Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 1
«Умная Маша с вымытой шеей»
Маша ждала от третьего отряда любых злодеяний, любых каверз и оскорблений.
Но вот уже прошло два дня, как она в лагере, уже два дня она работает вожатой, а никаких особенных трудностей нет и в помине. Ребята как ребята. Она уже знает всех по именам, успела провести все полагающиеся выборы… Девочки с первого же дня доверчиво виснут на ее руках, а мальчишки спрашивают, что такое бумеранг и чем он отличается от томагавка. Гм, действительно, чем?..
И рожицы у всех милые, доброжелательные, так что Маше совсем не ясно, почему сбежала предыдущая вожатая, которая работала здесь в июне, в первую смену. Спрашивать у ребят, наверное, непедагогично.
Воспитателем в отряде работает Виктор Михалыч. Этот Виктор Михалыч не намного старше Маши и к воспитанию детей имеет весьма далекое отношение. По правде говоря, воспитателем третьего отряда он только числится, а на самом деле тренирует лагерную футбольную команду, потому что физрук в футболе ничего не смыслит — он только разрядник по плаванью.
Виктор Михалыч Маше нравится, как, наверно, любой молодой девушке понравился бы симпатичный длинноногий паренек. Маша с удовольствием общалась бы с ним почаще, но она видит его только на линейке и в столовой.
Фактически она одна на сорок душ — и вожатый, и воспитатель, и нянька. Это, может, даже и лучше, потому что иначе бы она стеснялась Виктора Михалыча и вела бы себя с детьми так же, как вела с семиклассниками своей школы в присутствии их классной руководительницы. Ох уж те семиклассники…
Машина комнатка находится как раз между спальнями мальчиков и девочек. Фанерные стены не до потолка, поэтому слышно все, что делается в спальнях. До ребят не доходит, что Маша их слышит, поэтому нередко она узнает кое-что и про себя. Странно: и тут ничего дурного.
— Клевая эта вожатая, правда?
— Ага. И фигурка, как статуэтка.
Маша фыркает в подушку. Вот ведь, оказывается, даже фигуру рассмотрели. Мужчины.
— И в парах ходить не заставляет…
— Ага, и по головам, как баранов, не считает:..
Знали бы они, как Маша боится ходить с ними на прогулки… Она действительно их не выстраивает и по головам не считает, но каждую минуту чувствует ответственность за них и про себя не только головы, но руки, ноги, глаза и носы пересчитывать готова. Вот ведь и не знала, как это важно — не показывать, что ты дрожишь за каждого. Надо учесть.
В спальне девочек разговор совсем о другом.
— Оля, а Оля, а ты в кого влюблена?
— Ни в кого.
— Бессовестная, теперь твоя очередь сказать. Все сказали, а ты молчишь.
— Вот и молчу.
— Нахалка.
— Девочки, спать! — не выдержав, кричит. Маша из своей комнаты.
Девочки ненадолго затихают. Потом опять громкий шепот:
— А я знаю, ты тоже в Женьку Лобанова, только ты молчишь.
— Конечно, и она в Женьку… Уж все в Женьку, а ты что, не такая, что ли?
— Ну и в Женьку, а вам-то что.
Машу так и подмывает сказать, чтоб они написали этому Женьке коллективное письмо.
— А я анекдот знаю! — слышится у мальчиков. — Лежит заяц на берегу, а слон купается…
— Знаем мы этот анекдот. Лобан рассказывал.
— Какой Лобан?
— Не был в первой смене, так молчи. Женька Лобанов. Он много чего знает.
— Он еще приедет, завтра или послезавтра. Он с отцом на охоту уехал, ему разрешили опоздать.
— Лобан приедет — дело будет. Из-за него та воспиталка от нас смоталась.
— А чего?
— А того. Он нам всякие случаи рассказывал, а она ворвалась да как завопит: «Почему не спите?!» И отправила Лобана среди ночи зубы чистить. Это она так называла. В одних трусах. А он ушел и не вернулся. Его потом полдня искали, а он в сушилке, оказывается, спал.
— Во дает!
— Он такой, он никого не боится.
Что-то слишком много и в той, и в другой спальне говорят про этого Лобанова. Маша подумала о том, что рано, наверное, успокоилась. Вот приедет этот Лобанов, и тогда начнется. Да и начальница как-то странно предупреждала…
В спальне мальчиков возня. Ясно. Кидаются подушками. Маша встает и идет в спальню.
— Ребята, не кидайтесь… Спать пора…
— Что мы, маленькие, так рано спать?
— А случаи можно рассказывать?
Откуда Маша знает, можно или нельзя? Наверное, нельзя. А почему, собственно? Начальница говорила, что нельзя позволять разговаривать после отбоя, — так ведь сразу-то не уснешь. Наверное, можно разрешить. А вдруг это будет дешевый авторитет? Так ведь все равно не спят.
— Можно, — на свой страх и риск говорит Маша.
— А вы не знаете? — спрашивают из темноты.
Маша лихорадочно думает. Ну не про Черную же руку им рассказывать? Да и забыла давно. Из всех страшных историй вспоминается почему-то только пушкинский «Жених». Потому что стихи легче запоминаются.
— Расскажу, только потом спать, ладно?
— Ладно. Только вы сядьте.
— Ко мне.
— Нет, ко мне.
— Тише, ребята, она будет каждый вечер по очереди у каждого сидеть.
Маша садится на крайнюю койку. Ага, это Андрюшка Новиков, интернатовский. Забавный такой хомячок, добродушный. Дружит с Ленькой Ивановым, вечно заступается за него.
Полная тишина. Все ждут.
— «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала»…
Маша говорит тихо, таинственно. Ребята слушают, затаив дыхание. Когда она кончает читать, некоторые уже спят.
— Вы и завтра на моей койке сидите, ладно? — тихо шепчет Андрюшка Новиков.
— Спи.
Маша ходит между коек, поправляет сползшие одеяла.
— И мне, — говорит Андрюшка.
Маша подтыкает и ему одеяло, а он вдруг неожиданно прижимается лицом к ее руке. Совсем на секунду.
«Не может быть, чтоб все было так хорошо, — думает Маша. — Неужели и правда они полюбят меня?»
Все хорошо действительно не бывает. В дверях спальни Маша сталкивается с призраком в белом халате. Начальница.
— Во вторую беседку, летучка, — говорит начальница тоном, ничего хорошего не предвещающим.
Маша лучше всех знала литературу, как орешки щелкала задачи по тригонометрии, а на истории и географии ее всегда вызывали к доске, если приезжали представители из роно.
И все же отличницей она не была; много, слишком много энергии уходило у нее на то, чтобы научиться вещам, которым при всем старании научиться она не могла. Зачем-то ей надо было играть в баскетбол, хотя рост у нее был совсем не баскетбольный. Зачем-то Маша рвалась ходить на лыжах и даже отважно прыгала с трамплина, хотя за несколько лет ни одного разу не прыгнула так, чтобы не упасть. Если она играла в волейбол, зрители забывали болеть за свою команду: они только и делали, что смеялись над Машей.
Не то чтобы она была неуклюжей толстухой, совсем наоборот. Ноги у нее были длинные, рост, хоть невысокий, но вполне нормальный, выносливости хватало. Просто была в ней какая-то еще подростковая незавершенность, скованность в ее вечно поднятых плечах, внутренняя робость. Именно робость, но не страх.
Вообще, можно было подумать, что Маша из тех неудачников, над которыми все подтрунивают и снисходительно посмеиваются. Нет, это было не так. Ведь Маша умела делать такое, чего не умели многие другие. Она умела прощать, она умела не сплетничать, умела помогать другим, выслушивать всех, кто в этом нуждался, умела хранить чужие тайны. Она могла вместе со всеми ребятами сбежать с урока в кино, но когда другие врали и выворачивались — говорила правду. И, странное дело, ребята ей это прощали, и им самим становилось стыдно. Мальчишки уважали ее и признавали полностью. Наверное, именно поэтому девчонки, слегка к ней ревнуя, и называли ее «Умной Машей с вымытой шеей».
Ревновали они напрасно — Маша еще не осознала себя взрослой девушкой, еще не задумывалась о своей внешности и даже не остригла тощую косицу, как это давным-давно сделали другие. Правда, ей уже было ужасно неловко, когда мама при посторонних заботилась о ней, как о дошкольнице. И вообще Маша хотела «доказать родителям»… Что хотела доказать? Толком сама еще не знала.
Учителя, которые после окончания школы давали ей характеристику в институт, долго думали, что написать.
— Литературу знает, но, кажется, всех писателей любит одинаково, — сказала литераторша.
— Не по возрасту рассудочна, — сказал историк.
— Слишком спокойна, пожалуй, — сказал математик.
И вдруг до этого молчавший физрук грустно подумал вслух:
— Такие спокойные чаще других умирают от разрыва сердца.
Все замолчали, каждый вспомнил о Маше свое, и характеристику ей выдали самую лучшую.
— Только в педагогический, и только на заочный, — сказала Маша дома.
Мама грозила «неизбежным инсультом» (который якобы произойдет у нее) и «неизбежным инфарктом» (который якобы произойдет у папы).
— Только на заочный, — повторила Маша твердо. — Экзамены осенью, а пока что я еду вожатой в пионерский лагерь. Поезд завтра в десять утра. И никаких провожаний, никаких, мамочка, инсультов, никаких инфарктов. Вещи тоже соберу сама.
И утром она уже стояла у Варшавского вокзала, у колышка с табличкой «Отряд № 3».
Очень многие девочки с ровным характером (да и не только с ровным) с детства мечтают быть учительницами. Позже это часто вытесняется другими увлечениями. Маша тоже когда-то «учила» кукол, нацепив на нос мамины очки и взяв в руки папин портфель.
Может быть, желание стать учительницей прошло бы у нее так же, как и у большинства. Но этому помешали некоторые обстоятельства.
Когда Маша училась уже в десятом, к ним в класс пришла старшая пионервожатая и сказала, что ей нужны комсомольцы — вожатые для пионерских отрядов. Желающих не оказалось, и Маша, привыкшая брать на себя любые общественные нагрузки (иногда самые неудобные), согласилась пойти в отряд седьмого класса. Она почему-то считала, что со старшими будет легче поладить.
Конечно же, зря она считала так.
Уже вполне оформившиеся девушки и юноши с пробивающимися усиками были плохим материалом для педагогических опытов. К тому же в классе было двое второгодников, почти что Машиных ровесников, и они не могли относиться к ней серьезно.
Может быть, она и смогла бы добиться уважения к себе, как добилась этого в своем классе, но этому мешали многие причины. Вожатские семинары обучали «перспективному плану», «плану на четверть, на месяц», и т. д. Стоило только Маше появиться за учительским столом и сказать первую фразу: «А теперь обсудим план», — как в классе поднимался рев, свист и топот.
На шум являлась классная руководительница и, подняв всех с мест, заставляла ребят слушать Машу дальше, стоя чуть ли не по стойке «смирно».
Единственное, что всегда проходило для Маши удачно, так это сборы лома и макулатуры. Она честно лазала со своими пионерами по дворам и помойкам, обходила чужие квартиры и могла похвастаться, что вымпел «За труд» седьмой класс получил не без ее участия.
Потом отпетые второгодники начали оказывать ей особые знаки внимания, приглашать в кино, и Маше пришлось, сославшись на подготовку к экзаменам, отказаться от столь почетной нагрузки.
Но, поскольку она была человеком, который лезет именно туда, где ему почти невозможно добиться успеха, неудача в отряде только подзадорила ее. Что-то ей в этом деле понравилось, а поскольку других планов на будущее пока не было — она выбрала педагогику.
Прежде всего был прочитан Макаренко. У Макаренко все получалось, даже самое трудное. По крайней мере, было очень здорово читать об его удачах, а когда дело касалось неудач — сказано было мало, да Маша, по правде говоря, старалась пропустить эти места. Потом был прочитан комплект журнала «Вожатый» за последний год. Тут все выглядело легко и ловко. Везде говорилось о мудрых, находчивых педагогах, об исправлении «трудных», о «почетной профессии».
Но реальная встреча с семиклассниками опровергала все педагогические теории. Иногда Маша думала даже, что, наверное, беспризорники двадцатых годов — ягнята по сравнению с теперешними «информированными, некоммуникабельными» школьниками.
В райкоме ей предоставили выбор: первый отряд (старшие) или третий (двенадцатилетние). Что такое старшие, Маша уже знала, поэтому выбрала третий отряд. Ее предупредили, что отряд трудный, что вожатая, которая работала в нем первую смену, отказалась и от отряда, и от работы вожатой вообще, что в отряде много интернатских детей.
Но Маша не была бы сама собой, если б не пошла в этот романтический третий отряд. Не зря же она прыгала с вышки и рисковала сломать шею на трамплинах.
— Вы много чего не знаете. Надо спрашивать. Из-за вас летучка задержалась. Я вынуждена была за вами идти. Вам известно, что отбой в десять?
— Да.
— А сейчас половина одиннадцатого, а ваши дети только уснули. Вы рассказывали им на ночь какую-то чушь.
— Это не чушь, это Пушкин.
Поделиться книгой: