Не голова, а компьютер

— К Чушке! — крикнул Марцин, решив, что она глухая.

— Нет у нас таких! — так же громко прокричала женщина в ответ и хотела было захлопнуть дверь у них перед носом, когда в полумраке за ее спиной они увидели в передней Томека.

— Чушка! Мы к тебе! — обрадованно завопили они.

Женщина с полотенцем в испуге отпрянула от двери. Ребята восприняли это как приглашение войти, чем не преминули воспользоваться.

— Чушка! Надо поговорить… Выйди-ка во двор…

Тут открылась дверь из комнаты, и на пороге появился высокий, полный мужчина — увеличенная копия Томека. Наверно, его отец.

— Та-а-к, — протянул обиженно Томек, — вчера отделали меня не знаю как, а сегодня поговорить?..

— Томек! — взвизгнула женщина в чалме. — Это они тебя избили? Кто они такие?

— Это Солянка, это Пшегонь, — пальцем ткнул Томек сначала в одного, потом в другого. — Поговорить пришли…

— Простите, — вежливо спросил Марцин, — вы Чушкина мама?

— Чья? Святая мадонна! Чья?! — Женщина не находила слов от возмущения. — Чья, говорите, я мама?

— Что за цирк? Гром и молния! — вскричал мужчина и захлопнул входную дверь, отрезав тем самым путь к отступлению не на шутку перепуганным ребятам. — Это кто? Говори сейчас же! Хочешь, чтобы удар меня хватил?

— Ну я же го… говорю ведь, — заикаясь от страха, ответил Томек, — ребята из нашего класса.

— Это они тебя избили вчера?

— Они. Вот этот, Солянка, председателем Общества был.

— И свитер они порвали? — грозно спросила мама Томека.

— Ага. А Костик взносы собирал.

— Не ври, Чушка, — вмешался Костик, смекнув, что, если дальше так пойдет, им несдобровать. — Били не мы одни, нас много было.

— Какая «чушка»? При чем тут «чушка»? — повторяла раздраженно мать Томека. — Отвечай сейчас же! Святая мадонна! С ума можно сойти!

— Чушка… это я, — запинаясь, проговорил Томек, — меня в школе так прозвали…

— Видите ли, в чем дело, — поспешил объяснить Марцин, — Чушкелевич — это слишком длинно, трудно выговорить, вот мы и сократили для удобства… Чушка. И меня тоже…

— Святая мадонна! С кем ты водишься, Томашек! Мало того, что унизили, избили, еще домой явились! Над товарищем поиздеваться! Над его родителями! Верх наглости!

— Ах, длинно? Выговорить трудно? — прохрипел отец Томека, оглядывая прихожую, словно ища чего-то. Наконец выхватил из-за батареи палку для выбивания половиков и взмахнул ею. — А впутывать ребенка в какое-то дурацкое Общество — не то жертв, не то жуликов, и деньги на взносы выманивать, это вам не трудно? Гром и молния! Вон! Спущу вот с третьего этажа, посмотрим, что вы запоете!

Угроза эта сопровождалась стуком распахнувшейся двери и энергичными взмахами выбивалки.

Ребята кубарем скатились по лестнице, не заметив, как очутились на улице, и со всех ног пустились наутек, словно за ними по пятам гнался вооруженный до зубов Чушкин отец. Лишь на площади Трех Крестов перевели они дух, сообразив, что побежали не в ту сторону.

— Ну, с Чушкой мы квиты, — заявил Костик. — Это он проболтался.

— А я его и не виню, — заметил Марцин. — Видал его отца? Такой душу вытрясет из человека.

— Ты что под автобус лезешь! Спятил? — крикнул Костик, едва успев схватить и удержать Марцина на краю тротуара.

— Башка у меня кругом идет… И что я завтра директору скажу? — оправясь от испуга, в раздумье проговорил Марцин.

* * *

Перед началом уроков Марцин, как было условлено, зашел к директору в кабинет.

— Ну что? Инцидент исчерпан?

— Исчерпан. С помощью выбивалки.

— Что?!

Обычно словоохотливый, Марцин на этот раз был сдержан: коротко изложив ход событий, он подробней остановился лишь на финальной сцене: на том, как они «с честью» оставили квартиру.

— М-да… — почесал директор подбородок. — Не оправились, видно, еще родители после случившегося. Следовало, пожалуй, подождать денек-другой… Ну, ладно, все от тебя зависящее ты сделал. И поставим на этом точку. Но в следующий раз, прежде чем что-нибудь предпринять, подумай, пожалуйста, хорошенько. Договорились?..

* * *

Но обдумывать свои поступки в последнее время стало решительно некогда. В шестой «А» пришла новая учительница, она же классная руководительница, по фамилии Пусек, тут же прозванная Пусей. Пришла она вместо пани Богданской, преподавательницы польского языка, — та уехала во Францию, в город Лилль, обучать детей польских шахтеров.

Маленькая, щупленькая Пуся на переменках совершенно терялась в толпе переросших ее старшеклассниц. В школе она работала первый год, но успела уже завоевать авторитет.

— Ничего, училка подходящая, только… немножко не от мира сего, — сообщил один ученик из восьмого «Б» в ответ на расспросы Бирюковского.

— Не от мира сего? — недоумевали в шестом классе. — А что это такое?

— Плохо это для нас или хорошо? — допытывался практичный Казик Пионтковский.

— Пани Богданская была такая добрая! Такая хорошая! — разнылись девчонки. — А эта еще неизвестно…

Классный час был по расписанию в субботу на последнем уроке.

«Ну, думали ребята, — не миновать лекции на тему: что такое хорошо, а что такое плохо. Вот скукотища-то!» «Мухи дохнут на лету», — как говорил в таких случаях Марцин, который еле досиживал в субботу до конца уроков.

Но предсказания их не оправдались.

— Расскажите-ка, ребята, чем вы увлекаетесь? У кого какое хобби? — спросила пани Пусек, присаживаясь на край стола и тем как бы подчеркивая непринужденный, неофициальный характер своей первой беседы с классом.

«Хобби? С хобби начинает!» — зашушукались изумленно в разных концах класса.

— Костик второй год марки коллекционирует. И вырезает из газет, из журналов заметки о найденных кладах, — выпалил Марцин. — Ну, Костик, давай, ты что, язык проглотил? Рассказывай сам!

Но Костик не торопился. Он вообще считал: спешить никогда не надо, тем более в присутствии новой учительницы. Вид у нее, правда, совершенно безобидный, но внешность ведь обманчива. Как знать, не окажется ли она беспощадней самого Томаша или Скочелёвой. Лучше не лезть на рожон.

— Тогда давайте я сначала расскажу про свое хобби, — сказала учительница, видя, что все молчат, кроме Марцина.

— Да! Да! Хорошо! — заверещали девочки.

— Сыграем? — осведомился деловито Бирюковский у сидевшего с ним на последней парте Пионтковского. — Сейчас резину начнет тянуть. Доставай карты!

— Погоди, — отмахнулся Пионтковский, — может, будет интересно.

— Жди больше! — Лицо Бирюковского выражало пренебрежение. — В таком случае я детективчик почитаю.

— Мое хобби — ключи, — заговорила учительница. — Началось это несколько лет назад, когда я переехала в новую квартиру. В прихожей между двумя дверями там есть небольшой простеночек, как войдешь, сразу упираешься в него глазами. Вот я и подумала, хорошо бы там повесить что-нибудь. И вспомнила, у моей бабушки есть замечательный ключ старинной ручной работы. Двери, которая этим ключом запиралась, и дома, в котором была эта дверь, давным-давно не существует. Но ключ был дорог бабушке как память о прошлом. И вот выклянчила я у нее этот ключ, признаться, не без труда, и повесила в простенке. Второй, тоже старинный, с оригинальной головкой, подарила мне подруга. Третий я сама выудила из груды железного хлама в лавке скобяных изделий. Теперь у меня целых семь ключей. И все очень красивые.

— У нас дома целая связка, и самое интересное — ни к одному замку не подходят, — отозвался Собирайский. — Мама сердится, что они только зря место занимают, и все грозится их выбросить. Может, лучше вам их принести?

— Большое спасибо! — засмеялась учительница. — Но я только старинные собираю, которых уже нет.

— Как же можно собирать то, чего нет? — усомнился Костик.

Пани Пусек опять засмеялась.

— Ставлю тебе пятерку по логике! Ты прав, надо было сказать: которых больше уже не делают.

Тогда Костик рассказал о своих марках. Собирал он только гашеные и только европейские. Сначала собирал всякие, без разбора, но для этого никаких кляссеров не хватит. Поэтому он ограничился Европой.

— Пани Богданская обещала написать мне, — сказала учительница. — Если марка окажется редкой, я отдам ее тебе.

— Вот хорошо! — обрадовался Костик. — А я, если ключ какой-нибудь особенный увижу, обязательно выпрошу для вас.

Никто больше не стеснялся говорить о своем хобби. Выяснилось, что ребята собирают этикетки от спичечных коробков, коробки от сигарет, камни; девочки — фотографии актеров и актрис, гербарии, автографы.

Немек Бартович записывал всякие редкие слова, обозначающие какие-нибудь исключительные, малоизвестные явления, и уже исписал две тетрадки. Учительнице очень понравилось его хобби, и она обещала сообщить ему, если прочтет или услышит что-нибудь интересное.

— Ну вот, мы и познакомились, — сказала пани Пусек. — Узнали, кого что интересует, кто что любит, — все это ведь очень сближает, очень много говорит о человеке. Только один из вас рта не раскрыл, вот тот, на последней парте. Как твоя фамилия?

— Бирюк! Бирюковский! — послышалось со всех сторон.

— А у тебя есть хобби, Бирюковский? Скажи-ка, чем ты занимаешься в свободное время, что ты любишь?

Бирюковскому было в эту минуту не до хобби. Он читал «Тайну черного чемодана» — книжку, от которой кровь стыла в жилах. И сейчас с замиранием сердца следил, как Рыжий Джо лихорадочно пытался открыть чемодан, пробуя один ключ за другим. Услышав, однако, свою фамилию, он машинально встал и обвел класс отсутствующим взором. Каким образом он здесь очутился, если только что пересекал в купе экспресса покрытые вереском просторы Шотландии?

— Скажи, Бирюк, что ты любишь! — подсказывал кто-то. — Ну говори же!

— Я… — приходя в себя, пробормотал Бирюковский. — Я больше всего люблю томатный суп с клецками.

Грянул дружный хохот; учительница тоже рассмеялась. Засмеялся и Бирюковский, когда до него дошло, о чем спрашивают. Но о своем хобби так ничего и не сказал: помешал звонок.

Когда учительница вышла из класса, а ребята, поспешно запихивая в портфели учебники, выбегали в коридор, Эва Ягодзянка многозначительно сказала сидевшему еще за партой Немеку:

— Хочешь пополнить свою коллекцию? Запиши новое слово: «длинноух». Берусь самые достоверные сведения сообщить об этой зверюге, даже фамилию назвать и фотографию приложить…

Слышавшие сразу догадались, в чей огород камень.

— Солянка, врежь ей, чтобы не задавалась! — подначивал Казик Пионтковский.

Марцин метнулся к двери, но Эва, предвидя возможные последствия, моментально улетучилась. Ищи ветра в поле!

В раздевалке наткнулись на Томека Чушкелевича — тот зашнуровывал ботинки.

— Слушай, Чушка, — сказал Марцин миролюбиво, — накостыляли тебе по ошибке — это факт, а если что порвали, сам виноват, нечего было в драку лезть. С родителями твоими мы объяснились. Значит, вопрос исчерпан, и точка! Против тебя лично мы ничего не имеем.

— Солянка, мама сказала, чтобы вы меня больше так не называли, — отозвался Томек. — Чушка — это свинья, а я — человек!

— Верно. Всякий, у кого глаза есть, видит, что ты не четвероногое. Не обижайся, Чушка, но иначе мы не можем тебя называть, понял? Тебя ведь прозвали так с первого класса, и вдруг — на тебе! В один день отвыкнуть, позабыть.

— Мне-то что, но мама…

— Понятно. Жизнь у тебя несладкая. Но уж тут ничего не попишешь!

— Мама опять сегодня к директору ходила, — сообщил Томек, хотя к делу это не имело прямого отношения.

— Да? И что? — заинтересовались Костик с Марцином.

— Не знаю. Сердитая вышла от него. Сказала, в другую школу меня переведет.

— Не соглашайся, Чушка! В другой хуже. Тут ты — свой в доску, а там… Ну пошли, не вешай нос.

— Да, вам хорошо, а мне вон отец целую неделю ящик запретил смотреть. Раз ты в «Обществе помощи» состоишь, говорит, вот я тебе тоже помогу телевизор не смотреть.

— Ну, а без него, когда уйдет?

— Мама следит.

— Неделю без ящика! Кошмар… — тяжело вздохнул Марцин.

3

Написав на доске тему сочинения и отряхивая мел с рук, пани Пусек обернулась к классу.

Но, заметив, что Пионтковский показывает Мацеку язык, рассмеялась.

— Да вы еще совсем, оказывается, маленькие: языки друг дружке показываете!

Тема сочинения была такая: «Если бы у меня была шапка-невидимка…»