Р-румп-титти-титти-тум-та-ти

И причина этому была ясна. Поверх остальных, идентичных друг другу рядов брызг на полотне выделялся один, выполненный в коммунистически-красном цвете. Символ, который являлся отрицанием всех символов. Символ, в котором ничего не заключалось. Новый ряд брызг — близнец новой барабанной фразы, являвшейся отрицанием и завершением первой фразы, которая, отзвучав в африканской колоде Тэлли, перешла в красный ослепительный свет и, появившись из облака окутывавшего Саймона дыма, упала вниз, глухо шлепнув по холсту, фразы, в которой все находило умиротворение и конец (и которая, несомненно, может быть приведена здесь только один раз) «Та-титти-титти-ти-тoy».

Шестеро людей интеллектуального склада снова каждую неделю собирались вместе. Почти как раньше, будто ничего и не случилось, за исключением того, что Саймон изменил технику: теперь он накладывал краску на холст пригоршнями с закрытыми глазами, растаптывая ее затем ногами. Иногда он просил своих друзей присоединиться к нему в этих импровизированных маршировках, раздавая привезенные специально для этой цели из Голландии деревянные башмаки.

Однажды, несколько месяцев спустя, Лестер Флегиус привел с собой гостью. Ею оказалась Феба Сальтонстолл.

— Мисс Сальтонстолл только что вернулась из кругосветного круиза, — пояснил он. — Ее психика была опасно истощена после того опыта, и врач рекомендовал ей полную смену обстановки. К счастью, сейчас она полностью поправилась.

— Это действительно так, — с улыбкой подтвердила его слова Феба.

— Кстати, — сказал Норман, — не получили ли вы в тот раз какого-нибудь послания от предка Тэлли?

— Я действительно получила его.

— Ну и что же сказал мой старый прапрапрапрапрадед? — нетерпеливо спросил Тэлли. — Что бы он ни передал, держу пари, он был чрезвычайно груб.

— Это в самом деле так, — произнесла она, зардевшись. — Он действительно был так груб, что я бы не осмелилась пересказать этот отрывок из его послания. Если уж на то пошло, я уверена, что именно его дьявольская ярость и невыразимые видения, в которые эта ярость была облечена, и ослабили мою психику.

Она сделала паузу.

— Я не знаю, откуда он передавал, — задумчиво продолжила Феба. — Было лишь впечатление, что там жарко, ужасно жарко, хотя, конечно же, я могла среагировать и на железнодорожные факелы. — Ее лоб прояснился. — Само же послание было коротким и достаточно простым:

«Дорогой Потомок. Они заставили меня остановить это. Оно начинало распространяться и здесь, внизу».