вопросам: «куда мы идем?» и, главное, «почему?».
Думаю, пора предположить вероятные пути соединения этих двух крупных ветвей познания. Колонизирует ли гуманитарная сфера естественные науки? Может быть, не без нашей помощи? А что если заменить научную фантастику (плод воображения всего одного творческого разума) новыми, гораздо более причудливыми мирами – в основе которых труды многочисленных ученых-мыслителей? Не отправиться ли поэтам и живописцам на поиски новых измерений, глубин и смыслов в реальный мир? Заинтересует ли поэта постижение такой истины, которую Ницше образно охарактеризовал в своей книге «Человеческое, слишком человеческое»[2] как «радужные цвета на крайних пределах человеческого воображения и познавания»? Именно там и следует искать смыслы.
В обиходном языке слово «смысл» подразумевает «намерение», «намерение» указывает на «замысел», а «замысел» – на «творца». Любой объект, процесс или определение любого слова вписываются в контекст как итог причинно-следственных связей, возникших в разуме творца. В этом суть философского мировоззрения организованных религий, особенно их сюжетов о творении. Предназначение есть и у человечества, и у каждого человека. Таким образом, существование человечества в целом и каждого по отдельности имеет смысл.
Есть и вторая, более широкая трактовка понятия «смысл», которая предполагает совершенно иную картину мира. Согласно ей, миром правит случай, а не замыслы творца. Нет никакого исходного плана, есть лишь переплетение физических причин и следствий. Разворачивающаяся на наших глазах история подчиняется только общим законам Мироздания. Каждое событие случайно, но при этом сказывается на вероятности возникновения других событий. Например, в процессе органической эволюции начало одной адаптации под действием естественного отбора повышает вероятность других адаптаций. Такое понимание смысла помогает разобраться в устройстве человечества и всей остальной жизни – поэтому им оперирует наука.
Вторая, более обширная трактовка понятия «смысл» относится к эволюции нашей реальности среди бесчисленных других возможных реальностей и распространяется как на Вселенную, так и на человеческую природу. По мере того как в минувшие эпохи возникали все более сложные организмы и биологические процессы, поведенческие модели различных живых существ неуклонно приближались к осмысленной деятельности. Сначала у самых примитивных многоклеточных организмов появились осязательные и нервные клетки, затем сформировался мозг и, наконец, целенаправленное поведение. Паук, плетущий паутину, намеревается таким образом поймать муху – даже если делает это чисто инстинктивно. Паутина предназначена именно для ловли мух. Человеческий мозг развивался по той же схеме, что и паучья сеть. Любое действие, которое мы совершаем, обладает смыслом в силу его преднамеренности. Но способность принимать решения, ответы на вопросы, как и почему мы развили эту способность, и вытекающие отсюда последствия – все это относится уже к более широкому, научному пониманию человеческого существования.
Важнейшим следствием интеллектуальной эволюции стало умение человека представлять себе различные варианты будущего и строить планы в соответствии с ними. А насколько мудро мы пользуемся этой уникальной способностью, зависит от того, насколько правильно мы себя понимаем. Здесь можно сформулировать самый важный и интересный для нас вопрос «Как и почему человечество вступило на тот путь, по которому движется сейчас?» и, исходя из этого, пытаться понять смысл множества противоречивых взглядов на наше будущее.
Новейшие прорывы в науке и технике подводят нас к величайшей моральной дилемме, сравнимой, пожалуй, лишь с тем моментом, когда Господь остановил руку Авраама[3]: имеем ли мы право модифицировать человеческий генотип? И если да, то насколько? Мы все ближе подходим к этому неизбежному выбору, так как человечество уже начало пересекать в своем развитии важнейший, но пока еще малоисследованный порог нашей научно-технической эры. Мы вот-вот откажемся от естественного отбора – процесса, благодаря которому мы возникли, – чтобы направлять нашу эволюцию в ходе сознательного отбора, меняющего нашу биологию и саму человеческую природу по нашему собственному разумению. Одни гены (точнее, аллели – варианты кодов одного и того же гена) больше не будут преобладать над другими в результате воздействия сил природы – кстати, большинство таких стихий не поддаются человеческому контролю, а иные – даже нашему пониманию. Мы сможем сами выбирать гены и кодируемые ими признаки. Открываются самые широкие возможности: это и продление жизни, и увеличение объема памяти, более острое зрение, снижение агрессивности, превосходные атлетические навыки, приятный запах тела… список бесконечен.
В биологии ответы на вопросы «как?» и «почему?» довольно обыденны и, как правило, сводятся к описанию «непосредственных причин» и «первопричин» тех или иных процессов, протекающих в живом организме. Пример непосредственной причины: у нас именно две руки и десять пальцев на руках, поэтому мы действуем ими так, а не иначе. Первопричина же позволяет понять,
На страницах этой книги я исследую второй, более широкий смысл существования нашего вида. Я считаю, что человечество возникло без всякого внешнего вмешательства, в результате долгой последовательности событий, имевших место в ходе эволюции. Перед нами не стоит никакой предзнаменованной цели, и мы не несем ответственности ни перед какими высшими силами, а только сами перед собой. Нас спасет мудрость, основанная исключительно на самопонимании, а не на благочестии. Мы не получим свыше ни воздаяния, ни второго шанса. В нашем распоряжении – лишь та планета, которую мы населяем, и лишь тот смысл, который заложен в нас и который нам предстоит разгадать. Мы отправляемся в путешествие к познанию тайн человеческой природы, и для начала нам потребуется сформулировать гораздо более широкое определение истории, чем то, к которому мы привыкли.
2. Разгадывая тайну человеческого вида
Чтобы понять природу современного человека, начинать нужно с нашей эволюции как биологического вида и обстоятельств, в которых разворачивалась предыстория человечества. Задача понимания сути человека настолько важна и масштабна, что ее не решить средствами одних лишь гуманитарных дисциплин. Все их ответвления, начиная с философии, права и истории и заканчивая искусством, вдоль и поперек изучили различные грани человеческой натуры в ее бесконечных вариациях и прихотливых деталях. Но они не в силах объяснить, почему мы обладаем нашей особенной природой, а не какой-то другой из множества возможных вариантов. В этом смысле гуманитарные знания не только не постигли смысла человеческого существования, но и не в силах сделать это.
Итак, постараемся, насколько это возможно, ответить на вопрос: кто мы? Ключ к разгадке этой великой тайны лежит в познании тех процессов и обстоятельств, которые повлияли на формирование нашего вида. Человеческая природа – плод истории, причем речь идет далеко не только о тех шести тысячелетиях, в течение которых существует цивилизация, но и о гораздо более седой древности, от которой нас отделяют сотни тысячелетий. Вся эволюция – как биологическая, так и культурная – должна быть исследована как единое целое, только так мы сможем получить исчерпывающий ответ на поставленный выше вопрос. Рассматривая человеческую историю на всем ее протяжении, мы сможем понять, как и почему появился наш вид, как ему удалось выжить.
Большинство людей предпочитают рассматривать историю как реализацию божественного замысла, перед автором которого мы испытываем благоговение. Но такая удобная трактовка становится все более сомнительной по мере накопления знаний об окружающем нас мире. Если оценивать объем научных знаний по количеству профессиональных ученых и выпускаемых научных журналов, то за последнее столетие он удваивался каждые десять или двадцать лет. Для объяснения смысла существования нашего вида традиционные представления прошлого и религиозные сюжеты о творении стали комбинировать с идеями гуманитарных наук. И вот теперь пришло время узнать, как гуманитарные и естественные науки могут дополнить друг друга в этом общем поиске истины и дать максимально авторитетный и обоснованный ответ на вопрос о том, для чего существует человек.
Ученые обнаружили, что биологические истоки сложного социального поведения человека в целом подобны таковым у других представителей царства животных. На материале сравнительных исследований поведения тысяч видов животных, от насекомых до млекопитающих, можно сделать вывод, что самые сложные общества возникают в условиях эусоциальности. Имеются в виду такие условия, которые способствуют развитию социальных навыков. Характерная черта любой эусоциальной группы заключается в том, что ее члены совместно воспитывают молодняк на протяжении многих поколений. Кроме того, в таких популяциях присутствует такое разделение труда, которое подразумевает как минимум частичный отказ некоторых членов группы от размножения в интересах «репродуктивного успеха» (активного воспроизводства в течение жизни) других.
Эусоциальность – выдающееся явление по ряду причин. Во-первых, она встречается крайне редко. Из сотен тысяч эволюционных линий животных на суше за последние четыреста миллионов лет, насколько нам известно, выявлено всего девятнадцать случаев эусоциальности, которые встречаются у некоторых видов насекомых, морских ракообразных и подземных грызунов. Двадцатый вид в этом ряду – человек. Вероятно, мы недооцениваем истинное количество случаев эусоциальности, возможно, даже сильно недооцениваем в силу ошибок выборки. Тем не менее можно утверждать, что эусоциальность в природе – редкость.
Более того, известные науке эусоциальные виды возникли сравнительно недавно. Похоже, это произошло не в период палеозоя, 350–250 млн лет назад, когда разнообразие насекомых достигло сегодняшнего уровня. Нет свидетельств эусоциального поведения и в мезозойскую эру, до возникновения древнейших муравьев и термитов, живших 200–150 млн лет назад. Люди – представители рода Homo – появились, по эволюционным меркам, совсем недавно, в результате длительной эволюции приматов Старого Света, продолжавшейся десятки миллионов лет.
Развитие социального поведения до уровня эусоциальности, как оказалось, обеспечило своим обладателям серьезный экологический успех. Из девятнадцати известных независимых линий среди животных именно эти две линии насекомых – муравьи и термиты – доминируют среди беспозвоночных на всей земной суше. Хотя современные муравьи и термиты представлены менее чем 20 000 видов из более чем миллиона видов насекомых, существующих сегодня, муравьи и термиты вместе составляют более половины биомассы всех насекомых.
История эусоциальности ставит перед нами вопрос: почему это явление так редко встречается и так долго развивается в природе, если эусоциальные виды обладают столь очевидными преимуществами? Для ответа на этот вопрос требуется проследить целую цепочку предварительных эволюционных изменений, которые предшествуют появлению эусоциальности – своеобразному заключительному шагу. У всех эусоциальных видов, исследованных на настоящий момент, предпоследний шаг на этом пути оказался одинаковым: постройка хорошо защищенного гнезда, из которого взрослые особи отправляются за кормом и в котором растят молодняк. Строителями гнезда могут выступать одинокая самка, семейная пара либо небольшая и слабо организованная группа. Когда пройден этот последний предварительный этап, остается последнее условие для создания эусоциальной колонии: взрослые и молодые особи должны подолгу жить в гнезде и общими усилиями воспитывать детенышей. В таких примитивных сообществах вскоре образуются группы добытчиков, готовых на рискованные рейды, и более осторожных родителей и нянек.
Почему единственная эволюционная линия приматов пошла по такому редкому пути и достигла уровня эусоциальности? Палеонтологи пришли к выводу, что этому поспособствовали суровые условия окружающей среды. Около двух миллионов лет назад один из видов преимущественно растительноядных австралопитеков, живших в Африке, значительно изменил рацион, включая в него все больше мяса. Добывать такую высококалорийную пищу, рассредоточенную на обширных территориях, было бы сложно, просто блуждая неорганизованными стайками на манер сегодняшних шимпанзе и бонобо. Гораздо эффективнее было устроить лагерь (то есть гнездо) и отправлять из него группы охотников, которые приносили бы домой как убитую дичь, так и подобранную падаль, и делились бы этой едой с собратьями. В свою очередь, охотники могли отвлекаться от заботы о своем потомстве, так как в хорошо защищенном лагере детеныши оставались в безопасности.
Многое о человеческих истоках могут рассказать исследования современных людей, в том числе племен, которые по сей день живут охотой и собирательством. Социальные психологи пришли к выводу, что охота и оседлая жизнь в лагере способствовали интеллектуальному развитию. На первый план стали выдвигаться межличностные отношения, ориентированные как на сотрудничество, так и на соперничество среди членов группы. Столь динамичный процесс предъявлял свои требования. Интенсивность общения значительно превосходила любой сопоставимый опыт в слабо организованных стаях бродячих животных. Это требовало хорошей памяти, позволяющей оценивать намерения собратьев, а также прогнозировать их реакции в тех или иных ситуациях, но особенно важной стала способность изобретать и воспроизводить в уме разнообразные сценарии будущих социальных взаимодействий.
Социальный интеллект наших оседлых предшественников развивался подобно непрерывной шахматной партии. Сегодня, на завершающем этапе этого эволюционного процесса наши огромные банки памяти без труда оперируют прошлым, настоящим и будущим, связывая их воедино. Они позволяют нам оценивать перспективы и последствия тех или иных альянсов, привязанностей, половых контактов, соперничества, доминирования, обмана, лояльности и предательства. Мы инстинктивно наслаждаемся, рассказывая истории других людей, исполняющих роли на нашей воображаемой сцене. Их лучшие воплощения мы находим в произведениях искусства, политической теории и прочей высокоорганизованной деятельности, которую мы относим к гуманитарной сфере.
Важнейшая часть в долгой истории формирования человечества, очевидно, началась два миллиона лет назад с появлением примитивного вида
Но признать редкие случаи сотрудничества приматов недостаточно для объяснения полного потенциала современного человека, обусловленного крупным объемом мозга. Специалисты по эволюционной биологии также искали великого магистра социальной эволюции – комбинацию внешних сил и условий окружающей среды, награждавших обладателей высокого социального интеллекта долгой жизнью и успешным воспроизводством. В настоящее время существует две конкурирующие теории о таких первопричинах. Первая связана с так называемым кин-отбором: отдельные особи предпочитают жить коллатеральными группами (с родственниками, но не с потомками), что способствует развитию взаимного альтруизма в такой группе. Сложное социальное поведение может развиваться, когда преимущества каждого члена группы при передаче большого количества генов следующему поколению превышают их потери из-за альтруизма. При этом учитывается усредненный результат их поведения по отношению ко всем членам группы. Общий эффект выживаемости и репродуктивного успеха особи называется «совокупной приспособленностью». Теория совокупной приспособленности объясняет эволюцию действием именно этого фактора.
Согласно второй теории, которую стали обсуждать сравнительно недавно (признаюсь: я – один из авторов современного варианта), основной движущей силой эволюции является многоуровневый отбор. Такая формулировка предполагает, что естественный отбор действует на двух уровнях. Во-первых, это индивидуальный отбор, в основе которого лежит сотрудничество и конкуренция между членами одной группы. Во-вторых, групповой отбор, происходящий в ходе конкуренции и сотрудничества между группами. Так, групповой отбор осуществляется при стычках между членами враждебных групп либо при конкуренции в ходе поиска и сбора новых ресурсов. Многоуровневый отбор вызывает все больший интерес биологов-эволюционистов благодаря новейшим математическим доказательствам, что кин-отбор может действовать только в особых условиях, которые если и существуют, то чрезвычайно редко. С другой стороны, многоуровневый отбор легко объясняет известные примеры эусоциальной эволюции животных. А кин-отбор, если даже гипотетически и возможен, соответствует таким примерам гораздо хуже. (Эту важную проблему мы подробно обсудим в главе 6.)
Роль индивидуального и группового отбора четко прослеживается в деталях человеческого социального поведения. Человек очень интересуется любыми мелочами в поведении окружающих. Сплетни – преобладающая тема любой беседы, так было и на стоянках охотников, и при королевских дворах. Наш разум подобен калейдоскопу – мы словно чертим карту, на которой отмечаем «своих» и «чужих», эмоционально оценивая каждого из таких знакомых с определенной долей доверия, любви, ненависти, подозрения, восхищения, зависти и склонности к общению. Мы непроизвольно стремимся входить в группы либо создавать их по мере необходимости. Такие группы могут причудливо пересекаться, совпадать либо дистанцироваться друг от друга. По размеру они могут быть как очень маленькими, так и очень большими. Почти все группы так или иначе конкурируют с себе подобными. Мы можем проявлять великодушие в своих рассуждениях, но на самом деле всегда считаем свою группу лучшей, а себя самих идентифицируем именно как членов группы. Состязательность, в том числе вооруженные конфликты, была характерной чертой всех человеческих обществ на протяжении всей истории, которую мы можем проследить на основании археологических свидетельств.
В настоящее время все более пристально изучаются основные черты биологических истоков человека разумного, а их прояснение открывает перспективы плодотворного взаимодействия ученых и гуманитариев. Конвергенция двух этих крупных сфер приобретет огромное значение, когда достаточно большое количество людей осознает ее потенциал. Что касается естественных наук (генетики изучения мозга, эволюционной биологии и палеонтологии), они предстанут в новом свете. Студентов наряду с историей будут обучать праистории, а все в целом им будут преподносить как один великий эпос всех живущих на Земле.
Уравновесив гордыню и смирение, мы сможем серьезнее присмотреться и к нашему месту в природе. Да, мы обладаем величайшим во всей биосфере разумом, а человеческий дух наделен уникальной способностью к благоговению и изумительному полету фантазии. И все же мы – часть фауны и флоры Земли, мы привязаны к ней эмоционально, физиологически и в не меньшей степени – исторически. Было бы глупо считать эту планету лишь пересадочной станцией на пути в лучший мир. Земля утратила бы жизнеспособность, если бы мы переоборудовали ее в большой космический корабль.
Возможно, человеческая жизнь устроена гораздо проще, чем нам кажется. Нет никакого предназначения, непостижимой тайны. Демоны и боги не жаждут того, чтобы мы присягали им на верность. А мы – самосотворенные, независимые, одинокие и хрупкие биологические существа, приспособившиеся к жизни в этом мире. И главное, что имеет значение для долгого выживания человечества, – здравая самооценка, построенная на гораздо большей свободе мысли, чем допускается сегодня даже в самых развитых демократических обществах.
3. Эволюция и наш внутренний конфликт
Каков человек от природы? Хорош ли он по своей сути, но может поддаться тлетворному влиянию сил зла либо наоборот – греховен изначально, но способен исправиться, живя по законам добра? Созданы ли мы для служения группе, даже рискуя жизнью, или напротив – предназначены для того, чтобы ставить свои интересы и благополучие наших близких превыше всего? Научные знания, накопленные за последние двадцать лет, – по крайней мере значительная их часть – свидетельствуют о том, что в нас есть и то и другое. В каждом из нас заложен внутренний конфликт. Играть в команде или держаться особняком? Жертвовать на благотворительность или пополнять свой банковский вклад? Нарушать время от времени правила дорожного движения или никогда не позволять себе этого? Думаю, неправильно было бы рассматривать эту тему, не признавшись в собственных противоречивых эмоциях. Когда в 1978 году Карл Саган получил Пулитцеровскую премию за популяризацию науки, я считал эту награду настолько незначительной для ученого, что не видел смысла даже упоминать о ней. Но уже на следующий год Пулитцеровскую премию получил я, и она вдруг стала казаться мне величайшей литературной почестью, которой, конечно, не грех похвастаться.
Все мы – генетические химеры, одновременно святые и грешники, поборники истины и лицемеры – и не потому, что человечество не смогло достичь религиозных или идеологических высот, а в силу особенностей происхождения нашего вида в течение миллионов лет биологической эволюции.
Не поймите меня неправильно. Я не пытаюсь сказать, что наша жизнь определяется инстинктами, как у животных. Но для понимания человеческой природы необходимо признать, что у нас есть инстинкты, и разумно учитывать самых дальних из наших предков – настолько древних и настолько подробно, насколько это возможно. История сама по себе не может дать нам такого понимания. Историческая наука останавливается на заре письменности, более ранние эпохи исследует археология. Еще более седая древность – предмет изучения палеонтологии. По-настоящему полная история человечества должна учитывать и биологические, и культурные аспекты.
С точки зрения биологии ключ к этой тайне заключается в силе, которая вывела дочеловеческое социальное поведение на уровень человеческого. Основным кандидатом на роль такой силы сейчас считается многоуровневый отбор, в результате которого наследственное социальное поведение повышает конкурентные способности как в группе, так и групп в целом.
Не забывайте, что единицей естественного отбора является не отдельный организм или группа, как ошибочно пишут некоторые популяризаторы науки. Такая единица – ген (точнее, аллели, то есть множество форм одного и того же гена). Естественный отбор нацелен на признаки, кодируемые генами. Признак может быть индивидуальным, а может выработаться в ходе конкуренции между особями внутри группы или за ее пределами. Или признак может отвечать за социальные взаимодействия с другими членами группы (например, за коммуникацию или совместный труд) и сохраняться в ходе конкуренции между группами. Если члены группы не умеют действовать слаженно и эффективно общаться, то она проиграет в конкуренции с другими группами, которые организованы лучше. Из поколения в поколение гены неудачников угасают. В животном мире наиболее яркие последствия группового отбора можно наблюдать в кастовых системах у муравьев, термитов и других общественных насекомых, но они проявляются и в мире людей. Идея группового отбора, действующего одновременно с индивидуальным отбором, не нова. Еще Чарльз Дарвин справедливо полагал, что такой отбор играет важную роль, прослеживая его сначала среди насекомых, а потом и у людей. Об этом ученый писал в своих книгах «Происхождение видов» и «Происхождение человека и половой отбор».
После долгих лет исследований я убежден, что многоуровневый отбор в условиях межгрупповой конкуренции стал главной силой, сформировавшей развитое социальное поведение – в том числе у человека. Кажется очевидным: эволюционные плоды группового отбора так глубоко укоренены в нас, так неотделимы от портрета современного человека, что мы склонны считать их чем-то «исконно природным» – как, например, воздух или вода. На самом же деле это уникальные черты нашего вида. Среди таких черт можно назвать сильный, порой непреодолимый интерес людей к другим людям. Он возникает с первых дней жизни, когда младенец впервые познает запахи и голоса окружающих его взрослых. Психологи-исследователи определили, что все нормальные люди превосходно угадывают намерения других, практикуя это умение, когда приходится оценивать, привлекать на свою сторону, контактировать, сотрудничать, сплетничать, контролировать. Каждый из нас, прокладывая новые пути в сети социальных связей, практически всегда опирается на опыт предыдущих взаимодействий и при этом просчитывает последствия будущих сценариев. Подобный социальный интеллект есть у многих общественных животных и достигает высшего уровня у шимпанзе и бонобо – наших ближайших родственников.
Вторая характерная наследственная черта человеческого поведения – мощное инстинктивное стремление принадлежать к какой-либо группе. Эта особенность роднит нас с большинством общественных животных. Насильственно держать человека в одиночестве означает постоянно причинять ему страдания, в результате которых он рано или поздно сойдет с ума. Принадлежность группе – племени – это огромная часть его индивидуальности. Когда психологи работали с группами волонтеров, случайным образом формируя из них команды, и предлагали им соревноваться в простых играх, члены любой команды вскоре начинали воспринимать соперников как менее способных и заслуживающих доверия, даже если знали, что оказались вместе в силу случайных обстоятельств.
При прочих равных условиях (а условия, к счастью, редко бывают одинаковыми) мы тянемся к тем людям, которые выглядят, как мы, говорят на том же языке, что и мы, разделяют наши убеждения. Максимальные проявления этой явно врожденной предрасположенности ужасающе легко приводят к расизму и религиозной нетерпимости. С поразительной легкостью хорошие люди творят зло. Знаю об этом не понаслышке – мое детство пришлось на 30–40-е годы минувшего века, я провел его на Глубоком Юге[4].
Можно предположить, что человеческая природа так своеобразна и сформировалась так недавно в истории жизни на Земле, что здесь точно не обошлось без вмешательства Создателя. Но, как я уже подчеркивал, если взглянуть на это критически, человеческие достижения вовсе не уникальны. На момент написания этой книги биологам известно уже двадцать эволюционных линий в современной фауне, достигших развитых форм социального поведения, что не в последнюю очередь обусловлено альтруистическим разделением труда. Большинство таких линий встречается у насекомых. Несколько линий независимо развились у морских ракообразных, и всего три – у млекопитающих. Что касается млекопитающих – речь идет о двух видах африканских голых землекопов и о нас. Все мы достигли этого уровня, пройдя через одни и те же узкие эволюционные ворота: отдельные особи, либо самец с самкой, либо небольшие группы строили гнездо, откуда отправлялись за кормом, благодаря которому могли растить потомство до достижения зрелости.
Еще примерно три миллиона лет назад предки человека разумного были в основном вегетарианцами, бродили стадами с места на место, собирая фрукты, клубни и прочую растительную пищу. Их мозг был лишь немного крупнее, чем у современных шимпанзе. Но спустя менее полмиллиона лет на Земле уже жили люди прямоходящие –
Вероятно, именно на этом этапе, в эпоху человека умелого, возник конфликт между двумя видами отбора: индивидуальным, связанным с конкуренцией внутри групп, и групповым, происходящим в противоборстве между группами. Вторая разновидность отбора способствовала развитию альтруизма и взаимопомощи среди всех членов группы. В такой группе зарождались примитивная мораль и чувства совести и чести. Конфликт между двумя этими силами можно лаконично выразить так: внутри группы эгоисты берут верх над альтруистами, но группы альтруистов оказываются сильнее, чем группы эгоистов. Далее я рискую скатиться в чрезмерное упрощение, но все же переформулирую эту мысль еще раз: индивидуальный отбор стимулировал грехи, а групповой – добродетели.
Вот почему человек стал заложником вечного конфликта, обусловленного нашей праисторией, а именно – многоуровневым отбором. Мы находимся во взвешенном состоянии, постоянно колеблясь между двумя противоположными силами, которые нас и сформировали. Вряд ли мы сможем целиком уступить одной из этих сил, даже если бы это идеальным образом решило все наши социальные и политические неурядицы. Если бы мы полностью отдались инстинктивным стремлениям, проистекающим из индивидуального отбора, общество распалось бы. В то же время, покорившись давлению группового отбора, мы превратились бы в безгрешных биороботов – можно сказать, в гигантских муравьев.
Этот вечный конфликт – не испытание, ниспосланное Богом человеку. Не происки Сатаны. Просто так сложилось. Возможно, конфликт – единственный во Вселенной возможный путь развития интеллекта и социальной организации человеческого уровня. Когда-нибудь мы научимся уживаться с нашими врожденными противоречиями и, вероятно, даже не без удовольствия будем рассматривать их как основной источник нашей креативности.
II. Единство знаний
Хотя две основные ветви знания – гуманитарная и естественная – совершенно по-разному подходят к описанию человека, обе они возникли из одного и того же источника творческой мысли.
4. Новое Просвещение
Выше мы рассмотрели биологические истоки человеческой природы и пришли к выводу, что огромную роль в развитии человеческой креативности сыграл неизбежный и необходимый конфликт между индивидуальным и групповым естественным отбором. Объяснение этого явления предполагает единство, которое открывает перед нами следующий этап нашего путешествия. Итак, будем исходить из того, что у точных и гуманитарных наук общий базис. В частности, естественные причинно-следственные связи имеют определяющее значение для всех наук. Вероятно, вы узнаете такую парадигму – ведь западная культура ее уже проходила. Эпоха, в которую доминировали такие взгляды, именовалась Просвещением.
В XVII–XVIII веках идея Просвещения господствовала в интеллектуальных кругах Запада. В те времена эта идеология была локомотивом цивилизации; многие даже усматривали в ней судьбу человеческого рода. Казалось, ученые вот-вот смогут объяснить тайны Вселенной и человеческой природы, опираясь на законы естественных наук (тогда естественные науки обозначались собирательным термином «натурфилософия»). Деятели Просвещения верили, что великие ветви познания удастся соединить непрерывной сетью причинно-следственных связей. После этого, полагали интеллектуалы, все знания будут строиться лишь на основе фактов и логики, из науки удастся изгнать всякие суеверия. В результате должно было сформироваться такое общество, которое величайший из предвестников Просвещения Фрэнсис Бэкон назвал в 1620 году «Царство человека».
В основе научного поиска, развернувшегося в эпоху Просвещения, лежало убеждение, что сам человек без чьей-либо посторонней помощи может узнать все, что следует знать. Через знание человеку придет понимание всего и вся, а через понимание – возможность принимать гораздо более осознанные решения, чем когда-либо ранее.
Но к началу XIX века эта мечта померкла, а бэконовское царство человека так и не наступило. На то было несколько причин. Во-первых, хотя скорость совершения научных открытий экспоненциально росла, результаты научной деятельности никак не приближали общество к идеалу, нарисованному мечтателями эпохи Просвещения. Во-вторых, такое несоответствие желаемого и действительного позволило основателям романтической традиции в литературе (среди них были величайшие поэты своего времени) отвергнуть предпосылки просвещенческого мировоззрения и искать смыслы в других, более личных сферах. Наука заведомо глуха к тому, что люди чувствуют в глубине души и выражают в произведениях искусства. Многие считали, что расчет только на естественно-научные знания ведет к обеднению человеческого потенциала (впрочем, так полагают и многие наши современники).
На протяжении следующих двух столетий и вплоть до наших дней естественные и гуманитарные сферы почти не пересекались. Разумеется, некоторые физики увлеченно музицируют в струнных квартетах, а литераторы пишут книги, где восторгаются чудесами природы, пока еще не познанными наукой. Но две эти культуры (как их стали называть в середине XX века) считались в основном несовместимыми, разделенными глубокими противоречиями, укорененными в разуме и, вероятно, неотъемлемыми от человеческой природы как таковой.
В любом случае в течение нескольких веков после заката Просвещения было просто некогда думать об унификации естественных и гуманитарных наук. Поток информации все время нарастал, и наука, пытаясь приспособиться к этому процессу, постоянно дробилась на все новые дисциплины, которые в последнее время стали возникать как грибы после дождя. В свою очередь, изящные искусства продолжали расцветать блестящими и причудливыми фантазиями. Мало кто предпринимал попытки возродить философские поиски, которые казались старомодными и безнадежными. Но идеи Просвещения не были признаны несостоятельными. Они не погибли, о них просто забыли.
Стоит ли возобновлять путь к идеалам Просвещения именно сейчас, и есть ли у нас шансы достичь их на этот раз? Да, поскольку сегодня наши знания значительно обогатились и цели Просвещения кажутся гораздо более достижимыми, чем в эпоху первого расцвета просветительских идей. И еще потому, что решение многих современных проблем зависит от улаживания межрелигиозных противоречий, примирения неоднозначных моральных принципов, совершенствования тех явно ущербных основ, на которых зиждутся экологические движения, и (самое главное!) выяснения смысла нашего существования.
Изучение взаимосвязей между естественными и гуманитарными науками должно быть заложено в основы общего образования во всем мире, как гуманитарного, так и естественно-научного. Разумеется, достичь этой цели не так просто. В академических и научных кругах сегодня существуют самые разные взгляды на приемлемую идеологию и методологию. Западная интеллектуальная жизнь всецело подчинена влиянию авторитетных консерваторов. Так, в Гарвардском университете, где я преподавал на протяжении четырех десятилетий, основным критерием при подборе кадров была реальная или ожидаемая перспективность специализации кандидата. Все начиналось с обсуждения на уровне факультетских отборочных комиссий, затем рекомендации подавали на рассмотрение декану факультета искусств и наук, после чего наконец последнее слово оставалось за президентом Гарвардского университета. Президенту помогала в этом специальная экспертная комиссия, сформированная как из сотрудников университета, так и из приглашенных лиц. Ключевой вопрос, на который предстояло ответить экспертам: «Является ли данный кандидат выдающимся специалистом в своей исследовательской области?» В переводе на обычный язык с преподавательского это практически всегда означало: «Впишется ли он в коллектив?» Считалось, что если собрать в коллективе достаточное количество таких специалистов с мировым именем, то они каким-то образом превратятся в интеллектуальный суперорганизм, который будет интересен как для студентов, так и для спонсоров университета.
Ранние этапы творческого мышления – самые важные – не складываются из мозаики узких специализаций. Плодотворный ученый мыслит как поэт – масштабно, порой фантастично – а работает как бухгалтер. Но мир видит его именно в этой, последней роли. Готовя статью для технического журнала или выступая на конференции перед коллегами, ученый избегает метафор. Он очень не хочет, чтобы его упрекнули в пристрастии к риторике или поэтике. Если в научной работе и встречаются экспрессивные слова, то их количество сводится к минимуму, к ним прибегают во вводной части или в обсуждении, следующем за представлением данных, либо их могут использовать для прояснения смысла технической концепции, но только не по их прямому назначению, для передачи эмоций. Язык автора научной статьи непременно должен быть сдержанным и полностью подчиняться логике, построенной на объективных фактах.
В поэзии и других видах искусства наблюдается прямо противоположная ситуация. Тут метафора – главное. Писатель, композитор или живописец передает собственные ощущения и те чувства, которые он надеется вызвать у зрителя, порой намеренно прибегая к абстракции или искажениям. Тема художественного произведения может быть любой, как реалистичной, так и вымышленной. Художник стремится оригинальным образом выразить некую истину или наблюдения. Он хочет представить свое творение в контексте человеческого опыта, вложить свои мысли в головы читателя, слушателя, зрителя. О его работе говорит сила и красота метафор. Творческий человек следует формуле, которую приписывают Пикассо: «Искусство – это ложь, которая помогает нам понять правду».
При всех неистовых и порой шокирующих поисках в искусстве, литературе и гуманитарных науках по сути все остается по-старому: все те же темы, архетипы, эмоции. Впрочем, читатели об этом не задумываются. Мы упиваемся антропоцентризмом, безгранично увлечены собой и себе подобными. Даже самые образованные из нас живут на добровольной диете из романов, фильмов, концертов, спортивных событий и сплетен, предназначенных будоражить не слишком разнообразные эмоции, характеризующие
Человек проявляет безудержное любопытство к самому себе и к другим людям, которых он знает или хотел бы узнать. Такое поведение прослеживается далеко за пределами нашего вида во всем эволюционном древе приматов. Например, было замечено, что когда запертым в клетках обезьянам дают возможность разглядывать самые разнообразные объекты снаружи, то в первую очередь они обращают внимание на других обезьян.
Функция антропоцентризма – увлечения себе подобными – заключается в оттачивании социального интеллекта, навыка, в котором человеческие существа превосходят все другие биологические виды на Земле. Человеческий социальный интеллект развился до поразительных высот в ходе усложнения коры головного мозга – а этот процесс длился на протяжении всей эволюции от африканского австралопитека до человека разумного. Слухи, светская хроника, биографии, романы, военные истории и спорт составляют огромную часть современной культуры именно потому, что острый и даже непреодолимый интерес к окружающим у нашего вида всегда способствовал выживанию отдельных особей и целых групп. Мы обожаем разные истории, поскольку так работает наше сознание, бесконечно переваривающее прошлое и вынашивающее альтернативные сценарии будущего.
Если бы древнегреческие боги наблюдали за нами, то рассматривали бы наши ошибки примерно так, как это делают драматурги в своих комедиях и трагедиях. Правда, может быть, боги и сочувствовали бы людям, понимая, что человеческие слабости – это несовершенства, диктуемые неумолимыми законами Дарвина. Напрашивается параллель: боги следили бы за нами, как мы наблюдаем за играющими котятами. Котенок оттачивает три основных охотничьих приема, которые выдают в нем маленького хищника: подкрадывается к ползущей ниточке и учится ловить ее (охота на мышей), прыгает вверх за веревочкой и хватает ее передними лапами (так он будет ловить птиц) и дергает лапкой нить на полу (так он будет хватать рыбу и мелких существ, ползающих по земле). Нам это кажется забавным, но для котенка все эти навыки крайне важны, так как повышают его шансы на выживание.
Естественные науки выдвигают и проверяют противоречивые гипотезы, построенные отчасти на наблюдаемых явлениях, а отчасти на воображении. Так они добывают знания об окружающем мире. Они целиком основаны на фактах и не зависят ни от религии, ни от каких-либо идеологий. Они прокладывают путь через ядовитое болото человеческого существования.
Конечно, вы слышали об этих качествах. Но у естественных наук есть и другие свойства, которые отличают их от гуманитарных. Важнейшее из этих свойств – понятие континуума (непрерывности). Идея изменчивости объектов и процессов, непрерывно наблюдаемой в одном, двух или нескольких измерениях, настолько естественна для физики и химии, что не нуждается в особом напоминании. Непрерывность характерна для таких общеизвестных физических величин, как температура, скорость, масса, длина волны, спин частицы, pH, аналоги молекул, содержащих углерод. Менее очевидны ее проявления в молекулярной биологии, где всего несколько базовых вариаций структуры объясняют воспроизведение и работу клеток. Более явственно непрерывность заявляет о себе в эволюционной биологии и эволюционной экологии – дисциплинах, изучающих разнообразные адаптации многочисленных биологических видов к своим средам обитания. Наконец, мы наблюдаем роскошные и захватывающие образцы непрерывности в новейших исследованиях экзопланет.
В 2013 году космический телескоп «Кеплер» частично отказал (вышла из строя система наведения), но до этого он успел открыть около 900 планет, вращающихся в других звездных системах. Фотографии «Кеплера» были поразительны даже для наших современников, для которых облеты планет и мягкие посадки на другие тела Солнечной системы уже рутина. К тому же эти снимки исключительно важны. Они подобны первому взгляду морехода на берега неведомого континента. Впередсмотрящий кричит «Земля! Земля!», и эта земля вполне может оказаться необитаемой. В нашей галактике Млечный Путь насчитывается порядка ста миллиардов звездных систем, и астрономы полагают, что в каждой из них есть как минимум одна планета. Вероятно, среди этих экзопланет найдутся и такие, на которых существует жизнь – пусть даже это всего лишь бактерии, живущие в крайне суровых условиях.
Экзопланеты (планеты из других звездных систем) в нашей Галактике образуют континуум. Те экзопланеты, которые были открыты в последние годы (некоторые из них наблюдать не удалось, есть лишь косвенные данные об их существовании), являют собой столь пестрое разнообразие, которое мы едва ли могли себе представить. Есть гигантские газовые планеты, похожие на Юпитер и Сатурн, некоторые из них просто огромны. Существуют и более мелкие скалистые планеты, напоминающие нашу собственную, – крохотные пятнышки, вращающиеся на таком расстоянии от родной звезды, чтобы условия на этих планетах допускали существование жизни. При этом такие миры принципиально отличаются от других скалистых планет, которые находятся за пределами этой потенциально обитаемой зоны. Например, Меркурий и Венера вращаются слишком близко от Солнца, а Плутон – фатально далеко. Бывают планеты, которые не вращаются, другие имеют сильно вытянутые эллиптические орбиты. В какой-то период такая планета проходит очень близко от звезды, а затем вновь удаляется на огромное расстояние. Вероятно, существуют и «осиротевшие» планеты, когда-то утратившие гравитационную связь с материнской звездой и дрейфующие в открытом космосе. Некоторые экзопланеты также имеют спутники или целые кортежи спутников. Помимо существенных и непрерывных различий в размерах, местоположении и формах орбиты наблюдаются сопоставимые расхождения в химическом составе, атмосфере планет и их лун. Все эти различия связаны с деталями происхождения тех или иных планет.
Астрономы, хотя и ученые, обычные люди, и их собственные открытия вызывают у них не меньший трепет, чем у нас с вами. Наука подтверждает, что Земля не является центром Вселенной – это известно со времен Коперника и Галилея, – но насколько мы далеки от центра, трудно даже представить. Маленькое голубое пятнышко, которое мы называем домом, можно сравнить со щепоткой звездной пыли, затерянной где-то на краю нашей Галактики, среди сотен миллиардов галактик (не менее!), существующих во Вселенной. Земля – всего лишь точка на континууме планет, спутников и других планетоподобных небесных тел, которые мы еще только начинаем изучать. Нам следовало бы весьма скромно оценивать наш статус в космосе. Позвольте предложить вам метафору: Земля в масштабе Вселенной – все равно что второй членик левого усика тли, сидевшей сегодня днем пару часов на лепестке цветка в городке Тинек, штат Нью-Джерси.
После такого мимолетного экскурса в ботанику и энтомологию давайте познакомимся с еще одним континуумом – разнообразием жизни, населяющей земную биосферу. Сейчас, когда я пишу эту книгу (в 2013 году), на Земле известно уже около 273 000 видов растений, причем в результате новых экспедиций это число вскоре достигнет 300 000. Количество всех известных биологических видов на Земле – растений, животных, грибов и бактерий – составляет около 2 млн. Точное их количество, учитывающее и все неизвестные пока виды, по самым скромным оценкам, должно быть втрое больше. Каждый год ученые описывают примерно 20 000 новых видов. И такие открытия будут происходить все чаще, поскольку мы все больше узнаем о малоисследованных участках тропических лесов, коралловых рифах, морских желобах, океанических горных хребтах и не отмеченных на картах подводных кряжах и каньонах. Теперь, когда все шире распространяются технологии, необходимые для исследования мельчайших организмов, количество известных видов будет расти еще и по мере изучения малоисследованного микромира. Под микроскопом окажутся странные новые бактерии, археи, вирусы и другие простейшие, которые во множестве обитают по всей нашей планете, оставаясь пока еще невидимыми.
Итак, перепись биологических видов продолжается, а тем временем начинают просматриваться контуры еще одного биологического континуума. Речь идет об уникальной биологии каждого живого организма, а также о долгом извилистом процессе их эволюции. В частности, об огромном разбросе в размерах – на десятки порядков. Природа породила гигантских синих китов и африканских слонов, она же дала жизнь бесчисленным фотосинтезирующим бактериям, а также падальщикам пикозоа, живущим на дне океана. Последние настолько малы, что их невозможно рассмотреть через оптический микроскоп.
Среди всех континуумов, прослеживаемых нашей наукой, для гуманитарного знания наиболее важны пять человеческих чувств, возможности которых весьма ограничены. Человеческий глаз видит ничтожно малую часть электромагнитного спектра – волны длиной от 400 до 700 нанометров. Остальной спектр, наполняющий Вселенную, варьирует от гамма-излучения с длиной волны в триллионы раз меньше, чем у видимого света, до радиоволн – в триллионы раз больше. Животные воспринимают мир в иных спектрах. Например, бабочки видят ультрафиолетовый свет с длиной волны короче 400 нанометров, недоступный нам, и находят нектар и пыльцу по отражению ультрафиолетовых лучей на лепестках. Там, где мы видим желтые или красные цветы, насекомые наблюдают мозаику темных и светлых пятен и кругов.
Здоровые люди интуитивно полагают, что могут слышать практически любой звук. Но на самом деле мы воспринимаем лишь звуки с частотой в диапазоне от 20 до 20 000 герц (в герцах выражается количество колебаний воздуха в секунду). Звуки выше этого диапазона прекрасно слышат летучие мыши, испускающие в ночном воздухе ультразвуковой писк. Ультразвук помогает летучим мышам уклоняться от преград и прямо на лету хватать ночных бабочек. На недоступных человеческому уху низких частотах слоны передают сложные звуковые послания собратьям по стаду. Мы ходим по Земле, как глухой человек по улицам Нью-Йорка: он ощущает лишь некоторые вибрации и практически ничего не способен интерпретировать.
Люди обладают чуть ли не самым слабым обонянием среди всех жителей Земли, настолько бедным, насколько беден наш словарь, описывающий запахи. Нам приходится просто подбирать сравнения: «лимонный», «кислый», «сивушный» запах. Напротив, для абсолютного большинства других организмов – от бактерий до змей и волков – запах и вкус жизненно важны. Мы вынуждены прибегать к помощи специально обученных собак, которые ведут нас через мир запахов, – выслеживая отдельных людей, улавливая мельчайшие следы взрывчатки и других опасных веществ.
Человек не ощущает и многие другие внешние раздражители, для их регистрации нам приходится использовать приборы. Так, мы можем воспринимать электричество лишь как покалывание, удар или вспышку света. Напротив, существует множество пресноводных угрей, сомов и нильских слоников, живущих в гальваническом мире. Дело в том, что эти рыбы обитают в мутной воде и почти лишены зрения. Они вырабатывают вокруг себя электрическое поле усилиями мышц туловища, которые в ходе эволюции превратились в настоящие живые батареи. Рыба испускает электрические разряды и по отражению электромагнитных волн определяет местонахождение препятствий и добычи. Электрические разряды служат и для коммуникации с другими особями своего вида. Еще одна часть окружающей среды, находящаяся за пределами человеческого восприятия, – это магнитное поле. По линиям магнитного поля ориентируются в своих длительных путешествиях некоторые перелетные птицы.
Изучение континуума помогает человеку оценить масштабы космоса, где мы наблюдаем бесконечно разнообразные размеры, расстояния и количества, среди которых существуем мы сами и наша маленькая планета. Научный подход подсказывает, где искать ранее неожиданные явления и как воспринимать реальность в целом с помощью измеримых показателей причинно-следственных связей. Зная место каждого феномена в соответствующих континуумах – в каждой системе набор таких континуумов будет отличаться, – мы изучаем химический состав поверхности Марса. Мы примерно знаем, как и когда первые четвероногие существа выбрались на берег. Мы прогнозируем разнообразные условия как в микроскопических, так и в космических масштабах, опираясь на универсальную физическую теорию. Мы можем наблюдать кровоток в теле человека и нервные клетки мозга, подсвечиваемые в ходе мыслительной деятельности. В обозримом будущем – не более чем через несколько десятилетий – мы разгадаем тайны темной материи, происхождения жизни на Земле и физической основы человеческого сознания, определяющего наши мысли и настроение. Мы уже можем увидеть незримое и взвесить бесконечно малое.
Что же означает для гуманитарных наук такой взрывной рост естественных знаний?
Мы – очень необычный вид, избранный, если хотите. Но одни лишь гуманитарные науки не могут объяснить, почему это так. Они даже не дают возможности сформулировать вопрос так, чтобы на него можно было ответить. Гуманитарное знание воспринимается как самодостаточное, но на самом деле заключено на крошечном пятачке всех известных континуумов. Этот пятачок и продолжают самозабвенно изучать гуманитарные науки, увлеченно вдаваясь во все более мелкие детали и исследуя бесконечные изменения. Все эти детали не позволяют познать природу наших фундаментальных черт – непреодолимых инстинктов, умеренного интеллекта, опасной нехватки благоразумия и даже, как утверждают критики, неоправданной самонадеянности нашей науки.
Первая эпоха Просвещения началась более 400 лет назад, когда и естественные, и гуманитарные науки еще были достаточно примитивными и их синтез казался вполне осуществимым. Просвещению предшествовало открытие кругосветных морских путей из Западной Европы по всему миру – это произошло в самом конце XV века. Мореходы смогли по морю обогнуть Африку и высадиться на берегах Нового Света, что дало толчок развитию глобальных торговых путей и значительно расширило масштабы завоеваний. Такое расширение горизонтов стало поворотным моментом в истории, открывшим простор знаниям и изобретениям. Теперь мы стоим на пороге нового цикла исследований – гораздо более обширных, соответственно более сложных и, неслучайно, по большей части гуманитарных. Именно во власти гуманитарных наук и серьезного искусства найти способы выразить смысл нашего существования в духе Просвещения.
