Шубин. Семён! Боже мой! Семё-о-он!
Горячев. Здравствуйте, Пашенька Сергеевич! Милый мой Влади-мир Ильич!
Вот видите, даже расплакался – так рад… что вас увидел…
Шубин. Жив, жив ещё! Семён, а ты всё здесь, на студии?
Горячев. А где же мне быть! Здесь.
Шубин. Всё гримируешь?
Горячев. Да кого тут теперь гримировать-то?! Павел Сергеевич! Кто сейчас герои?! Так – всякая рвань… бандиты – менты, менты – бандиты! Разве это люди?! Разве это герои?! Ну, нарисуешь им наколку – режиссёры и рады. На студии теперь такой кошмар! Пашенька Сергеевич, ужас! Ужас! Что снимают! Волосы дыбом! Реклама, игры телевизионные!.. Эстрада клипы свои печатает!.. И только и слышишь: баксы, баксы, баксы! Просто какой-то… Голливуд без штанов устроили на Ленинских горах!
Шубин. Развитие капитализма в России!
Горячев. Он всё это предвидел! Всё! А можно чуть-чуть повернуться лицом к свету, Пашенька Сергеевич? Дайте ваш грим посмотреть…
Шубин. Подожди с гримом!
Горячев. Бог ты мой! А где же жилеточка?
Шубин. Сказали – не нужна жилеточка. Пальто должно быть застёгнуто…и всё в один цвет…
Горячев. Не ходил Ленин в застёгнутом пальто.
Шубин. Я им то же самое сказал!
Горячев. Владимир Ильич всегда был распахнут.
Шубин. Говорят: ходить не будете – будете стоять.
Сказали – главное, чтобы была кепка в руке.
Горячев. А кто костюмеры-то?
Шубин. Не знаю никого. Какие-то девицы… пьяные, по-моему… Сидят в костюмерной и даже вино не убрали со стола. Одеваюсь и слышу за спиной разговор. Одна другую спрашивает: «Что опять про Вовца начали снимать? Соскучились, что ли»? Так что я, оказывается, приглашён на роль Вовца!
Горячев. О господи! Да дуры необразованные! Не обращайте на них внимания, Пашенька Сергеевич!
Шубин. Вроде фильм у них из современной эпохи. Мне сценария не дают. Гадаю, кто я и зачем.
Горячев. А чего гадать-то? Вы – Ленин! Дайте на грим-то хоть посмотреть…
Шубин. Что художник скажет?
Горячев. Это что за бороду они вам приклеили?
Шубин. Я им говорил – бородку надо… острее.
Горячев. А брови зачем такие?
Шубин. Брови мои.
Горячев. Так прибрать их надо, подстричь.
Шубин. Подожди ты морщиться? Ну, говори! Что ещё?
Горячев. Да хулиганство это, а не грим!
Шубин. Мне позвонила со студии женщина, сказала – она режиссёр… ну и приглашаем, значит, вас сыграть Владимира Ильича. Сказала: «Как режиссёр я вижу только вас». Сердце артиста забилось: понимаешь… я уж думал, что забыли меня… похоронили… оказывается, есть ещё такой артист! Жив ещё! Хорошо, сказал, снимайте. А потом всю ночью не спал – думал над ролью. И засомневался: ну какой, к лешему, теперь я Ленин?
Горячев. Вы ещё будете сомневаться! Пашенька Сергеевич! Да что вы?!
Шубин. Ты думаешь?
Горячев. Ну кому ещё, скажите мне, у нас Ленина играть? После вас-то?
Шубин. Ты думаешь? Мне, брат, уже за семьдесят. До моих лет Владимир Ильич ведь не дожил. И потом, он же щуплый был… быстрый – ртуть! А посмотри на меня – из меня теперь три Ленина можно скроить.
Эта самая режиссёрша мне по телефону сказала – мол, идея у неё, что Ленин вроде бы приснился… девушке…
Горячев. Ну и значит – очень она хорошая девушка, если видит такие сны.
Шубин. Ты знаешь… но приснился не совсем… Ленин…
Горячев. А кто?
Шубин. Памятник.
Горячев. Кто?!
Шубин. Эта режиссёрша сказала… Она хочет, чтобы памятник у неё в фильме ожил, памятник Ленину, и голосом заговорил Владимира Ильича.
Горячев. Памятник?
Шубин. Ну да. Идея с памятником, конечно, стара как мир. Но смотря куда режиссёр повернёт, как подаст…
Горячев. Да какой она режиссёр? Деньги достала…и уже режиссёр…Сейчас так!
Шубин. Подожди-подожди…
Горячев. А зачем памятник? А живой Ленин не может уже присниться, что ли?
Шубин. Всё это меня, конечно, тоже очень смущает… С другой стороны, я памятников никогда не играл. Это мне интересно. Я спросил костюмеров: «Если я памятник, то, что же, я на пьедестале стою?»
