Синее пламя

– Отец подумал так же. Сперва меня учил мой дядя, потом нашли другого учителя. В Рионе. Я покинул фамильный дом и вернулся туда лишь раз, когда хоронил отца. И знаешь что, сиора. Я был очень удивлен, что за прошедшие годы вдали от родины этот мир показался мне…

Мильвио замолчал, и Лавиани, прекрасно понимая его, спросила:

– Маленьким? Незначительным? Пустым? Скучным? Ты осознал, что не хочешь влачить свою жизнь, любуясь лишь морем да апельсиновым садом и старым, с каждым годом ветшающим домом?

– Ты отлично обрисовала мои чувства.

– Не сомневаюсь. Запереть себя в сельской дыре, на земле, принадлежащей предкам, пускай и сильно заросшей сорняками, – не слишком веселая перспектива в жизни. Особенно после сверкающей Рионы. Вино, женщины, золото, слава.

– Хм…

– Неужели не так?

– Не основная причина. Хотя когда я был неопытен…

– Это называется юношеской глупостью, – внесла уточнение Лавиани.

– Пусть так, – весело согласился мечник. – Когда юношеской глупости во мне было гораздо больше, чем жизненного опыта, слава, деньги и красотки с ночными попойками казались довольно важны. Но я быстро вырос.

– Стоит поблагодарить судьбу.

– Каждый день только этим и занимаюсь.

– Тебя взяли в гвардию герцога?

– Нет.

– Меч оказался не так уж и хорош? – поддела она его, но он ничуть не обиделся.

– Моя любовь к вольной жизни – вот основная причина. В какой-то момент я решил, что не хочу служить. Не хочу быть с этими людьми, все время танцуя по лезвиям и участвуя в игре куда более опасной, чем бой в полном доспехе на палубе тонущего корабля. Я осознал, что передо мной лежит целый мир, полный загадок, тайн и прекрасных вещей.

Лавиани расхохоталась, и эхо ее смеха загуляло, отпрыгивая от стен, словно перепуганный заяц.

– Мы об одном и том же мире говорим, Фламинго? Прекрасных вещей? Это ты о развалинах, оставшихся после Катаклизма? Право, судьба к тебе благосклонна, подарив столько оптимизма. Тэо и Шерон говорят то же самое. Сплошной оптимизм!

– Тебе бы он тоже не помешал.

– Ха-ха. Смешно. И многое ты увидел?

– Многое. И ничуть не жалею. Я люблю путешествовать и не собираюсь останавливаться в ближайшие годы.

– Жизнь благородного бродяги? Не могу тебя осуждать. Это куда лучше того, как существуют другие. А что же твой меч? Отец бы тобой гордился?

Мильвио ответил с некоторой заминкой:

– Надеюсь на это. Фэнико дает мне возможность не думать о деньгах. Во всяком случае, большую часть времени.

– На наемного убийцу ты не похож. Служить более богатым не хочешь. Значит, остается один вывод: наемник.

– Всякое бывало, но война за деньги в прошлом. Предпочитаю преподавать школу клинка тем, кто готов платить.

Это удивило ее:

– Чтобы преподавать, Фламинго, нужно иметь репутацию. О тебе должны знать.

– Некоторые знают, – равнодушно ответил Мальвио. – И приглашают в гости. Мне не жалко делиться секретами мастерства с другими.

– Да ты вообще, как я посмотрю, добрая душа.

– Разве это плохо? – удивился треттинец.

Лавиани не ответила, остановившись, и тот, слыша это, спросил, положив руку на меч:

– В чем дело?

– Дорога дальше перекрыта. Дверь, – сухим тоном известила Лавиани и дернула ручку. – Заперто. Она сильно проржавела, но все равно еще надежна.

Мильвио нащупал преграду, провел пальцами по шершавому металлу:

– Были какие-то другие пути?

– Они вели вниз.

– Это лучше, чем ничего.

– Ты прав. Вернемся к ближайшей лестнице, спустимся на уровень и попробуем пройти там.

Коридор нижнего уровня оказался куда более узким, с грубо обработанным потолком. То и дело перемежающийся залами, в которых властвовали сквозняки, влага и ржавчина, пожравшие все, до чего могли дотянуться. Уцелел лишь камень, такой же незыблемый, как горы.

Один раз они вновь услышали шаги, но настолько слабые, что даже Лавиани сомневалась, что они ей не почудились. Звук пришел из вентиляционной шахты.

– Какая разница, что это или кто?! – отмахнулась Лавиани от Мильвио, который долго ждал, не повторится ли звук. – Еще один заблудившийся в этом тьмой забытом месте. И я буду последняя, кто побежит вниз, чтобы спасать его. Самим бы выбраться, Фламинго.

– Забавное ты мне выбрала прозвище.

– А ты против?

– Отнюдь. Меня называли куда худшими именами, чем это. К тому же фламинго у алагорцев считается символом рассвета и спокойной жизни.

– Ну, твою жизнь явно нельзя назвать спокойной и размеренной. Осторожно. Впереди две ступени. Входим в зал.

На стенах и потолке были фрески, но она даже не стала к ним приглядываться. Прошла мимо, покосившись на десяток скелетов, лежащих в разных позах и уже порядком заросших пылью. Все в доспехах и при оружии. К сожалению, последнее было столь ржавым, что у нее не возникло соблазна разжиться подходящей железкой.

– Здесь мертвые. И лежат уже довольно давно. Возможно, это те, кто штурмовал Тропу Любви. А быть может, защищал ее. Кости уже черные от времени.

Останки встречались им и в следующих помещениях. Было понятно, что здесь шло сражение, люди пытались удержать переходы.

– Целый могильник. Жаль, что ты не видишь.

– Я жалею лишь о том, что их не похоронили.

– Думаю, хоронить было некому, мальчик. Шла Война Гнева, а потом случился Катаклизм. Мертвецов и без этих ребят было предостаточно. Не успевали закапывать, как они тут же выскакивали обратно.

– Все равно так неправильно.

– В мире много чего неправильно, Фламинго. И оставленные на растерзание кости тех, кто уже мертв и не может чувствовать, меньшая из плохих вещей, что ежедневно происходят вокруг нас. – Она перешагнула череп, а Мильвио, не увидевший его, пнул и, поняв, что покатилось под ногами, поморщился.

– Я вижу свет, – внезапно сказал он.

Лавиани тоже различила в свинцовых и графитовых оттенках мрака бледное пятно.

– Да. Верно. Странно. Мы же на нижних уровнях, разве тут может быть выход наружу?

– Сейчас узнаем.

Коридор впереди был перегорожен огромным камнем. Влетев сюда, тот разрушил внешнюю часть стены, раздробил каменные блоки и застрял, перекрыв дорогу так, что теперь осталась узкая кромка между ним и пропастью, шириной не больше стопы. Она была вся в снегу, но при должной аккуратности по ней можно было пройти.

Выглянув через пролом, Мильвио увидел верхушки белых елей, потом поднял голову, пытаясь разглядеть вершину стены.

– Уже почти утро.

Лавиани, держась обеими руками за край огромного камня, осторожно перебралась на ту сторону, ощущая спиной пропасть.

– Справишься?

Мильвио улыбнулся и легко перемахнул к ней.

– Ловко, – одобрила сойка. – Ума не приложу, откуда здесь взялась такая глыба. Наследие великих волшебников, не иначе.

– В смысле магия? – уточнил треттинец. – Не думаю. Всего лишь огромный требушет.

– Требушет? – Лавиани скептически изучила густой лес, тянущийся через всю долину до следующей горной цепи. – Здесь?

– Ну, тысячу лет назад, наверное, все было иначе. Стену обстреливали, это несомненно.

Подняться наверх здесь было невозможно, им пришлось вновь войти в темный коридор, и Мильвио оглянулся несколько раз на бледный утренний свет, прежде чем тот совсем исчез и их вновь окутал вязкий мрак.

– Странное место. – Голос Лавиани звучал глухо, точно из могилы.

Южанин, болезненно щурясь, провел рукой по камням, сияющим бледно-лимонным, мертвенным светом, и тот остался на подушечках его пальцев.

– Какая-то плесень, – сказал Мильвио. – Интересно.

Обнажив меч, он стал натирать длинный клинок, пока тот не засиял.

– Это обязательно? – неодобрительно спросила Лавиани.

– Надоело быть слепым, сиора. Не факел, конечно, но полный мрак разгонит.

Они стояли на балкончике, выступающем далеко вперед, над темной рекой, затопившей величественный зал. Из воды, точно грибы, росли расширяющиеся колонны, с потолка все время капало, а внизу, в глубине, то и дело мягко вспыхивали белесые искры – странные создания, похожие на угрей, величественно и неспешно проплывали, тыкаясь слепыми утиными носами в стены, пачкая их лимонной, фосфоресцирующей плесенью, и тут же уходили на дно, пока их тела не гасли в глубине.

Чтобы перебраться, пришлось повозиться. Они перелезли через перила и пошли по узкому карнизу, опоясывающему зал со всех сторон, держась за выступы. Иногда из-под ног сыпались каменные крошки, падали в воду, и тогда та вскипала, а бледные туши начинали всплывать на поверхность и биться, словно потревоженные рыбы.

– Чувствую себя обезьяной. – Лавиани с ненавистью посмотрела вниз и добавила: – Но лучше быть мартышкой, чем попытаться переплыть водоем. Кажется, местные обитатели настроены не слишком дружелюбно. Встречал таких раньше?

– Я не любитель рыбалки. – Руки Мильвио, как и ладони сойки, светились. – Одно могу сказать: лучше туда не падать.

Когда они преодолели путь и оказались на ровной поверхности, Лавиани с омерзением вытерла пальцы об одежду и тут же пожалела об этом – та тоже начала сиять.

– Мерзость какая! – Запах свежих грибов, который здесь витал, ей не нравился.

– Радуйся. Мы в башне. Где-то в самом ее основании. Ниже только подвалы и пещеры. Нам осталась малость – найти дорогу наверх, и будем считать, что почти выбрались.

Но залы с тускло сияющими стенами сменялись один за другим, а подъема наверх все не встречалось. Они почти отчаялись, когда наконец-то увидели его, выйдя в огромное помещение.

Лестница ползла по прямоугольным каменным блокам, сменяясь широкими пролетами, и терялась в темноте, уходя гораздо выше той границы, на которой росла источающая свет плесень.

– Рыба полосатая, – пробормотала Лавиани. – Это же настоящий склеп.

Мильвио отстранил ее, вышел вперед, стараясь не наступать на кости. Здесь лежали по меньшей мере несколько сотен скелетов. Сойка скривилась, словно попала в прошлое, – некоторые из мертвых были в такой же белой броне, как и те, кого она видела на Талорисе. Кто-то из личной гвардии Тиона.

– Здесь шел бой, и бой ожесточенный. – Мильвио склонился над одним из тел и выдернул из-под сочленения то, что раньше было толстым арбалетным болтом. Отстранился, когда от останков стало подниматься облако пыли вперемешку с прахом. – Эти нападали. А те защищались и стреляли.

Лавиани уже и сама видела, что мертвые расположены по залу не хаотично. И тех, что обороняли лестницу и выход из зала – огромный темный проем, ведущий в глубину, было больше.

А еще она заметила то, на что не обратил внимания Мильвио, – стены и часть лестницы были деформированы и оплавились. Здесь использовали не только сталь, но и магию.

– Что ты делаешь? – удивилась Лавиани, когда треттинец склонил голову и начал произносить клятву воинов, распространенную в южных герцогствах в качестве эпитафии павшему товарищу.

– Отдаю им долг памяти. Уж этого-то они точно заслуживают.

Сойка не стала смеяться. Прошла мимо, чуть не задев его плечом, встала возле лестницы, задрав голову и пытаясь понять, сколько придется взбираться наверх. Даже по самым скромным предположениям выходило, что довольно долго. Внезапно она резко повернулась в сторону темного провала «ворот», ведущих в подвалы.

– Фламинго! – позвала она негромко и, когда тот не услышал, гаркнула резко, зло, на треттинском: – Рапи вьеро кьи![10]

Эта фраза прозвучала как удар хлыста. Он вздрогнул, отвлекся от дела, которым занимался.

– Что? – Мечник увидел, как в ее руке появился нож.

– Ш-ш-ш! Слушай!

Гулкие шаги раздавались из мрака провала, и становилось понятно, что кто-то приближается к ним. Мильвио не стал мешкать:

– Наверх! Живо!