5. Исключительная важность гуманитарных наук
Возможно, мое следующее признание покажется вам странным – ведь я ученый-биолог, привыкший работать только с фактами. Тем не менее я высоко ценю научно-фантастические идеи об инопланетянах и считаю, что они приносят нам большую пользу: они помогают размышлять над нашей собственной природой. Когда такие сюжеты правдоподобны с точки зрения науки, они помогают предвидеть будущее. Полагаю, что если мы когда-нибудь встретимся с настоящими пришельцами, то они непременно отметят одно наше замечательное достижение, достойное пристального внимания. И это не естественные науки и технологии, а именно гуманитарные науки.
Думаю, такие воображаемые, но правдоподобные инопланетяне не пытались бы облагодетельствовать или развить наш вид. Вероятно, они относились бы к нам снисходительно, как мы – к африканским животным, скачущим и рыщущим в Серенгети[5]. Пришельцы хотели бы как можно больше узнать о единственном виде, создавшем на этой планете цивилизацию. Разве наша естественная наука открыла бы им какие-либо секреты? Нет. Нам нечему было бы их учить. Не забывайте, что история того, что мы можем назвать наукой, насчитывает менее пяти столетий. Поскольку объем научных знаний в каждой из дисциплин (например, в физической химии или клеточной биологии) на протяжении двух последних веков примерно удваивался каждые десять или двадцать лет, можно констатировать, что по геологическим меркам все наши знания получены совсем недавно. Наше техническое развитие тоже пока находится на самой ранней стадии. Человечество вступило в современную глобальную гиперсвязанную научно-техническую эпоху всего пару десятилетий назад. Этот период – всего лишь миг в истории мироздания. Учитывая, что Галактика существует миллиарды лет, пришельцы вполне могли бы преодолеть наш современный (фактически зачаточный) уровень развития уже миллионы лет назад. Вполне возможно, что они опередили нас и на сотню миллионов лет. Чему в таком случае мы могли бы научить наших инопланетных гостей? Иными словами, о чем мог бы поведать полуторагодовалый Эйнштейн профессору-физику? Ни о чем. Именно поэтому вполне вероятно, что наши технические достижения безнадежно примитивны. В противном случае это мы были бы космическими путешественниками, а братья по разуму – инопланетными аборигенами.
Итак, чему по-настоящему ценному могли бы научиться у нас гипотетические инопланетяне? Правильно – гуманитарным знаниям. Как однажды отметил Марри Гелл-Манн, один из пионеров квантовой физики, «теоретическая физика состоит из небольшого количества законов и огромного множества фактов». Это тем более верно и для всех других естественных наук. Жизнь на Земле возникла более трех с половиной миллиардов лет назад. Впоследствии биологическое разнообразие живых организмов постоянно увеличивалось, на Земле появились бактерии, грибы, растения и животные. Но это всего лишь одна история эволюции из бесконечного множества подобных историй, которые могли произойти на других планетах. Пришельцы знали бы об этом, так как получили бы данные от роботов-разведчиков и исходили бы из принципов эволюционной биологии. Инопланетяне вряд ли смогли бы сразу постичь всю историю земной органической эволюции, со всеми ее вымираниями, переменами, «династическими» расцветами и упадками огромных групп – цикад, аммонитов, динозавров. Но опираясь на сверхэффективные полевые исследования, методы секвенирования ДНК и протеомные технологии, они достаточно быстро изучили бы современную флору и фауну Земли, природу и эпохи существования предшествующих форм жизни, а также вычислили бы закономерности эволюционного развития земной жизни в пространстве и времени. Все это – естественно-научные проблемы. Вскоре пришельцы усвоили бы все то, что мы называем «наукой», и даже гораздо больше – как если бы нас и не существовало.
Нечто похожее происходило в течение последних ста тысяч лет в истории человечества. Сначала возникли единичные пракультуры, затем они породили тысячи дочерних культур. Многие из этих более молодых культур сохраняются и сегодня, каждой из них присущи собственные языки и диалекты, религиозные верования, общественный и экономический уклад. Подобно видам растений и животных, существовавшим в разные геологические эпохи, человеческие культуры продолжают развиваться самостоятельно либо дробятся, а иногда сливаются друг с другом или просто исчезают. Сегодня в мире около 7000 языков, причем 28 % из них насчитывают менее чем по тысяче носителей каждый, а 473 языка находятся на грани исчезновения, то есть на них говорят лишь немногие представители старшего поколения. Таким образом, история, зафиксированная в письменных источниках, а также предшествующая ей праистория являет собой калейдоскопический узор, напоминающий формирование видов в ходе органической эволюции. Тем не менее культурная эволюция обладает принципиальными отличиями от биологической.
Важнейшая отличительная черта культурной эволюции заключается в том, что она целиком и полностью порождена человеческим мозгом. Мозг – это орган, развитие которого протекало в дочеловеческие и даже палеолитические эпохи в процессе очень специфической разновидности естественного отбора, называемой «генно-культурной коэволюцией» (то есть генетическая и культурная эволюция влияют друг на друга, что сказывается на протекании обоих процессов). Уникальные возможности мозга, локализованные преимущественно в банках памяти, расположенных в префронтальной коре, начали формироваться у человека умелого (
Существует еще одна важнейшая причина ценить гуманитарные науки. Естественно-научные открытия и технические достижения обладают определенным жизненным циклом. Со временем, достигая огромных размеров и невероятной сложности, плоды технического прогресса стабилизируются на определенном уровне, и их развитие практически останавливается. Моя научная карьера, которую я совмещаю с писательской, продолжается уже около полувека, за это время количество научных открытий на отдельно взятого исследователя радикально снизилось. Исследовательские группы становятся все крупнее, сегодня уже никого не удивишь технической статьей, написанной десятью или более соавторами. В настоящее время совершение научных открытий в большинстве дисциплин становится все более трудоемким и дорогостоящим делом, а технологии и инструменты статистического анализа, требуемые для научных исследований, постоянно усложняются.
Ничего страшного. К тому моменту, как этот процесс стабилизируется – вероятно, уже в нашем веке, – ожидается, что новейшие достижения науки и техники будут намного более благотворными и широко распространенными. Но – и это самое важное – наука и техника к тому времени будут одинаковы во всем мире, для всех культур и субкультур и для каждого человека. Жители Швеции, США, Бутана и Зимбабве будут располагать одной и той же информацией. И гуманитарные науки имеют безграничные перспективы развития и все большего разнообразия.
В ближайшие десятилетия, вероятно, основных прорывов следует ожидать в биологии, нанотехнологиях, робототехнике – или, как их часто называют, БНР. Сегодня в области фундаментальных исследований научный поиск ведется по очень широкому фронту. Ученые пытаются узнать, как возникла жизнь на Земле, параллельно работают над созданием искусственных организмов, замещением генов, выполняют хирургически точные модификации генома, исследуют физическую природу сознания и, что не менее важно, пытаются конструировать роботов, которые могли бы думать быстрее нас и эффективнее работать в большинстве профессий как умственного, так и физического труда. Пока такие достижения остаются на страницах научно-фантастических книг, но ненадолго. В ближайшие несколько десятилетий они станут реальностью.
Поделиться книгой: