Каста огня

— Что это такое, сэр? — спросил Эмброуз Темплтон, тихий и впечатлительный командир 4-й роты. Сейчас он внимательно смотрел на голограмму через толстые стекла круглых очков.

— Это, капитан Темплтон, тау, — ответил Катлер. — Смотрите на него долго и тщательно, потому что они — причина, по которой вас протащили через половину Галактики к этому комку грязи. Похоже, ксеносы завели тут себе маленькую высокомерную империю, а леди Федра находится как раз между Ними и Нами. Она — дешевая шлюха, но мы не можем позволить ей уйти, и то же самое верно для тау.

Белая Ворона издал низкий и грубый смешок.

— В целом субсекторе начнется полный бардак, если Федра падет. Я так думаю, что чужаки тоже это понимают.

— А что мы знаем про этих парней-тау, а, полковник? — прогрохотал Уайт.

— Мне сказали, что они без ума от пушек и техники, но не особо жаждут сталкиваться с врагом лицом к лицу, — видя, что майор ждет продолжения, Катлер с сожалением покачал головой. — Это всё, что у меня есть, Элиас.

— Их количество? Бронетанковые подразделения, поддержка с воздуха? — Уайт яростно хмурил кустистые брови.

— Знаю про повстанцев — их целая планета, и они называют себя «саатлаа». Как я понял, Федра была до-имперской колонией, как и наша родина, но, в отличие от нас, саатлаа сидели на мели, когда их обнаружили. Какую бы цивилизацию они тут не построили, её давно уже нет.

— Дикари, — оскалился капитан Мэйхен. Командир 3-й роты был печально известен на Провидении ненавистью к варварским чужеземным племенам. — Мы пересекли половину Галактики, чтоб ей гореть в адском огне, и всё не можем спастись от их вони!

— Вырожденцы, — поправил Катлер, — что не помешало им обратиться против Империума, когда явились ксеносы. Я так понимаю, эти парни-тау похитрее, чем зеленокожие паразиты, с которыми мы имели дело на родине.

— Каков план действий, полковник? — снова Уайт.

— Нас, вроде как, высадят на палубу какого-то линкора типа «Посейдон», — Энсор фыркнул. — То есть на чертовски здоровую лодку. Это, парни, настоящий корабль, из тех, что ходят по морям, а не летают среди звезд. Оттуда мы присоединимся к наступлению на цепь островов под названием «Долороза», что-то типа оплота повстанцев…

— Как долго, полковник? — перебил его Хардин. — Скажите, как долго продолжается эта война?

— Проницательны, как и всегда, капитан Вендрэйк, — Катлер устало потер переносицу. — Как я и говорил, не буду врать. Джентльмены, Империум Человека и Империя Тау сражаются за Федру почти пятьдесят лет.

Наступило долгое молчание, в течение которого бойцы обдумывали услышанное. Затем началось бормотание, за которым последовали беспорядочные выкрики — конфедераты осознали положение. Взрывной треск выстрела из болт-пистолета заставил всех умолкнуть.

— Весьма обязан, Элиас, — полковник благодарно кивнул ветерану, убиравшему оружие в кобуру. Вендрэйк видел, что Катлер собирается с силами, по кусочку очищая от пыли свой потускневший облик живой легенды. Странно, но казалось, что он смотрит им всем прямо в глаза, говоря с каждым солдатом, как со старым, близким товарищем. — Арканцы, я ждал от вас лучшего поведения…

Его прервала внезапно завывшая сирена. Включилось основное освещение, и полковник увидел ангарного старшину, который сигналил ему жестами. Пора было отправляться, но Энсор ещё не закончил.

— Я ожидал самого лучшего! — закричал Катлер, перекрывая шум. — Того, что вы всегда давали мне, того, что вы должны дать мне сейчас. Сделайте это, и я вытащу вас из нынешнего бардака! А теперь вперед, и заставьте Провидение гордиться вами, арканцы!

Полковник знал, что бойцы не ответят ему радостными кличами, и не слишком корил их за это. Но, по крайней мере, конфедераты отправились на десантные суда, и сейчас он не мог просить их о большем.

Глава вторая

На борту «Сизифа», линейного крейсера типа «Аргонавт»

Имперская разведгруппа обнаружила меня в долине реки Квалаквези, почти в сотне километров от верзантского форпоста на Топазе Долорозы. Капитан «Сизифа» рассказывает, что я страдал от голода и лихорадки, постоянно бредил о святых призраках и нечестивых предателях. Ещё он говорит, что при мне нашли изъеденный личинками обрубок правой руки, разложившийся без надежды на восстановление.

Разумеется, я не бредил, но не упоминаю об этом вслух. Я вынес свою руку из Трясины, потому что не хотел оставлять Федре часть себя, но не признаюсь капитану и в этом. Точно так же он не знает, что мои призраки по-прежнему со мной, хотя я больше не страдаю ни от голода, ни от лихорадки. И уж конечно, не говорю ему, насколько святы эти мертвецы. Капитан ничего в этом не поймет, правду должны знать только мы с тобой.

Вместо этого я рассказал ему о предателях, сбежавших, но обреченных на смерть. Рассказал о падении Верзантских Конкистадоров и вторжении тау на Топаз Долорозы. О том, что шел по следу командующего Приход Зимы, и не должен упустить его сейчас. О том, что я — комиссар, и он должен оказывать мне всяческое содействие.

Взамен этого капитан связался с Ломакс, верховным комиссаром Долорозской кампании и моей непосредственной начальницей. И она, разумеется, отозвала меня на базу «Антигона». Капитан сказал мне, что у Ломакс «возникли некоторые сомнения».

— из дневника Айверсона

«Авель… », — прошептал глухой голос.

— Авель… — отозвалась она, и имя соскользнуло с губ в Имматериум.

— Скъёлдис? — Белая Ворона, нетерпеливый и рассерженный, призывал покинуть Море Шепотов и вернуться к нему. Среди незрячего народа только он знал её истинное имя. — Скъёлдис, приди в себя, женщина!

«Авель ищет… »

— … ищет Противовес, — закончила она.

Резко открыв глаза, женщина увидела склонившегося над ней Белую Ворону, который яростно хмурил брови. За плечом полковника стоял её вералдур, смотревший на северянку с той особенной остротой, от которой она всегда леденела. Милость по-прежнему висела за спиной воина, но его правая рука лежала на рукояти, и страж мог выхватить топор за один удар сердца.

Пришел мой час? Я отравлена?

Безучастно обратив мысленный взор внутрь себя, женщина изучила тайные охотничьи угодья души. Она внимательно осматривала клокочущие горные ущелья разочарований и переворачивала заостренные камни отчаяния в поисках следов порчи. Северянка не ощутила яда в том, кто называл себя Авелем, но змеи бывали очень ковар…

— Ворон!

Это оскорбление заставило её вернуться в аннату, окутанный тенями лабиринт, который незрячие называли «реальностью». Здесь женщина лежала на холодном мраморном полу, под ледяным светом звезд.

— Успокойся, Белая Ворона, — голос северянки охрип от напряженного творения вюрда. — Во мне нет яда.

Полковник немного расслабился, но его серые, как грозовое облако, глаза по-прежнему всматривались в лицо Скъёлдис.

Мое лицо! Оно открыто звездам!

Чадра исчезла, и женщина осталась беззащитной перед духовными змеями, ждущими среди звезд. Рассмотрев лицо северянки, они смогли бы изменить себя, превратиться в отражение её души и просочиться внутрь. Все инстинкты Скъёлдис кричали, возмущенные подобным насилием, и она потянулась к капюшону, но Белая Ворона сжал ей запястье.

— Кто такой Авель, Семь Преисподних его побери? — требовательно спросил полковник.

До этого Катлер видел лицо женщины только в тусклом свете масляной лампы. Озаренное сиянием звезд, оно вновь поразило конфедерата загадочным сплетением черт. Скъёлдис определенно не соответствовала ни одному из общепринятых стандартов красоты. Её кожа напоминала поблекший пергамент, туго натянутый на слишком узкий череп, из-за чего на лице выделялись острые, будто резные скулы, и оно приобретало то хрупкое выражение, какое бывает у голодающих. Тонкие узоры татуировок, начинаясь у висков, окружали ярко-зеленые глаза северянки и сходились под углом к изгибу бескровных губ.

Заметив, что полковник не отводит от неё взгляда, Скъёлдис вырвала руку и натянула капюшон, скрывая лицо в тени… и от теней.

— Ты поклялся мне, что не прикоснешься к чадре, Белая Ворона, — северянка пристально и осуждающе смотрела на конфедерата, который побледнел от её злобного тона.

— И я держу клятву, — ответил Катлер. — Ты сама её сдернула, женщина.

Изумленно распахнув глаза, она взглянула на вералдура. Гигант кивнул, и в его плоских глазах мелькнула нотка внутренней боли. Скъёлдис поняла, что полковник сказал правду — пока страж дышал, он никому бы не позволил коснуться чадры. Даже Белой Вороне.

«Что со мной случилось? — подумала северянка, узнав мрачные своды обзорной галереи. Женщина встала на ноги, и окаймленное мрамором окно в пустоту привлекло её взгляд, словно маяк. — Действительно ли это окно… или зеркало?»

— Что происходит, Скъёлдис? — спросил Катлер более мягким тоном, но ей не нужно было касаться разума полковника, чтобы ощутить его сомнения. Они терзали северянку, словно боль от предательства.

— Я не поддалась порче, — произнесла женщина, используя слово, которым в Империуме называли отравление души. — Тебе этого недостаточно, Белая Ворона?

— Нет, недостаточно, — усталым голосом ответил полковник. Подобрав с пола отброшенную чадру, он присоединился к северянке у окна. — Даже твоего слова, Скъёлдис, совершенно недостаточно.

— Ты, должно быть, хотел сказать — особенно моего, — с горечью промолвила она, забирая покров. Если духовные змеи следили за женщиной, то чадра уже ничем бы не помогла, но она была неотъемлемой частью личности Скъёлдис. Более верным другом, чем её собственное лицо.

Потому что мое лицо — открытая рана, под которой лежит душа…

Катлер молча наблюдал за ведьмой, вновь прячущей лицо. Приступ вюрда овладел северянкой в ангарном отсеке, сразу же после отбытия второго десантного судна — полковник болтал о чем-то с Уайтом, когда она начала стонать. Ощутив внезапное напряжение в воздухе, Энсор глянул в сторону Скъёлдис и увидел, как женщина уходит прочь в сопровождении своего цепного пса. Это вывело майора из себя, но Катлер не дал ему устроить сцену, приказав заткнуться и отправляться на Федру. Полковник до сих пор чувствовал себя виноватым, вспоминая, с какой обидой посмотрел на него Элиас.

«Я извинюсь перед тобой, старый друг, — поклялся Катлер. — Скоро мы поговорим, и я расскажу тебе то, что ты должен узнать».

Оставив Уайта, он последовал за Скъёлдис в обзорную галерею, место, которое всегда восхищало и одновременно отталкивало её. Там женщина и стояла, глядя в космос, касаясь руками стекла, шепча какую-то бессмыслицу и не обращая внимания на громкие призывы полковника. Он чувствовал, как вюрд набирает силу вокруг ведьмы и расползается по залу, словно помесь изморози со статическим электричеством, делая воздух холодным, как лед. А потом северянка внезапно сбросила свою драгоценную чадру и прижалась лицом к стеклу, будто пытаясь протиснуться сквозь него в бездну.

«Слышит ли она демонический колокол?», — мрачно подумал Катлер.

Нутром чувствуя ужас психической порчи, он медленно потянулся к сабле. Вералдур точно так же поднес руку к оружию, готовясь выполнить свой самый священный долг. Неужели Скъёлдис пала? Что, если женщина сейчас обернется и ощерится на них в ухмылке, разделившей лицо надвое? Будет ли она похожа на существо, в которое превратился Норлисс из каюты № 31? На искаженных вурдалаков, которых конфедераты перебили в том проклятом городке? Или она станет чем-то худшим?

Но затем вюрд отступил, и Скъёлдис рухнула на пол, словно марионетка из плоти и крови с перерезанными ниточками. Осторожно подступив ближе, Энсор услышал последние, загадочные слова — «Авель» и «противовес». Все инстинкты твердили полковнику, что эту тайну нельзя оставлять без внимания, но она могла подождать.

— Нам нужно идти, Скъёлдис, — сказал полковник, но женщина не слушала. Отведя взгляд от желтого полумесяца планеты, она уставилась на древний корабль-труп… и внезапно вспомнила всё.

Никто не заметил Хардина Вендрэйка, наблюдавшего за ними из теней.

Первым делом Жук учуял вонь, гремучую смесь запахов моря и могилы, нечто вроде аромата гнилой рыбы, выблеванной дохляком. Мгновением позже надвинулась жара, густая и жидкая, прилипшая к бойцу наподобие второй, маслянистой кожи. Клэйборн думал, что давно научился справляться с теплынью, но здешняя обстановка ничем не напоминала медленно тлеющее пекло Пустошей. Люк десантного судна только открылся, а гвардеец уже обливался потом.

«Я больше никогда не буду чистым», — осознал Жук.

— Хорош спать, полукровка, убирай жопу с дороги! — прорычал Модин у него над плечом. Обернувшись на солдат, столпившихся в трюме десантного корабля, Клэйборн увидел, что лица у них стали такими же серыми, как мундиры. Все они чуяли болезненность, ждущую снаружи — все, кроме огнеметчика, у которого в ноздрях засел густой запах прометия. Чертов здоровяк и не подозревал, как ему повезло.

— Что скажешь, Змеиный Глаз? — спросил Туми, говоря за всё отделение. Да, Жук был полукровкой, но, помимо этого, разведчиком, и бойцы доверяли его инстинктам. Может, как раз потому, что он был полукровкой.

Они хотят услышать от меня что-то мрачное и мудрое, чтобы касание северного вюрда успокоило их страхи. Сейчас я для них Змеиный Глаз, тотем отделения, защита от неизвестности, но потом, когда все вместе усядутся вокруг костра, снова стану простой «полукровкой». Модин хотя бы всегда говорит об этом прямо. В общем, пошли вы все в Преисподние!

Не говоря ни слова, Жук повернулся обратно к выходу. Опускавшаяся десантная рампа застряла на полпути, но до поверхности оставалась всего пара метров, поэтому Клэйборн перемахнул через край и спрыгнул вниз. Он приземлился на палубу с кошачьей ловкостью, но чуть не поскользнулся на слизи, покрывавшей ржавый настил.

«Да в этой жаре, наверное, даже металл потеет», — с отвращением подумал разведчик.

Услышав, как наверху матерится Модин, Клэйборн сухо улыбнулся. Клетусу, на спине которого висел громоздкий огнемет, предстоял чертовски непростой спуск. Впрочем, Жук всё-таки был глазами отряда и не хотел, чтобы кто-то свернул себе шею в его дежурство — даже Модин, — поэтому он выкрикнул предостережение, параллельно изучая обстановку.

Как и говорил полковник, десантное судно опустилось на палубу настоящего корабля, но слова Катлера об «охрененно здоровой лодке» даже близко не описывали реальное положение дел. Дома Жуку довелось послужить на нескольких пароходах, но этот великан не имел ничего общего с теми бравыми старичками. Невозможно было поверить, что нечто настолько огромное может хотя бы держаться на воде. Взлетная полоса, по его прикидкам, имела около тысячи метров в длину и примерно пятисот в ширину. Огромное пространство было разделено на квадраты стартовых площадок и заправочных станций, соединенных паутиной труб и кабелей. К палубе липли уродливые наросты механизмов, а с правого борта торчал подъемный кран, напоминающий виселицу для великанов. Сощурившись, Клэйборн присмотрелся к вытянутой стреле… Семь Преисподних, на ней действительно висели тела! Не великанов, а обычных людей, но целые десятки. С такого расстояния сложно было разглядеть детали, но казалось, что их всех освежевали.

Встревоженный Жук отвел глаза от крана и оглядел остальной корабль. В направлении кормы палуба вздымалась скоплением металлических блоков и командных башен, которое нависало над взлетной полосой, словно непоколебимая крепость. На поверхности цитадели было намалевано грубое изображение имперской аквилы, двуглавый орел, яростно разинувший клювы. Большую часть носа линкора занимало главное корабельное орудие, с виду настолько огромное, что могло бы пробить дыру в звездолете. Чудовище было прикреплено к палубе заклепками размером с человека, а обслуживало его целое отделение солдат в багряных мундирах. По стволу бежали строчки псалмов из имперских сборников гимнов, нанесенные белой краской, которая ярко выделялась на черном металле. В рядах амбразур левого и правого бортов располагались артиллерийские установки меньшего размера, которыми также управляли бойцы в багряном. Эти гвардейцы находились слишком далеко от Клэйборна, чтобы говорить уверенно, но ему показалось, что мореходы не обращают никакого внимания на вновь прибывших.

Прозвучал громогласный сигнал горна, и конфедерат обернулся к другому десантному судну, стоявшему дальше на палубе. Похоже, решил Жук, оно приземлилось на несколько минут раньше, так как пассажиры уже высадились из трюма и стояли по стойке «смирно». Это была 4-я рота капитана Темплтона, и сам командир с высокопарным видом шагал взад-вперед по палубе, будто на плацу. Его парадный мундир обвис во влажной жаре, и офицер напоминал утонувшего павлина, но Клэйборн всё равно уважал его за попытку выглядеть достойно. Темплтон был намного умнее, чем казался с виду, и никогда не вел себя, как полный ублюдок, в отличие от Мэйхена Железной Кости, ротного командира самого Жука.

«Пылевые змеи» когда-то входили в 10-ю роту, но это было ещё до Ефсиманских Водопадов, и тогда в полку насчитывалось почти две тысячи бойцов. После той резни отделение Клэйборна стало 10-й ротой. Во всем полку случились похожие истории, и Катлер вынужденно объединил уцелевших в четыре боеспособных подразделения, примерно по двести человек в каждом. К несчастью, «Змеи» оказались в самой заднице переформированной 3-й роты, под началом Джона Мильтона Мэйхена, который считал северян и пустошников двумя подвидами одной заразы.

Это стало очередным фрагментом веселенькой космической головоломки, при помощи которой жизнь, Имматериум и Император забавлялись с мистером Клэйборном Жуком.

— Огонь с небес! — взревел Модин и бухнулся на палубу с гулким мясистым стуком. Огнеметчик мог похвастаться грациозностью дохлого грокса, но, к удивлению разведчика, даже не покачнулся.

— Чуть не раздавил тебя, как жука, Жук! — нахамил Клетус с ухмылкой, но без особого энтузиазма, что было довольно странно.

— Эй вы там, внизу, безмозглые сукины дети! Расступись! — взревел сержант Калхун.

Двое серобоких повиновались, и по бортам судна с лязгом открылось ещё несколько люков. Остальные бойцы 3-й роты начали высадку, причем, как с недовольством заметил Клэйборн, их десантные рампы не заклинили.

Затем он увидел капитана Мэйхена, с грохотом шагающего на палубу во главе командного отделения. В своей «Громовой» броне мужик напоминал здоровенного железного краба, научившегося ходить на задних ногах. Под элегантными обводами панциря скрывалось произведение механического искусства, сочетание вертящихся шестерней и движущихся поршней, которые стучали и шипели в идеальной гармонии. Этот шум почти заглушал бравурные аккорды гимна «Провидение превозмогает», раздававшиеся из медных наплечных динамиков. На одной из лап доспеха, покрытых железными пластинами, был закреплен тяжелый стаббер, патронная лента которого изгибами уходила в гофрированный раздатчик на спине. Другая оканчивалась тяжелой дрелью, покрытой цитатами из «Завета отцов-основателей». За толстым стеклом смотровой щели вычурного шлема виднелась подстриженная ежиком голова капитана. Джон Мильтон не снял широкополую офицерскую шляпу и держал в зубах толстую сигарилью, но даже он не был настолько шизанутым, чтобы зажечь её внутри брони.

Увиденное не произвело впечатления на Жука. Древние боевые доспехи были наследием Старого Провидения, фамильными реликвиями, которые холили, лелеяли и передавали от поколения к поколению в благородном семействе капитана. Конечно, в их прочности никто не сомневался — в конце концов, эти штуковины больше напоминали танки, чем обычные комплекты силовой брони — но они были непредсказуемыми и ужасно сложными в обслуживании, а ещё шумными, как все Преисподние вместе! Разведчик со своей колокольни считал, что подобные предметы старины больше подходят для демонстрации положения владельца, чем для реального боя.

Но сукиному сыну Мэйхену это, небось, вполне подходит…

Джон Мильтон Мэйхен был духовным отцом «Парокровных зуавов», межротного братства аристократов-механистов, которые почитали Императора в Его аспекте Бога-Машины. В полку их насчитывалось восемнадцать, все до единого — патриции, достаточно богатые, чтобы содержать боевой доспех. Себя аристократы рассматривали как рыцарей священного похода и считали, что вправе присоединиться к любому подразделению, которое более всего нуждается в них. Каждый зуав обладал уникальной, подстроенной под владельца броней, но по большей части это были варианты «Штормового», меньшего по размеру образца. Чудовищно огромный доспех Мэйхена был единственным в полку, никто даже близко не имел ничего подобного.

Однажды Модин сострил, что капитан компенсирует нехватку размера в другом месте, и тогда Жук единственный раз в жизни посмеялся шутке огнеметчика.

Сейчас он взглянул на Клетуса, удивленный, что здоровяк держится рядом. В зеленом свете лицо пустошника выглядело звериным, но глаза его с изумлением осматривали уродливый новый мир.

— Ты с нами, Змеиный Огонь? — спросил разведчик.

— В небе полно крови, — пробормотал Модин, и Жук увидел, что огнеметчик прав.

На пятнистом своде не было ничего схожего с естественными облаками, одни переплетения тонких синих полосок — прямо как жилки в руке человека, или в том вонючем, изъеденном плесенью сыре, который так любят благородные господа. Пока Клэйборн смотрел на них, нити словно бы вздрогнули, и начался дождь, липкая, медленная изморось. Казалось, что конфедератов поливают клеем.

«Как-то это мало похоже на воду, — подумал Жук. — Небо будто пускает слюнки при виде нас».

— Это неправильно, — Клетус смотрел на дождь, как загипнотизированный.

— Другой мир, другие правила, — произнес разведчик, не уверенный, что правильно понял пустошника. — Нам просто нужно понять, как здесь все работает, мужик.

Нахмурившись, Модин посмотрел на него, а затем сплюнул от омерзения и нашел выход в привычной грубости.

— Ага, типа ты чё-то в этом шаришь, полукровка.

— Эй, чё за хрень ты творишь?! — вскрикнул позади них Дикс. Разом обернувшись, гвардейцы увидели юного Оди Джойса, который стоял в люке и смачно блевал на тощего пустошника под ним.

— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фракканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку. Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.

— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.

— Этот мудак-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…

— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?

— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.

Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них носили характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других — красные одеяния техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не опознал увесистые пушки в руках солдат, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии — конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляли несколько десятков бичующихся, покрытые шрамами, в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия.

Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.

«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик.