Тайны мозга. Почему мы во все верим

Майкл Шермер

Тайны мозга. Почему мы во все верим

Посвящается Дэвин Зил Шермер

За наш маленький – 6895 суток, или 18,9 лет от рождения и до обретения независимости, – вклад в чудесную и, образно выражаясь, 3,5-миллиарднолетнюю преемственность жизни на Земле, передающейся от поколения к поколению, продолжающейся на протяжении эпох, великолепной в своей целостности и духовной в своих размышлениях. Теперь ее мантия принадлежит тебе.

«Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде».

Фрэнсис Бэкон, «Новый Органон», 1620 год

Michael Shermer

The Believing Brain.

From Ghosts and Gods to Politics and Conspiracies – How We Construct Beliefs and Reinforce Them as Truths

Оформление обложки Петра Петрова

© 2011 by Michael Shermer. All rights reserved

© Сапцина У. В., перевод, 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

МАИКЛ ШЕРМЕР – историк и популяризатор науки, автор «Почему люди верят в удивительное», «Наука добра и зла» и еще восьми книг об эволюции человеческих убеждений и поведения, основатель и издатель журнала Skeptic, посвященного в основном псевдонауке и поискам сверхъестественного, редактор сайта Skeptic.com, автор ежемесячной рубрики в журнале Scientific American и адъюнкт-профессор Клэрмонтского университета последипломного образования.

Пролог

Я хочу верить

Квинтэссенция теории заговора телесериал 90-х годов ХХ века «Секретные материалы» (The X-files) задал тон всему десятилетию и представлял собой отражение культуры, скопище НЛО, пришельцев из космоса, экстрасенсов, демонов, монстров, мутантов, оборотней, серийных убийц, паранормальных явлений, городских легенд, оказывающихся реальностью, корпоративных интриг, укрывательства информации правительством и утечек, в том числе и с участием Курильщика, персонажа прямо как из «Глубокой глотки», которого по иронии судьбы сыграл скептик по жизни Уильям Б. Дэвис. Скептически настроенная агент ФБР Дана Скалли в исполнении Джиллиан Андерсон оттеняла Фокса Малдера, сыгранного Дэвидом Духовны, лозунги которого «Я хочу верить» и «Истина где-то рядом» вошли в поп-культуру в качестве излюбленных броских фраз.

По мере того как создатель сериала продюсер Крис Картер развивал сюжет, Скалли и Малдер превращались в олицетворение скептиков и верующих в проходящей с переменным успехом психологической борьбе между реальностью и фантазией, фактами и вымыслом, хроникой и легендой. «Секретные материалы» приобрели такую популярность, что в 1997 году их спародировали в одной из серий «Симпсонов», названной «Спрингфилдские материалы» (The Springfield Files). В ней Гомер, выпив десять бутылок пива «Красный клещ», встречает в лесу инопланетянина. Настоящая находка продюсеров – произнесенное голосом Леонарда Нимоя вступление к серии, который после съемок в роли Спока озвучивал в 1970-х годах сериал «В поисках…» (In Search of…), документальную версию «Секретных материалов». Нимой: «Следующая история о контактах с инопланетянами – правда. Под правдой я подразумеваю ложь. Все это ложь. Но увлекательная ложь. И в конце концов, разве это не настоящая правда? Ответ отрицательный».

Никакой определенности. Постмодернистская вера в относительность истины вкупе с клик-культурой масс-медиа, в которой продолжительность внимания измеряется в «нью-йоркских минутах» (мгновениях), обеспечивает нас ошеломляющим ассортиментом притязаний на истину в информационно-развлекательной упаковке. Это наверняка правда – я же видел это по телевизору, в кино, в интернете. «Сумеречная зона», «За гранью возможного», «Невероятно!», «Шестое чувство», «Полтергейст», «Разменная монета», «Дух времени». Мистика, магия, мифы и монстры. Оккультное и сверхъестественное. Интриги и заговоры. Лицо на Марсе и инопланетяне на Земле. Йети и лохнесское чудовище. Экстрасенсорика и пси-фактор. Внеземные цивилизации и НЛО. Опыт внетелесный и околосмертный. ДФК, РФК и МЛК-младший – алфавит заговоров. Измененные состояния сознания и гипнотерапия. Визуализация на расстоянии и астральная проекция. Доски Уиджа и карты Таро. Астрология и хиромантия. Акупунктура и мануальная терапия. Подавленные и ложные воспоминания. Разговоры с умершими и голос внутреннего ребенка. Вся эта головоломная мешанина теорий и гипотез, реальности и фантазии, документалистики и научной фантастики. Тревожная музыка. Темный фон. Луч прожектора наискосок через лицо ведущего. «Никому не верь. Истина где-то рядом. Я хочу верить».

Я верю, что истина где-то рядом, а также в то, что она редко бывает очевидной и почти никогда понятной всем. То, во что я хочу верить на основании эмоций, и то, во что я должен верить на основании свидетельств, не всегда совпадают. Я скептик не потому, что не хочу верить, а потому, что хочу знать. Как отличить то, что нам хотелось бы видеть правдой, и то, что на самом деле правда?

Ассортимент притязаний на истину в информационно-развлекательной упаковке ошеломляет.

Ответ – наука. Мы живем в век науки, когда убеждениям полагается опираться на прочный фундамент фактов и эмпирических данных. Тогда почему же столько людей верят в то, что большинство ученых сочло бы фантастикой?

Демография веры

В 2009 году в опросе Harris Poll участвовали 2303 взрослых американца, которым было предложено «указать для каждой из приведенных ниже категорий, верите вы в нее или нет». Опрос дал показательные результаты.[1]

В ангелов и дьявола верит больше людей, чем в теорию эволюции. Тревожный результат. Однако ни он, ни все остальные не удивили меня, так как соответствовали результатам подобных опросов, проводимых за последние несколько десятилетий,[2] в том числе и в международных масштабах.[3] Так, в 2006 году в опросе Reader’s Digest, в котором участвовали 1006 взрослых британцев, 43 % опрошенных сообщили, что способны читать чужие мысли и что их собственные мысли тоже читают; больше половины сказали, что им снятся вещие сны или бывают предчувствия о предстоящих событиях; более двух третей заявили, что чувствуют, когда на них смотрят; по словам 26 %, они чувствовали болезни или неприятности близких людей, и 62 % утверждали, что догадываются, кто им звонит еще до того, как успевают подойти к телефону. Примерно пятая часть опрошенных видела призраков, примерно треть заявила о своей вере в то, что околосмертный опыт – свидетельство существования загробной жизни.[4]

Несмотря на то, что процент верующих в сверхъестественное и паранормальное в разных странах и в разные десятилетия слегка варьируется, соотношение цифр в целом остается довольно постоянным: та или иная форма веры в паранормальное или сверхъестественное характерна для подавляющего большинства людей.[5] Встревоженный этими результатами и озабоченный бедственным состоянием преподавания естественных наук, а также его ролью в стимулировании веры в паранормальные явления.

Национальный научный фонд (NSF) провел собственное масштабное исследование веры в паранормальные явления и псевдонауку и пришел к заключению, что «подобные убеждения порой подогреваются заблуждениями, бытующими в СМИ касательно науки и научного процесса».[6]

Я тоже не прочь возложить вину на СМИ, так как в этом случае путь к исправлению ошибок выглядит очевидным: достаточно только изменить к лучшему образ науки в средствах массовой информации. Но это слишком простое решение, в пользу которого не говорят даже данные NFS. Несмотря на то, что вера в экстрасенсорное восприятие снизилась с 65 % у выпускников школ до 60 % у выпускников колледжей, а вера в магнитотерапию – с 71 % у выпускников школ до 55 % у выпускников колледжей, более половины образованных людей по-прежнему полностью верят и в то, и в другое! А процент верящих в альтернативную медицину, еще одну форму псевдонауки, даже вырос – с 89 % у выпускников школ до 92 % у выпускников колледжей.

Отчасти проблема может объясняться тем, что 70 % американцев по-прежнему не понимают сути научного процесса, который в исследовании NFS определялся как улавливание вероятности, экспериментальный метод, проверка гипотезы. Значит, одно из возможных решений в данном случае – объяснять, как действует наука в дополнение к тому, что наука знает. В опубликованной в 2002 году в журнале Skeptic статье «Изучение естественных наук – еще не гарантия скептицизма» были представлены результаты исследования, в ходе которого не обнаружилось никакой корреляции между научными знаниями (фактами о мире) и верой в паранормальное. «Учащиеся, которые хорошо справились с этими тестами [на научные знания], оказались не в большей и не в меньшей мере скептически настроенными по отношению к псевдонаучным утверждениям, чем учащиеся, набравшие очень малое количество баллов», – заключают авторы. «По-видимому, учащиеся не смогли применить свои научные знания к оценке псевдонаучных утверждений. Мы полагаем, что эта неспособность отчасти объясняется тем, каким образом наука традиционно представлена учащимся. Их учат, что думать, а не как думать».[7] Научный метод – концепция, которой можно научить, как следует из ранее упомянутого исследования NFS, показавшего, что 53 % американцев с высоким уровнем образования в области естественных наук (не менее девяти курсов естественных наук и математики в старших классах школы и в колледже) понимают суть научного процесса по сравнению с 38 % опрошенных со средним уровнем образования в области тех же наук (шесть—восемь курсов) и с 17 % с низким уровнем образования (менее пяти курсов). Значит, снизить уровень суеверий и веры в сверхъестественное, возможно, удастся с помощью объяснений, каким образом действует наука, а не только рассказов о научных открытиях. В действительности проблема еще глубже, она связана с тем фактом, что большинство наших наиболее укоренившихся убеждений неуязвимо для прямого воздействия образовательных инструментов, особенно если речь идет о людях, не готовых выслушивать противоречивые свидетельства. Смена убеждений – итог сочетания личной психологической готовности и более глубокого социального и культурного сдвига в области основополагающего духа времени, на который влияют отчасти обучение, но в гораздо большей степени – более масштабные и трудноопределимые политические, экономические, религиозные и социальные изменения.

Та или иная форма веры в паранормальное или сверхъестественное характерна для подавляющего большинства людей.

Почему люди верят

Системы убеждений могущественны, вездесущи и живучи. На протяжении всей своей карьеры я старался понять, как зарождаются убеждения, как они формируются, что их питает, подкрепляет, бросает им вызов, изменяет и уничтожает. Эта книга – результат тридцати лет поисков ответа на вопрос «Как и почему мы верим в то, во что верим во всех сферах нашей жизни». В данном случае меня интересует не столько то, почему люди верят в странное или в то или иное утверждение, сколько то, почему люди вообще верят. И правда, почему? Мой ответ незамысловат:

Наши убеждения формируются по всевозможным субъективным, личным, эмоциональным и психологическим причинам в условиях окружения, созданных родными, друзьями, коллегами, культурой и обществом в целом; после формирования мы отстаиваем свои убеждения, оправдываем и логически обосновываем их с помощью множества разумных доводов, неопровержимых аргументов и логичных объяснений. Сначала появляются убеждения, и только потом – объяснения этих убеждений. Я называю этот процесс «верообусловленным реализмом», где наши представления о реальности зависят от убеждений о них, которых мы придерживаемся. Реальность существует независимо от человеческого разума, но представления о ней обусловлены убеждениями, которых мы придерживаемся в данный конкретный период.

Мозг – двигатель убеждений. В сенсорной информации, поступающей через органы чувств, мозг естественным образом начинает искать и находить закономерности, паттерны, а затем наполняет их смыслом. Первый процесс я называю паттерничностью (англ. patternicity) – склонностью находить исполненные смысла закономерности, или паттерны, в данных, как имеющих, так и не имеющих значения. Второй процесс я называю агентичностью (англ. agenticity) – склонностью наполнять паттерны смыслом, целью и деятельностью (agency). Мы не можем не делать этого. Наш мозг эволюционировал таким образом, чтобы соединять точки нашего мира в осмысленные рисунки, объясняющие, почему происходит то или иное событие. Эти осмысленные паттерны становятся убеждениями, а убеждения формируют наши представления о реальности.

Когда убеждения сформированы, мозг начинает искать и находить подтверждающие доказательства в поддержку этих убеждений, дополняющие их эмоциональным усилением уверенности, следовательно, ускоряющие процесс аргументации и укоренения, и этот процесс подтверждения убеждений положительной обратной связью повторяется цикл за циклом. Равным образом люди иногда формируют убеждения на основании единственного опыта, имеющего свойства откровения и в общем никак не связанного с их личной предысторией или культурой в целом. Гораздо реже встречаются те, кто после тщательного взвешивания свидетельств «за» и «против» позиции, которой они уже придерживаются, или той, для которой сформировать убеждение еще только предстоит, вычисляют вероятность, трезво принимают бесстрастное решение и больше никогда не возвращаются к этому вопросу. Столь кардинальная смена убеждений встречается в религии и политике настолько редко, что становится сенсацией, если речь идет о заметной фигуре, например, священнослужителе, который обращается в другую религию или отрекается от своей веры, или о политическом деятеле, который переходит в другую партию или обретает независимость. Такое случается, но в целом явление остается редким, как черный лебедь. Гораздо чаще кардинальная смена убеждений встречается в науке, но далеко не так часто, как можно ожидать, руководствуясь идеализированным образом возвышенного «научного метода», принимающего во внимание только факты. Причина заключается в том, что ученые – тоже люди, в неменьшей степени подверженные влиянию эмоций, формирующие и закрепляющие убеждения под воздействием когнитивной предубежденности.

Процесс «верообусловленного реализма» построен по образцу того, что называется в философии науки «модельно-зависимым реализмом», представленным космологом из Кембриджского университета Стивеном Хокингом и математиком и популяризатором науки Леонардом Млодиновым в их книге «Высший замысел» (The Grand Design). В ней авторы объясняют: поскольку ни одна модель не в состоянии объяснить реальность, мы вправе пользоваться разными моделями для разных аспектов мира. В основе модельно-зависимого реализма «лежит идея, что наш мозг интерпретирует исходные данные, получаемые нашими органами чувств, посредством построения модели окружающего мира. Когда подобная модель позволяет успешно объяснить те или иные события, мы стремимся приписать ей, равно как и составляющим ее элементам и концепциям, качество реальности или абсолютной истины. Но возможно существование различных способов, которыми можно смоделировать такую же физическую ситуацию, но с использованием отличных фундаментальных составляющих и концепций. Если две такие физические теории или модели с достаточной степенью точности позволяют предсказать одни и те же события, одна из них не может считаться более реальной, нежели другая; более того, мы вольны использовать ту модель, которую сочтём наиболее подходящей».[8]

Кардинальная смена убеждений встречается в религии и политике настолько редко, что становится сенсацией.

Я зайду еще дальше в своем утверждении, что даже эти разные модели в физике и космологии, применяемые учеными для объяснения, допустим, света как частицы и света как волны, – сами по себе убеждения. В сочетании с физическими, математическими и космологическими теориями высшего порядка они образуют целые мировоззрения, относящиеся к природе, следовательно, верообусловленный реализм – это модельно-зависимый реализм высшего порядка. Вдобавок наш мозг наделяет убеждения ценностью. Существуют веские эволюционные причины, по которым мы формируем убеждения и расцениваем их как хорошие или плохие. Я рассмотрю эти вопросы в главе о политических убеждениях, а пока скажу только, что развившиеся у нас племенные склонности побуждают нас объединяться с единомышленниками, теми членами нашей группы, которые мыслят, как мы, и противостоять тем, кто придерживается иных убеждений. Таким образом, когда мы слышим о чьих-то убеждениях, отличающихся от наших, мы по своей природе склонны отмахиваться от них и отвергать, как абсурд, зло или и то, и другое. Это стремление осложняет попытки изменить взгляды, несмотря на новые доказательства.

В сущности, не только научные модели, но и все модели мира служат основанием нашим убеждениям, и верообусловленный реализм означает, что мы не в состоянии избежать этой эпистемологической ловушки. Однако мы можем воспользоваться инструментами науки, предназначенными для того, чтобы проверять, соответствуют ли конкретная модель или убеждение, касающиеся реальности, наблюдениям, сделанным не только нами, но и другими людьми. Несмотря на то, что архимедовой точки опоры за пределами нас самих, точки, с которой мы могли бы увидеть Истину, относящуюся к Реальности, не существует, наука – лучший из когда-либо изобретенных инструментов для приспосабливания приблизительных истин, касающихся условных реальностей. Таким образом, верообусловленный реализм – это не эпистемологический релятивизм, где все истины равноправны и реальность каждой заслуживает уважения. Вселенная действительно началась с Большого взрыва, возраст Земли на самом деле исчисляется миллиардами лет, эволюция действительно происходила, и всякий, кто верит в обратное, на самом деле заблуждается. Несмотря на то, что птолемеева геоцентрическая система соответствует наблюдениям так же, как гелиоцентрическая система Коперника (по крайней мере, во времена Коперника), сегодня никому не придет в голову считать эти модели равными, так как благодаря дополнительным цепочкам свидетельств нам известно, что гелиоцентризм точнее соответствует действительности, нежели геоцентризм, хотя мы и не можем провозгласить, что это Абсолютная Истина, касающаяся Реальности.

С учетом вышеизложенного представленные мною в этой книге свидетельства показывают, насколько зависимы наши убеждения от множества субъективных, личных, эмоциональных и психологических факторов, которые превращают наше представление о реальности в «колдовское зеркало», «полное суеверий и обмана», по язвительному выражению Фрэнсиса Бэкона. Мы начинаем рассказ случаями из жизни, свидетельствами из историй веры трех человек. Первый из них – рассказ человека, о котором вы никогда не слышали, но который много десятилетий назад однажды ранним утром пережил события настолько глубокие и судьбоносные, что занялся поисками высшего смысла в космосе. Вторая история – о человеке, о котором вы скорее всего слышали, поскольку это один из величайших ученых нашей эпохи, однако и он однажды рано утром пережил судьбоносное событие, благодаря чему утвердился в решении совершить религиозный «рывок веры». Третий рассказ о том, как я сам превратился из верующего в скептика, и о том, что я узнал и что в итоге привело к профессиональному научному изучению систем убеждений.

Научный метод – лучший из когда-либо изобретенных инструментов для установления связи наших убеждений с реальностью.

От повествовательных свидетельств мы перейдем к структуре систем убеждений, к тому, как они образуются, развиваются, укрепляются, меняются и исчезают. Сначала рассмотрим этот процесс в общих чертах с помощью двух теоретических конструктов, паттерничности и агентичности, а затем углубимся в вопрос развития этих когнитивных процессов, а также посмотрим, какой цели они служили в жизни наших предков и служат в нынешней жизни. Затем займемся мозгом – вплоть до нейрофизиологии структуры системы убеждений на уровне единственного нейрона, а потом по восходящей восстановим процесс формирования мозгом убеждений. После этого мы изучим действие системы убеждений по отношению к вере в религию, загробную жизнь, Бога, инопланетян, заговоры, политику, экономику, идеологию, а затем узнаем, как сонмы когнитивных процессов уверяют нас, что наши убеждения истинны. В заключительных главах мы поговорим о том, каким образом мы узнаем, что какие-то из наших убеждений правдоподобны, определяем, какие закономерности истинны, а какие ложны, какие факторы реальны, какие нет, как наука выступает в роли устройства для окончательного выявления закономерностей, обеспечивая нам некоторую степень свободы в рамках верообусловленного реализма и некоторый измеримый прогресс, несмотря на психологические ловушки.

Часть I

Дорогами веры

«Всякий человек – порождение эпохи, в которую он живет; лишь немногие способны подняться выше идей своего времени».

Вольтер

1

Мистер Д’Арпино и голос из другого мира

Голос был настолько же отчетливым, насколько недвусмысленно звучало сообщение, которое он передавал. Эмилио Чик Д’Арпино рывком сел на постели, ошеломленный тем, что слова, которые он услышал так ясно, произнес отнюдь не кто-то, находящийся в той же комнате. Это случилось 11 февраля 1966 года в четыре часа утра, мистер Д’Арпино находился один в спальне, на состоянии которой никак не отразилось услышанное. Голос был не мужским, но и не женским. И несмотря на то, что у мистера Д’Арпино не имелось подобного опыта и сравнивать ему было не с чем, каким-то образом он понял, что источник голоса – не в этом мире.

* * *

Я познакомился с Чиком Д’Арпино в день моего сорокасемилетия, 8 сентября 2001 года, всего за три дня до трагедии, навсегда разделившей историю на две эпохи – «до 11 сентября» и «после 11 сентября». Чик хотел узнать, не соглашусь ли я написать очерк и в нем найти ответ на вопрос: нельзя ли узнать, есть ли где-то тот, кому известно, что мы здесь?

• Тот? Вы имеете в виду – Бог? – спросил я.

• Не обязательно, – ответил Чик.

• Инопланетяне?

• Возможно, – и Чик продолжал: – Но мне бы не хотелось указывать конкретную природу источника – хватит и того, что он где-то там, а не здесь.

Кто он, человек, который задал такой вопрос, задумался я, и самое главное, почему он задал его? Чик объяснил, что в прошлом он каменщик, сейчас на пенсии, увлекается поиском ответов на глубокие вопросы путем написания конкурсных эссе и спонсирует однодневные конференции в Университете штата в Сан-Хосе и в Стэнфордском университете неподалеку от его дома в Кремниевой (Силиконовой) долине. Прежде я никогда не слышал, чтобы каменщики на пенсии спонсировали конференции, и поскольку с давних пор восхищаюсь людьми, занимающимися самообразованием, то обратился в слух.

За несколько лет мы с Чиком стали близкими друзьями, одновременно во мне нарастало желание узнать, зачем каменщику понадобилось тратить свои скромные средства на финансирование конкурсов эссе и конференций, цель которых – поиск ответов на важнейшие жизненные вопросы. Почему-то мне казалось, что Чик уже знает ответы на вопросы, которые ставит, но на протяжении десятилетия он, так сказать, пользовался пятой поправкой к конституции – отмалчивался в ответ на все мои расспросы, пока наконец при очередной моей попытке не намекнул:

У меня был некий опыт.

Некий опыт. Ага! Мы перешли на мой язык – язык системы убеждений, опирающихся на впечатления, переживания и опыт. И что же это был за опыт?

Чик вновь замкнулся было в себе, но я продолжал выпытывать подробности. Когда произошел этот опыт?

Еще в 1966 году.

В какое время суток?

В четыре часа утра.

Ты видел или слышал что-то?

Об этом я не хочу говорить.

Но если это был настолько яркий опыт, что он до сих пор побуждает тебя исследовать такие серьезные вопросы, значит, им стоит с кем-нибудь поделиться.

Ничего подобного, это касается только меня.

Да ладно тебе, Чик, мы знакомы почти десять лет. Мы лучшие друзья. Мне на самом деле интересно.

Ну хорошо. Это был голос.

Голос. Хм…

Знаю я, о чем ты сейчас думаешь, Майкл, – я же читал всю твою писанину о слуховых галлюцинациях, осознанных сновидениях и сонном параличе. Но со мной случилось совсем другое. То, что произошло, определенно, явно, безусловно возникло не у меня в голове. А исходило из внешнего источника.

Ну вот, это уже что-то. Вот теперь я вижу перед собой человека, которого знаю и люблю, как своего близкого друга, – человека, который никому не уступит здравомыслием и которому ума не занимать. А теперь продолжим: где это случилось?

В доме моей сестры.

С чего вдруг ты остался у нее ночевать?

Я расстался с женой и жил у сестры, пока мы разводились.

А-а, ясно, стресс, вызванный разводом.

Да-да, вот и мой психиатр так считал. Говорил, это опыт, порожденный стрессом.

Психиатр? С какой стати каменщику понадобился психиатр?

Меня направили к нему в психиатрической больнице Агню.

Что?!.. Но почему?

Я хотел видеть президента.

Так, посмотрим… 1966 год… президент Линдон Джонсон… выступления против войны во Вьетнаме… рабочий со стройки хочет видеть президента… психиатрическая больница. Увлекательный сюжет для всякого, кто зарабатывает себе на хлеб, изучая силу убеждений, поэтому я требую подробностей. Зачем тебе понадобилась встреча с президентом?

Чтобы передать ему сообщение от источника того голоса.

Какое сообщение?

Этого я тебе никогда не скажу, Майкл. И не только тебе, но и никому другому, и унесу свою тайну в могилу. Я не проговорился даже родным детям.

Ого, значит, сообщение было вроде того, которое Моисей получил от Яхве на горе. Долго же, наверное, его пришлось принимать. Долго, да?

Меньше одной минуты.

Минуты?

В нем было тринадцать слов.

И ты помнишь эти тринадцать слов?

Разумеется!

Так скажи мне, Чик, что это были за слова.

Нет.

Ты записал их где-нибудь?

Нет.

Можно, я угадаю главную тему сообщения?

Давай, угадывай.

Любовь.

Майкл! Да! Именно любовь. Этот источник не только знает, что мы здесь, но и любит нас, и мы можем поддерживать с ним отношения.

Послание свыше

Мне хочется понять, что произошло с моим другом Чиком Д’Арпино ранним февральским утром в 1966 году и как этот опыт кардинальным образом изменил его жизнь и продолжал менять с тех пор. Хочется разобраться в том, что произошло с Чиком, потому что я хочу знать, что случается с каждым из нас, когда у нас формируются убеждения.