Помоги проекту - поделись книгой:
На перекрестке зажегся красный фонарь светофора, и движение остановилось. Машины сгрудились в плотную пробку, шум затих. И пока двигался поперечный поток и торопливо пробегали через улицу пешеходы, автомобили на Садовой стояли и молчали. А потом открылся зеленый фонарь, пришла очередь возобновить бег, и каждая машина, трогаясь в путь, обязательно фыркала, а некоторые выпускали струйки белого дыма. Распространился резкий запах нефти, словно начадила неисправная керосинка.
Очень много бегает по Москве автомобилей. Движение же происходит толчками: то бегут, то останавливаются под светофорами. И такая непостоянная и неравномерная работа мотора вызывает при рывках выхлоп несгоревших газов. Москвичам частенько приходится нюхать нефтяную гарь.
С Садово-Кудринской я свернул на Малую Бронную. За углом показались деревья сквера на Пионерских прудах, и сразу же бензинный смрад сменился приятным ароматом. Взглянул вверх: густые ветвистые липы усеяны бледно-желтыми цветочками.
На Садово-Кудринской улице тоже есть липы, тоже цветут, но деревья невелики, недавно посажены, стоят в один ряд вдоль тротуара — перевес сил явно на стороне лавины дымящих автомобилей. И только ночью, когда уличное движение затихает, начинает чувствоваться сладкий медовый запах цветов.
На Пионерском сквере липы — вековые, стоят густо, и такое на них неисчислимое множество цветочков, и так сильно они благоухают, что аромат в любое время суток борется с чадом машин и побеждает.
Людно бывает на аллеях сквера в пору цветения лип. Уголок живой природы, вкрапленный в нагромождение многоэтажных домов, привлекает людей всех возрастов. Топчутся малыши, матери катают по дорожкам детские колясочки, и старички-пенсионеры, собравшись в кружок, с азартом брякают костяшками по доске, забивая «козлика».
Освежающее действие деревьев на воздух наиболее ощутимо, когда липы стоят в цвету, но оно не прекращается и после опада цветов. Состязание деревьев с машинами длится целое лето. Главную работу выполняют не цветы, а листья.
Автомобильные моторы могут работать идеально, сжигая топливо без остатка и не пуская чада, и все же они не перестанут портить воздух. При сжигании любого горючего во всех случаях выделяется ядовитый углекислый газ. Запаха от него нет, а воздух отравлен.
А для деревьев углекислый газ служит пищей. Зеленые листья в продолжение всего лета отсасывают его из воздуха, разлагают на составные части, берут себе углерод и при помощи солнечных лучей строят из него ткани древесины, а получившийся при разложении кислород выделяют в воздух. Так деревья очищают атмосферу от углекислого газа и обогащают ее кислородом.
Кроме того, деревья выделяют фитонциды — особые вещества, очищающие воздух от болезнетворных бактерий.
Отсюда понятны заботы о насаждении парков, садов, бульваров, скверов и полос деревьев вдоль городских улиц. Это вовсе не роскошь, а составная часть современного градостроительства, столь же необходимая, как сами жилые дома, мостовые на улицах, водопровод, городской транспорт, канализация.
Люди с давних пор понимали важность зеленых насаждений. Петр I одновременно с постройкой Петербурга сажал сады.
В Москве же на этот счет обстановка сложилась неблагоприятно. Город веками рос стихийно и сохранил пороки средневековой сумбурной планировки с кривыми узкими уличками и чрезмерной теснотой застройки. Когда в XVIII столетии встала задача навести в городе какой-то порядок: расширить улицы, посадить деревья, — тогдашняя администрация не в силах была что-либо сделать, потому что вся земля до последнего клочка принадлежала частным собственникам.
Но в тех случаях, когда в распоряжении администрации оказывались свободные пространства, они предпочтительнее отводились не под застройку, а для посадки деревьев.
Такие свободные места город получил после уничтожения старинных оборонительных сооружений, двумя кольцами окружавших столицу. В былые века они защищали Москву от вражеских нашествий. С упрочением могущества России возможность осады Москвы уменьшалась, укрепления становились ненужными. Их снесли, и на освободившихся местах в конце XVIII века посадили деревья. Вместо прежних каменных стен Белого города протянулась цепочка бульваров: Пречистенский (ныне Гоголевский), Никитский, Тверской, Страстной, Петровский, Рождественский, Сретенский, Чистопрудный, Покровский, Яузский. Общая их протяженность 7 километров.
На месте срытого Земляного вала появилось кольцо Садовых улиц с непрерывной вереницей бульваров, скверов и палисадников на протяжении десяти километров от Крымской площади до моста через Яузу.
Потом заключили в трубу речку Неглинную, а русло засыпали землей — получилось довольно широкое пространство для посадки Екатерининского парка, Цветного бульвара и Александровского сада у кремлевской стены.
На этом озеленение Москвы прекратилось надолго. Созданные три полосы насаждений сами по себе прекрасны, но для большого города их было явно недостаточно. Превеликое множество запутанных улиц и переулков оставалось без единого деревца. А сажать из-за тесноты негде.
Только в начале XX века на нескольких наиболее спокойных и просторных улицах посадили вдоль тротуаров ряды лип. Они и поныне существуют на Большой Ордынке, улице Воровского и Ленинградском проспекте.
В советский период леса сажают много. Едва ли придет кому в голову упрекнуть Московский Совет, что он слабо занимается озеленением города. Успехи у всех на глазах.
Но пришлось и уничтожать.
Старые москвичи не могут забыть, как в 1935 году при реконструкции Садовых улиц было снесено их нарядное зеленое убранство. Деревья на бульварах, скверах и в палисадниках выкорчевали; землю сровняли экскаваторами и залили асфальтом. Многие вспоминают об этом событии с болью. Садовые улицы действительно были прежде красивы, а многие участки восхитительны. Мы, старики, помним; молодежь может судить по фотоснимкам. Известен, например, снимок Большой Садовой от нынешней площади Маяковского в сторону Кудринки — по обе стороны улицы, примыкая к домам, тянутся две роскошные зеленые полосы, составленные из густых лип, кленов, дубов, тополей и окаймляющих их кустарников. Вся эта красота в 1935 году уничтожена, и нам надо разобраться, плохо или хорошо тогда поступили, и не значит ли это, что в Москве вообще не берегут деревьев и варварски их истребляют.
Решить этот вопрос нам поможет отрывок из автобиографической повести К. Г. Паустовского «Беспокойная юность». В 1914 году автор работал вожатым трамвая и водил вагоны линии «Б» по Садовому кольцу. Правдивое свидетельство о том, каким в ту пору было уличное движение, для нас очень важно.
«Это была дьявольская работа, — пишет Паустовский. — Однажды у Смоленского бульвара на рельсы въехал белый автомобиль с молоком фирмы Чичкина. Шофер едва плелся. Он боялся, очевидно, расплескать свое молоко. Я поневоле плелся за ним и опаздывал. На остановках мой вагон встречали густые и раздраженные толпы пассажиров.
Вскоре меня нагнал один вагон линии „Б“, потом — второй, потом — третий, наконец — четвертый. Все вагоны оглушительно и нетерпеливо трещали. В то время у моторных вагонов были не звонки, а электрические трещотки.
На линии создавался тяжелый затор. А шофер все так же трусил по рельсам впереди меня и никуда не сворачивал.
Так мы проехали с ним всю Садово-Кудринскую, миновали Тверскую, Малую Дмитровку, Каретный ряд. Я неистово трещал, высовывался, ругался, но шофер только попыхивал в ответ табачным дымом из кабины.
Сзади уже сколько хватал глаз ползли, оглашая Садовые улицы трещотками, переполненные пассажирами „букашки“. Ругань вожатых сотрясала воздух. Она докатывалась от самого заднего вагона ко мне и снова мощной волной катилась назад.
Я пришел в отчаяние и решил действовать. На спуске к Самотеке я выключил мотор и с оглушительным треском, делая вид, что у меня отказали тормоза, ударил сзади чичкинский автомобиль с его нахалом-шофером.
Что-то выстрелило. Автомобиль осел на один бок. Из него повалил белый дым… Я увидел, как с Самотечной площади бегут к вагону, придерживая шашки, околоточный надзиратель и городовой. В общем на следующий день меня разжаловали из вожатых…»
А все произошло из-за того, что шоферу, боявшемуся расплескать молоко, некуда было сворачивать. На Садовых улицах между роскошными палисадниками лежала посередине проезжая полоска в десять метров ширины. Она предназначалась для движения в обе стороны всех видов транспорта, и на ней располагались два тротуара для пешеходов, две трамвайные колеи и две узенькие обочины между рельсами и тротуарами. Извозчичья пролетка еще могла притулиться на обочине и пропустить обгоняющий трамвай, а грузовому автомобилю тесновато.
Кольцо Садовых улиц — главная транспортная магистраль столицы. Если заторы и пробки из трамваев и извозчиков образовывались на ней даже в 1914 году, когда и автомобилей-то в Москве было всего с полсотни, можно представить, что начало твориться в тридцатых годах. Движение становилось просто невозможным. Пришла эра автомобиля, и потребовалось расширить мостовую. А для реконструкции улицы надо было перестроить все подземное хозяйство: переложить водопроводные, канализационные и газовые трубы, электрические кабели. Сохранить при этом деревья немыслимо, их пришлось удалить. Иного выхода не было, иначе нельзя.
Сейчас по расширенным Садовым улицам проходит в сутки всяких транспортных единиц больше, чем в описываемое Паустовским время проходило за год.
Вдоль тротуаров посажены теперь липы, но стоят они всего только в один ряд. Для большего нет места. Улицы продолжают называться Садовыми по старой привычке. Садов не стало.
К. Г. Паустовский — свидетель правдивый. Если в нем может проявиться пристрастие, то совсем в иную сторону. Мы знаем писателя как лирика и романтика, влюбленного в красоту живой природы. Его «Повесть о лесах» — лучшее, что написано на эту тему в художественной литературе. И мы знаем, что если возникнет конфликт между практическими нуждами человека и существованием дерева, Паустовский пренебрежет практикой и встанет на защиту дерева. Ласковый шелест листьев для него приятнее трамвайного грохота. И тем не менее из приведенного отрывка ясно, что деревья с Садовых улиц следовало удалить.
Это был единственный случай, когда в Москве уничтожали бульвары и сады. На первый взгляд — повод для упрека, а на самом деле упрекать не в чем.
Никто не имеет права заявить, что в Москве деревья якобы не берегут. Нет, заботливо берегут, усиленно сажают, тщательно ухаживают и тратят на это дело колоссальные деньги. В Москве довольно часто ломают дома, чтобы посадить деревья, но я лично не видал ни одного случая, когда срубали бы деревья, чтобы построить на их месте дома.
Ущерб, понесенный на тесном Садовом кольце, с избытком искупается широчайшим размахом озеленительных работ в других, более просторных районах столицы. В советский период в Москве создано несколько крупных парков и много сотен новых скверов; более тысячи улиц и переулков обсажены рядами деревьев вдоль тротуаров.
Я еще застал время, когда на Тишинской площади стояли возы с сеном, а на площади Борьбы — с дровами. Прежняя извозчичья и малоэтажная Москва не могла существовать без торговли сеном и дровами. А эти объемистые товары продавались всегда возами и требовали простора. В советский период бывшие торговые площади превращены в скверы.
Общее количество зеленых насаждений всех типов на сопоставимой территории Москвы увеличилось с 2145 гектаров в 1913 году до 7300 гектаров в 1960 году. Сейчас числится значительно больше, целых 17 тысяч, но эта новая цифра несопоставима с двумя прежними, ибо увеличилась за счет расширения границ города до кольцевой автодороги. На присоединенной к Москве территории имеется около десятка тысяч гектаров леса, но он не заново выращен, а существовал и прежде.
Нас интересует, конечно, не ведомственная подчиненность, а фактическое количество лесов, парков, скверов, бульваров. Насколько можно судить по опубликованным данным, зелени в Москве после революции прибавилось. Да не только статистика, то же самое подсказывает память московских старожилов. Возле Крымского моста была прежде мусорная свалка, в Лужниках — огороды, вокруг нынешнего здания университета на Ленинских горах — пустырь, на месте Выставки достижений народного хозяйства — пустырь. Теперь на этих местах выращены неплохие парки.
Однако нельзя сказать, что дела вполне блестящи. Недостаток заключается в неравномерном распределении зелени по территории Москвы.
Богато озеленены новые районы, созданные на окраинах. Там озеленение входит составным элементом в проект застройки. Просторные улицы и кварталы спланированы так, что всюду есть много места для деревьев.
И по-прежнему трудновато с зеленью в центре. Переделывать старый город гораздо труднее, чем строить новый. Чтобы расширить узкие московские улицы, много надо сломать домов и выселить уйму народа. Это дело займет немало времени. Но и сейчас стараются не упускать возможностей для посадки деревьев. Места, освободившиеся после сноса ветхих построек, используют по большей части для разбивки скверов.
Есть, конечно, и недостатки. Не всех удовлетворяет состав древесных пород. Хороша липа, но она медленно растет и дорого обходится. Не случайно в городских посадках получил распространение тополь. Он обладает многими достоинствами: быстро растет, легко переносит уплотнение почвы и прочие невзгоды городской жизни. Но людям он не нравится из-за пуха. К сожалению, у нас мало сажают новых пород деревьев. А их много создал выдающийся селекционер Л. С. Яблоков.
Большой участок площади перед Киевским вокзалом в Москве огородили забором, и там внутри начали стучать отбойные молотки и еще какие-то невидимые машины. Слышно, что взламывают асфальт, и ясно, что начинается стройка, а что строят — никак не поймешь. Если дом, то словно бы не на месте.
Кто-то сказал:
— Будет новая станция метро.
Но у Киевского вокзала и без того две станции метро. Куда ж еще? Что-нибудь не так.
Недели через три забор убрали, мусор вывезли, и там, где люди привыкли видеть гладкий асфальт, появился чистенький новый сквер с деревьями восьмиметровой высоты и с зеленой травой. Превращение совершилось быстро, и опрокинулась старинная поговорка: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается».
Деревья привезли из питомника готовые, выросшие, с листьями, с материнской землей на корнях, или, как лесоводы называют, «с комом». Этот окружающий корни ком земли величиной примерно в два кубических метра и весом в три-четыре тонны был осторожно вырезан из грунта питомника, обшит толстыми досками. Каждое дерево ехали в ящике и на месте посадки опускалось краном в подготовленную яму, а потом ящик разбивали и доски вытаскивали поодиночке. Так при пересадке деревьев сохранялась нетронутой живая сила корней.
Но это же дорого стоит! Я разговорился с И. М. Соколовым, главным инженером «Мослесопарка» — одного из московских озеленительных трестов. Сам он сейчас занимается больше пригородными лесами, но достаточно сведущ также в вопросах городского озеленения и принимает в нем участие, выращивая в расположенных за городом питомниках молодые деревца для будущих посадок. Он рассказал:
— Посадка двадцатилетнего дерева обходилась на старые деньги в пятьсот рублей, на новые — пятьдесят. На улице Горького, на Советской, Пушкинской и на Красной площади да и на Садовых улицах сажали липы старше двадцати лет. Те стоили на тогдашние деньги рублей по восемьсот и даже до тысячи. На бойких местах, где происходит особо сильная людская толчея, целесообразно сажать крупные деревья. Во-первых, потому что деревцо уцелеет, если прохожий невзначай толкнет его плечом. Да и результат от посадки виден сразу. Если же сажать мелочь, то не дождешься, когда она вырастет. Ведь нет же условий для роста на земле, скованной бетоном и асфальтом. Ну, а где обстановка полегче и позволяет, там сажают молодняк. Тот стоит недорого. В последние годы в Москве сажали по 30 тысяч крупных деревьев и по 220 тысяч молодняка.
Я подавлен огромностью цифр и говорю:
— Стало быть, Московский Совет расходует бешеные деньги?
— Стараемся удешевить, — отвечает главный инженер, — поощряем изобретательство и рационализацию, не считаем незыблемыми прежние нормы и расценки. Но есть предел, через который не перескочишь. Нельзя, как говорится, купить на грош пятаков. Цена посадки складывается из многих слагаемых. Через много рук пройдет дерево, прежде чем встанет на московской улице, в окне, прорубленном среди бетона и асфальта. В далеком загородном питомнике из древесных семян выведут маленькие сеянцы. Потом их пересадят в другой питомник, так называемую «школу», и выращивают до десяти лет. Часть десятилетнего молодняка идет для посадок в парках и скверах. А часть переводят в школу высшей ступени для дальнейшего выращивания и подготовки к самым ответственным посадкам, где держат еще десять лет. В этой последней школе деревца размещаются редко, далеко друг от друга, чтобы впоследствии можно было взять их с большим комом вырезанной земли. За деревцами тщательно ухаживают, ускоряют рост, часто стригут ветки для того, чтобы формировалась густая шаровидная крона. К двадцати годам деревья уже недешево стоят. И наконец, наступает самое дорогое — выкапывание, заделка кома земли в ящик, погрузка, перевозка в Москву. Наш главный питомник находится в Битцах, это недалеко, ближе Подольска, но приходится завозить и из далеких мест. Липы на улицу Горького и на Садовые привезены из Тульских засек. Да и вообще сплошь и рядом автомашина не может сделать за рабочий день больше одного рейса и привозит при этом только одно дерево. Смекните, во что обойдется перевозка! Да надо еще посадить, подготовив громадную ямищу. И все надо делать потихонечку да осторожно, иначе живое дерево превратится в мертвую хворостину… Надо все же сознаться, что в прошлом посадки страшно удорожались излишествами во внешнем оформлении. Возьмите сквер у памятника Пушкину, он создавался в 1949–1950 годах; там ужасно большие деньги вбиты в переработку наклонной поверхности земли, в уступчатые террасы, в фонтан, в стенки из шлифованного гранита, а посадка лип составляла незначительную часть общей стоимости сквера. Поглядите на сквер перед высотным домом на площади Восстания, посаженный в конце 50-х годов; тут нет ни гранитных стенок, ни чугунной решетки, есть только деревья и кустарники. Этот сквер значительно дешевле, а выглядит неплохо.
Все большую и большую роль начинает играть добровольное бесплатное участие населения. Москвичи ежегодно отдают городским посадкам миллионы человеко-дней.
Кроме того, по собственному почину сажают топольки и липки во дворах. Так создаются иной раз насаждения высокой ценности. Можно привести в пример дом на углу улицы Алексея Толстого и Спиридоньевского переулка с прекрасным палисадником перед фасадом и хорошим внутренним сквером во дворе. Белые акации, посаженные в 30-х годах на Малой Бронной, сделались своеобразной достопримечательностью: в период цветения они снеговыми горками выделяются из окружающей зелени и непривычному глазу кажутся дивом; цветут они в Москве значительно позже яблони, но раньше липы, в такое время, когда не цветет никакое другое дерево, этим и привлекают внимание прохожих.
Таких домов множество, и «приусадебные» скверики большим числом гектаров вливаются в зеленое убранство Москвы.
С посадкой дерева в Москве расходы не заканчиваются, а лишь начинаются.
На улице Горького вдоль тротуара выстроились липы, посаженные в начале 50-х годов. Каждая стоит среди асфальта, в колодце, прикрытом чугунной решеткой.
Подъехала автоцистерна. Рабочие подняли решетку, вычистили накопившийся мусор (почему-то граждане кидают окурки именно сюда), и через резиновый шланг наливают питательный раствор. Ждут, покамест впитается, потом добавляют.
Я стал расспрашивать.
Рабочие ответили:
— Живут эти липы на искусственных харчах. Естественных кормов для них тут нет. Не в том даже дело, что под асфальтовую корку не проходит ни воздух, ни дождевая вода, и земля лежит мертвая. Хуже то, что под этими липами нет даже такой мертвой земли. Вы не видали, как их сажали?
— Не привелось.
— А мы глядели. Ямы для посадки этих лип вырублены в кирпичной кладке. Земли у бедняжек столько, сколько привезли на корнях из питомника, а со всех сторон лежит кирпич. Тут ведь раньше дома стояли, их снесли, когда расширяли улицу, а фундаменты остались. И много в Москве есть мест, где деревья посажены на каменной кладке. Москва, она ведь исстари звалась Белокаменной. На Болотной площади новый сквер стоит на сплошных сводах бывших торговых лабазов… Вот в новых районах ничего плохого про землю не скажешь. Там посадки идут на местах, где отродясь никаких построек не было, а если где и стояли жалкие деревянные амбарушки, так их сковырнули и не осталось никаких последствий. Там дереву расти вольготно. А в центре приходится подкармливать раствором. За каждым деревом ведется индивидуальный уход.
Благодаря уходу деревья чувствуют себя неплохо. Они, правда, не вырастают до такой величины, как на воле, но живут достаточно долго. Липы дореволюционной посадки на улице Воровского и на Ордынке не обнаруживают пока признаков старости.
Разумеется, на уход тратятся деньги.
Я шел с главным инженером Иваном Михайловичем Соколовым по Тверскому бульвару — зеленому и нарядному. Центральная аллея полна гуляющих людей. Боковые заставлены скамьями-диванами с удобными сиденьями и спинками; на них хорошо отдыхать.
Главный инженер сказал:
— Не знаю, можно ли назвать листочки на здешних деревьях золотыми. Но если их отчеканить из серебра, они стоили бы дешевле натуральных. Московский трест зеленых насаждений раньше тратил на содержание одного гектара сорок тысяч рублей старыми деньгами в год — четыре тысячи по новому курсу, не считая стоимости первоначальной посадки.
Я снова потрясен огромностью цифры, и у меня срывается:
— Иван Михайлович! А нет ли тут излишеств? Такая уйма деньжищ!
— Были излишества, — ответил инженер, — и выносились решения об экономии. Меньше начинают сажать цветов. Но вообще-то без расходов не обойтись. Требуется уход, иначе бульвар захиреет. Давайте присмотримся к возрасту деревьев! Вот эти липки и вязы совсем молоденькие, посажены после войны. Тополя и лиственницы — рослые, да тоже молодые. Ясенелистным кленам лет по тридцати, от силы по сорок. Стало быть, посажены они при Советской власти. Там видны старые дубы и липы — наследие царского режима. Но много ли их? Пересчитаем!
Попробовали посчитать. Оказалось, что не менее 90 процентов деревьев посажено в советский период. Вначале это кажется мне невероятным. Я хожу по Тверскому бульвару больше сорока лет, всегда вижу его свежим и зеленым, никогда не замечал никаких изменений, не помню, чтобы бульвар закрывался на капитальный ремонт. Когда же посадили деревья? Тем не менее факт есть факт. Деревья молоды, посажены именно в те годы, когда я ходил по бульвару, и произошло это как-то незаметно.
— В этом как раз и заключался хороший уход, — поясняет Иван Михайлович. — Если дерево умирало, его срезали, сажали новое. Текущий ремонт производился настолько регулярно и своевременно, что бульвар все время оставался свежим и зеленым. А это стоит денег. Кроме того, много средств расходуется на благоустройство и чистоту… Да вы не пугайтесь: не все гектары обходятся по четыре тысячи. В ведении треста зеленых насаждений находятся самые важные объекты — Александровский сад, Бульварное кольцо, Лужники. Большинство скверов принадлежит районным Советам и те тратят на гектар вдвое и вчетверо меньше. Вообще стоимость содержания снижается от центра к периферии, по направлению к самородным лесам, где деревья размножаются и вырастают сами. На загородные парки мы тратили в новых деньгах по шестьдесят рублей, на пригородные леса по десять рублей на гектар. Но сейчас обстановка в подмосковных лесах складывается иная. Они тоже начинают требовать большого ухода. Десяти рублей теперь уже мало. Нас поругивают за то, что плохо ухаживаем за пригородными лесами, и упреки эти обоснованны. Надо дело улучшать, тратить больше труда, расходовать больше денег. Задаром ничего не сделаешь.
Один мой знакомый, увидев новый сквер перед Киевским вокзалом, сказал:
— Правильно сделали! Киевляне, приезжающие в Москву, первым делом должны видеть зелень. Нам не следует перед ними ударять лицом в грязь.
И верно. Киев издавна считался самым зеленым городом нашей страны.
Не в том даже дело, что в нем зелени много, но очень уж она бросается в глаза. Если спросят, что в Киеве находится в самом центре, на самом видном и выигрышном месте, — придется ответить: парки.
Киев расположен на неровной местности, изрезанной логами и оврагами, причем улицы лежат по большей части в логах, а холмы заняты парками.
Как это ни странно, лога понижаются не к Днепру, а в обратную сторону — к маленькой речушке Лыбеди. На берегу же Днепра стоит могучая гряда высоких холмов. Расположившись на этой гряде, парки возвышаются над городом и тянутся вдоль его главного фасада, потому что иначе, чем фасадом, днепровский берег не назовешь.
Много в парках красивых дорожек. Самая любимая народом — та, что идет по самому краю крутого обрыва. Склон к реке тоже засажен деревьями. Снизу к вам тянутся верхушки пирамидальных тополей. Такие они легкие, гибкие и нежные; кивают при малейшем дуновении ветерка, словно метелки из мягких зеленых перьев.
Поделиться книгой: