Александр Рудазов
Тайна похищенной башни
Хомяк — грызун, вредитель хлебных злаков и огородных растений.
Хомяк — высшая форма жизни и носитель абсолютного разума.
Глава 1
— Кто пукнул?
Чертанов ничего не ответил.
— Кто пукнул? — повторил Колобков, зажимая нос. — Серега, это ты пукнул? Тебе не стыдно?
— Это не я, Петр Иваныч.
— Значит, негр. Серега, скажи этой черножопой макаке, чтоб не портил воздух, а то ведь я и врезать могу.
Чертанов грустно вздохнул, глядя на возмущенного шефа. Хорошо, что туземцы не понимают ни слова из его тирад. А то бы обиделись, наверное. Людям редко нравится, когда их называют макаками.
А Петр Иванович после событий в Наранно вообще перестал называть юберийцев по-другому.
— Нет, Серега, вот ты как хошь, а я все никак не привыкну, что тут кругом одни негры! — громко пожаловался Колобков. — Ты меня правильно пойми — я не расист, но негров ненавижу!
— Это потому что из-за них у вас теперь ноги нету? — кисло спросил Чертанов.
— Ага. А еще они нас с тобой сварить пытались. И дочку у меня сперли. И яхту мою бомбили… камнями какими-то горящими. Не, ну ты рассуди сам! Меня даже налоговая так не прижимала!
Что ж, шефа можно понять. За последнее время он только и делал, что выкручивался из разных неприятностей — в полном соответствии с фамилией. Спасся из котла племени Бунтабу — правда, только с помощью Гюнтера Грюнлау. Вернул похищенную дочь — правда, заполучил в нагрузку гигантского хомяка-людоеда. Вышел победителем из морской баталии — правда, лишь чудом не отправился ко дну.
Но вот оттяпанная нога… да, такое действительно нелегко простить.
Здоровенный юбериец произнес несколько слов, недовольно поглядывая на клиента. Колобков требовательно дернул подбородком в сторону Чертанова.
— Он просит, чтобы вы сидели спокойно, Петр Иваныч, — равнодушно перевел тот. — Он не может закрепить ремни как следует, пока вы так возитесь.
— Скажи этому негру, чтоб работал и не рыпался, — хохотнул Колобков, обмахиваясь панамой. — Солнце еще высоко!
Чертанов вяло произнес несколько слов по-юберийски, утирая со лба пот. Жарко сегодня. В городе Чревалидо концентрация тепория еще выше, чем в Наранно. На улицах настоящее пекло. Сходя на берег, Колобков не стал надевать даже майку — только широченные шорты до колен и белую панаму. Туземцы тоже ходят полуголые.
Хотя насчет солнца шеф, конечно, ошибается. Солнца на небе нет. Крейсерская яхта «Чайка» с командой и пассажирами по-прежнему находится на Эйкре. В удивительном мире, лишенном таких привычных землянам понятий, как «космос», «планета», «звезда» и любых других астрономических объектов.
Эта вселенная бесконечна не в трех измерениях, как бывает обычно, а только в двух. В длину и ширину. В высоту же Эйкр относительно тонок. Всего лишь сто восемьдесят километров — по космическим меркам величина микроскопическая.
Вместо солнца Эйкр освещается самосветящимся газом тепорием, равномерно разлитым в атмосфере. Он же обеспечивает пригодную для людей температуру. Именно благодаря тепорию на Эйкре существует жизнь.
Яхта «Чайка» все еще не покинула территориальные воды Юберии. Но покинет в ближайшее время. Слишком уж крупная заварушка вышла в Наранно и заливе Кармелия. Вполне может статься, что неприятности настигнут их уже здесь. Задерживаться дольше чем на несколько часов будет непозволительной роскошью.
Единственной серьезной причиной для захода в порт стала нога шефа. Из-за раздавившего ее робоскафа «Амацумара» Петр Иванович Колобков превратился в калеку. Стефания отыскала среди порошков Бальтазара какую-то присыпку, в считанные часы заживившую рану, но новая нога от этого не выросла. Горестно вздыхая и оплакивая утрату, Колобков согласился надеть на культю протез.
Даже в богатых запасах Угрюмченко не нашлось такой экзотической запчасти, как деревянная нога. Но, по счастью, нужный мастер без труда сыскался в ближайшем же порту. Целая лавка искусственных конечностей, вставных глаз, деревянных носов и даже вставных челюстей. На любой вкус и кошелек.
Конечно, Петр Иванович не пожелал мелочиться. Раз уж таскать теперь деревяшку — так наилучшую деревяшку. Шеф приобрел самую дорогую модель — из красного дерева, покрытую каким-то редким лаком, с каучуковой набойкой.
А за небольшую доплату протезист с готовностью согласился подогнать протез под заказчика. Пообещал, что будет сидеть, как родная нога.
— Серега, нефиг тебе бездельничать, сгоняй, купи мне шаурмы, — строго приказал Колобков, оттягивая шорты и почесывая объемистый живот. — Зверски пахнет!
Чертанов сунул руку в карман, перекатывая между пальцев тяжеленькие шарики. Если бы юберийские власти спросили его мнения, он бы сказал, что чеканить деньги в такой форме — непродуманное решение. Неудобно же. Монеты вообще не лежат спокойно — так и норовят укатиться.
И различать их не так-то просто. По размеру все шарики одинаковы, никаких надписей нет. Отличаются только металлом, из которого отливаются. Самая крупная монета — золотая моцарена. Поменьше — электроновая лаиса. Еще меньше — серебряная соуга. И самые мелкие — бронзовая чальга и медная фугата.
У Чертанова при себе только бронзовые и медные шарики. Шеф выдал горстку мелочи на карманные расходы. У него самого карман, конечно, плотно набит золотом и электроном — как же иначе? Дома баксы отовсюду торчали, тут вот золотишко…
Но на шаурму много денег не надо. И пахнет действительно соблазнительно — аж слюнки текут от этого аромата. Уличный торговец приветливо оскалился покупателю, сверкает белоснежными зубами.
Хотя это никакая не шаурма. Больше похоже на шашлык. А еще больше — на американское барбекю. Стоит у стены пышущий жаром гриль, на нем — треугольные мясные ломти, истекающие соком. Рядом лепешечник со своим лотком. И виноторговец тут же примостился — разливает по глиняным пиалушкам разбавленное вино.
Своего рода юберийский фуд-корт.
Чертанов принес шефу большую лепешку и два куска мяса, завернутых в пальмовый лист. И себе взял один. Вкусно. Хорошо прожарено, в меру посолено.
— Хлеб у этих папуасов какой-то стремный… — высказался Колобков, смачно чавкая. — Из овса, что ли?..
Сисадмин неопределенно пожал плечами. Вроде бы да, по вкусу похоже. Хотя это вряд ли именно овес — скорее какой-то родственный злак.
Мясо ведь они едят тоже не говяжье, не баранье, не свиное. Даже не конину. Сейчас Чертанов с шефом наслаждаются жареной ящерятиной. В Юберии все домашние животные — птицы или рептилии. Динозавры таскают повозки, пашут землю, на них ездят верхом и употребляют в пищу.
Разве что шерсти с них не дождешься. Шерсть юберийцы собирают в горах — с диких баранов, чешущихся о скалы. Стоит она довольно-таки дорого.
Зато у рептилий есть другие преимущества. Вот взять хоть это барбекю — оно из хвоста одной местной чешуйчатой зверюги. Юберийцы разводят на мясо крупную травоядную ящерицу, похожую на варана-переростка. И не забивают, а всего лишь «стригут». У этих животных очень толстые и мясистые хвосты. Время от времени их отрубают, получая пятнадцать-двадцать килограмм превосходной вырезки. А через три-четыре месяца хвост отрастает вновь.
На редкость выгодная скотинка.
— Перекусили, — поднялся на ноги Колобков, постукивая оземь деревянной ногой. — Тык-с, тык-с, тык-с… Ну ничего, ходить вроде можно. Хотя и неудобно. Но ладно уж, приловчусь как-нибудь.
Юберийский мастер дважды обошел вокруг клиента, придирчиво рассматривая содеянное, и что-то спросил.
— Чего он говорит, Серега?
— Спрашивает, довольны ли вы его работой.
— Скажи, что доволен, — важно кивнул Колобков. — Бабулек, конечно, этот черножопый гад с меня стряс порядочно, но ничего, на себе не экономят. Слышь, Серега, а вот ты как думаешь — может, мне золотую заказать? [цензура] нога будет! Мужики дома в осадок выпадут! Спроси у этого негра — может он мне золотую сварганить?
Чертанов послушно перевел. Протезист удивленно вылупился на Колобкова, а потом весело рассмеялся и приложил пальцы к ушам, показывая, что понял шутку. Чертанов помотал головой и пояснил, что льке Колобка спрашивает совершенно серьезно. Мастер присвистнул, почесал подбородок и неохотно произнес несколько слов.
— Он говорит, что был бы счастлив исполнить желание такого драгоценного клиента, но ему не позволяет сделать это профессиональная совесть, — перевел Чертанов. — Конечно, он может отлить искусственную ногу из золота, хотя это и потребует немало времени. Однако драгоценный клиент совершенно точно не останется доволен таким протезом.
— Это почему? Круто же! Все гайки и цепуры пролетают со свистом!
— Пролетают. Только проблема в том, что золотой протез будет весить больше, чем вы сами. Все равно, что гирю к ноге привязать.
Колобков замер с полуоткрытым ртом. Об этой стороне дела он не подумал.
— Хотя может и не больше… — задумался Чертанов, рассматривая кругленького шефа. — Плотность золота вроде грамм двадцать на кубический сантиметр… или меньше?.. Не помню навскидку, надо у Светланы Петровны проконсультироваться…
— Серега, не капай мне на мозги, — поморщился Колобков, взвешивая в руке трость из красного дерева. — Хорошая палка. Тоже беру.
Протезист широко улыбнулся, принимая плату. Колобков постучал тростью оземь, прошелся взад-вперед, ощутимо припадая на правую ногу.
От стены отделился простоявший там почти полчаса Валера. Здоровенный телохранитель каким-то образом умудрялся оставаться практически невидимым, но сам видел и слышал все.
— Уяк, — коротко произнес он, легонько, но настойчиво направляя Колобкова в нужном направлении.
Чертанов покосился назад. Да, пора уходить. В конце улицы показались два шотелида — их мгновенно узнаешь по табельному оружию. В Юберии этот род войск играет роль ОМОНа, и с ними нежелательно связываться без веской причины.
Подойдя поближе, стражи порядка наверняка обратят внимание на столь необычных здесь белокожих людей. До Чревалидо еще не дошли известия о случившемся в Наранно, но на рожон все равно лезть не стоит. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем местные власти таки получат сведения о новоявленных бунтовщиках. Или кем там теперь официально считается экипаж «Чайки».
А остаться незамеченными на здешних улицах довольно сложно. Все вокруг чернокожие. Трое белых на улице Чревалидо — все равно что африканцы на улице средневековой Москвы. Прохожие косятся, шепчутся, поглядывают с опаской.
Одна молодая юберийка при виде троицы путешественников торопливо подтянула к себе маленькую девочку. Та споткнулась и заплакала. Мама укоризненно погрозила ей пальцем, указала другой рукой на Колобкова и что-то быстро затараторила.
— Чего она там базарит, Серега? — заинтересовался Петр Иванович.
— Говорит дочери, что если та не замолчит, то она отдаст ее страшному белому человеку на одной ноге.
— Это мне, что ли?!
— Наверное.
— Ну ни фига себе расклад! Серега, ты ей переведи, что дочка ейная мне на хрен не сдалась. Своих спиногрызов четверо. А вот ее саму я бы в какой-нибудь кабак сводил. Или в баню тоже можно. Ничего папуаска, на рожу приятная. Прямо как та… ну как ее?.. ну которой «Оскара» еще дали!
— Холли Берри, что ли?
— Ага, точно. Переведи ей про баню, Серега.
Чертанов пожал плечами, подошел к отшатнувшейся юберийке и послушно перевел предложение шефа. Бедная женщина дико задрожала, глядя на лыбящегося Колобкова широко распахнутыми глазами, а потом молча прижала к себе дочь и умчалась вниз по улице.
— Ну и хрен с тобой, дура, — философски произнес Колобков. — Не хочешь в баню, ходи грязная. Да и я все равно женатый.
Мастерская протезиста расположилась совсем рядом с портом. Не прошло и десяти минут, как Колобков с переводчиком и телохранителем подошел к пирсу и пришвартованной к нему «Чайке». Над бортами издалека видны темнокожие фигуры. Местные плотники заделывают дыру на палубе и другие повреждения, полученные в битве при Наранно.
Гюнтер Грюнлау, торгующийся с юберийским купцом на языке жестов, приветственно кивнул деловому партнеру. Колобков тут же деловито проковылял к нему, выстукивая деревянной ногой настоящую морзянку.
— Гутен таг, Гюнтер! — махнул рукой Колобков.
— Петер, пожалюста, не здоровайся со мной так, — поморщился Грюнлау. — Я же тебе несколько раз говорить, что твой акцент есть ужасно сильный. Я понимаю, что ты есть стараться, но тебе в самом деле не стоит говорить по-немецкий.
— Да не парься ты из-за фигни, — потер ладони российский бизнесмен. — Чего сторговал?
— Выгодно взял большая партия икры, Петер, — доложился бизнесмен немецкий. — Очень хороший и совсем недешево.
— Недешево?.. — нахмурился Колобков.
— Нет. Нет-нет! Einen Moment… недорого. Я иметь в виду недорого. Прости, Петер, я есть ошибиться слово.
— Тогда хорошо. Недорого — это всегда хорошо, — успокоился Колобков, тут же суя нос в горшок с черной икрой.
Та действительно оказалась очень высокого качества. Конечно, не осетровая, а какой-то местной рыбины. Но на вид и вкус — такая же, как осетровая.
— Что наша жи-и-и-и-и-изнь?! — провыл Колобков шаляпинским басом. — Ик-к-к-к-кра-а-а-а-а-а!!!
К сожалению, икрой закупки и ограничились. Икрой и еще кое-какими продуктами — хлеб, сахарный тростник, бататы, ящик спелых персиков. Не было времени наладить нормальные торговые связи, как в Наранно. В трюме все еще лежат товары, взятые в предыдущем порту. И даже кое-что из приобретенного на острове Бунтабу — в основном жемчуг. Большую его часть «льке Колобка» благополучно обменял на золото и серебро, но несколько пригоршней все же осталось.
Грюнлау и чернокожий купец наконец закончили расчеты и распрощались, довольные взаимовыгодной сделкой. В трюм «Чайки» погрузили две дюжины тяжелых горшков с икрой, а в кошеле юберийца прибавилось полновесных моцарен.
— Василь Василич, подымай якорь! — скомандовал Колобков, с помощью Валеры взбираясь по трапу. — Право руля!.. Лево руля!..
Фабьев никак не отреагировал на эти выкрики. Бывалый штурман, он совершенно точно не нуждается в командах сухопутной крысы, с трудом отличающей переборку от фальшборта. То, что Колобков официально является капитаном «Чайки», еще не значит, что он способен выполнять капитанские обязанности.
К счастью, Петр Иванович и сам прекрасно это понимает. Все эти его «право руля» — просто обычный выпендреж. Кому не хочется подняться на настоящий капитанский мостик и оттуда покомандовать настоящим судном? Колобкову этого хотелось с детства.
Разбогатев, он сумел осуществить давнюю мечту — можно ли его за это упрекнуть?
Поднявшись по трапу, судовладелец и капитан в одном лице сразу приуныл. На него уставилась белошерстная усатая морда с удлиненными резцами. В крохотных красных глазках светится неприкрытая враждебность.
— Хуймяк… — свирепо процедил Колобков, глядя на своего заклятого врага.
Рикардо угрожающе оттопырил верхнюю губу. С тех пор, как заклятье сумасшедшего волшебника увеличило сирийского хомячка до размеров белого медведя, Колобков возненавидел его пуще прежнего. Зато младшая дочь, напротив, стала еще сильнее обожать любимую зверушку.
— Кушай, маленький, кушай!.. — ласково приговаривала Оля, кормя гигантского хомяка с руки.
Колобкова аж передернуло. Крохотная одиннадцатилетняя девочка — и огромный белый зверь, деликатно берущий с хозяйской ладони буханку хлеба. У отца каждый раз екало сердце, когда он это видел.
За время плавания между Наранно и Чревалидо Колобков предпринял не одну попытку разлучить Олю с Рикардо. Хомяка-великана запирал в трюме, проблемную дочь — в каюте. Однако ни к чему хорошему это не приводило. Оля визжала и брыкалась, требуя вернуть драгоценного хомячка. Рикардо рычал и буйствовал, не желая расставаться с обожаемой хозяйкой.
В конце концов Колобкову пришлось смириться. Однако он распорядился, чтобы рядом с хомяком постоянно дежурил Грюнлау или Валера. И если проклятая зверюга вдруг нападет на любимую доченьку — стрелять на поражение, не жалея патронов.
— Олька, может, купить ему клетку, пока швартовы не отдали? — слабым голосом предложил Колобков. — Я тут видел хорошие клетки… там, правда, динозавров держат, но хуймяка тоже удержат… надеюсь…
— Папа, ему не нужна клетка, ему нужен ящик с песком! — пожаловалась Оля, расчесывая шерсть питомца черепаховым гребнем. — Очень большой ящик!
— Зачем? — рассеянно спросил погруженный в свои мысли Колобков.
— Затем, что он какает, папа!
— Ах да, конечно… Хуймяк какает… это проблема… — пробормотал Колобков, поворачиваясь спиной. — Хуймяк… спасу нет от этих хуймяков…
Тут его взгляд уцепился за еще одного грызуна. Семидесяти сантиметров роста, стоящего на задних лапах, с блестящей черной шерстью и длинным пушистым хвостом. Одет в короткую юбочку-кильт и кургузый кафтанчик, за спиной рюкзачок. На шее фиал с высушенным цветком.