Новая хозяйка собаки Баскервилей

– Спасибо. Я не курю. Бросил.

– Какая у вас сила воли! Решили вести здоровый образ жизни?

– Нет, из-за жены. Я бросил курить из-за жены.

– А-а. – Катя постаралась не обнаружить на лице ни единого чувства. По тону, которым было сказано про жену, можно было подумать о том, что жены уже нет в живых. – Курить тяжело бросать, – вежливо сказала Катя, вложив в свои слова двойной смысл.

– Это точно, – ответом, скорее, был вздох, чем слова.

Обратный путь занял у них совсем немного времени. Совместными усилиями в машину запихнули Гектора, который в зубах зажал-таки кусок занавески, уселись сами и в считаные минуты доехали до причала. По трапу они бежали бегом – крупные капли дождя вовсю молотили асфальт.

Ужин этого дня Катя пропустила – позвонили с работы, и она целый вечер разбиралась в запутанной истории с лишними накладными. Перед сном она еще раз мысленно перебрала все возможные неприятности, которые могли ждать ее в Москве, а засыпая, вдруг подумала: «Нахал! Женить друга! А он, наверное, вдовец. Да, скорее всего. И как он это произнес: «Бросил курить из-за жены». Так просто, без траурного пафоса. Жалко его…» Заснула она крепко и проснулась из-за громких голосов и шумного оживления на палубе.

– Ух, конца и края не видно…

– А как же тут яхта пристанет?!

– Надо взять фотоаппарат, снимки нужны качественные.

Мужские голоса гремели, яхта мягко кренилась набок, слышался плеск воды и шум ветра.

Катя, наскоро собравшись, выскочила на палубу:

– Мы уже приехали?!

– Приплыли, – захохотал Толстый.

– Девушка на море решила посмотреть, – на все лады заговорили ее спутники.

– Проходите вперед, посмотрите, какая красота, – помахал ей рукой Юрий. Он стоял у самого бортика и что-то объяснял присутствующим. Все расступились, Катя подошла к поручню. Река вдруг сделала поворот, и в излучине образовалось огромное, без краев, озеро. Это Кате так показалось. На самом деле то, что она приняла за берега, были искусственными насыпями песка, которые специальные машины вскоре ровным слоем уложат на дно.

– Это не берега. Это так, временные явления, – пояснил Юрий, – а берегов не видно. Это море.

Катя внимательно смотрела на воду – по ее воспоминаниям, настоящие моря имели обычно плоский вид. Казалось, что глубина где-то там, ближе к горизонту, а здесь, куда еще падает взгляд, мелководье. Сейчас же перед ней оказалась огромная чаша воды, а дно этой чаши уходило вниз на многие километры. Катя крепче взялась за поручни.

– Как будто под ногами пропасть. Мне кажется, это оттого, что мы знаем о суше, которая ушла под воду. Мы представляем, что все огромные деревья ушли туда. Долина была глубокой, а теперь все это пространство заполнено водой, – стоящий неподалеку Тонкий повернулся к Кате.

– Неприятное ощущение. Даже не знаю почему… Но оно огромное!

– Это не окончательные границы. Видите лес? – Юрий указал на выступающую косу, покрытую лесом.

– Да.

– Это тоже уйдет под воду. И очень скоро.

В этот момент один из пассажиров задал какой-то вопрос Юрию, и тот, достав карту, стал что-то объяснять. Ветер растрепал его волосы, легкий загар делал его еще симпатичней, и Катя вдруг почувствовала необъяснимую нежность. «Красивый, удачливый, неглупый. Вдовец. И дети есть, наверное, маленькие. Мне так его жаль», – подумала она и, чтобы отвлечься, стала смотреть на берег. Та самая коса, которую уже приговорили стать морским дном, сияла на солнце – песок медового цвета, сочная зелень подлеска, сизые кроны сосен и елей. Все было свежим, нарядным, молодым. И все это вскоре превратится в илистое дно, сгнившие коряги, тину и мусор, который люди привыкли скрывать в воде…

– Мы сейчас пройдем правым берегом – именно там планируется порт, потом подойдем к участкам, которые отвели под промышленные предприятия. В плане их два. А потом… Потом мы с вами прогуляемся по этому лесу. В последний раз.

Мужчины не выказали никакого энтузиазма – им намного интересней были будущий порт, завод, причалы. Они сюда не для прогулок ехали. А Кате вдруг захотелось вдохнуть соснового воздуха, провалиться ногами в мох и потоптать пружинящую бурую хвою.

– Я очень хочу выйти на этот берег! Тем более Гектору погулять надо. – Катя посмотрела на Юрия. Тот, занятый разговором, кивнул и чуть улыбнулся.

В конце концов на берег сошли все. Мужчины о чем-то спорили, ежеминутно останавливаясь. Катя обогнала всех – ее тянула собака, которая почему-то стала очень беспокойной. Гектор метался, что-то вынюхивая, и норовил улизнуть в кусты. Катя держала поводок, но пес словно взбесился. Казалось, его висячие уши поднялись в охотничьем азарте.

– Стой, стоять, – ежесекундно одергивала его Катя.

– Слушайте, собака просто от рук отбилась! Давайте мне поводок! – Юрий шел рядом, не отставая от нее ни на шаг.

– Да, видимо, засиделся, а может, что-то чует, – отвечала Катя, – а поводок я вам не дам. За эту псину я головой отвечаю.

– Ну как хотите.

– Странно, лес практически хвойный, а влажно. Где сосны, там всегда сухо, песок.

– Рядом море.

– Вы бросили своих подопечных? – Катя кивнула на отставших мужчин.

– Я им больше не нужен. Они теперь долго будут переваривать увиденное и услышанное. Они дальше и не пойдут.

Он оказался прав – вскоре голоса мужчин затихли, и теперь все пространство оказалось заполненным тишиной. Катя, ведомая Гектором, почти пробежала несколько метров, потом остановилась. Только сейчас ей стало понятно, что в этом практически диком месте она осталась наедине с незнакомым человеком. Вот уже не слышны голоса остальных пассажиров, скрыта за ветками яхта, кусты и маленькие деревца вдруг стали пугать своей таинственностью – кто там мог прятаться-скрываться, ни за что не узнаешь, пока не подойдешь близко. В голове возникли фразы из газетной криминальной хроники: «Тело молодой женщины… И только благодаря собаке…» Катя с трудом сдерживалась, чтобы не пуститься наутек. Она остановилась, пытаясь найти предлог, чтобы повернуть назад. Даже присутствие Гектора не могло ее успокоить. Она повернулась было к Юре, но именно в эти несколько мгновений уловила ту самую тайную жизнь этого места, которая по воле человека становилась явной. Катя замерла, прислушалась, пригляделась. Этот лес уже скоро исчезнет с лица земли. А пока потрескивали ветки, шуршала трава, падали листья.

– Вы слышите? – повернулась Катя к Юре.

– Я вижу, – тихо ответил он и осторожно указал на небольшую поляну. Катя пригляделась и охнула. Лес действительно жил – на ветках было необычайно много птиц, которые не кричали, а только спархивали стайками и пересаживались с ветки на ветку, по овражкам шуршали ужи, струились в песке ящерки, по траве колобками двигались ежи. Ежей было много – Катя даже удивилась, пока не вспомнила о том, что потомство у этих зверьков обычно многочисленное.

– Что это? – она не смогла скрыть страх.

– Звери уходят, – Юрий это сказал очень тихо.

– Как – уходят?!

– От воды. Они чувствуют беду. И уходят. Их земли уже затоплены. На этой косе все те, кто смог спастись при затоплении. Их немного.

– И куда же они?

Юра помолчал, а потом произнес:

– Пойдемте назад.

– Куда они уходят? – Катя по-прежнему не двигалась с места.

– В никуда. Там дальше река, правее приток, левее и сзади – море. Им деться некуда.

Катя молчала. Потом спросила:

– Вы видели, куда выводок ежей пошел?

– Вон они, под кустом. Пока мы здесь, они никуда не денутся – боятся. Тем более собака…

– Надо их поймать.

– Как поймать.

– Руками.

– Они же колючие.

Катя посмотрела на Юрия так, что через секунду он снимал свою куртку и рубашку.

– Я понял. Ловить буду курткой, складывать в рубашку. – Помолчав, он спросил: – Вам сколько надо?

– Все нужны. Все, которых сможете поймать…

Юрий сначала снял куртку, затем клетчатую рубашку и, оставшись в одной футболке, приступил к охоте…

Когда они вышли на высокий берег, внизу у прибрежной кромки их ждал катер с помощником капитана.

– Вы куда запропастились?! Все уже на борту, – было очевидно, что внешний вид этих двоих удивил его. «Еще бы. А где вы еще увидите чиновника в грязных джинсах и с узелком, полным ежей?» – усмехнулась про себя Катя. – Где вы так испачкались?! – помощник капитана поспешил им навстречу.

– Везде. Вот. – Юра старался одновременно удержать равновесие, помочь Кате, не уколоться об иголки, торчащие сквозь ткань, и увернуться от Гектора, заинтересовавшегося ежами.

– Что это?

– Ежи. Спасенные от затопления. Была бы еще пара сорочек, спасли бы зайцев, лис и волков. Если, конечно, они здесь еще водятся. Позаботьтесь, чтобы это все зверье не сдохло, пока мы до Москвы доберемся. Все рекомендации получите вот у этой молодой дамы, – Юра указал на Катю.

Катя, пытаясь сделать невозмутимое лицо и оттирая глину с голубых джинсов, неожиданно солидно произнесла:

– Так, вы мне отдайте ежей и возьмите за поводок Гектора. Так будет лучше.

– Нет уж, вы эту псину сами ведите. Она меня не любит. Да и я симпатий особенных не питаю…

– Вы сейчас ежей покалечите…

– Не покалечу…

– Возьмите у меня собаку! – прикрикнула Катя.

– Ладно, ладно… – Юрий передал ей узел с ежами, а сам взял Гектора за поводок.

– Держите его крепче. Гектор – собака сильная.

– Не волнуйтесь, держу! Давайте спускаться, а то вон народ развлекается на яхте, глядя на нас.

Катя на мгновение подняла голову и увидела, как на палубе столпились все пассажиры. Кто-то кричал, кто-то размахивал руками. «Черт с ними…» – подумала она, но что-то ей очень не понравилось в этой картинке. Что именно, она не сообразила, но напомнило то ли кино, то ли какую-то игру…

– Гектор!!! – вдруг закричала она. Одновременно с ее криком раздался сухой треск, похожий на грозу и звук лопающегося арбуза. Пес молниеносно метнулся к ней, увлекая за собой Юрия, который крепко держал собаку за поводок. Мокрый песок поехал под его ногами, и он упал. «Будет дождь. Откуда ни возьмись. А он прав, гроза похожа на звук лопающегося арбуза», – подумала Катя, с удивлением глядя на то, как помощник капитана бросается на землю. На земле лежал важный чиновник, член комиссии по освоению Нового моря. Глаза его были прикрыты, чуть ниже плеча по белой футболке растекалось красное пятно.

Глава 2

Люди, вышедшие купить всего лишь тюбик крема для рук, кухонное полотенце или трусы, даже не подозревают, ареной каких страстей является магазин, который они посетили. Они даже не подозревают, что, покупая какую-либо мелочь, они невольно втягиваются в непростую, полную драматизма историю. Но все движения, все вихри, все полутрагичные и гротескные отношения скрываются за искусно оформленными витринами и безукоризненным поведением персонала, а потому снижают остроту удовольствия от занятия, именуемого модным словом «шопинг».

Высокое и узкое здание торгового центра «Люкс» появилось на этом московском перекрестке всего лишь несколько лет назад. Облицованное темным стеклом, оно было похоже на огромный флакон мужской туалетной воды. Крыша пентхауса, чуть выступающая над стенами, только прибавляла сходства. Люди, которые владели этим зданием, не понимали в специфике начатого дела ровным счетом ничего. Откуда бы взяться пониманию, если на этом месте всегда был рынок, и люди эти были его хозяевами. Рынок и торговый центр – это как две ступени развития человечества, как две эпохи становления. Как неолит и палеолит. На рынке все было понятно – один этаж, прилавки, мясо, рыба, молоко, оптовик, фермер, покупатель – продавец, санэпидемстанция, штраф, прибыль. В торговом центре было все несколько сложнее – пять этажей, множество павильонов, множество арендаторов, единые правила торговли, ассортимент, конкуренция, покупатель, санэпидемстанция, штраф, прибыль. Электрик Саша, доставшийся торговому центру от рынка «по наследству», по этому поводу выразился так: «Хоть петрушка, хоть чулки – быстро денежки плати!»

Построили торговый центр быстро – очень хотелось успеть к Новому году, к самому горячему времени. Поторопились, а потому эскалатор вез покупателей только до второго этажа, дальше надо было ехать на лифте, который затерялся в подсобных закоулках. Благодаря такой несообразительности и спешке, долгое время считалось, что у торгового центра всего два этажа. В этой уверенности покупатели упорно пребывали, несмотря на то что глянцевый фасад высокого здания явно говорил о пяти этажах. Пережив несколько голодных месяцев, арендаторы, заехавшие на третий, четвертый и пятый этажи, быстро снялись и уехали. «Делать мне нечего – кормить чужих!» – это говорил каждый, кто вывешивал объявление о закрытии. Еще через полгода владельцы приняли несколько нелегких, волевых решений. Первое: четвертый этаж сдать балетному училищу для организации учебных классов – благо места много.

– Посудите сами. Почти центр Москвы. Огромное современное здание, прекрасно оснащенное всеми коммуникациями, вентиляцией, кондиционерами. Этаж, который мы вам предлагаем, полностью отделан, только, если захотите, сделаете выгородки. А уж плата и вовсе мизерная. – На переговоры к директрисе училища, престарелой балерине, поехал сам Евграфов, директор торгового центра.

Тощенькая директриса с нарисованными бровями курила сигаретку и строила глазки отставному полковнику. Впрочем, согласие дала быстро, как только узнала цену за квадратный метр – весьма божескую.

Пятый этаж стоял пустым, но посмотреть его приезжали часто – несколько ресторанов и точек сетей быстрого питания упорно пытались сбить высокую арендную плату.

– Вряд ли, – многозначительно отвечал Евграфов просителям, – вряд ли мы пойдем на уступки в этом вопросе. Если вы сюда заедете, прибыль будете получать огромную. Все наши покупатели – ваши клиенты.

Валентину Петровичу Евграфову в наследство от служивого прошлого достался хорошо выбритый затылок, всегда аккуратные седые виски и поджарое сильное тело. Высокий, подтянутый, с лицом киношного борца за справедливость, на женщин Евграфов производил неизгладимое впечатление. Все, даже самые молодые, кокетничали с ним напропалую, но Валентин Петрович был неуязвим. И не только потому, что был женат (мало мы знаем женатых ловеласов?!), а потому что в его сердце был идеал. Идеал был списан с давней знакомой, которая уже давно перестала быть похожей на свои юношеские фотографии, переехала в другую страну и вообще стала бабушкой. Жизнь Валентина Петровича была «многослойной» – там, в глубине, был идеал, а на поверхности – вся остальная жизнь, включая профессиональную деятельность, где во главе угла стоял порядок. В бытность свою директором рынка он требовал от старух-зеленщиц выравнивать пучки укропа и петрушки по одной, начерченной им самим на прилавке линии. Только на его рынке продавцы носили фартуки одного фасона, а белые халаты мясников украшала эмблема.

– Да где ж мы такие возьмем? – воздевали руки к небу курские бабы.

– Сбрасывайтесь по четыреста рублей, говорите размеры, и будет вам форма, – невозмутимо отвечал Евграфов. Смекалистый директор уже посадил в подсобке пару девушек-молдаванок, готовых шить все подряд.

– Твои строчилки ткань воруют! – орали бабы, стараясь натянуть на мощные бюсты униформу.

– Не они воруют, а вы прибедняетесь. Зачем писать, что размер пятьдесят два, когда тут не меньше пятьдесят шестого? – Евграфов с прямотой главнокомандующего указывал на грудь фермерши.

На его рынке порядок поддерживался системой абсолютно варварских штрафов – малейший беспорядок у прилавка или в подсобке стоили торговцу нескольких тысяч. На все негодующие возгласы директор пожимал плечами: мол, не нравится – уходите! Не нравилось, но никто не уходил. Рынок Евграфов превратил в восточное чудо торговли – пахло специями, которые мозаичными горками одинаковой высоты громоздились на прилавках прямо у входа. Расчет был верный – посетитель уже на входе окунался в волшебный мир пряных запахов, не видел кровавых мясных лотков, грубых творожных чанов, накрытых марлей, не вдыхал тяжелый рыбный дух. Евграфов был умен и сметлив. Дальше он велел поставить ряды сухофруктов – в красивых, обязательно плетеных корзинках (не нравятся наши плетеные корзинки – мы вас не держим!) курага, чернослив, изюм шести оттенков, связки хурмы и, наконец, услада дам – цукаты – дольками, кусочками, ромбиками. Соусы – ткемали, сацибели, нашараб и прочие карри – занимали маленькие палаточки и продавались в маленьких бутылочках, словно дорогие снадобья.

– Что вы продаете? Вы продаете ручную работу? Она может стоить дешево? Нет, она стоит дорого, но каждый имеет право ее попробовать. Не ставьте мне здесь эти лоханки! Здесь не оптовая торговля неизвестным пойлом. У нас – рынок, базар! – Евграфов учил восточных людей тому, что они знали и так, но на московских просторах, продуваемых ветрами, подзабыли, утратили, на что махнули рукой, вдруг решив, что здешние жители, незнакомые с неторопливостью и обстоятельностью южного распорядка, не нуждаются в таком трепетном и уважительном подходе.

Покупатель, вдохнув ароматы корицы и черного перца, сглотнув слюнки при виде засахаренных фруктов, попадал туда, где торговали соленьями. Капуста, огурцы, моченые яблоки и соленые арбузы вместе с черемшой и виноградными листьями соседствовали с мини-пекарней. Не было человека, который бы не купил там самсу или лепешку с кунжутом. Держа в руках горячие булки, люди шли дальше. Их аппетит не был удовлетворен, его только раздразнили. И вот теперь им предлагали колбасы и ветчину, шпикачки, копченую грудинку и окорок. Молоко, сметана, сыры – все благоухало, все находилось в надлежащем порядке, все проверялось. Директор рынка обходил ряды два раза в день.

Евграфов был здесь царь и бог. Он здесь карал и миловал, его здесь ругали за глаза и старались как можно шире улыбнуться в лицо. Втихомолку костерили и… вставали в очередь, чтобы арендовать на этом рынке прилавок. Торговать у Евграфова было престижно.

Бронзовый памятник корове прямо у центрального входа на рынок Евграфов поставил за свои деньги.

– Э-э-э… почему именно корове? У нас что, мало достойных… людей, деятелей? – Глава муниципальной единицы приосанился, словно намекая на то, что он готов позировать скульптору.

– Именно корове… Району или городу это обойдется бесплатно…

Когда все бумаги были подписаны, когда скульптор, посмеиваясь над прямолинейным директором рынка, закончил «лепить» буренку, когда фигуру отлили и водрузили на постамент перед входом, к Евграфову подошел Джаник, торговец зирой.

– Почему? – Джаник был немногословен.