Королевство Гаргалот

– Да уж, – согласился я, – это вы сама деликатность, дорогой Руперт. На каком инструменте играете?..

Он опустил ладонь на рукоять меча.

– На этом. С пяти лет.

Я буркнул:

– Спасибо, обратно сам дойду. Вряд ли кто-то остановит, хотя с вашей охраной может быть все наоборот.

И ушел, довольный, хотя с чего бы, обидел хорошего человека, но у нас почему-то трудно удержаться, чтобы не забить гол даже в свои ворота, если подворачивается удачное положение.

Во дворе неспешное гуляние родовитых вельмож, так это выглядит со стороны, но на самом деле это их повседневная и кропотливая работа. Здесь поддерживаются связи, заводятся новые некие союзы и соглашения рушатся, зато устанавливаются свежие, именно здесь уговариваются, кого протолкнуть из подопечных повыше, а кого придержать…

Когда я, отвечая на поклоны, выбрался во двор, Понсоменер подошел со спины неслышными шагами, но я ощутил, поинтересовался, не оборачиваясь:

– Как там Фицрой?

Он пробормотал:

– Предполагаю, сейчас в таверне «Веселый кабан».

– Он же тебя тащил с собой, – напомнил я.

Он пошел рядом, холодный и бесстрастный, ответил тем же ровным голосом:

– Да. Но в таверне «Серебряный гусь» ему наскучило, никто с ним драться не хотел, и он пошел в «Белый единорог». Сейчас, думаю, в «Веселом кабане», но потом пойдет в «Мокрые розы». А я хорошо пообедал в «Серебряном гусе», вино там вполне, и вернулся.

– Вот свинья, – сказал я в сердцах. – Фицрой свинья, а ты еще непонятно, что за гусь. Ладно, когда вернется, позовешь меня.

– В трактир?

Я поморщился.

– Нам некогда засиживаться, море зовет вольных альбатросов! Это мы – альбатросы. Птицы есть такие. С крыльями.

– Позову, – ответил он.

Рундельштотта я застал вопреки ожиданию не на ложе с чашей вина, суетится у стола, раскладывает по кучкам листочки и корешки, оглянулся, быстро и суетливо, как радостная мышь, укравшая огромный кусок свежего сыра.

– Не помешаю? – спросил я вежливо.

Он отмахнулся.

– Вид у тебя… никакой. Ляг полежи, могу дать вина. А я тут заново перебрал свои запасы. Оказывается, твоя магическая штучка очень точно определяет, сколько чего в какой траве… представляешь? Часть травы могу выбросить, засохла, но некоторые корешки, напротив, накопили каким-то образом!

– Не представляю, – сказал я и в самом деле лег на его ложе, закинул ладони за голову. – Мастер, не уйду, пока не научите меня создавать или хотя бы творить вино!.. И буду здесь спать, а вам придется у порога на тряпочке. Не сгоните же гостя.

Он отмахнулся.

– Сгоню. Но с тобой потом-потом, вот закончу… Пока отдохни. Почему возлежишь не во дворце?

– У вас удобств больше, – сообщил я.

– Да ну?

– Ни одна придворная дама на такую высоту не полезет, – сказал я. – Заморится платье держать на весу. Так что понимаю, почему вы под самую крышу.

– Серьезно?

– Там, – пояснил я, – ко мне скорее подберется злодей, чем здесь. А сюда по приказу королевы кого попало не пропустят!.. Те два мордоворота по-прежнему стерегут вход в вашу башню. Колдуйте, мастер, не обращайте на меня внимания. Меня как бы нет, хотя я все вижу!

Он занялся своими травками, а я прикрыл глаза и начал представлять себе мир темной материи, что заполнен такой же темной энергией. Что она за, уже определил для себя, это то, что в народе называют маной, дескать, колдуны собирают и творят чудеса. Темную материю пока не представляю, хотя умом понимаю, она везде, вселенные в ней не крупнее, чем крохотные пузырьки, что могут сколько угодно лопаться и возникать снова, как во время дождя на поверхности бесконечного озера, только вот темная материя не ограничена плоскостью, как рисует мой убогий умишко. Смутно ощущаю, что темная материя вообще существует не только в трех измерениях…

Начал засыпать, как вдруг на грани перехода в сон завис в абсолютной черноте, нет верха, низа, нет времени или гравитации, но все равно испуга почему-то нет, ощущение такое, словно сейчас все еще в материнской утробе, там защищено, и никакой опасности.

Сосредоточившись, раз уж вроде бы не сплю, попытался двигать руками, ногами, повертел головой, все еще темнота, однако появились некие темные массы, что странно, темнота в темноте, донеслись странные бухающие звуки, словно вселенная дает указания галактикам, затем блеснула искорка света…

…я уцепился за нее взглядом и начал всеми фибрами души расширять, расширять, наконец увидел в окошечке часть стены с пучками трав и корешков, ощутил узнавание, и тут же темнота исчезла, я лежу там же, где и лежал, а Рундельштотт стоит у стола и, глядя выпученными глазами в мою сторону, повторяет:

– Юджин… Юджин… Ты цел? Ты… где?.. Юджин…

Я ответил в недоумении:

– Да здесь я… А что, меня плохо видно?

Он проговорил прерывающимся голосом:

– Юджин… Что с тобой случилось?.. Постарайся ответить… Соберись!

Я крикнул уже во весь голос:

– Я здесь, профессор!.. То есть мастер!.. Все в порядке… я рядом!

В теле появилась слабость, я прислушался, отпустил странное состояние, чувствуя, как нечто исполинское уходит из моего тела, пронизывая насквозь, как нейтринный ветер.

Рундельштотт вздрогнул, отшатнулся.

– Ты здесь и лежал?.. Или переносился?

– Здесь, – заверил я. – Это ваши амулеты и заклятия, мастер… Что-то я наконец-то сделал правильно!.. Сработало!.. Меня совсем не было видно? Даже тени?

Он проговорил вздрагивающим голосом:

– Ты не просто исчез, ты совсем исчез… Понимаешь?

– Нет, – ответил я, – как это – совсем?

Он сказал быстро:

– Я вижу тех, кто пользуется простыми заклятиями исчезничества, невидимости или незримности. Даже не простыми. Но ты… а ты все здесь видел?

– Так же хорошо, – ответил я, – как и раньше. Хотя да, сейчас чувствую, что немного что-то по-другому… будто был в другом мире, что рядом, но спрятан от наших глаз… и бесцветный. Может, это и есть мир темной материи, что есть мир чистой магии?

– Что, – спросил он в недоумении, – что за мир темной материи?

– Мир чистой материи, – повторил я. – А в нем темная энергия… что есть именно магия. Ничем ее не уловить, кроме как сам человек всеми фибрами… Что такое фибры – не знаю, наверняка что-то магическое. А что, это объяснение!.. Оно самое умное, пока не придумаем лучше, что вряд ли, я же самый умный на свете, не считая вас, мастер, но вы такой ерундой заниматься не станете.

Он создал две большие чаши с вином, одну ухватил сразу и жадно припал губами к краю. Несколько красных капель сорвались на грудь.

Я взял вторую в обе руки, но спросил:

– Мастер, а если вино не удается создать надолго… оно как?

Он допил, поднял на меня взгляд.

– Вино? А что вино… Как только выпил, уже не вино. Ты думай про то, что сумел, а не про какое-то вино! Ты же совершил такое, о чем даже в древних хрониках никто не упоминал.

Я пробормотал:

– Возможно, тогда не знали о существовании темной материи?

– Ее так и называют?

– Да это так, – ответил я уклончиво, – придумываю термины… Он так же хорош, как и остальные. Ладно, мастер, сейчас вам не до обучения такого олуха. Пойду к себе, но завтра я с вас не слезу! Научиться вино делать – это круче, чем алмазы, кому они нужны?

Глава 2

В своей комнате там же в башне я рухнул на ложе и, закрыв глаза, попытался снова погрузиться в тот же мир. Не вышло, сердце бухает, как молот, в голове будто раскаленные угли кто-то ворочает железной кочергой.

Все логично, все происходит вовремя. Радиоволны существовали всегда, но человек узнал о них не раньше, чем сумел создать ловушку для радиоволн, названную им радиоприемником, то есть приемником радиоволн.

Темная материя и темная энергия существовали изначально, еще до Большого Взрыва, что на самом деле знаменовал всего лишь рождение еще одного из пузырьков в океане Темного мира, но человек узнал о них не раньше, чем подошел к пониманию их сути. От этого остался крохотный шажок к овладению. Причем на этот раз приемником темной энергии может являться также и сам человек с его сложнейшей нервной сетью тончайшей настройки.

Допускаю, что и раньше находились с неким сбоем в генах, улавливали радиоволны или темную энергию, становились магами, но сейчас уже все человечество подошло вплотную, чтобы понять и овладеть этим океаном.

И хорошо, что я успел первым. Первому все пряники. Он успевает снять все сливки, если, конечно, не прощелкает хлебалом. Я вроде бы не слишком щелкаю, а когда щелкаю, то, конечно, это виноват не я, а весь остальной мир, у демократов только так.

Все-таки снова закрыл глаза и начал старательно настраиваться на ловлю частиц темной энергии, чувствуя себя сплошной антенной. Долго ничего не происходило, слишком всего трясет, затем начал погружаться в странную темноту, что не темнота, но все же темнота, разве что не привычная, а та, когда света вообще не существовало.

Темнота вечности, настоящей вечности, когда и времени не было, не существовало, появилось оно только вместе с Большим Взрывом, как утверждает лучший космолог святой Августин Блаженный.

Затем, когда я ее прочувствовал и стал тоже частью темной материи, начал чувствовать струящуюся сквозь меня темную энергию. Она струится и струится, как те же нейтрино, что с легкостью пронизывают Землю и мчатся дальше, не замечая никаких препятствий и ничуть не отставая от тех, кто промчались мимо нашей планеты, не задев и краешком.

Дергаясь так и эдак всем телом, так неуклюже помогаю мыслительным процессам, про выпучивание глаз вообще молчу, в какой-то момент уловил, что да, часть темной энергии начинает где-то застревать во мне, наполняя некой мощью, осталось только научиться высвобождать ее…

…да еще так, чтобы не взорвалась со мной вся планета, а то и Солнечная система.

«Давай, – прошептал я мысленно, – мы одной крови, ты и я, в том смысле, что атомы те же, осталось научиться только переставлять их по неким схемам, отпечатанным в мозгу».

Ощущение вселенской огромности ушло, я ощутил себя выброшенной на берег рыбой, распластался, часто дыша и стараясь удержать в памяти все, что чувствовал.

Удержать и запомнить надо, в следующий раз заходить будет легче. Но теперь я это не оставлю.

Фицроя не узнать, за время моей аудиенции у королевы каким-то образом успел, судя по его виду, посетить всех столичных портных: новая светло-коричневая шляпа с гигантским хвастливым пером, расшитый золотом камзол, щегольские брюки, а сапоги такие, что и короли позавидуют. Есть модники, для которых обувь – это все, а у Фицроя все с головы до ног обувь, ну не может не повыпендриваться.

– Как прошло у королевы? – спросил он бодро.

На него оглядываются все прогуливающиеся во дворе, женщины сладко и обещающе улыбаются, а мужчины кланяются почтительно и с достоинством, тоже стараются понравиться герою, которому покровительствует королева.

Мне и то кланяются меньше, у меня дресс-код не совсем, я кивком отвел героя в сторону от магистрального прогуливания, но Фицрой и оттуда помахивал шляпой и грациозно раскланивался.

– Перед королевой дрожал, – сообщил я. – Стоял и трясся. Иначе перед королевами нельзя.

– Да ты чего?

– Это перед королями трястись не обязательно, – пояснил я, – им же не надо нам выказывать, что самцы круче, сами знаем, а у женщин это пунктик со времен капризной Евы. А то и Лилит.

– Чем наградила? – перебил он.

Я покачал головой.

– Пыталась, но я увернулся. Ей так обиднее. Пусть повертится!..

– Жаль, – сказал он со знанием дела. – За принцессу можно такое содрать… С другой стороны, у меня короли еще в долгу не бывали. Ты прав, так интереснее. А ты, выходит, злой? От мешка с золотом отказаться, чтобы уесть!.. Или ты в нее уже?

Я посмотрел зверем.

– Что-что?

– Влюблен, что!

Я шарахнулся, будто ударили.

– Чего пугаешь?.. Заикой можно стать!

– А что, – сказал он хладнокровно, – у вас похоже. Так в народе и начинается всякое… А народ и власть, ты сам говорил, едины в порыве. Каком – не понял. Ну что, прощаемся с Рундельштоттом и прем в Дронтарию?

– Да, – ответил я, – там как раз должны были спустить на воду еще корабль. Даже два, мы же потеряли времени больше, чем думали.

Он спросил в патетическом изумлении:

– А когда теряли меньше? Кто когда успевал быстрее, чем рассчитывал? Что бы ни задумал, клади времени в полтора раза больше! Тогда уложишься хотя бы в два.

– Стареешь, – сказал я. – Ишь, опыт у него. Бывалый, тертый! Как был Нечеса-князь… Хорошо, завтра с утра выступим. Успеешь отдохнуть?

Он посмотрел с уважением.

– А ты ого… Другой бы месяц отдыхал и хвастался. Я не думал, что столько с тобой протопаю. Полагал, как только докажу, что круче, сразу пойду дальше, оставив тебя копаться в прошлых заслугах и перебирать награды. Но вот доказал, а все равно тебе покровительствую. Из жалости, наверное. Добрый я.