Она говорит мне адрес на ухо, и я расплываюсь в улыбке. Целую её ладонь, от чего она хохочет, и подмигиваю, прощаясь.
Быстро, очень быстро, добегаю до машины и срываюсь с места. На улице до сих пор моросит, я разглядываю дорогу, освещаемую только мигающими светофорами и фонарями и нервно барабаню пальцами по рулю. И что я скажу ей, когда появлюсь на пороге в три часа ночи? А что, если она вообще не одна живёт. Может, она замужем.
Последняя мысль заставляет меня нахмурится. Кольца я не видел, но… Не все же носят обручальные кольца, да?
С другой стороны – а что я теряю? Ну узнаю, что у неё есть бойфренд или даже муж. Неприятно, да, но жить с этим дальше можно. Я и сам без пяти минут женат, так что не мне её судить.
В этих раздумьях я доезжаю до деревянного дома на окраине города. Да уж, райончик, мягко говоря не очень. Перед тем, как выйти из авто двадцать раз оглядываюсь, словно параноик – мало ли, ещё ножом пырнут и поминай как звали. Ставлю машину на сигнализацию и иду к единственному подъезду в этом древнем здании.
Понимаю, что этот дом больше похож на коммуналку – узкий коридор и огромное количество дверей. Мне везёт – на них накарябаны цифры с номерами комнат, или квартир, и я без труда соображаю, что мне надо подняться на второй этаж.
Замираю возле нужной мне двери, а потом стучу. Сильно. Громко – звук разносится по коридору, и я немного морщусь. Стучу ещё раз, а потом не выдерживаю и барабаню кулаком со всей дури.
Дверь раскрывается и на пороге стоит Сабина собственной персоной. Очень сонная Сабина. Очень красивая Сабина. Очень аппетитная Сабина.
Это пиздец какой–то… Почему она так на меня действует?
– Глеб? – сонно хрипит она.
Таким же томным голосом, как и тогда, утром в гостинице. Кровь из головы устремляется в южное полушарие, и я пытаюсь не выдать своей реакции, улыбнувшись.
– Ты ушла.
– Я оставила записку.
– Мне не нравится то, что ты ушла.
– Оставь меня в покое, – рычит она, сощурившись, – Чего ты хочешь? Найди себе другую в конце концов, с твоей–то рожей это не проблема.
Она рывком дёргает дверь и пытается её закрыть, но я не даю ей этого сделать. Глубоко вздыхаю, прислоняюсь виском к косяку, просунув голову в узкую щель и закрываю глаза. Молчу. Она тоже молчит. Я ищу какие–то слова, что–то, что не позволило бы ей прогнать меня. А потом произношу:
– Мы можем просто поговорить? Просто, блять, поговорить? – вздохнув, я смотрю на неё и вижу замешательство на её лице, – Неважно, о чём. Просто… Поговори со мной.
Широко раскрыв глаза, она неуверенно открывает дверь и отходит в сторону, чтобы впустить меня внутрь.
Почему–то, у меня такое ощущение, что этот жест значит больше. Намного больше.
***
Разговор как–то не клеится. Я сижу на просевшем диване–книжке в крохотной комнате и ненавязчиво изучаю убогое жилище, изо всех сил сдерживая порыв поморщится. Сабина заваривает чай в закутке, который, по всей видимости считается здесь кухней.
Как человек вообще может жить в таких условиях?
Я хочу сказать, что да, тут чисто и опрятно, насколько это возможно, но… Блин, да тут же всего метров пятнадцать, не больше. Это просто комната, но уж никак не квартира.
Замечаю движение в стороне и перевожу взгляд. Она протягивает мне кружку с дымящимся напитком, и я беру её, чуть вздрогнув – горячо.
– Итак, – начинает она, садясь в кресло напротив. Очень старое кресло. Просто доисторическое, – Я тебя слушаю, Глеб.
Я ухмыляюсь и делаю глоток кипятка, а потом обхватываю чашку пальцами и держу её на коленях. Сабина следит за каждым моим движением и немного хмурится, когда я смотрю на её лицо. Приподнимает брови, побуждая меня что–то сказать, а я делаю второй глоток и возвращаюсь в прежнюю позу.
– Расскажи о себе, – наконец–то произношу я.
– Что именно? – она усмехается и дует в чашку, красиво сложив губы.
Затем делает глоток и снова глядит на меня.
– Чем увлекаешься? Что любишь? Не знаю. Просто расскажи о себе.
– Так ты пришёл поговорить или послушать? – ехидно бросает она.
– Мне нравится звук твоего голоса, – равнодушным тоном отвечаю я, на что она напрягается, – Не в том смысле… – я закрываю лицо одной ладонью и растираю его, борясь с резко навалившейся усталостью, – Просто я давно не разговаривал ни с кем, кроме своего психолога и…
– Ты ходишь к психологу? – удивляется она.
– Да.
– Ты не выглядишь так, как будто у тебя проблемы с головой, – тянет Сабина, сощурившись.
– Буду воспринимать это как комплимент, – отрезал я, откинувшись назад и закрыв глаза.
Молчу. Она тоже молчит. Слушаю, как капли дождя барабанят по подоконнику, а потом не задумываясь спрашиваю:
– Почему ты согласилась пойти со мной?
Мой голос настолько тихий, что я уж было приготовился повторить вопрос громче, но только я снова открыл рот, она так же тихо ответила:
– Не знаю. Чтобы забыться, пожалуй.
Не могу сдержать свою улыбку.
– Это забавно, – говорю я, поднимая голову и смотря на неё.
– Что в этом забавного?
– Ты хочешь забыться, а я хочу вспомнить.
Сабина пристально смотрит на меня, внимательно разглядывает лицо, наверное, решая – шучу я или нет.
– Диссоциативная амнезия, – впервые в жизни я сам озвучиваю свой диагноз вслух.
Звучит устрашающе, если честно.
– Это… То есть ты не помнишь, кто ты?
– Ага, – кивнув, я пью чай, скрывая свою ухмылку за чашкой.
– Совсем? – её глаза округляются.
– Да.
– Но… А имя – оно настоящее?
– Вроде как, – я пожимаю плечами и тянусь вперёд, чтобы поставить чай прямо на пол.
– Вау, – шепчет она, – То есть… Звучит, конечно, не ахти.
Я встаю на ноги и делаю шаг к окну, вглядываясь в темноту и тонкие струйки, стекающие по стеклу.
– А ты… Ну, то есть, ты помнишь какие–то вещи… Кто такой Пушкин, например?
– Помню. Универсальные знания остались.
– Понятно, – тянет она.
Я оборачиваюсь через плечо и смотрю на неё, ища знакомые мне эмоции:
– Жалеешь?
– Тебя? – я кивнул в ответ, – Нет. В смысле, – быстро добавляет она, подтянув ноги к груди и удерживая свою чашку на коленке, – Я не представляю, насколько это плохо ничего не помнить о себе, но… В жизни бывает и похуже, знаешь. Ты, хотя бы жив–здоров, – она пожимает плечами и отводит взгляд в сторону, – И, судя по всему, не бедствуешь.
– Ну да, – я снова отвернулся к окну, на этот раз разглядывая своё отражение и в сотый, нет – тысячный раз, встречаясь глазами с незнакомым человеком, – Тебе могут позвонить с работы, – вспоминаю я, – Я заходил в клуб.
– Вряд ли я туда вернусь, – промямлила она неуверенно.
– Я в курсе про недостачу. Забудь. Всё улажено, – я резко разворачиваюсь и гляжу на неё сверху вниз, – Возвращайся, если позовут.
Сабина, молча, кивнула.
– Спасибо, принц, – усмехнулась она.
– На белом кабриолете, – усмехнулся я в ответ, – А, неважно, – я взмахнул рукой, видя её озадаченное лицо, – Я поеду. Спасибо за чай.
– Ты не допил.
– На самом деле я не пью чаю. Провожать не надо, – бросил я, направившись к выходу.
– Глеб, стой, – её голос заставил меня застыть с протянутой к ручке двери рукой, – Разговаривай с людьми почаще. У тебя это неплохо выходит, – тихо сказала она, – И, я люблю сирень, – едва слышно добавляет, после небольшой паузы.
– Я запомню, – ответил я, открывая дверь и уходя, не оборачиваясь.
Но улыбаясь. Чёрт побери, улыбаясь.
ГЛАВА 7
Танцевать с мужиком – это что–то невероятное. В самом нехорошем смысле этого слова.
То есть, я понимаю, что он хореограф и по отзывам может научить двигаться как лань даже слона, но блин – вы когда–нибудь обнимали мужчину за талию будучи мужчиной?
Отвратительно.
– Раз–два–три, раз–два–три, – продолжает вслух считать шаги вальса Калле, усердно делая вид, что не замечает моего сморщенного лица, – Поворот, – я кручу его в своих руках, отчаянно сдерживая тошноту, – Наклон.
Желчь скапливается в горле, и я откашливаюсь.
– Можем сделать перерыв? – бормочу я, делая вид, что поправляю ворот рубашки.
Он пожимает плечами, отходит от меня на пять шагов и садится прямо на пол. В позу лотоса. Кладёт ладони на свои колени и закрывает глаза, становясь похожим на Далай Ламу, постигшего тот самый дзен. Или что там постигают буддисты.
Я отворачиваюсь, спрятав руки в карманы, но сталкиваюсь с его отражением в зеркальной стене зала. Шумно вздыхаю, и начинаю ходить туда–сюда, меряя помещение и считая шаги.
– Ты очень нервный, – говорит Калле ровным голосом.
– Я не привык лапать мужиков, уж извини, – едко отвечаю я, застыв на секунду и снова продолжив свой поход от одной стене к другой.
– Так нервничают только те люди, которые совершают ошибку, – продолжает он, даже не открыв глаза.
Пристально посмотрев на него, я подхожу к нему и сажусь напротив. Он выглядит настолько умиротворённым и расслабленным, что мне, невольно, становиться завидно.
– Почему ты так сказал? – решаюсь спросить я.
Калле пожимает плечами.
– Человек, который уверен в своих решениях никогда не мечется, как раненый зверь из стороны в сторону, – лёгкая улыбка, а затем его лицо снова становится серьёзным.
– Я репетирую танец отдельно от невесты, – выпаливаю я, – Разве мы не должны делать этого вместе?
– Это то, что на поверхности, но я отвечу, – он потирает ладони друг о друга и открывает глаза, смотря на меня внимательным взглядом, – Вы могли бы готовить этот танец вместе, но тогда вы потеряете магию в день свадьбы.
Я презрительно фыркнул.
– Погоди, – Калле поднял ладонь в воздух и продолжил, – Танец жениха и невесты – это очень важный ритуал. Вы должны не просто двигаться под музыку, вы должны чувствовать друг друга так, словно вы дотрагиваетесь впервые…
– Я итак каждый раз это испытываю, – перебил я, – Я имею ввиду то, что я не помню её. Ну, ты в курсе, – постучав указательным пальцем по виску, я усмехнулся.
– Да. Я слышал о твоей утраченной памяти, – Калле кивнул, – Но это всего лишь состояние твоей души в данном отрезке времени.