Житие и учение св. Григория Паламы

Осложнения в политике. После смерти Андроника III за власть боролись два претендента на регентство — Кантакузин и Иоанн Калека. Нет никаких указаний на то, что эта политическая борьба была связана с вероучительными убеждениями двух главных соперников. Как мы видели, Калека не горел тогда желанием поддерживать антипаламитов. Напротив, он сам сообщает, что отказался придать августовскому собору вполне официальный характер по следующим двум причинам:

1) чтобы не принимать решения касательно вероучения;

2) чтобы не оказать Кантакузину честь председательствовать на соборе, являющуюся прерогативой императора.

Поэтому Калека согласился с обнародованием документа, дабы утвердить победу монахов, при условии, что в нем не будет упомянут августовский собор, состоявшийся под председательством Кантакузина. Значит, власть патриарха в этот период была вполне достаточна для того, чтобы действовать наперекор великому доместику и навязать ему умолчание о соборе, на котором он выступал как фактический император, что явилось бы для него важным прецедентом, если бы, например, его подпись стояла под Томосом. Сторонник Кантакузина Филофей именно в этом смысле истолковывает августовские события. "Сиятельнейший император, — пишет он, имея в виду Кантакузина, — там присутствовал, хотя и не был тогда еще облечен властью; он, скорее, обладал властью и управлял делами государства; ему недоставало лишь диадимы и наименования "император"; он занимал место сиятельнейшего императора — своего брата [Андроника III]".

Как раз это положение дел и не хотел признавать патриарх, и ему удалось добиться того, чтобы в Томосе об этом ничего не говорилось(24). Действительно, документ составлен согласно желанию Калеки, а это лишний раз доказывает, что патриарх, если бы захотел, мог бы с таким же успехом придать ему и менее паламитскую окраску. Но, вероятно, считая, что спор завершен победой монахов, он одобрил составленный св. Григорием Паламой текст(25), прибавив к нему категорическое запрещение возвращаться к обсуждению этой проблемы. Ничего лучшего монахи и пожелать не могли.

Впрочем, Калека осыпал их различными милостями, возможно, чтобы заручиться их поддержкой в своей борьбе за политическое влияние с Кантакузином. Действительно, св. Григорий сообщает, что патриарх предложил ему епископство Монемвасии, а после его отказа заставил избрать туда его первого друга Исидора, предлагая самому Паламе стать митрополитом в Фессалонике. С другой стороны, как мы увидим ниже, учитель безмолвия, оставшись после соборов в Константинополе, играл важную роль в тайных политических переговорах, сопровождавших государственный переворот в октябре 1341 г.; очевидно, его авторитет и влияние были очень велики, а победа в религиозном отношении — полной.

Соборный Томос. В опубликованном тексте Томоса заглавие, правда, упоминает о нескольких соборах, принимавших решение о Варлааме и Акиндине; но то же заглавие особо подчеркивает факт присутствия Андроника III; а ведь только оно и придает решениям полную законность. Неизданные варианты Томоса имеют более длинное заглавие, проливающее дополнительный свет на природу документа: помимо опубликованного в наше время текста заглавия имеется следующее добавление: решение, вынесенное в императорском присутствии, Томос же, составленный после его смерти (поскольку после этого он прожил одну неделю, ибо был больным) и подписанный в месяце августе девятого индикта лета 6849. Очевидно, по мнению составителей документа, "решение" могло быть принято только в присутствии Андроника III, ибо вопрос о том, кто станет его наследником, в августе 1341 г. не был урегулирован. Следовательно, августовский собор не принял "решения"; он просто подвел Акиндина под июньское осуждение: "если кто-нибудь захочет выдвинуть против монахов те же обвинения, которые выдвигал против них Варлаам... устно или письменно... он подпадет под то же осуждение." Вот почему во всех относящихся к этому периоду писаниях св. Григорий хочет доказать, что Акиндин — "варлаамит", а это не совсем точно.

Подписание Томоса не обошлось тем не менее без некоторых трудностей. Св. Григорий Палама и Иосиф Калофет рассказывают, что сторонники Акиндина сделали все для того, чтобы епископы не последовали примеру патриарха, подписавшего документы первым. Однако семь епископов, не считая патриарха, подписали Томос в августе: Григорий Сардский, Григорий Диррахийский, Нил Лакедемонский, Исаак Мадитский, Малахия Мефимский, Макарий Видинский и Афанасий Кизический. Действительно, их имена фигурируют в двух лучших списках Томоса(26). Подписи Афанасия Кизического добились не без труда; ведь на июньском соборе он претерпел неудачу: собрание отказалось читать принесенные им документы; затем его не пригласили к участию в составлении Томоса, и он потребовал отсрочки, чтобы поставить свою подпись. С другой стороны, Афанасию представили фальсифицированные (parakecargmћna) произведения св. Григория Паламы, которым он обязан неверным представлением о его мнениях; лишь познакомившись с подлинным текстом произведений св. Григория, он поставил под Томосом свою подпись(27).

"Фальсифицированные писания". Что же это были за "фальсифицированные писания" св. Григория Паламы, о которых говорит Афанасий Кизический? Ответ на этот вопрос мы обнаруживаем в неизданных произведениях учителя безмолвия, который на протяжении всего спора, продолжавшегося во время гражданской войны с 1341 по 1347 г., обвинял Акиндина в распространении недостоверных цитат из его произведений. Здесь невозможно привести все отрывки, в которых св. Григорий Палама упоминает об этом. Процитируем несколько, взятых наугад. В опубликованной в конце 1341 г. Апологии св. Григорий уже писал, что Акиндин, как только Варлаам покинул Византию, стал изымать отдельные фразы из контекста, удалять одни слова и прибавлять другие, дабы исказить смысл. В других местах он приводит конкретные примеры таких искажений и чаще всего описывает обработку Акиндином одной фразы из письма, которое Палама написал ему из Фессалоники в начале 1341 г.: "Итак, обожение — это низлежащая божественность, согласно богомудрым богословам, как говорит здесь и великий Дионисий, ибо оно есть дар вышележащей сущности Божией. И напрасно теперь Варлаам обвиняет нас в двубожии." Как объясняет св. Григорий Палама, Варлаам уже обвинял его в двубожии и использовал термин qeХthj Ыfeimћnh ["низшая божественность"] для характеристики учения св. Григория Паламы о благодати; св. Григорий отвечает ему, цитируя Дионисия, что термин Ыfeimћnh (низшая) можно принять только при условии, что такая благодать также есть Божество, так как она есть жизнь единого Бога, причаствуемая людям. Акиндин же, сочиняя Опровержение письма Паламы и приводя в нем это место, заканчивает цитату после слова Ыperkeimћnhj (вышележащей), а это, разумеется, заставляет относить это причастие к подразумеваемому существительному qeХthtoj (божественности / Божества): таким образом, св. Григорию приписываются слова о двух Божествах, одном вышележащем, а другом низлежащем. Это и будет основным обвинением, предъявляемым ему противниками, и важно уже сейчас отметить, что это выражение Паламе не принадлежит и что он всегда с негодованием отрекался от его авторства.

Нет нужды полагать, что Акиндин с самого начала стремился сознательно фальсифицировать писания Паламы; он просто отыскивал у него места, которые подтверждали бы его собственное толкование учения Паламы, и, как часто в таких случаях бывает, изъятые из непосредственного окружения цитаты использовались для доказательства положений, противоположных тому, что св. Григорий хотел сказать на самом деле... [XIII]. Впрочем, известно, что сборники такого рода цитат, составленные антипаламитами, имели хождение в Византии, и Афанасия Кизического мог ввести в заблуждение один из них.

Акиндин и небольшая группа его друзей были единственными, кто выступил в 1341 г. против богословия Паламы. Даже Никифор Григора в надгробном Похвальном слове Андронику III, которое он произнес во дворце, упоминает о том, как покойный император осудил на соборе 10 июня растленные догматы Варлаама. Очевидно, что первой реакцией византийской Церкви была однозначная поддержка св. Григория. Его победа не была следствием какой-нибудь ловкой интриги Кантакузина; сам патриарх одобрял Паламу, если не по убеждению — Калека так часто менял свою политику, словно своих убеждений у него вообще не было — то по крайней мере, преследуя свои интересы. Таким образом,, Акиндину ничего не оставалось, как распространять имевшиеся у него антипаламитские писания, относительный успех которых объясняется недоразумениями, вызванными ими по поводу подлинной мысли учителя безмолвия, — и многие из этих недоразумений дожили до наших дней.

Исключительно политические обстоятельства замедлили окончательное торжество учения Паламы и привели к появлению многочисленных полемических произведений, лишь немногие из которых обогатили богословскую традицию Византии. Св. Григорий уже в 1341 г. с полной ясностью изложил свое учение в Триадах, главном труде своей жизни, и отныне он сможет разве что бесконечно повторять одни и те же доводы — то в личных письмах, адресованных современникам, то в полемических произведениях, где он разработает более или менее устойчивую терминологию. Тем не менее, чтобы по-настоящему постичь мысль Паламы, необходимо обратиться к его первым произведениям, направленным против Варлаама; в них он изложил основы подлинного бытийного богословия, которые будет лишь уточнять в последующих писаниях, направленных на опровержение эпигонов калабрийского философа.

Период гражданской войны (1341-1347 гг.)

Политическая ситуация. Умерший 15 июня 1341 г. Андроник III Палеолог оставил наследника в возрасте всего девяти лет и вдову — императрицу Анну Савойскую, западную принцессу, совершенно не готовую блуждать по лабиринтам византийской политики. Уже 18 июня появились два претендента на регентство— патриарх Иоанн Калека, которого поддерживал Алексий Апокавк, и великий доместик Кантакузин [I].

Первый опирался на письменный документ, врученный ему и членам Синода Андроником в 1334 г., когда он был поставлен патриархом; император, говорилось в документе, поручал заботе Церкви охранение своей жены и детей в случае политической смуты. В Византии, действительно, существовал обычай, по которому патриарх Константинопольский считался признанным защитником законности престолонаследия. Именно в этом качестве Арсений выступал против узурпатора Михаила VIII Палеолога, и Иоанн Калека даже будет открыто ссылаться на него, обещая сделать еще лучше: чтобы не поддаться силе, как Арсений, он, Калека, примет на себя заботу обо всех делах гражданского управления совместно с императрицей Анной. Тем самым, патриарх претендовал на регентство, подобное регентству святителя Николая Мистика в X в.

Претензии Кантакузина основывались главным образом на дружбе, которую питал к нему Андроник III, и на власти, которой великий доместик располагал еще при жизни императора. Связь его с покойным василевсом была чем-то вроде духовного родства, что позволяло ему заявлять на всем протяжении своего сначала оспариваемого, а затем всеми признанного царствования, что, объявив себя императором, он не нарушил законный порядок престолонаследия и, поступив таким образом, лишь занял должность, которую предложил ему сам Андроник.

В общем политическое равновесие после смерти Андроника могло выглядеть только как modus vivendi двух противоположных сил. После многочисленных более или менее бурных дискуссий Кантакузин и патриарх поклялись друг другу в верности, и великий доместик покинул Константинополь, чтобы руководить военными операциями на Балканах. По-видимому, он отказался от всяких исключительных требований, ибо по настоянию патриарха согласился, чтобы августовский собор не упоминался официально в соборном Томосе 1341 г. Тем не менее, в октябре Калека и Апокавк совершенно отстранят его от дел, совершив стремительный государственный переворот.

Св. Григорий Палама и государственный переворот. Св. Григорий, находившийся, когда развертывались эти события, в Константинополе, не остался к ним безразличен. Его семейные связи, духовный авторитет и недавняя победа над Варлаамом открывали ему легкий доступ к политическим деятелям Империи; перед ними он выступил в роли защитника "несправедливо оклеветанного" Кантакузина и представил катастрофические последствия гражданской войны, к которой не преминет привести государственный переворот. В октябре 1341 г. Калека пригласил его к себе лично и сообщил свой план, стремясь заручиться его поддержкой. Св. Григорий, напротив, стал проповедовать мир между двумя враждебными партиями; тогда иерарха охватил такой гнев на учителя безмолвия, что великому дуке Алексию Апокавку пришлось заступаться, засвидетельствовав его добрые намерения. Главной целью святого отца было сохранение status quo, с большим трудом достигнутого после смерти Андроника; во всех произведениях, датируемых этим периодом, он объявляет себе защитником "мира" и "согласия" между двумя политическими партиями, раздиравшими Империю. "Что должны мы делать, — пишет он афонским монахам, — когда начался раздор? Возбуждать единоплеменников друг против друга или объяснять им, что они суть члены друг друга и что они не должны обращаться со сродными себе, как с иноплеменниками?... Таким образом, мы были предназначены судьбой в служители мира."

Принимая непосредственное участие в политических делах своего времени, св. Григорий Палама следовал традиции святых Афанасия I и Феолипта Филадельфийского. Его позицию нельзя объяснять упрощенно, как это делает О. Тафрали: "За фасадом вопроса исихазма следует видеть... две столкнувшиеся партии: с одной стороны знатных и богатых, с другой — народную партию." Даже если принять эту концепцию для объяснения гражданской войны между правительством Анны, предполагаемым защитником бедных, и Кантакузином, вождем феодальной знати, пришлось бы еще доказывать, что исихасты стали союзниками Кантакузина именно потому, что, защищая феодальные привилегии, он защищал и монастырские владения. А ведь выше мы видели, что византийские исихасты принадлежали к духовному движению, в общем враждебно относящемуся к обогащению монахов. Впрочем, далее в этой главе мы покажем, что не все сторонники великого доместика были паламитами и что, с другой стороны, правительство Анны не разделяло полностью ни религиозную политику патриарха Иоанна Калеки, ни богословие Акиндина.

Прежде всего к участию в политике св. Григория подтолкнуло совершенно оправданное чувство, что внутренние раздоры — главная причина упадка Византии; кроме того, защищая Кантакузина, он сознавал (и это признают сегодня лучшие из историков), что великий доместик был "единственным человеком", способным продолжить "дело возрождения", начатое Андроником III в сотрудничестве с ним. С другой стороны, чисто религиозные мотивы также определяли действия св. Григория и его учеников, ибо они больше доверяли — и с полным основанием — православности Кантакузина, чем православности иных византийских политиков.

Впрочем, св. Григорий не собирается совершать окончательный выбор между двумя враждебными партиями. В своих писаниях он будет всегда выражать полнейшее почтение не только к императрице Анне Савойской, но и к великому дуке Алексию Апокавку, главному врагу Кантакузина. Во время бурных дискуссий с патриархом Алексий, как мы видели, защищает святого отца от гнева Калеки и заступается за него. В сочинениях, относящихся ко времени гражданской войны, св. Григорий неоднократно упоминает Апокавка, но ни разу его не порицает. Вместе с тем, учитель безмолвия с возмущением отстранит выдвигаемые против него обвинения в тайных связях с Кантакузином. Защищая "мир", он не хочет "заниматься политикой", но стремится бороться с несправедливостью и клятвопреступлением, в которых повинен патриарх.

Св. Григорий не изменит своего мнения, когда Кантакузин в Дидимотике объявит себя императором. В Византии не существовало закона о престолонаследии, как не существовало его и в Риме; семейные связи могли указать на богоизбранного, предназначенного Провидением человека, каковым являлся василевс в глазах византийцев; но Божественный выбор мог проявиться и по-другому, например, посредством того, что сегодня нам кажется узурпацией. Эти две юридически несовместимые точки зрения — законного династического престолонаследия и "провиденциальной узурпации" — в Восточной Империи всегда сосуществовали. Облачаясь в пурпур, Кантакузин мог сослаться на многочисленные знаменитые прецеденты; тем не менее он предпочел отдать дань доктрине легитимности, по-прежнему признавая малолетнего Иоанна V императором.

Палама в монастыре Св. Михаила Сосфенийского. Палама весьма подробно рассказывает о происходивших в 1341-1342 гг. событиях. Так, он сообщает, как после неоднократных, но бесплодных попыток повернуть ход политических дел в Константинополе он решил удалиться в монастырь Св. Михаила Сосфенийского на Босфоре, в нескольких километрах от столицы (1). Но и вдали от столичных политических интриг его авторитет был опасен для патриарха, который решил отделаться от слишком опасного политического противника. К середине зимы 1341-1342 гг. он дал Акиндину определенную свободу нападать на богословие св. Григория Паламы, не позволяя ему тем не менее писать. Значит, мысль воспользоваться Акиндином, чтобы нанести удар по моральному авторитету главы исихастов, уже возникала у Калеки, но он еще не осмеливался открыто опираться на монаха, осужденного в августе.

В начале марта 1342 г. посланник патриарха прибыл в монастырь к св. Григорию Паламе и предложил ему сделку: если он согласится вернуться в Константинополь и поддержать партию противников Кантакузина, Акиндина снова лишат возможности ему вредить. Св. Григорий, несомненно, был не тот человек, что дрогнет перед угрозой шантажиста. Он ответил, что не намерен менять свою политическую позицию, соответствующую подлинным интересам народа и императоров; что же касается осужденного собором Акиндина, то по отношению к нему патриарх должен исполнить свой долг; сам он готов вернуться в Константинополь, но только под конец Великого поста.

В Константинополе. На самом деле он вернулся туда в Вербное воскресенье, 24 марта. Незадолго до этого он получил известие, что делегация афонских монахов, возглавляемая протом Исааком, направляется в столицу, чтобы вести мирные переговоры с двором Анны Савойской. Поэтому он устремляется им навстречу, принимает их по приезде 26 марта и отводит в город в собственные апартаменты, хотя и не сопровождает их во дворец. Афонская делегация отправилась в столицу по особой просьбе Кантакузина и усилила позицию св. Григория Паламы. Прота сопровождали игумены, в том числе игумен Лавры Макарий и игумен Филофеу Лазарь, и многие известные святогорцы, среди которых Кантакузин упоминает Каллиста, будущего патриарха Константинопольского, и Савву из Ватопеда.

На светлой седмице, в первых числах апреля, св. Григорий Палама один явился к императрице Анне; частная аудиенция продлилась недолго, так как патриарх и высшие чиновники пожелали присутствовать при беседе, которая приняла чисто политический характер и ни к чему не привела. Св. Григорий иронично сообщает что доводы главных чинов двора "не были приличны его слуху"; кроме того, они упрекали его в том, что он судит об их политике, не имея представления о положении дел. Беседа закончилась несколькими дипломатическими выражениями.

Св. Григорий Палама оставался в столице еще около пяти недель. После 12 мая он вернулся в монастырь Св. Михаила на Босфоре. Патриарх искал предлог, дабы удалить обладающего весом противника, и учитель безмолвия предпочел избежать слишком резкого столкновения. В соответствии с практикой исихастов он жил не в самом монастыре (это место не располагало к сосредоточенности, в нем постоянно был слышен шум, производимый босфорскими лодочниками), а предпочел удалиться на холмы неподалеку от столпа св. Даниила Столпника, где располагалось несколько пустыней.

Раздор с патриархом. Между 19 и 26 мая чиновник патриархии явился к нему в монастырь Св. Михаила, но, не найдя его там, вернулся в столицу. Св. Григорий Палама сам отправился туда и через своих друзей узнал, что для рассмотрения его дела созывался собор; в нем приняли участие епископы-сторонники Калеки, а также гражданские чиновники, в большинстве своем молодые, приходящиеся родственниками Ирине Хумнене, вдове деспота Иоанна Палеолога, которая под именем Евлогии настоятельствовала женским монастырем в Константинополе. Чиновники привели с собой осужденного монаха Акиндина и многих его сторонников. Целью собрания, созванного внезапно и тайно, было осуждение св. Григория и его жестокое преследование. Кажется, в отсутствие виновного ничего не сделали, но стало понятно, что патриарх нашел предлог отделаться от Паламы: учителя безмолвия собирались осудить за его богословие. В течение года, прошедшего со времени отъезда Варлаама, св. Григорий продолжал писать, опровергая учение Акиндина, излагавшееся в основном устно; к этому времени относятся Диалог между православным и варлаамитом, Апология — сочинение в трех трактатах, напоминающее Триаду против Акиндина, а также, возможно, еще один диалог — Феофан. Эта полемическая деятельность представлялась ему вполне дозволенной, поскольку он лишь развивал учение о различии между сущностью и энергиями, которое было ясно выражено в третьей Триаде против Варлаама и однозначно одобрено августовским Томосом 1341 г. Тем не менее Калека собирался подвести его под действие параграфа, который он сам прибавил к Томосу и который запрещал продолжение богословского спора.

Св. Григорий довольно долго остается в городе, часто меняя место жительства. Однажды, вероятно в июне, он находился в монастыре Иоанна Крестителя в Петре, назначенном местом пребывания афонского прота. Два чиновника патриархии принесли ему приказ императрицы немедленно явиться во дворец. Распознав хитрость патриарха, св. Григорий отказался следовать за ними; "не в обычае, — подумал он, — чтобы клирики разносили императорские приказы." Тогда прот Исаак послал игумена Филофеу Лазаря узнать подробности: не идет ли речь о созыве нового собора? В этом случае св. Григорию не следует появляться там в одиночестве, дискуссии должны быть принародными, как в 1341 г., должны быть приглашены все христиане и прежде всего монахи. Лазарь вскоре вернулся в сопровождении номофилакса, которого св. Григорий называет также "судьей ромеев", и сакеллария Великой Церкви; через них Иоанн Калека дал проту ответ: у него нет намерения созывать собор, ибо вопрос решен в 1341 г., однако Палама нужен ему, чтобы рассмотреть некоторые его писания. Тогда афонцы все вместе, но без св. Григория Паламы, отправились к патриарху и резко протестовали против намерений иерарха. Они напомнили ему, что он сам восхвалял св. Григория и его богословие в присутствии номофилакса, а позднее — перед лицом собора 1341 г. Об этом свидетельствует соборный Томос. Ни Палама, ни они сами не хотят нарушать решения собора. Калека не мог отрицать столь очевидные факты и сменил тему разговора; он заявил, что перехвачены письма Паламы Кантакузину и его союзникам. Таким образом он открыто разоблачил причину, заставлявшую его преследовать учителя безмолвия. Монахи стали отрицать эти факты, вопиять против клеветы и требовать доказательств обвинения, которому подвергся их предводитель. Не получив их, они вернулись в монастырь и посоветовали св. Григорию как можно скорее покинуть город. И в самом деле, присутствие в столице стало опасным. Калека только искал повод, чтобы убедить правительство Анны Савойской осудить его. Богословие оказалось для него лишь ширмой, скрывавшей ненависть к "защитникам мира." (2)

В Ираклии. Палама удалился в Ираклию, "чтобы не подать повода тем, кто такового искал." В отсутствие св. Григория собор под председательством Иоанна Калеки вынес решение об уничтожении всех его произведений, написанных после августа 1341 г.; эта мера была сходна с той, которой подвергся Варлаам до обнародования Томоса, и Акиндин мог обоих считать в равной степени еретиками. На этом соборе святитель Исидор также присутствовал — в качестве нареченного епископа Монемвасии; он ссылался на Томос, но его протесты не смогли повлиять на исход прений.

Арест св. Григория Паламы. Первое соборное решение оказалось недостаточным, чтобы правительство Анны приняло меры против учителя безмолвия. Акиндину еще не была предоставлена полная свобода действий. Св. Григорий был арестован только через четыре месяца и исключительно по политическим мотивам. Императорский чиновник Скутариотис прибыл в Ираклию с поручением провести следствие о деятельности св. Григория Паламы; он произвел обыск в его келье, разыскивая письма Кантакузина, и допросил губернатора Ираклии о связях св. Григория. Он отметил, что св. Григорий провел четыре месяца в полном одиночестве, и не сообщил в своем рапорте о какой-либо подозрительной деятельности святого отца. Затем он возвратил св. Григория в Константинополь и привез его прямо во дворец на совет под председательством императрицы. Гражданские архонты, выслушав доклад Скутариотиса, объявили, что Палама невиновен, но после их ухода Калека заточил его в монастырь. Св. Григорий пожаловался великому дуке Апокавку, и тот распустил солдат, поставленных патриархом, чтобы его сторожить. Вероятно, в это время Палама и написал свое Письмо Гавре. Тогда Калека перевел учителя безмолвия в монастырь поближе к своей резиденции и запретил ему всякое общение с внешним миром. Один из этих монастырей, вероятно, второй — монастырь Христа Неприступного (3). Святой отец недолго там оставался: благодаря личным симпатиям, которые он по-прежнему вызывал при дворе, он смог добраться до храма Св. Софии и в течение двух месяцев пользовался там правом убежища вместе с 16 своими учениками, тщетно требуя созыва нового собора. Беспорядки, которые не преминуло вызвать их присутствие в церкви, подали даже повод к императорскому prоstagma (указу) от марта 1343 г., подтверждавшему право убежища в храме Св. Софии, но уточнявшему, что заинтересованные лица должны избегать проживания в самом храме, а размещаться в помещениях, по традиции предназначенных для ищущих убежища. Трудно сказать, имело ли это решение целью защитить св. Григория и его друзей или послужило юридическим поводом для их изгнания. Как бы то ни было, мы знаем, что в конце концов им пришлось в принудительном порядке покинуть храм Св. Софии, и что св. Григорий обвинил патриарха в том, что он был зачинщиком нарушения привилегии храма. Относительная безопасность, которой св. Григорий Палама пользовался в монастырях и особенно в храме Св. Софии, шла вразрез с политикой Калеки и вызывала возмущение Акиндина, которому как раз в это время было позволено представить патриарху и Синоду часто цитируемое нами Донесение, внушающее патриарху такую версию событий, которая без труда позволяет ему окончательно отвернуться от Паламы. В апреле или мае 1343 г. св. Григорий, как и его ученик Дорофей, был заключен в дворцовую тюрьму, где находились все политические противники правительства. Не подвергнувшись личному осуждению за свое богословие, учитель безмолвия оказался политическим заключенным, потому что Калеке удалось убедить правительство арестовать его. Но в качестве политического заключенного Палама не подпал под непосредственную юрисдикцию патриарха, и ему не препятствовали излагать свое учение и письменно нападать на своих противников с помощью Дорофея, исполнявшего роль секретаря. Правительство Анны не разделяло новоявленное пристрастие Калеки к антипаламитскому богословию.

Калека и Акиндин. После вынужденного возвращения св. Григория Паламы в Константинополь патриарх осмеливается полностью использовать Акиндина. Осенью 1342 г. он допускает в свое общение осужденного в августе 1341 г. монаха и позволяет ему писать богословские трактаты против Паламы. Акиндин выражает в письмах радость по этому поводу и подтверждает, что до сих пор никакая деятельность не была ему возможна. На Рождество 1342 г. должно было состояться рукоположение Исидора в епископа Монемвасии, но Калека публично подвергает его унижению, требуя, чтобы при предшествующем рукоположению исповедании веры он осудил учение Паламы. Когда нареченный епископ отказался это сделать, Калека не захотел его хиротонисать и сослужить с ним. Однако тот факт, что Исидор, известный сторонник Паламы, мог так долго пользоваться привилегиями нареченного епископа, — дополнительное доказательство политического, а не религиозного характера преследований, которым подвергался св. Григорий.

Осенью 1342 г. миссия афонцев в Константинополе потерпела полную неудачу. Их попытки восстановить мир, письменный доклад, посланный Анне с этой целью, не имели никакого успеха. Калека сумел даже расколоть делегацию: он назначил игумена Лавры Макария митрополитом Фессалоникийским, сделав его таким образом противником Кантакузина. Эта операция не удалась ему с Паламой и Исидором. Макарий был даже отправлен послом в Сербию, где пытался убедить Кантакузина сдаться. Тем не менее он не был антипаламитом, как об этом писали: писатели-паламиты упоминают его имя с почтением, и Калека в конце концов, кажется, удалил его, чтобы заместить ярым акиндинистом Иакинфом (4). Случай Макария лишний раз доказывает политический характер поведения патриарха. Остальные члены афонской делегации покинули столицу, за исключением Саввы, великого аскета из Ватопеда, который был помещен в монастырь Хоры и продолжал поддерживать Кантакузина. Зато в богословском споре его позиция была сдержанной: он отказался выступить на стороне Паламы, и Акиндин восхваляет его за это в трех письмах; по мнению вождя антипаламитов, позиция Саввы сделала возможным одобрение, высказанное в конце концов Анной и членами правительства по поводу осуждения учителя безмолвия (5). Житие св. Саввы, написанное впоследствии святителем Филофеем, изображает его сторонником Паламы, но автор явно защищает мысль, не разделяемую многими. Он не приводит ни одного конкретного факта в подтверждение "паламизма" Саввы, который все-таки входил в делегацию афонцев в Константинополе, чью деятельность мы отметили, а затем находился в столице на протяжении всего критического периода 1342-1347 гг. В Похвальном слове св. Григорию Паламе тот же святетель Филофей рассказывает, наконец, что исихаст Ватопеда чудесным образом обратился в православие, после того как был антипаламитом. В 1347 г. он был первым кандидатом Кантакузина на патриаршество.

Деятельность Акиндина. Полная поддержка, которую патриарх Иоанн Калека оказал осенью 1342 г. Григорию Акиндину, привела к очередному возобновлению богословских споров, которых иерарх, по его же словам, желал избежать. В отличие от Калеки Акиндин придавал вопросам вероучения первостепенное значение. Готовый вплоть до июня 1341 г. играть роль судьи в споре между Варлаамом и Паламой, Акиндин составил себе несомненно искреннее убеждение, что учитель безмолвия сам отклонился от истины веры. Поэтому он выступил против него, притворяясь в то же время, что отвергает и учение Варлаама. На самом же деле, как мы видели, существенного расхождения между Варлаамом и Акиндином не было. В декабре 1341 г. последний сообщал Георгию Лапифу, который с Кипра просил его разъяснить положение дел в Константинополе, что Варлаам заблуждается не столь глубоко, как Палама (6). Значит, с этого момента Акиндин более не собирался следовать viae mediae, а однозначно склонялся в сторону Варлаама. Его формалистский консерватизм и цитаты из святых Отцов, которыми он наводнял свои бесконечные богословские трактаты, производили, тем не менее, ложное впечатление вероучительной надежности и успокаивали совесть Калеки, поглощенного вопросами политики и совершенно безразличного к проблемам вероучения, решение которых надолго определит судьбы византийского христианства.

Посредственный богослов, Акиндин располагал в Константинополе многочисленными связями. Мы видели, какую благодаря им важную роль он играл при подготовке июньского собора 1341 г. Переписка Акиндина сообщает нам многочисленные свидетельства его политического могущества между 1342 и 1346 гг.: он не только находился в близких отношениях с патриархом и насчитывал среди своих корреспондентов многих высокопоставленных духовных лиц, но и мог непосредственно обращаться к великому дуке Апокавку и рекомендовать лиц, которым покровительствовал, мистику [название чина] Кинаму, чтобы ввести их в секретариат империи. Однако в его письмах мало намеков на Кантакузина, и почти все они имеют целью вероучительную борьбу с Паламой. Кроме того, противники упрекают его в том, что он широко прибегал к подкупу, благодаря капиталам, предоставленным в его распоряжение богатейшей Евлогией Хумненой.

Его Донесение патриарху. Решив осенью 1342 г. открыто воспользоваться поддержкой Акиндина, патриарх в марте-апреле 1343 г. принял от него Донесение, содержавшее изложение с точки зрения Акиндина событий, происшедших с начала 1341 г. Патриарх, разумеется, был знаком с фактами, но от Акиндина требовалось религиозное оправдание принятых против Паламы политических мер. Тот искусно удовлетворяет это требование: в Донесении подчеркнуты правильность осуждения Варлаама и неприязнь Калеки к вероучительным спорам; заканчивается он традиционным исповеданием веры; Акиндин совершенно не упоминает о почестях, выпавших на долю вождей исихазма после собора, и не ссылается на политическую ситуацию. Главная мысль Донесения была принята Калекой в качестве официальной версии событий, а Акиндин получил от патриарха задание опровергнуть богословие Паламы (7). Он сделал это, опубликовав с 1342 по 1344 г. семь пространных трактатов против св. Григория, которые все обращены к Калеке, и большое число менее значительных произведений, не считая многочисленных писем на ту же тему самым разным адресатам. В это время патриарх переводит одного из друзей Акиндина, архиепископа Косского Иакинфа, в Коринфскую митрополию.

Но и св. Григорий Палама в заключении не бездействует. До 1344 г. правительство Анны не поддерживает патриарха в его стремлении представить учителя безмолвия еретиком. Столь явный сторонник св. Григория, как св. Исидор, продолжает заседать в синоде в качестве нареченного епископа Монемвасии и занимается управлением своей епархией, хотя Калеке и удалось отложить его рукоположение. Решение предать произведения св. Григория огню не имело, кажется, особых последствий: никогда учитель безмолвия не писал так много, как в эти два года с 1342 до 1344. Наряду с письмами, написанными к разным лицам в Константинополь и в провинцию, он составил семь трактатов Против Акиндина, отвечающих на семь антирритик его противника.

Отлучение св. Григория Паламы. В конце 1344 г. ситуация получила новое развитие. После бесплодных переговоров с Кантакузином, состоявшихся в сентябре, константинопольское правительство ужесточило политику в отношении своих противников. В ноябре известные противники Кантакузина были осыпаны щедротами (8). 4-го числа того же месяца синод Калеки низложил Исидора и отлучил от Церкви Паламу. В отношении Паламы была сделана ссылка на религиозные мотивы: он и его сторонники придавали ложное истолкование Томосу 1341 г. и не поминали патриарха за богослужением[II] (9).  Св. Григорий находился в заключении по политическим соображениям, и поэтому не было надобности упоминать о его приверженности Кантакузину. Что же касается осуждения св. Исидора, занимавшего видное место на заседаниях синода, то оно объяснялось как политическими, так и дисциплинарными причинами: св. Исидор управлял епархией, не будучи еще епископом, толковал Томос, как св. Григорий Палама, но главное, "не питал истинного доброжелательства к императорскому величеству и был приверженцем отступника и тирана." (10) Следовательно, нет никакого сомнения в одновременно политическом и религиозном характере мер, примененных к святым Григорию и Исидору в 1344 г. Чтобы придать этим мерам больше веса, Калека передал их на подпись двум восточным патриархам, пребывавшим в тесной зависимости от него, — Иерусалимскому (11) и Антиохийскому; Игнатий Антиохийский присутствовал на заседании синода вместе с другими епископами своей патриархии и опубликовал одно заявление против Паламы, и другое — против Исидора. Он был обязан Калеке в еще большей степени, чем его иерусалимский коллега: обратившийся в православие армянин, он прибыл в Константинополь летом 1344 г., чтобы быть утвержденным в достоинстве патриарха (12). Следовательно, подписи этих восточных иерархов, превратившихся в "клиентов" вселенского патриарха, были не очень весомы. Гораздо важнее для Калеки было императорское prOstagma, подтвердившее принятые синодом меры (13). Если верить паламитским источникам, патриарх находился в это время на вершине своего религиозного и политического могущества. Предпочитая жить в императорском дворце, а не в патриархии, он практически управлял делами Империи. Так, он добился, чтобы правительство Анны официально поддерживало его религиозную политику. Тем не менее, действия Калеки были достаточно осторожны: в частности, он не отправил на Афон текст отлучения Паламы (14) и просто хранил в своем архиве осуждающее св. Григория письмо, которого он добился от Игнатия Антиохийского; сам учитель безмолвия познакомился с ним лишь впоследствии — и то тайком. Что касается афонских монахов, обратившихся письменно к императрице и патриарху, чтобы защитить св. Григория Паламу, то в обоих случаях они натолкнулись на категорический отказ их слушать. В это же время учитель безмолвия пишет ряд писем на Афон, в которых сожалеет о бесплодности вмешательства святогорцев и объясняет его причины (Письмо к Филофею, Письмо к честнейшим старцам, Первое письмо к Макарию).

Рукоположение Акиндина. Временный успех подтолкнул Калеку к дальнейшим действиям ради укрепления своего положения. В 1341 г. он провозгласил, что только епископы, преемники апостольского служения, имеют право учить о догматах Церкви. Обстоятельства же вынудили его опираться в борьбе с Паламой на простого монаха-богослова Акиндина. Последний неоднократно признавал в своих полемических произведениях эту слабость своей позиции; иногда он опровергал постановление 1341 г. и утверждал, что даже миряне вправе обсуждать богословские вопросы; возможно, таким образом он намекал, что его рукоположение будет правому делу полезно. Тогда Калека решил поставить Акиндина епископом (15).

Столкновение патриарха с Анной Савойской. Этой акции решительно воспротивились императрица Анна и двор; патриарх мог поступать как ему угодно в управлении Церковью, но не имел права нарушать постановление, принятое при Андронике III, то есть игнорировать официальное осуждение Акиндина (16). Как и в 1342 г., Алексий Апокавк официально выступил в защиту св. Григория Паламы против Калеки. Патриарх и двор столкнулись по-настоящему (17): государыня отказалась признать диаконское рукоположение, которым иерарх удостоил наконец богослова-антипаламита, несмотря на запрещение, трижды объявленное ему Анной. Акиндин даже был арестован (18). Пронесся слух, что патриарх низложен, так как рукоположил еретика(19).

Иоанн Калека был, однако, достаточно силен, чтобы бороться с императрицей. Акиндина, ускользнувшего от гнева Анны, рукоположили в конце концов во священники (20), а многих противников св. Григория Паламы — в епископов в 1344-1345 гг. Самым громким было назначение Иакова Кукунариса митрополитом Монемвасии, имевшее целью ослабить влияние Исидора в Пелопоннесе. Это задание должно было стать наградой Иакову за его антипаламитское рвение. Акиндин, казалось, сделался всемогущ: он рекомендовал патриарху кандидатов в епископы, он потребовал и добился дисциплинарного наказания монаха Марка, ибо этот ученик св. Григория Синаита осмелился из своего уединения на Хиосе выступить в защиту св. Григория, написав Иоанну V и патриарху приобретшие шумную известность письма (21).

Отвечая на недовольство, вызванное этими мерами религиозного характера, Калека публикует в свое оправдание ряд документов:

Письмо афонским монахам, неоднократно выступавшим в защиту Паламы в письмах к Анне, высокопоставленным чиновникам Константинополя и патриарху (22). Письмо датируется ноябрем 1344 г. и, видимо, непосредственно следует за осуждением святых Григория и Исидора; в нем содержится просьба к афонцам добиться от Паламы покорности. Действительно, если верить св. Григорию Паламе, патриарх не сообщил непосредственно монахам Афона об отлучении их глашатая. Поэтому письмо было отправлено адресатам лишь спустя некоторое время, вероятно, чтобы оправдать рукоположение Акиндина[III];

Окружное послание, в котором он объявляет об отлучении Паламы и оправдывает это отлучение (23);

Истолкование Томоса 1341 г. — нечто вроде коммюнике, в котором дается официальное истолкование этого спорного документа.

Позиция патриарха проста: по его мнению, Томос 1341 г. осуждает Варлаама только по двум пунктам — его учение о фаворском свете и нападки на молитву. "Мы не хотим и не соглашаемся ничего принимать в расчет, кроме этих двух пунктов," — заявляет он. Палама нарушил высказанное в Томосе запрещение обсуждать догматические вопросы, ибо продолжал писать, толкуя Томос в благоприятном для своего богословия смысле. Когда же он, Калека, захотел убедить его изменить свое поведение, тот сбежал в Ираклию. Этими доводами патриарх стремился оправдать рукоположение Акиндина, игнорируя его осуждение в августе 1341 г. и замалчивая политический контекст отлучения св. Григория. Мы уже показали, насколько такой взгляд на вещи был далек от реальности. В Опровержении Истолкования Томоса Калеки и письмах, написанных в 1345 г. афонским друзьям, св. Григорий Палама без особого труда восстанавливает факты. Как дополнительный довод в пользу паламитов необходимо отметить и то, что Калека выжидал вплоть до 1344 г., чтобы официально осудить Паламу и представить тенденциозное истолкование событий, предшествовавших рукоположению Акиндина; он постепенно принял это толкование и окончательно занял позицию богослова-антипаламита. Позиция эта, однако, не была принята императрицей Анной целиком, и с ноября 1344 г. между ними возникает резкое расхождение.

В конце 1345 г. это расхождение проявилось по тому поводу, что Калека, несмотря на сопротивление императрицы, ради восстановления влияния зилотов в Фессалонике низвел с митрополичьей кафедры Макария, бывшего игумена Лавры, и провел избрание на нее ярого приверженца Акиндина — киприота Иакинфа, монаха из монастыря Одигитрии (24). Акиндин сообщил влиятельным лицам Фессалоники о скором прибытии нового епископа и открыл, что цель его назначения — искоренение паламизма. Иакинф ревностно принялся за дело: паламиты запомнили его преследования, которые стали одним из элементов зилотской реакции в Фессалонике.

Политика силы, ареной для которой служили, несомненно, не одна Фессалоника, не пошла Калеке на пользу. С другой стороны, его объяснения по поводу Томоса 1341 г., которого он, якобы, придерживался, никого не убедили. У сторонников правительства Апокавка и Калеки не оставалось иной возможности, кроме официального антипаламизма; те же из них, кто считал учение св. Григория Паламы и Томос 1341 г. соответствующими православию (а таких насчитывалось все больше), присоединились к лагерю Кантакузина. В 1345 г. Кантакузин добился ряда успехов, и его победа, особенно после смерти 11 июня Апокавка, становилась несомненной.

Паламитская реакция. На протяжении 1346 г. различные группы, образовавшие в Константинополе коалицию антикантакузинистов, стараются забрать свои ставки и выйти из игры. Императрица Анна окончательно сознает, какую ошибку она совершила, позволив патриарху использовать враждебность Акиндина к Паламе в политических целях. В январе этого года афонские монахи адресуют ей два Догматических трактата, написанных св. Филофеем Коккином, чтобы убедить ее, что "иерей Божий Григорий вовсе не чтит многие божества, как утверждает его и самой истины обвинитель." Анна пытается осведомиться о содержании текущей богословской полемики. От патриарха она получает подборку материалов, направленных против Паламы. По ее просьбе св. Григорий Палама направляет ей Доклад, в котором опровергает обвинения своих противников, ссылаясь на поддержавшего его в 1341 г. Андроника III, и старается укрепить императрицу в ее антиакиндинистских убеждениях. Государыня просит ученого монаха Давида Дисипата, ученика св. Григория Синаита, изложить ей историю спора между Варлаамом и Паламой и объяснить, каково было участие в нем Акиндина. Давид откликается на ее пожелание и сопровождает свой рассказ святоотеческим флорилегием, говорящим в пользу паламизма. Анна обращается также к Никифору Григоре, державшемуся, несмотря на призывы Акиндина, в стороне от дискуссии, но философ объявляет себя противником Паламы и к концу года начинает писать против богословия учителя безмолвия[IV].

Однако ничто уже не могло остановить течение событий. 21 мая 1346 г. патриарх Иерусалимский Лазарь торжественно короновал Кантакузина в Адрианополе; к тому же, собор фракийских епископов и бежавших из Константинополя митрополитов, состоявшийся в том же городе, постановил низложить Иоанна Калеку за рукоположение осужденных еретиков. Следовательно, Калеку не считали более в лагере восставших законным патриархом, и Лазарь Иерусалимский оказался в некотором роде поставленным Кантакузином временным патриархом. И еще один сильный удар обрушился в это время на партию антипаламитов — преждевременная смерть Иакинфа Фессалоникийского.

Маневры Калеки. Поняв, что, осудив паламитов, он пошел по ложному пути, Иоанн Калека попытался с ними примириться. Два письма, адресованных ему Акиндином, сообщают нам, что очутившийся в безвыходном положении Калека в 1346 г. отвернулся от него, и вождь антипаламитов изливает свое возмущение такой неблагодарностью. Таким образом, еще за несколько месяцев до своего падения иерарх еще раз показал, как низко ценил он собственную подпись, когда затрагивались его политические интересы. Впрочем, предпринятый в последнюю минуту маневр ни к чему не привел. Анна окончательно решила опереться на сторонников Паламы (25). Агенты Кантакузина противились реабилитации патриарха, а св. Григорий и его приверженцы, разумеется, не были заинтересованы в защите столь скомпрометированной личности, как Калека. Патриарх видел, что число его сторонников быстро таяло. Шесть епископов, в том числе Матфей Ефесский и Афанасий Кизический, которых Калека держал в стороне от дел, в сентябре 1346 г. подали императрице Анне прошение, требуя суда над патриархом; они обвиняли его в симонии, святотатстве и ереси, подтверждая и пункт обвинения, выдвинутый против него адрианопольским собором, — Калека рукополагал в священники осужденных еретиков.

Его низложение. В январе 1347 г. императрица решила созвать собор, чтобы низложить Калеку. Таким образом она надеялась укрепить свое положение, когда Кантакузин стоял уже у стен столицы; только враждебные Кантакузину епископы приняли участие в соборе, в то время как Палама и явные приверженцы претендента все еще находились под арестом. Перед началом собора Калека получил приказ не покидать своих комнат во дворце. Заседание состоялось 2 февраля в его отсутствие и под председательством императрицы и Иоанна V; присутствовали епископы, прот Афона, множество монахов и гражданских чиновников. Был зачитан Томос 1341 г., затем рассмотрена подборка антипаламитских материалов, предоставленная Калекой Анне и содержавшая антипаламитское толкование событий 1341 г. Калека был осужден, а Томос 1341 г. торжественно утвержден; епископам, не подписавшим осуждение Варлаама, пришлось это сделать перед прибытием на заседание собора 2 февраля 1347 г. (26)

Низложенный и кантакузинистским собором в Адрианополе, и Константинопольским синодом, Калека не представляет более препятствия для мира между двумя лагерями. Уже вечером 2 февраля Кантакузин входит в столицу. Однако императрица Анна еще не капитулирует: она баррикадируется во дворце и ищет подкрепления извне. Между двумя сторонами начинаются сложные переговоры, не все перипетии которых известны. Почему Кантакузин посылает к Анне ярого приверженца Калеки митрополита Филиппийского Неофита в сопровождении сакеллария Кавасилы? (27) Возможно, он верит еще во всемогущество патриарха и надеется войти в сношения с ним. Как бы то ни было, Анна отказывается принять его предложения. Лишь благодаря вмешательству Иоанна V, которому было в это время 15 лет, она сама шлет посла к своему противнику. Ее посланник — не кто иной, как Григорий Палама, которого сопровождает Андроник Асень, тесть Кантакузина; по случаю этого посольства их обоих освободили из тюрьмы (28). Таким образом у учителя безмолвия появился случай вернуться к задаче, которую он не смог выполнить в 1341 г., — восстановлению мира между партиями, раздиравшими остатки Империи. На сей раз его успех был полным. Кантакузин и Иоанн V были признаны соправителями, и фактически произошел возврат к политическому режиму, существовавшему до осени 1341 г.

Византийское общество перед лицом спора. Бурный период, который мы только что описали, продемонстрировал очень характерную сторону личности св. Григория Паламы — его интерес к мирским делам. С самого начала он занимает определенную политическую позицию и придерживается ее с непоколебимой верностью. "До самого конца, — пишет Кантакузин, — несмотря на многочисленные несчастья, которые ему пришлось испытать ради справедливости и истины, он не совершил никакой низости действием или словом." Тем не менее он не придавал своему выбору абсолютного значения и никогда не переставал сознавать первичность христианского учения по отношению к любым политическим соображениям; как мы видели, он сохранил верность императрице Анне и враждебным Кантакузину сановникам, окружавшим ее; расследования, проведенные его врагами, так и не доказали, что он находился в тайных сношениях с бунтовщиками. Со своей стороны, правительство Анны, хотя и усматривало в Паламе политического противника, не было ему враждебно в отношении вероучения.

Следовательно, ответственность за религиозный кризис, пережитый Византийской Церковью в ходе гражданской войны, несет патриарх Иоанн Калека. Если бы не патриарх, Акиндин хранил бы молчание после того, как был осужден в 1341 г. Избегавший делать выбор, когда вопросы вероучения обсуждались сами по себе, Калека, которому пришлось в 1341 г. констатировать победу исихастов, полагал, что, отказавшись от своей подписи, он укрепит свое положение в государстве. Независимо от моральных и богословских соображений, с его стороны это была политическая ошибка. Значительное большинство византийцев, к какому бы политическому лагерю они ни принадлежали, одобряли собор 1341 г. и считали учение св. Григория Паламы согласным с Православием. В Антирритиках, написанных около 1343 г., Акиндин признает, что в то время, когда Калека достиг вершины могущества, многие противники св. Григория боятся или стыдятся выразить свое мнение, которое расходится с общим настроением. Кроме того, необходимо отметить, что для осуждения Паламы Калека так и не посмел созвать настоящий собор, а решение Синода при патриархе, которым в ноябре 1344 г. были отлучены Палама и Исидор, утвержденное императрицей всего на несколько дней, не идет ни в какое сравнение с многочисленными паламитскими соборами 1341, 1347 и 1351 гг., на которых порой разыгрывались бурные сцены народного насилия, на что жаловались Акиндин и Никифор Григора. Во время гражданской войны Акиндин был почти единственным, кто писал богословские трактаты против св. Григория; лишь в 1347 г. он получил поддержку в виде Первой антирритики Григоры. Напротив, у паламитов в это время возникает целая библиотека: Давид Дисипат, Иосиф Калофет, святые Исидор Монемвасийский и Филофей. Марк Кирт и многие авторы-анонимы публикуют опровержения Акиндина. Некоторые высокие чиновники, как, например, Николай Матаранг, "вселенский судья", пользовавшийся в Византии большим моральным авторитетом (единственный из четырех "вселенских судей" он был не виновен в деле о взятках, закончившемся в 1337 г. огромным скандалом), полностью поддерживали учителя безмолвия (29). С другой стороны, на протяжении четырех лет, проведенных в дворцовой тюрьме, св. Григорий Палама искал поддержку в самых разных кругах; в частности, он вошел в сношения с галатскими генуэзцами и послал свои произведения великому магистру госпитальеров на Родос, чтобы объяснить западным христианам защищаемое им учение. Эти контакты, которые можно поставить в один ряд с попытками объяснить богословие св. Григория Павлу, легату папы Урбана V, предпринятые Иоанном Кантукузином в 1355, а затем в 1367 г., доказывают, что св. Григорий Палама и его ученики не питали к латинянам постоянного отвращения, и что у них было достаточно доброй воли, чтобы завязать с ними богословский диалог[V].

Колеблющиеся. Большое число высших сановников Церкви и византийского двора воздерживались от открытого определения своей позиции в богословском споре или так часто меняли свое мнение, что вполне естественно допустить отсутствие у них глубоких убеждений в этом вопросе. Учитель безмолвия упоминает об этих "нейтралах" (30); он возмущен ими, как и Акиндин. К этой категории, несомненно, относились некоторые епископы: так, Иосиф Адрианопольский, Исаак Мадитский и Павел Ксанфский подписали сначала низложение Исидора в ноябре 1344, а затем — Иоанна Калеки в 1347 г. (31) Сам Иаков Кукунарис, назначенный Калекой в 1345 г. на монемвасийскую кафедру вместо Исидора, поспешит в 1347 г. признать свою вину перед тем же Исидором, ставшим патриархом. Случай Макария Хрисокефала Филадельфийского сложнее: в 1342 г. он находился не в Константинополе, а, скорее всего, в своей епархии; в ноябре 1344 г. его подпись под осуждением Исидора отсутствует, но в апреле 1345 г. он уже заседает в синоде Калеки, и Акиндин письменно хвалит его за враждебность к учению Паламы; тем не менее, в 1347 г. он будет в числе первых, поставивших подписи под низложением Калеки; наконец, в 1351 г. он считается одним из лучших сотрудников патриарха Каллиста, но критически относится к великому паламитскому собору[VI]. Великий дука Апокавк проявлял, главным образом, интерес к политическому аспекту ситуации и воздерживался от открытого принятия враждебной к Паламе позиции (32). Читая переписку Акиндина, мы узнаем, что один высший чиновник Исарис (вероятно, Георгий Исарис, константинопольский епарх, участвовавший вместе со св. Николаем Кавасилой в расследовании на Афоне в 1350 г.) за свой паламизм поплатился карьерой и предпочел изменить свое мнение. Два известных фессалоникийца, Константин Арменопул и Фома Магистр, также меняли свою позицию. Арменопул, "вселенский судья Фессалоники", в 1345 или 1346 г. объявил о своем антипаламизме; тем не менее он опубликовал сочинение, в котором с одинаковой резкостью нападает и на Паламу, и на Акиндина, обвиняя обоих в многобожии. Знаменитый эрудит философ Фома Магистр, как и многие гуманисты, враждебно относился к богословию монахов (33). Однако в 1345 г. Акиндин сообщает в письме ему о скором прибытии в Фессалонику нового митрополита Иакинфа и отмечает, что Фома перестал нападать на учение Паламы. Среди самых ревностных сторонников Кантакузина можно обнаружить как сторонников, так и противников св. Григория, а также и колеблющихся. В то время к последней категории принадлежали, кажется, два близких друга великого доместика — Димитрий Кидонис и Николай Кавасила, объединенные не только политическими связями, но и общим интересом к светским наукам, которым Кантакузин любил покровительствовать. В своих письмах этого времени Димитрий не делает никаких намеков на богословский спор; позднее же к его симпатиям к латинскому Западу прибавится антипаламизм, но в 1346 г. он пишет дружеское письмо своем бывшему учителю св. Исидору и находится с ним в тесных сношениях в 1347-1349 гг., когда тот стал паламитским патриархом. Что касается св. Николая Кавасилы, который в отличие от Димитрия станет впоследствии убежденным паламитом, то в период гражданской войны он, кажется, колеблется; действительно, мы узнаем, что Акиндин стремился заручиться его благоволением, а Давид Дисипат адресовал ему длинный трактат, чтобы объяснить суть паламизма; тон этого трактата заставляет предположить, что тогда св. Николай не разделял еще точку зрения монахов.

Антипаламиты. Наряду со многими колеблющимися, довольно легко менявшими свои убеждения в зависимости от политико-религиозных колебаний в Византийской Империи в это время, источники сообщают и о более устойчивых лицах. С самого начала своего спора с Паламой Акиндин обрел в Константинополе поддержку Ирины Хумнены, дочери ученого Никифора Хумна и вдовы деспота Иоанна Палеолога, которая постриглась в монахини с именем Евлогии. Бывшая духовная дочь св. Феолипта Филадельфийского, не пренебрегавшая после его смерти руководством в исихастском аскетическом делании со стороны нового духовного отца, Евлогия, чьи отношения с патриархом Иоанном Калекой не всегда развивались легко, должна была, казалось бы, присоединиться к лагерю паламитов. Принадлежа к одной из самых богатых аристократических семей Византии, она могла бы стать и сторонницей Кантакузина, если гражданская война 1341-1347 гг. и впрямь была лишь плодом социальной борьбы между бедными классами и аристократией. Как нам известно, управлявшая в Константинополе женским монастырем Ирина-Евлогия не оставила ни управления колоссальными владениями, доставшимися ей в наследство от отца, мужа и брата, ни политическую жизнь; себя она по-прежнему называла basil?ssa [царица]. Начиная с 1342 г., она находится в самом центре придворной партии антикантакузинистов, и именно благодаря ее покровительству и покровительству ее семьи Акиндин вновь добивается доступа в императорский дворец. В монастыре Евлогию постоянно видят в окружении толпы родственников, просителей и клиентов, осыпающих ее льстивыми похвалами и вызывающих недовольство ее духовника. После осуждения в августе 1341 г. Акиндин оказывается в числе этих последних, избегает таким образом преследований и, кажется, живет в ее монастыре Человеколюбца Спаса по меньшей мере до 1344 г. Богослов-антипаламит восхваляет Евлогию, подчеркивая как ее богатство, так и ум; он сравнивает ее с Крезом и Семирамидой. Для паламитов Евлогия, напротив, — Иезавель, щедро раздающая деньги, а акиндинисты "едят с ее стола", как лжепророки (34). Она — "их собственная императрица" (35), в этом качестве св. Григорий Палама противопоставляет ее Анне, всегда являющейся православной в его сочинениях и в сочинениях его друзей. Евлогия имеет претензию учить о догматах Церкви, подражая тем самым св. Феодоре, восстановившей Православие после иконоборческого кризиса; эта претензия возмущает св. Григория; он напоминает, что она никогда не была правящей императрицей и что после смерти мужа за ней не сохранилось ни одной из императорских прерогатив (36).

Среди убежденных антипаламитов довольно хорошо известен богатый кипрский гуманист Георгий Лапиф, друг Ирины-Евлогии Хумнены (37) и корреспондент Никифора Григоры, Иакинфа и Акиндина. Последний посылает ему произведения Паламы, сопровождая их своими опровержениями учения исихастов, и сам Лапиф также пишет сочинения против учителя безмолвия (38).

Рассматривая произведения св. Григория Паламы, мы встретимся и с другими антипаламитами. Однако уже сейчас можно утверждать, что партия Акиндина вербовалась в очень разных кругах, но в основном в среде гуманистов. Среди них еще нельзя обнаружить ни одного явного или тайного "латиномудрствующего"; напротив, Акиндин, приверженец формалистского школьного богословия, нередко исповедует враждебность к латинству; Георгий Лапиф пишет полемические трактаты против латинян, а Григора не питает к ним ни малейшей симпатии (39).

Вспомним и то, насколько неверно считать, что вся антипаламитская партия находилась в лагере противников Кантакузина. В этом отношении интересна позиция Димитрия Кидониса и Николая Кавасилы, поскольку она открывает нам, каким образом два человека с очень сходным гуманистическим образованием, происходившие из одного и того же круга фессалоникийской аристократии, в котором вербовались лучшие друзья Кантакузина, могли колебаться в 1341-1347 гг. в своем отношении к обновлению монашеской антигуманистической аскетики, а впоследствии заняли противоположные вероучительные позиции. Их случай вкупе с другими примерами кантакузинистов-антипаламитов (Никифор Григора) и антикантакузинистов, принимающих богословие Паламы (Алексий Апокавк), показывает, насколько неверно отождествлять религиозный спор этого времени с борьбой, которую сплотившаяся вокруг Кантакузина феодальная знать вела против правительства Анны Савойской. К этой проблеме мы еще вернемся в следующей главе в связи с отношением Паламы к зилотам Фессалоники.

Григорий Палама - архиепископ Фессалоникийский

Томос 1347 г. Первые месяцы по окончании гражданской войны были для византийской Церкви довольно смутным временем. Когда Кантакузин вошел 8 февраля 1347 г. в императорский дворец, бывший патриарх Иоанн Калека все еще находился в нем, заключенный в своих комнатах императрицей Анной(1). Он отказывался признать приговор, вынесенный в его отсутствие. Во дворце состоялся новый собор в присутствии императоров, многих сенаторов и монахов, но патриарх, который тоже был приглашен, отказался на него явиться. Против него был обнародован новый Томос, содержавший, как и Томос 1341 г., решения сразу двух соборов: одного, состоявшегося 2 февраля под председательством Анны, и другого — состоявшегося неизвестного числа того же месяца под совместным председательством Анны и Кантакузина(2). Этот документ является подтверждением Томоса 1341 г. и подводит Калеку под осуждение, наложенное на Варлаама [I]. Акиндин тоже отлучается, "хотя относительно него и состоялся уже приговор собора." Февральский Томос 1347 г. первоначально был подписан одиннадцатью епископами — теми, что находились в Константинополе в момент прихода Кантакузина(3). Кантакузин опубликовал в марте prOstagma, подтверждающую решение собора. Через несколько недель прибыли епископы, участвовавшие в Адрианопольском соборе; во главе их стоял патриарх Иерусалимский Лазарь; состоялся новый собор на этот раз в храме св. Софии в присутствии, как и раньше, Анны, Иоанна V Палеолога и Иоанна VI Кантакузина; двадцать епископов подписали подтверждение обоих Томосов — Томоса 1341 г. и Томоса 1347 г., и это подтверждение было присоединено к февральскому Томосу. Таким образом, в Константинополе в течение нескольких недель состоялось три собора, утвердивших учение св. Григория Паламы.

Избрание Исидора патриархом. Перед Кантакузином стояла трудная задача — найти того, кто заменил бы Иоанна Калеку. В конце концов 17 мая 1347 г. патриархом был поставлен святитель Исидор Вухарис, бывший нареченный епископ Монемвасии; рукоположил его архиепископ Кизический Афанасий. Епископы, выступавшие против этого выбора, громогласно утверждали, что избрание произошло под давлением гражданской власти; официальные источники, разумеется, это опровергают. Кантакузин сообщает, что самым популярным кандидатом был Палама — по причине своей добродетели, но еще больше по причине политической позиции, которую он занимал в ходе гражданской войны(4). Характерно, что император упоминает эти мотивы; впрочем, известно, что до избрания свят. Исидора он долгое время просил преп. Савву из Ватопеда принять патриаршее достоинство: преп. Савва представлялся кем-то вроде "кандидата единения" между Кантакузином и оппозицией(5). Мы знаем, что этот афонский аскет, непоколебимо верный Кантакузину (а для императора это было главным), достаточно критически — по крайней мере, в течение некоторого времени — относился к богословию св. Григория Паламы. Только после отказа св. Саввы остановились на св. Исидоре, связи которого с ближайшими друзьями Кантакузина, в частности, с Димитрием Кидонисом, делали его кандидатуру приемлемой.

Сразу же после избрания святитель Исидор рукоположил 32 новых епископов;(6) некоторые из них подписали февральский Томос сразу же после назначения. Повышение касалось и св. Григория Паламы: он был поставлен архиепископом Фессалоникийским. Вероятно, именно по этому случаю формулировки богословия св. Григория Паламы были прибавлены к исповеданию веры, которое требуется от епископов при рукоположении.

Оппозиция. Тем не менее, избранию святителя Исидора и сопровождавшим ее мерам имелась серьезная оппозиция. Иоанн Калека по-прежнему не признавал вынесенные ему приговоры и обнародовал Апологию. На короткий срок он был отправлен в изгнание в Дидимотику, где заболел. Вернувшись в Константинополь, он умер 29 декабря 1347 г.(7), по-прежнему отказываясь от политической амнистии, которую предлагал ему Кантакузин. Что касается Акиндина, то он бежал из столицы. В начале 1348 г. он послал своим константинопольским ученикам что-то вроде завещания, выдержанного в очень трогательном тоне, которое отражает драму этого, несомненно, искреннего человека, глубоко убежденного в том, что он защищает истину, но, к несчастью, не способного понять ясно поставленную проблему, диаметрально противоположные решения которой предлагали Варлаам Калабрийский и св. Григорий Палама. Он умер в изгнании через несколько дней или недель, покинутый почти всеми своими бывшими друзьями(8). Никифор Григора, который станет главным мыслителем антипаламитской партии, очень редко на него ссылается. Что касается епископов, встававших на краткое время во главе оппозиции, то они тщательно отмежевываются от Акиндина, как он сам отмежевывался в 1341 г. от Варлаама, хотя и повторял против св. Григория Паламы те же самые доводы(9).

Кажется, у этой оппозиции епископов в 1347 г. были разные мотивы, среди которых вероучение не было главным; в своих протестах они подчеркивают, в основном, поставление Исидора патриархом. Со своей стороны Кантакузин отмечает, что три участника собора были благосклонны к Калеке, другие же, напротив, выставляли на вид свои политические заслуги, чтобы самим добиться патриаршества: они-де были так же расположены к Кантакузину, как и Палама и Исидор, и пострадали, как и они. Первых трех можно определить по Томосу, в котором описывается их низложение; речь идет о Неофите Филиппийском, Иосифе Ганском и Митрофане Патрасcком(10). Последних возглавлял старый митрополит Ефесский Матфей, оставшийся в ходе гражданской войны в своей епархии, занятой турками; несмотря на это он имел столкновение с патриархом Иоанном Калекой и его синодом. В 1345 г. св. Григорий Палама причисляет его к мудрейшим из своих приверженцев! В сентябре 1346 г. он действительно подписывает поданное Анне прошение против патриарха; однако под февральским Томосом его подписи нет. В мае 1347 г. Матфей входит в меньшинство, отказавшееся голосовать за св. Исидора, и увлекает за собой некоторых епископов, в частности, Харитона Апронского, также подписавшего как прошение Анне, так и низложение Калеки.

Собор антипаламитов и осуждение их. Эта разнородная оппозиция объединила двадцать епископов, десять из которых составляли соборы в Константинополе (11) начиная с мая — сначала в церкви св. Апостолов, а затем в монастыре Первомученика Стефана. В июле 1347 г. они обнародовали Томос, отлучающий Исидора и Паламу. Обвинения, выдвигаемые против двух вождей исихазма, напоминают упреки, которым некогда подвергался Афанасий I, в частности, в отношении "отказа" от икон и других священных предметов в церквях. Достижение монахами-исихастами руководящих постов в Церкви, их суровость и антиформализм вызывали сопротивление некоторых епископов. Святитель Афанасий тоже обрел самых жестоких своих врагов среди епископов.

Тщетно попытавшись привести их к повиновению, святитель Исидор и его Синод в августе низложили их, получив под соборным Томосом подпись Иерусалимского патриарха, и приняли ряд мер в отношении управления епархиями, которыми управляли бунтовщики. Пока речь шла об условном низложении, ибо сохранялась надежда добиться от них покорности(12).

Св. Григорий Палама и "зилоты". После избрания на кафедру Фессалоники св. Григорию Паламе не удалось туда попасть из-за препятствий, чинимых администрацией зилотов, все еще отказывавшихся признать восшествие на престол Иоанна Кантакузина; кроме того, некоторые фессалоникийцы были сторонниками Акиндина, хотя для них, по мнению святителя Филофея, это был лишь предлог, прикрывающий политическую оппозицию Кантакузину(13).

Восстание "зилотов" разразилось в Фессалонике летом 1342 г.; это было самое явное проявление в XIV в. общего недовольства бедных классов Империи крупной аристократией, на которую опирались Андроник III и Кантакузин в попытках установить сильную центральную власть, способную отвечать потребностям той катастрофической ситуации, в которой оказалось государство. Зилоты представляли политическую силу, диаметрально противоположную этому централизму, поскольку они боролись с "сильными", державшими в своих руках власть над Империей, и отстаивали местные интересы города Фессалоники перед имперскими. Правительство Алексия Апокавка в борьбе против Кантакузина иногда опиралось на бедные и средние классы, в частности, на зилотов, хотя союз с зилотами осуществлялся не без трений — и интересы, и социальное учение зилотов приводили их к отказу от непосредственного подчинения центральному правительству.

В религиозном плане республика солунских зилотов не была изначально враждебна учению св. Григория Паламы. В тот момент, когда разразилось восстание, патриарх назначил архиепископом Фессалоники афонского монаха Макария, бывшего игумена Лавры, друга исихастов, правда, противника Кантакузина. Только в конце 1345 г., после еще одного бурного выступления зилотов против знати, попытавшейся открыть ворота города Кантакузину, Калека послал в Фессалонику епископа-антипаламита Иакинфа с заданием очистить свое стадо от "паламитской болезни", которая, следовательно, была здесь особенно распространена. Ни один документ не сообщает, что зилоты когда-либо чинили обиды монахам, а тем более исихастам, которые по-своему боролись с духовно гибельными последствиями обогащения крупных общежительных монастырей в XIII и XIV вв. Св. Филофей, напротив, рассказывает, что зилоты пытались снискать поддержку их земляка преп. Саввы Ватопедского, который, несмотря на нерасположение к богословию св. Григория, был одним из духовных вождей афонского монашества; очень благосклонно относившийся к Кантакузину, Савва не отвечал, однако, на их заискивания. В социальном плане зилоты были чувствительны к жалкому положению бедных классов. В живописном описании состояния Империи в 1347 г., подчеркивающем всеобщую бедность, св. Филофей рассказывает, как святитель Исидор, став патриархом, всеми силами старается помочь бедным и защищает их перед императором; впрочем, если верить завещанию св. Исидора, он был далеко не богатым человеком. Следовательно, нельзя сказать, что исихасты всегда поддерживали интересы "сильных".

Новому архиепископу противопоставила зилотов, в основном, его верность Кантакузину. Как мы знаем, она была основана, в первую очередь, на убеждении, что только новый император способен сохранить единство Империи, которому угрожали все более и более опасные центробежные силы. Эта верность, как мы увидим, никоим образом не помешает св. Григорию Паламе яростно нападать в своих проповедях на социальную несправедливость, от которой страдало византийское общество. Значит, используя выражение Г. Острогорского, в вопросе о функциях и роли Константинопольского императора "политические зилоты" были противниками "зилотов религиозных". Защищая в лице Кантакузина средневековую теократию, св. Григорий Палама хотел сохранить ее как традиционную опору Православия; для него Империя не была самоцелью; мы увидим, впрочем, что он лучше многих современников был готов к тому, чтобы принять ее окончательную гибель под ударами турок.

Св. Григорий Палама и Стефан Душан. Ввиду невозможности попасть в свою епархию св. Григорий отправился на Афон, где не был уже восемь лет. Самым важным событием, случившимся там за это время, было установление в 1345 г. власти сербов. Прибыв на Святую Гору, учитель безмолвия встретился там со знатным паломником — Стефаном Душаном, "императором сербов и греков", который готов был тогда создать великую Восточную Империю, объединив под своей властью сербские и византийские территории. Чтобы осуществить свою мечту, он искал поддержки Церкви и монастырей. Монахи Афона, щедро одаренные им землями и привилегиями, уже вошли в его политическую орбиту, а прот присутствовал в 1346 г. на его коронации в Скопле. Св. Григорий Палама несколько раз встречался с Душаном, и тот старался, как мог, убедить его последовать примеру афонских собратьев. Возможно, он хотел заручиться моральной поддержкой св. Григория, чтобы захватить Фессалонику. Однако архиепископ остался непоколебим в своей верности константинопольскому императору. Если верить рассказу святителя Филофея, учитель безмолвия преподал урок афонским монастырям, проявившим чувствительность к щедротам Душана: когда сербский царь предлагал ему "города, церкви и земли и затем перечислял годовой доход и богатства, которые к ним прибавлялись", архиепископ отвечал: "Нам совершенно не надобны ни политическая власть, ни земли, ни доходы, ни подати, ни богатства... Мы уже давно научились жить малым и довольствоваться необходимым...". Тут мы имеем дело с очередным примером противостояния между исихастами и общежительными монастырями в вопросе о монастырских имуществах. Видя неудачу своих попыток, Душан, влиянию которого на Афоне мешал авторитет архиепископа, удалил его, послав с дипломатическим поручением к константинопольским императорам(14).

Еще один источник, кажется, подтверждает сопротивление св. Григория Паламы претензиям сербского царя: во время своего пребывания на Святой Горе учитель безмолвия защищал прота Нифонта, обвиненного сербскими монахами в мессалианстве, хотя другие его афонские собратья, а затем и константинопольский синод в 1350 г. признали его православным; на самом деле, мессалианство являлось лишь предлогом, в действительности это была попытка Душана поставить вместо Нифонта прота-серба; удалив св. Григория, краль с легкостью добился желаемой цели: с мая 1348 г. Святую Гору стал возглавлять прот-серб Антоний(15).

Прибытие в Фессалонику. Св. Григорий Палама недолго оставался в столице и предпринял вторую безуспешную попытку взойти на свою кафедру; зилоты объявили, что готовы его принять, но при условии, что он не будет поминать за богослужением императора Кантакузина(16). Сохраняя верность своей изначальной позиции, св. Григорий предпочел еще раз отложить свое прибытие в Фессалонику. Решением Синода ему было поручено смягчать проповедями "варварские нравы" обитателей острова Лемнос. Нам не известна точная цель этой миссии, связанной, возможно, с желанием правительства уничтожить последние островки сопротивления Кантакузину.

Лишь в начале 1350 г., когда Кантакузин овладел наконец Фессалоникой, св. Григорий Палама взошел на свою кафедру. Традиционная церемония настолования включала моление нового епископа у городских ворот; св. Григорий придал этому молению покаянный характер: "Мы перестали знать друг друга, мы вернулись к прежнему состоянию, как когда Ты не привел еще нас всех к Единому Богу, к единой вере, к единому крещению и единому причастию," — и просил Бога даровать городу мир и согласие. Через три дня после вхождения в город, которое св. Филофей изображает как триумф, он произнес проповедь на ту же тему мира; в ней он осудил зилотские безобразия, придавшие Фессалонике "вид города, попавшего в руки неприятеля". "Кто это те, кто делают набеги на город, — спрашивает он, — и к тому же иногда разрушают дома, и расхищает имущества в домах, и с великим бешенством отыскивают хозяев домов и немилосердно и бесчеловечно дышат против них убийством? — Разве не сами жители этого города?!" Он предостерег свою паству от политики возмездия: "Не засчитывайте причиненное кому зло, и не желайте воздать злом за зло." Как мы увидим, в последующих проповедях св. Григорий Палама будет часто осуждать социальную несправедливость, приведшую к восстанию зилотов, и, если верить св. Филофею, многие из них станут его близкими друзьями.

Никифор Григора. В это время в Константинополе несколько интеллектуалов продолжали нападать на богословие св. Григория Паламы. Самым характерным среди них был, несомненно, ученый Никифор Григора, которого поддерживали Феодор Дексий(17) и низложенные епископы Ефесский и Ганский — единственные из протестовавших в 1347 г., кто дожил до 1351 г. Правда, Матфей Ефесский, возражавший более против личности патриарха, чем против учения св. Григория, примирился с синодом после смерти св. Исидора; в его присоединительной грамоте, датируемой 22 апреля 1350 г., содержится одобрение учения Паламы. Вероятно, он рассчитывал, что таким образом сможет сильнее влиять на избрание следующего патриарха. Тем не менее 10 июня еще один афонский монах, Каллист, был избран патриархом, и Матфей вновь присоединился к оппозиции.

Личность Никифора Григоры достаточно хорошо нам известна, с тех пор как Р. Гийан посвятил ему основательное исследование. Во время гражданской войны Никифор не принимал участия в богословском споре между Акиндином и Паламой, и только в конце 1346 г. по просьбе императрицы Анны начал писать против Паламы. Именно по этому поводу он написал Утвердительные словеса, или Первые антирритики, направленные против учителя безмолвия. Тем не менее, он, кажется, не очень широко распространял это произведение. Склоняясь в политике к Кантакузину, он часто является ко двору, на который старается оказывать свое влияние, уравновешивая тем самым влияние патриарха Исидора — в частности, на императрицу Ирину, жену Кантакузина. Таким образом он вступил в открытую дискуссию с иерархом по поводу литургической реформы, которую недавно провел святитель Исидор, включив в богослужение составленный им самим гимн в честь святой Троицы, содержащий паламитские выражения(18). Если верить Григоре, император сжег гимны Исидора, после того как Григора убедил его в их еретическом характере(19).

В это время — вероятно, в начале 1348 г. — св. Григорий Палама тоже возвращается в Константинополь после переговоров с Душаном на Афоне(20). Он ведет богословские и канонические споры с Григорой в присутствии императора. Однако вряд ли их тогдашние столкновения были особо страстными, поскольку святитель Филофей, назначенный митрополитом Ираклийским при рукоположении епископов в мае 1347 г. и проживший после этого около года в столице, сумел в ходе дружеских дискуссий с Григорой обнаружить почву для богословского соглашения; он полагал тогда, что только личные соображения сталкивали ученого-гуманиста и учителя безмолвия.

Созыв нового собора. Тем не менее, в 1351 г. стало очевидно, что новый собор неизбежен. Он был созван императором и патриархом Каллистом 28 мая во Влахернском дворце в одном из залов tricliniumа, построенного Алексием Комнином, стены которого были украшены изображениями вселенских соборов(21). Собор был гораздо многочисленнее и торжественнее, чем все предыдущие соборы XIV в. Председательствовал Иоанн Кантакузин в окружении своего шурина севастократора Мануила Асеня, двоюродного брата жены Михаила Асеня и, наконец, шурина паниперсеваста Андроника Асеня(22); сенат присутствовал в полном составе. В соборе принимали участие 25 митрополитов и 6 епископов; трое отсутствовавших митрополитов прислали заместителей. Все эти иерархи были заранее расположены к св. Григорию Паламе, также принимавшему участие в прениях. Оппозиция была представлена двумя митрополитами — Матфеем Ефесским и Иосифом Ганским, но главным образом — философом Никифором Григорой; ее поддерживало также несколько менее видных лиц: Феодор Дексий, иеромонах Афанасий, монах Игнатий и молодой гуманист Феодор Атуэмис. В ходе прений антипаламиты были поддержаны митрополитом Тирским Арсением, делегированным в Константинополь патриархом Антиохийским Игнатием, другом Иоанна Калеки(23). Арсений оставил нам описание прений; как и Никифор Григора, он отвергает их объективность; но как бы обоснованна ни была его критика, неоспоримо то, что антипаламиты смогли долго излагать на Влахернском соборе свои взгляды, а Кантакузин действительно старался в ходе длительных прений согласить враждебные партии, прежде чем прибегнул к мерам, жертвами которых в подобных случаях обычно становилось меньшинство, подвергшееся осуждению.

В соборе 1351 г. четко различаются два этапа: в мае-июне состоялись четыре противоречивых заседания, в ходе которых антипаламиты фактически, а затем и юридически выступали в роли обвинителей, но не смогли добиться осуждения Паламы собором; в июле "еще один собор" собрался без них и торжественно вынес вероучительное постановление.

Первое заседание. Первое заседание состоялось 28 мая. От антипаламитов потребовали публично объявить причины их оппозиции; они обратили внимание на прибавление к исповеданию веры, требуемому от епископов при рукоположении, и критиковали некоторые выражения Паламы. Последовавшая за этим продолжительная богословская дискуссия касалась, в частности, деяний VI Вселенского собора; по мнению архиепископа Фессалоникийского, его собственное богословие представляло собой лишь "развитие" решений этого собора о двух "энергиях" или волях Христа. Никифор Григора возразил, обвинив Паламу в иконоборчестве; он основывался на учении о "обоженной плоти" Христа: разве эта плоть не перестает быть человеческой и может изображаться на иконах? В подтверждение этого обвинения Григора приводил конкретные факты: Палама и его ученики сожгли-де святые образа(24); вероятно, эти факты отражают, как мы видели [II], негативное отношение самых суровых исихастов к слишком пышному украшению церквей. Нападая на св. Григория, Григора и его сторонники с большой настойчивостью отрекались, однако, и от Варлаама, и от Акиндина(25). Под конец заседания было принято письменное решение о том, что на следующем заседании слово в первую очередь будет предоставлено антипаламитам для выдвижения против Паламы обвинений, какие они пожелают; последний сможет оправдаться впоследствии. Несомненно, для Григоры это был успех: за ним признавалось право выступать в роли обвинителя(26).

Последующие заседания. Двумя днями позже, 30 мая, состоялось второе заседание собора, гораздо менее благоприятное для антипаламитов(27). Григора и его приверженцы нападали на учителя безмолвия на почве его терминологии; слова "Феос" и "Феотис", утверждали они, должны прилагаться не к Божественной энергии, а только к сущности. Кантакузин тщетно пытался уговорить Григору уступить в этом пункте, обещая ему разные милости. Св. Григорий Палама, со своей стороны, указывал, как нередко это делал в своих произведениях, относящихся ко времени гражданской войны, и будет это делать впоследствии, что богословские формулировки по сравнению с выражаемой ими истиной имеют второстепенное значение; он признал, что в своих полемических произведениях мог пользоваться не столь точной терминологией, как в торжественном исповедании веры, прилагаемом к его произведениям(28); тогда перешли к чтению этого исповедания веры, снискавшего всеобщее одобрение. Тем не менее, некоторые противники учителя безмолвия покинули зал заседаний до чтения; в частности, митрополит Тирский предпочел удалиться, дабы не осложнять свои отношения с Константинопольской Церковью, при которой он представлял патриарха Антиохийского, а ведь последний осудил Паламу в 1344 г(29).

Третье заседание состоялось лишь восемь дней спустя, 8 июня. От антипаламитов потребовали, чтобы и они представили свое исповедание веры; они ограничились прочтением Никео-Цареградского символа, прибавив к нему одну фразу: "Что же до Варлаама и Акиндина, то наше мнение о них такое же, как и у святой Церкви Божией." Очевидно, эту туманную формулировку можно было толковать по-разному; позднее Арсений Тирский напишет, что понимал под "Церковью Божией" Антиохийского патриарха Игнатия и что, по его мнению, эта формулировка осуждала Паламу. Впрочем, дискуссия о формулировках св. Григория, которые Григора и его сторонники подразделяли на "главы", продолжалась. Каждая из этих глав рассматривалась по отдельности: три первые на третьем заседании 8 июня, четвертая — в начале заседания 9 июня.

Это четвертое и последнее заседание оказалось решающим. Император и собор, прервав ведшееся антипаламитское обвинение, приказали зачитать Томос 1341 г.; св. Григорий Палама представил, кроме того, писания своих противников, явным образом противоречившие тексту Томоса, который со времени его обнародования при Андронике III не переставал считаться основным документом, с которым все, в принципе, соглашались. Были прочитаны также отрывки из писаний св. Василия, св. Иоанна Дамаскина, св. Максима, св. Григория Нисского; когда собирались принести деяния VI Вселенского собора, подтверждающие учение св. Григория Паламы, противники учителя безмолвия запротестовали, утверждая, что авторитетным является только окончательное постановление собора; тогда им прочитали раздел Синодика в Неделю Православия, предающий анафеме отвергающих Деяния VI Вселенского собора, и приступили к чтению последних. Так как эти тексты были сочтены достаточными для доказательства еретического характера обвинений, которым подвергся архиепископ Фессалоники, Кантакузин, в последний раз обратившись к противникам св. Григория Паламы и призвав их к покаянию, приказал читать Томос, которым Матфей Ефесский и его собратья низлагались; предусматриваемые в этом Томосе меры еще не были приведены в исполнение. После чтения высокий церковный чиновник Ампарис, хартофилакс патриархии и "ипат философов", торжественно попросил присутствовавших епископов по очереди высказать свое мнение о спорных вопросах. Все исповедали как единство Божества, так и необходимое различие между Божией сущностью и Божественными энергиями, причем и та, и другие назывались нетварными. Спрошенный последним патриарх Каллист подробнее развил это учение, еще раз призвав противников к воссоединению, а после их отказа низложил митрополитов Ефесского и Ганского; их сторонники были осуждены и изгнаны с собора, за исключением раскаявшихся(30).

Протест Арсения Тирского. Тем не менее, никакие меры не были приняты против Арсения Тирского, который, не соглашаясь с собором, занял, по-видимому, довольно осторожную позицию, дабы избежать бесполезных осложнений. После окончания заседаний он обратился к императору Кантакузину с апелляцией против принятых решений, основываясь одновременно на формальных причинах — несправедливое распределение мест на заседаниях, одностороннее решение вероучительных вопросов патриархом Константинопольским без согласования с другими патриархами, личные высказывания, делавшиеся Кантакузином на соборе под тем предлогом, что он является единственным непредвзятым судьей между двумя партиями, его отказ велеть читать Томос, обнародованный в 1344 г. патриархом Антиохийским против Паламы — и на богословских соображениях. Поступок Арсения Тирского привел к осложнениям в отношениях между Константинополем и Антиохией и к смуте в самой Антиохийской епархии. Вероятно, в 1352 г. Игнатий Антиохийский признал Томос 1351 г(31).; уже до 1358 г. он или следующий патриарх Антиохии вел дружескую переписку с Каллистом. Однако в 1365 г. избрание патриарха Пахомия будет оспариваться антипаламитами, а в 1370 г. Арсений, избранный группой оппозиционеров, составит проект антипаламитского Томоса и в конце концов будет низложен.

Второй собор. Через некоторое время после четвертого заседания, вероятно, в июле, собирается "еще один собор" — по-прежнему в Триклинии Алексия, но без участия осужденных антипаламитов, многие из которых были заключены в тюрьму или подвергнуты домашнему аресту. Были последовательно рассмотрены шесть вопросов:

1. Существует ли в Боге боголепное различие между сущностью и энергией?

2. Если существует, то тварна энергия или нетварна?

3. Если энергия нетварна, как избежать сложности в Боге?

4. Можно ли, не впадая в двубожие, применять к энергии термин "Божество"?

5. Справедливо ли и соответствует ли преданию говорить, что сущность превосходит энергию?

6. Поскольку существует причаствуемость Бога, есть ли это причаствуемость сущности или энергии?

На каждый из этих вопросов собор ответил в согласии с богословием св. Григория Паламы; конечно существует различие между сущностью и энергией, причем обе нетварны; это различие не приводит к "сложности" в Боге, поскольку речь идет не о двух сущностных реальностях: обе принадлежат единому Живому Богу; термин "Феотис", несомненно, прилагается Отцами Церкви к энергии; те же Отцы, наконец, очень ясно утверждали непричаствуемость Божией сущности, хотя и говорят о действительном и бытийном откровении жизни или энергии Бога(32). Затем снова прочитали Томос 1341 г., сравнивая его с писаниями Акиндина.

Наконец, следуя той же процедуре, что и в июне, хартофилакс Ампарис, ипат философов, опросил всех членов собора, клириков и мирян; последним выступил император (причем все присутствовавшие "по обычаю" слушали стоя) и в своей речи подвел итог прениям: архиепископ Фессалоникийский совершенно православен, а его учение полностью соответствует святоотеческому преданию.

Был выслушан и голос афонского монашества, представители которого были приглашены на соборы, но "трудности времени" — военные действия между Генуей и Венецией, новое столкновение между Кантакузином и Иоанном V — воспрепятствовали их приезду; два иеромонаха сообщили о присоединении афонцев к решениям собора и как выражение мнения всей Святой Горы представили трактаты, составленные св. Филофеем и посланные в Константинополь в январе 1346 г. С другой стороны, некое подобие богословской комиссии неоднократно собиралось в храме св. Софии, чтобы рассмотреть главы произведений св. Григория Паламы, которые его противники считали еретическими; здесь учитель безмолвия был также полностью оправдан от всяких обвинений.

Соборный Томос 1351 г. Соборный Томос, утверждавший все эти решения, был, по-видимому, произведением святителя Филофея, митрополита Ираклийского(33); в нем отлучались от Церкви все, не считавшие учение св. Григория Паламы соответствующим Православию. Составленный в июле Томос был подписан лишь в августе; 15 числа этого месяца, на Успение, между 7 и 8 часами утра император Иоанн Кантакузин после утрени вошел в алтарь храма св. Софии и торжественно передал соборный Томос со своей подписью патриарху Каллисту; затем он вернулся на свое место и прослушал чтение документа "протекдиком" Георгием Галисийцем, неким "мудрым Максимом"(34) и наконец митрополитом Ираклии Филофеем, который, закончив чтение, в краткой проповеди разъяснил соборное решение.

Молодой император Иоанн V Палеолог, отсутствовавший в Константинополе во время этих церемоний, подписал Томос позже, вероятно, в феврале-марте 1352 г. По словам Никифора Григоры, молодой император объявил после 1355 г., что подписал Томос под давлением Кантакузина. Однако св. Григорий резко возражает против этого утверждения Григоры и напоминает о личных чувствах Иоанна V, всегда благосклонного к его учению и выразившему это, например, во время гражданской войны(35). Учитель безмолвия прав в том смысле, что Иоанн V никогда публично не выступал против учения св. Григория Паламы, православный характер которого признавался подавляющим большинством духовенства и народа; тем не менее, вполне возможно, что он охотно избежал бы солидарности с акцией, главным действующим лицом которой был Кантакузин, — ведь соборный Томос 1351 г. был не только церковным решением, но и государственным документом, прославляющим императора Кантакузина.

Под этим документом появится и третья императорская подпись, сопровождаемая категорическим обещанием соблюдать его содержание, — подпись Матфея Кантакузина; прибавка к первоначальному тексту будет сделана в феврале 1354 г. в связи с торжественное коронацией сына Иоанна Кантакузина патриархом Филофеем(36).

Количество епископских подписей сильно разнится в зависимости от рукописи. Наличие вариантов объясняется разными причинами. Как отмечает св. Филофей, текст Томоса имел самое широкое хождение во многих списках. С другой стороны, новые митрополиты при рукоположении в Константинополе ставили под Томосом подпись или же подписывали его в своих епархиях(37). Некоторые иерархи, присутствовавшие во время прений, отсутствовали в день торжественного подписания в августе(38). Если верить списку епископских подписей, по-видимому, самому старому(39), в августе Томос подписали 22 митрополита; последующие списки содержат около 40 епископских подписей, к которым прибавляются подписи церковных чиновников Великой Церкви(40). Что касается св. Григория Паламы, то он сообщает в 1358 г., что к этому времени Томос подписали "более пятидесяти архиепископов".