Горячев. Вон там что-то темнеет… Похоже на пьедестал…
Шубин. Не-ет, брат! Ответили девушки так: «Он у нас с постамента уже спрыгнул».
Горячев. Это комедия, что ли, у них будет?
Шубин. Мне костюмеры сказали – фильм-триллер.
Горячев. А-а-а! Это теперь модно у них, модно. Это пришло с запада. Теперь триллеры эти для молодых снимают… Дети любят их. Детям будут показывать, как Ленин с постамента сигает, вместо сказки на ночь.
Шубин. Дали артисту вот этот листок с текстом. Попробовал почитать сцену – ни черта не понятно. Помнишь, ты мне текст за партнёров подавал… в гримёрной…
Горячев. Подавал, подавал! И за Свердлова читал и за Троцкого… За Надежду Константиновну… За сестрицу вашу, Марию Ильиничну… Да кем я только не был!
Шубин. Я уж кое-как расчухал, кто что говорит в сцене, но есть вопросы. Как я понимаю, в этом эпизоде во сне героини происходит какое-то оживление теней прошлого – мне так сказали костюмеры. Вот послушай: первая ремарка.
Горячев. А кто эта Верка?
Шубин. Верка? Героиня, я думаю.
Горячев. Значит, тогда предположим – я Верка. И что, я лежу сплю?
Шубин. Тут не сказано, спит она – не спит. Здесь написано, в ремарке: «Тяжело ступая, Ленин подходит к Верке и опускает свою тяжёлую чугунную руку на голову».
Горячев. Опускает? Это как?
Шубин. Подожди. Дай понять их отношения. Да-а-а… действительно, как же это он опускает ей чугун на голову? Как же это сыграть прикажете? Ремарка, я надеюсь, не бытовая… Может, он только чуть погладил её… чтобы не разбудить?..
Горячев. А почему чугунную руку? Наверно, всё-таки бронзовую? Уж на Ленина бронзы не жалели.
Шубин. Подожди. Дай ты мне с текстом разобраться. Сначала идут слова героини: «О боже! Боже!» Она, как я понимаю, испугана.
Горячев. Испугана!
Шубин. Потом моя первая реплика «А-а!» и после её следующего текста «На кого похоже» опять: «А-а!» Давай разбираться с этими «А-а». Со вторым мне всё более-менее ясно, а вот что с первым прикажете делать? Это восклицание! «А-а-а!» Ленин видит что-то! Узнал что-то. «А-а-а!»
Горячев. Вопрос…
Шубин. Вопрос. Видимо, всё-таки поначалу увидел героиню!.. Ну, предположим. Видит эту Верку и, допустим, восклицает: «А-а!» Опять же – как восклицает?
Горячев. Вопрос.
Шубин. За этим, что скрыто? Это «А-а» можно ведь на разные лады и так произнести и по-другому! Понимаешь, если не сам Ленин входит, а его памятник! Это, конечно, интересно может быть… Как же он ходит?
Горячев. Проехал мимо один гад на «Мерседесе», другой…
Шубин. И вот он пошёл… И город аж весь загудел! Асфальт под ногами лопается, вздыбился весь! Чувствуешь?
Горячев. Чувствую!
Шубин. Тут сразу вопрос! Какой город? Надо решить, откуда я? С площади Финляндского вокзала я сбежал в Питере или с Октябрьской площади в Москве.
Горячев. Питер!
Шубин. Нет! Москва! Москва-а-а!.. Народ ко мне сбегается. Все, кто был на улице, окружили… орут. Я вижу, из домов все высовываются!..
Горячев. Ну, ну!
Шубин. Потому что как быть-то, если памятник пошёл?! А-а!
Горячев. Памятник Ленину!
Шубин. Все кричат! Все друг друга спрашивают: «Куда он?»
Горячев
Шубин. Молодец… Сенечка Горячев! Молодец! Мыслишь в правильном направлении!
Горячев. Так ведь, чья школа?! Я же чувствую, куда вас потянуло! У вас ведь так всегда было: что ни жест – то обобщение! Что ни слово – то раскалённая мысль. Ленин!
Шубин. Давай посмотрим текст… И куда он у них прибежал?
Горячев. К героине…
Шубин. А-а! Вы, смотрите, как привязалось это восклицание! Впрочем, здесь к месту! «А-а!» А чего он к ней прибежал?
Горячев. А может, фамилия у неё Каплан! Прибежал – и чугунную руку на голову!
Шубин. Это слишком в лоб.
Горячев. Может, решил попугать? Это же триллер.
Шубин. Семён, ты мне объясни старому: «триллер» – это что значит?
Горячев. В триллере главное, чтобы страшно было. Ну, давайте дальше пойдём.
Шубин. Да куда дальше идти, если в начале темно?! Не могли роль распечатать! Бумагу они, что ли, экономят?
Горячев. Раньше, когда про вождей снимали, бумагу не экономили.
Шубин. Тут вопрос, понимаешь, был правильно тобой поставлен: куда он идёт? Потому что у них он приходит к Верке.