Помоги проекту - поделись книгой:
– Кхм… – смутился мечник.
– У него иные планы, – чувствуя его неловкость, ответила Шерон. – Мильвио уходит.
Лавиани скривилась и сказала со странной миной:
– Все вы, южане, одинаковые, Фламинго. Вечно у вас появляются дела в самое неподходящее время.
Когда Лавиани собиралась на улицу, Тэо, вцепившийся пальцами в потолочную балку и равномерно подтягивающийся на ней, бросил:
– Ты как будто расстроена тем, что он уходит.
Лавиани посмотрела наверх, подавив желание схватить его за ногу и дернуть вниз, хорошенько шмякнув головой о мебель.
– Нельзя быть расстроенным оттого, что заноза, впившаяся тебе в задницу, благополучно извлечена. Я не из тех сентиментальных личностей, кто печалится по расставанию с малознакомыми людьми. Но стоит признать, что я порядком раздражена. Исключительно из своих шкурных, низменных, человеческих интересов, которые шепчут мне в оба уха, что терять хороший меч всегда неразумно. Даже если его владелец болтливый южанин.
– Не сказал бы я, что он так уж болтлив. – Акробат закончил разминку, легко спрыгнув вниз.
– Ну, если сравнивать с тобой, то Фламинго молчалив точно камень. Не скучайте без меня.
– Не будешь с ним прощаться?
– В моих планах нет пункта: «Помахать платочком вслед уходящему герою». – Она сражалась со шнурками куртки, а затем ушла, что-то бормоча, на ходу заплетая белые волосы в косу, а акробат, вздохнув, сел прямо на пол.
Он уже несколько дней чувствовал странное онемение в спине, которое часто распространялось теперь не только на руку, но и на левую ногу. И сны опять вернулись, хорошо хоть не прежние кошмары.
Снова водопад, но на этот раз не чудовищный Брюллендефоссен. И башен Калав-им-тарк там тоже не было. Ни их, ни натянутой золотой струны, ни ветра, ни горящего одинокого окна.
Вокруг лишь приглушенный зеленоватый свет, тенистые укромные уголки, шершавые корни, пахнущие влажной землей и дубом.
Пружина шел босиком по старым листьям, слыша журчание воды. Она широким потоком стекала со стены, покрытой густым слоем влажного мха, и падала в круглый бассейн.
Сверху, с потолка, сквозь листву деревьев лился изумрудный солнечный свет. Он, точно расщепленные лучины, играл на воде, и камни, которыми было выложено дно бассейна, то и дело посверкивали золотыми искорками вкраплений драгоценного металла.
Блики плясали на каменных стенах лесного грота, и Тэо чувствовал умиротворение. Он понимал, что находится в безопасности. И знал, что кроме него здесь есть кто-то еще. Там, в дальней тенистой нише, скрытой от его глаз занавесью из плюща, опускающейся до самой земли. Кто-то большой, странный, незнакомый и, возможно… не существующий на самом деле.
Странно, но Пружину этот некто совершенно не беспокоил. Все его внимание занимала вода в бассейне. Он хотел опустить туда зудящую от боли левую руку и не сопротивлялся своему желанию. Как только Тэо это делал, наступало облегчение, боль в спине стихала, и циркач, счастливо вздохнув, просыпался.
– Хорошо бы и в жизни так было, – прошептал акробат, вставая с пола после того, как приступ слабости миновал.
Следующие несколько часов он сидел на улице, забравшись на вершину поленницы и щурясь от яркого солнца, предавался безделью, просто наслаждаясь моментом, вполне здраво понимая, что с каждым днем их у него будет все меньше.
Порой Тэо сам себе удивлялся – он любил жизнь и теперь, понимая, что потерял ее, не чувствовал ужаса от того, что умрет. Страх, поселившийся в нем и просыпавшийся в самый мрачный час, был лишь о том, что он потеряет себя. Станет пустым. Его личность исчезнет. Не останется ни опыта, ни памяти, ни любви, ни радости. Не будет того, что делает его самим собой.
Он превратится в чудовище.
И именно это пугало его до холодных мурашек. А еще то, что он может причинить вред своим друзьям и всем тем, кто окажется рядом с ним.
Иногда Тэо замечал, как на него смотрит Лавиани. Он понимал этот взгляд гораздо лучше, чем ей бы хотелось.
Довольно часто сойка вела себя невыносимо, точно раздраженный еж, норовящий ткнуть своими иглами в любого оказавшегося поблизости. Но вместе с тем акробат знал, что на нее можно рассчитывать и, несмотря на всю свою нелюдимость, Лавиани не допустит того, чтобы он стал пустым. Убьет его прежде, чем он кому-нибудь причинит вред.
Это вселяло в него уверенность в завтрашнем дне.
Мильвио появился с собранной в дорогу сумкой. Шерон стояла возле ворот постоялого двора, наблюдая за тем, как отряд солдат в цветах гвардии накунского герцога на запыленных лошадях возвращается в свои казармы. Один из них заметил, что девушка смотрит на него, улыбнулся. Но улыбка получилась усталой. Люди, как и лошади, выглядели измученными долгим переходом.
Мильвио тем временем переговорил с Тэо, крепко пожал ему руку и направился к указывающей. Он избавился от своего теплого плаща с воротником, продал не торгуясь, словно вещь не представляла для него никакой ценности, и вновь был в своей короткой кожаной куртке рыжеватого цвета, со стальными заклепками и двумя рядами крупных медных пуговиц. Той самой, с надорванным и плохо зашитым рукавом, в которой она увидела его в первый раз на пароме Скелы. Черная лента, перевязывавшая его светлые волосы, сейчас показалась ей траурной.
Они стояли несколько минут, провожая взглядом колонну всадников.
– Откуда они приехали? – спросила Шерон, чтобы хоть как-то нарушить молчание.
– С охраны границ вдоль Северного смерча, я полагаю.
– Разве в тех землях есть жизнь? Разве бродящий ветер не снимает плоть с костей тех, кто окажется у него на пути?
– Я никогда не забирался так далеко на север. Но по своему опыту могу сказать, что везде есть жизнь. Люди приспосабливаются ко всему, даже к кошмару Смерчей. Но охраняют границы вовсе не от человека. В море Скованного проходит сильное течение. Если бросить на восточном берегу Пустыни щепку, то ее принесет к побережью Накуна, как раз недалеко от границы с Северным смерчем. Иногда мэлги пользуются этой дорогой, чтобы отведать человечины. Гораздо менее рискованный вариант, чем пытаться пройти охраняемый Рубеж. Кое-кто из них строит плоты, кто-то плывет на бревне. Большинство, слава Шестерым, погибает, не успев достичь обжитых земель, но единицам везет. И если их не остановить, то они могут причинить множество бед в деревушках, на фермах и в охотничьих лагерях.
– И часто такое происходит?
Последний из всадников скрылся за домами.
– Полноценных рейдов не было давно, но солдаты все равно обходят побережье и если кого-то находят, то сразу убивают. Как я понимаю, новости о том, что случается на берегу, остаются среди морской пены, водорослей, камней и чаек. Советники герцога считают, что подданные должны жить спокойной жизнью и не стоит тревожить их темными вестями.
– Глупо говорить ребенку, что синий фонарь горит возле дома только для красоты, – неодобрительно произнесла Шерон. – Желание спрятать правду ради спокойствия других приведет к большой беде. Рано или поздно ребенок выйдет на улицу ночью, откроет дверь дома, в который не стоит заходить без указывающего, и заблудившийся растерзает его.
– Я понимаю твою аналогию. – Мильвио положил руку ей на плечо. – И ты конечно же права. Лучше знать о зле, что прячется за твоим забором, и быть готовым противостоять ему, чем испытывать удивление в последние секунды жизни.
– Но?.. – Она почувствовала недосказанность в его фразе.
– Но меч обоюдоострое оружие, Шерон. Иногда честность приносит зла куда больше, чем неведение. Я ничуть не оправдываю то, как ведутся дела в Накуне, но верное решение всегда дается непросто. Очень тонкая грань между добром и злом. И порой мы не знаем, какое действие приведет к злу, а какое к добру.
Она задумалась на мгновение:
– Разве истина не дает человеку больше возможностей в его жизни, чем ложь? Разве факел в руке в ночном лесу это не благо? Ведь только свет спасет путника от камня под ногой, споткнувшись о который он упадет в овраг.
Мильвио убрал руку, вздохнул, глядя куда-то в сторону:
– Свет, к моему сожалению, Шерон, не является таким же полноценными благом, как и правда. В ночном лесу он может как спасти, так и приманить тех, кто во мраке тебя никогда бы не заметил.
Шерон нахмурилась:
– Так какой же вариант ты предлагаешь? Сидеть дома?
Он хмыкнул:
– Сидеть дома – это точно не для нас с тобой, сиора. Мы как раз из тех людей, что пойдут в ночной лес с огнем или без огня ради наших целей. И для спасения тех, кто нуждается в помощи. Так что я не предлагаю тебе никаких вариантов. Каждый из нас должен сам выбрать, с чем, как и когда он ступит на лесную тропинку. И те последствия, которые повлечет наше решение, будут с нами до конца жизни. Длинной или короткой, это уже как повезет.
Они помолчали, слушая щебетание птиц на крышах. Каждый знал, что будет дальше, и не слишком-то хотел этого. Тэо слез с поленницы и ушел, решив, что сейчас он здесь абсолютно лишний. А остальные люди, приезжающие и уезжающие с постоялого двора, не обращали внимания на пару.
– Останься. – Шерон сама не поняла, как решилась произнести это.
Мильвио грустно улыбнулся, но не успел ответить, как она продолжила. Отчаянно. С напором.
– Останься! Ты же сам говорил недавно, что тебе все равно, куда ехать. А нам… мне… ты нужен. Я знаю, как это звучит. Очень эгоистично. Словно ты какая-то вещь, и я пользуюсь твоей помощью в своих интересах. И я признаю: так и есть. Твои знания, твоя компания, твой меч нужны мне. Без тебя все будет куда сложнее.
– А Лавиани? – Его глаза были точно два драгоценных камня. В них отражался свет, и девушка не могла прочесть в них никаких эмоций. Ни в них, ни на лице. Словно южанин выставил перед собой щит, желая спрятать за ним любые чувства.
– Ей тоже требуется помощь, пускай она никогда и не признается в этом. Открытость – не самое сильное ее достоинство.
– В отличие от тебя.
Шерон вздохнула с облегчением, видя в его глазах намек на слабую улыбку.
– Ты сам сказал, что каждый должен выбрать свой путь. Ты хороший человек, я не стану тебе врать. Поэтому говорю прямо. Я хочу спасти ребенка, который никогда не был моим. Хочу вернуть Найли в Нимад. Чтобы она оказалась как можно дальше от чудовища Талориса.
– И я был бы полезен, сиора?
– Да, – просто ответила она. – Поэтому останься, если можешь.
Он отвернулся от нее, и налетевший с улицы ветер принес с собой запах костров и миндаля. Отросшие пряди волос попали ей на щеки, и Шерон убрала их за уши.
– Мой учитель говорил, что меня всегда находят большие неприятности и я умею вовлекать в них людей, которые подбираются ко мне слишком близко, – сказал треттинец, когда девушка уже и не ожидала услышать ответа. – Надеюсь, ни я, ни ты не пожалеем о своих решениях, если придет такое время.
Сказав это, Мильвио отправился в путь.
Назад.
В сторону трактира.
Глава одиннадцатая
Живая легенда
– Признаешь ли ты, что знал о том, что твой друг носил метку той стороны?
– Да.
– Признаешь, что не сказал об этом ни старосте деревни, ни кастеляну замка, ни своему господину?
– Да.
– Признаешь, что из-за твоего предательства в нашей провинции появилось чудовище, уничтожившее и деревню, и замок, и присланных солдат?
– Признаю.
– Не ожидала от тебя такого упорства. – Лавиани сказала это Шерон на следующий день.
– Упорства? – обернулась девушка, убирая разложенные на кровати вещи в сумку. – Я всего лишь попросила.
– Так и хочется щелкнуть тебя по носу, – с чувством сказала сойка. – Но сегодня я добрая.
– Щелкнуть по носу? За что?
– За твою наивность, девочка. А, ладно. Не бери в голову.
– Хочешь сказать, что у него была причина остаться?
– Ну что ты, – фальшивым тоном произнесла Лавиани, закидывая вещмешок на плечи. – Конечно же нет. Жду тебя внизу. Давай побыстрее.
Она вышла за дверь и, идя по коридору, пробурчала:
– Святая простота! Меня окружают сущие дети. Если бы ты почаще думала хоть о чем-то кроме дороги, то видела бы, как он на тебя смотрит. Ему нужен был лишь повод, чтобы остаться, и ты, судя по всему, его предоставила. Пф!
Тэо и Мильвио уже находились внизу и вместо того, чтобы спокойно дожидаться спутниц, помогали хозяину постоялого двора разгружать воз, на котором лежали мешки с мукой.
– Силы девать некуда? – поинтересовалась она у проходящего мимо акробата, кряхтевшего под тяжестью ноши.
– Людям надо помогать, Лавиани, – укорил ее тот.
– Скажешь мне это, когда он выставит нам полный счет за стол и жилье, – сказала сойка ему в спину.
– Мы уже договорились о скидке, сиора. – Плечи Мильвио были белыми от муки.
– Отрадно видеть благородную кровь, столь экономящую деньги нашей безумной компании. Наверное, именно поэтому ты и остался с нами.
Он ответил легкой улыбкой, поправил мешок и понес к амбару, в котором уже скрылся Тэо.
– Кто на этот раз наступил тебе на мозоль? – мило поинтересовалась Шерон, выходя на улицу.
– Обстоятельства. Накун – не самое лучшее место для комфортных путешествий. Равнины огромны, дороги часто пусты, а карету нам никто не торопится предложить.
– А лошади? Мы же можем купить лошадей?
– О. Тебя озарила дельная мысль, девочка. Даже не могу представить, почему я сама не придумала такое. Но проблема в том, что лошади стоят денег, и на четверку мы не наберем. Если только благородный мальчик не продаст свой меч. И то купим кляч.
– Уверена, нам хватит марок. Особенно с теми, которые ты украла по ту сторону Мышиных гор.
– Твоя уверенность мало что значит в большом мире, если ты в нем плохо разбираешься. Эй, Тэо! Почему мы не можем купить лошадей?
– Потому что они дороги, – сказал акробат, на ходу отряхивающий свою одежду. – Это же Накун.
Мильвио, видя, что Шерон все еще не понимает, объяснил:
– Раньше Накун славился своими всадниками, и те доставляли массу проблем соседним герцогствам во время множества войн, последовавших после раскола Золотого королевства. Так что когда Накун проиграл последнюю войну, соседи заставили герцога подписать договор о том, что страна не станет восстанавливать кавалерию в объеме, который мог бы иметь перевес во время боевых действий.
– А чтобы они уж точно соблюдали договор, уничтожили все табуны, – пояснила Лавиани.
– Не уничтожили, а забрали, – поправил мечник. – Никто не станет убивать ценных скакунов. Даже спустя столетия в Накуне действует ограничение на лошадей и владение ими. Поэтому ты и видишь на дорогах в основном волов. Кони здесь большая ценность, и никто тебе их не продаст.
– Есть и другие способы, – негромко произнесла Лавиани.
Тэо решительно отмел ее предложение:
– Никакого конокрадства! У нас уже было достаточно неприятностей, и не стоит их множить. Здесь тебе скорее спустят воровство пяти марок, чем одной лошади. Доберемся своими силами.
– Как скажешь. – Сойка легко уступила и, видя, как подозрительно сузились глаза у Шерон, хмыкнула: – Да я серьезно! Неужели моя покладистость выглядит столь необычно?
Поделиться книгой: