Помоги проекту - поделись книгой:
Париж ночью. Итальянский бульвар
Прежнее, старое поколение передвижников видело это. И кто им восхищался, а кто его и ругал, говоря, что у него красота для красоты, поверхность холста – вот что для него красиво. А ведь нужны проблемы, нужно же писать о том, за что душа болит и сердце ноет. А Коровин радовался жизни. Радовался буквально всему. Он был удивительно разнообразным художником. И пробовал себя и в архитектуре, и в театре, и в монументальных вещах, и в разных видах изобразительного искусства, и в портрете, и в натюрморте. Конечно, можно говорить о том, что портреты его отличаются от портретов Серова, потому что там нет такой психологической глубины. Зато есть другое. Есть физиологическое состояние человека, есть его радость. Он многое видел собственными глазами и интерпретировал увиденное абсолютно по-своему.
В связи с Коровиным нельзя не коснуться темы Испании в живописи русских художников. Сразу в воображении возникает гитара, испанские страсти, бой быков. А вот у Коровина его «Испанские девушки на балконе» – совершенно другие. Они вошли в мастерскую или в дом, где жил художник, и встали у балкона, и он запечатлел их. Они не несут на себе отпечаток каких-то бешеных страстей. Они скромны. Но они индивидуальны и выражают испанский народ. Почему? Потому что чувствуется в них уважение к себе и скрытые страсти. А Испания тут – в цвету, в сочетании белого и черного, и в том, как из-под жалюзи идет мерцающий зеленоватый свет. Картина эта была оценена сразу, а потом, на выставке 1900 года, которая состоялась в Париже, она получила золотую медаль.
У балкона. Испанки Леонора и Ампара
Гаммерфест. Северное сияние
Огромный период жизни Коровина связан с первой частной оперой, с Саввой Мамонтовым. Он начал делать декорации к операм Верди и Бизе. Это блестяще сделанные декорации, с учетом и с абсолютным пониманием того, где будет находиться зритель, как он будет смотреть на эти декорации, где будут актеры, как они будут смотреться на фоне этих декораций.
Нельзя не упомянуть и о путешествии Коровина на север. Свою картину «Северное сияние» сам художник называл ноктюрном, потому что он великолепно знал музыку, любил музыку, музыка шла с ним по жизни. Не случайно его картины музыкальны. И его «Северное сияние» – это действительно ноктюрн. Там нет доминирующей ноты, все совместно и все создает иллюзию необычайной красоты, на которую способна только природа – создать такое явление, как северное сияние.
Он воспевал красоту, он ее видел, он ее любил. И абсолютно великолепен он в своих натюрмортах. Натюрморты Коровина – это чистая красота, и любование, и восторг жизни. Это такие цвета, которых нет ни у кого. И такое смелое сочетание и красного, и белого, и зеленого! Это буйство, это танец. Вообще натюрморт – это же низкий жанр. Вот исторический жанр или батальные сцены – другое дело. Но Коровин возвышает натюрморт до уровня абсолютного великолепия. Для него, конечно же, натюрморт уже потерял тот свой язык, который был у голландцев. Мы уже не знаем, что несут настурции, о чем говорят розы. Это просто радость жизни. Это не «Цветы зла», как у Бодлера. Это цветы радости. Они великолепны. Натюрморт занимает особое место в творчестве Коровина, равное и с портретом, и с пейзажем.
Рыбы, вино и фрукты
Пейзажи Коровина – чисто русские, но отличающиеся и от саврасовских, и от серовских. В них нет этой безысходности, нотки необыкновенной грусти.
Коровин любит народ, он знает его и понимает. Шаляпин говорил, что, когда он разговаривает с Коровиным, у него такое ощущение, будто он пьет шампанское, и эти иголочки шампанского его щекочут. Коровин знал жизнь – он, например, увлекался рыбалкой, любил разговаривать с рыбаками. Причем нужно было слышать эти диалоги! Шаляпин их слышал и просто умирал со смеху. Надо же уметь так раскрутить человека, который показывает, что у него такой улов и вот такой улов, – а тут его вопросами раз, раз – и в нужное русло направляют. Мол, ну ладно, не полтора метра рыба-то была, а сантиметров тридцать. Шаляпин присутствовал при этом и оставил свои воспоминания – так же как и Коровин оставил свои воспоминания о Шаляпине.
Портрет Федора Шаляпина
На выставке было несколько портретов Шаляпина. Но где же тот Федор Иванович – кустодиевский или серовский, который такая глыба, матерый человечище? Другой Шаляпин у Коровина, совсем. Портрет, где он сидит у распахнутого окна, перед ним белый стол, на белом столе изображен натюрморт. И Шаляпин сидит со «сделанным» лицом. Он улыбается очаровательно, нежно. И когда этот портрет оказался не в коллекции Шаляпина, Шаляпин страшно огорчился и сказал: «Боже мой, зачем я столько времени делал приятное лицо? Мне это было так нелегко!» На низком стульчике, в абсолютно неактерской, невеличественной позе. Это Шаляпин, которого знал и любил Коровин.
Парижская уличная сцена
Париж
В 1922 году, сначала с выставкой в Германию, как бы потихонечку, но Коровин эмигрировал. Эмигрировал с семьей, потому что сыну-инвалиду необходимо было особое лечение. Трудности – как у всех, но для художника это просто гибель. Если трудности люди могут пережить, то как художник может рисовать, да еще такой художник, как Коровин, без цвета и без света, на каких-то маленьких картоночках?
Жизнь его в эмиграции совсем не была легкой. Здесь проявилась еще его необыкновенная любовь к сыну, вера в талант, в дар сына, который тоже пошел по пути отца. Коровин говорил, что сын его – новый Врубель, сравнивал его с Ван Гогом. Но, к великому сожалению, это было не так. Они работали вместе, и часто сын копировал работы отца. Поздние работы Коровина, конечно, отличаются от тех совершенной красоты импрессионистских работ, в которых он показывал Париж. Сами французы так не показывали Париж, как показывал его Коровин. Вот эти огоньки, аллеи, улицы, блестящие, красивые, сиюминутно выхваченные – вот она и есть, эта жизнь, она на виду, и ты всегда ощущаешь в ней тайну.
Глава 11
Нико Пиросмани
Нико Пиросмани
Автопортрет
1909 год, Тифлис. В театре «Бель вю» – концерты красавицы актрисы Маргариты де Севр. Старый добрый Тифлис, с его улочками, с его жителями, с его радостями и огорчениями, с его кинто. Кинто – так грузины называют деловых мужчин, которые умеют красиво одеваться и нравиться женщинам. Кинто торговали зеленью и прочими товарами. Мало того, у каждого кинто был красный платочек, который предназначался для взвешивания. В этом был особый шик. И мужчины эти умели проводить время красиво! Собирались в харчевнях, в духанах – и говорили обо всем на свете. На их языке это называлось «кутёж». Это сейчас говорят: «Я пошел на встречу». А тогда в Тифлисе говорили: «Я пошел на кутёж».
Говорят, что эту красавицу Маргариту увидел Нико, когда торговал молочными продуктами. Он вместе с компаньоном держал молочную лавку. Увидел Маргариту и влюбился в нее. А дальше – не в день ее рождения, а в день своего рождения – он продал свою долю в предприятии и все, что выручил, все деньги потратил на цветы. Там были арбы, полные арбы цветов. Арба за арбой двигались к ее гостинице. И вскоре все, что было перед ее гостиницей, все пространство было заполнено цветами. Она проснулась… от запаха. Проснулась от необычайного аромата, и этот запах был такой, что она поняла – сегодня будет счастье. И она не вышла, не выскочила к окну, нет-нет. Она оделась в самое красивое платье, подошла к этому окну и распахнула его. И то, что она увидела, никто никогда в своей жизни не видел и не увидит. Потому что все было в цветах. И никто не посмел идти по этим цветам. И только один человек, высокий, худой, но красивый, с седой головой, двигался по этим цветам.
И она выскочила к нему, а народ стоял вокруг и смотрел – что будет. И она поцеловала Нико в губы. И только после этого убежала с каким-то другим красавцем. Только один вопрос она ему задала: «Нико, почему в твой день рождения, а не в мой?» Но вопросы Пиросмани задавать было бесполезно.
Кутеж трех князей
Это одна из легенд о великом грузинском художнике Нико Пиросмани. Красивый миф – едва ли соответствующий действительности, так как биографы утверждают, что во время гастролей Маргариты де Севр в Тифлисе Пиросмани уже не был совладельцем молочной лавки.
Этот миф оказался живучим, потому что Пиросмани был удивительным художником и потому что он был и остался художником, которому нет равного в веках. Он работал в стиле примитивизма, потому что был самоучкой и нигде не учился. На его картинах те образы, которые являлись к нему. Те образы, которые он видел. Та маленькая страна, в которой он жил, где он любил, хоть иногда и безответно. Но как он сумел сделать ее теплой, красивой, открытой, приятной для всего мира! Пиросмани иногда сравнивают с Анри Руссо. Но насколько же Руссо более манерный по сравнению с Пиросмани, насколько менее искренний! Хотя тоже великолепный, великий.
Пиросмани создал жанр фантастического реализма. У него все вполне реально, но при этом есть ощущение абсолютной сказочности. И все, что говорят о нем, – все это правда и одновременно миф.
Он действительно родился в бедной семье. Отец его работал садовником в поместье богатого бакинского фабриканта Калантарова. Вдова этого фабриканта по-доброму отнеслась к Нико, у которого рано умер отец, умерли мать и старший брат. Она понимала, что это мальчик с богатым внутренним миром. Старалась его не обидеть. Она говорила: «Не трогайте Нико, Нико не такой, как все!»
Актриса Маргарита
Он действительно был не такой, как все, с самого детства. У него был свой внутренний мир, он был страшно обидчивый, у него были какие-то фантазии. У него вообще не было ощущения времени. Он не понимал, как это – «приди к этому часу и сделай то-то». Он только понимал, что он не такой, как дети хозяев, и страдал от этого. Долгое время он жил в этом гостеприимном доме, но уже понимал, что нужно, наверное, ему уходить. И наступает момент, когда он начинает самостоятельную жизнь.
Характер формируется, а вот дар еще не пробивается. Нико организует живописно-малярную мастерскую, но прогорает. Какое-то время работает на железной дороге (с 1890 по 1894), но эта работа – нетворческая – не пришлась ему по душе. Когда он уволился, ему выплатили выходное пособие, на которое он купил молочную лавку. Вскоре нашелся компаньон – Дмитрий Алугишвили.
Семейная компания
Но торговать Нико тоже не любил. Не то чтобы он был ленивым. Нет, ни в коем случае. Просто это как-то некрасиво – торговать. Брать деньги. Он уходил на целый день, а компаньон прибегал: «Боже мой, Нико, что ты наделал, лавка открыта!» Он отвечал: «Пусть так берут». Вот это его характер. Может быть, этот рассказ – тоже один из мифов.
Что поражает в картинах Пиросмани? Поражает прежде всего даже не искренность. Искренность – это, безусловно, необходимый атрибут наивного искусства. Но в Пиросмани поражает умение взглянуть на мир новыми, свежими, абсолютно невинными глазами и изумиться этому миру. Удивиться его красоте. Удивиться его величию. А величие он видел во всем. В куске хлеба, который лежал на столе. В бурдюке вина. В луне, которая появилась на небе. В мужчинах, которые приходили на кутёж. Это удивление и радость перед красотой мира.
Он писал иногда на жести, иногда на клеенках. Были такие черные и белые клеенки, замечательный, кстати, материал. Краски он делал сам.
Фуникулер в Тифлисе
И остались картины. Он написал их на самом деле более двух тысяч. А осталось всего 300 работ. Но какого качества! Его письмо плавное, тягучее, густой мазок, который потрясающе держит форму. И перспектива есть у него. Картина «Фуникулер в Тифлисе» – там и перспектива, там все есть. Но это все присуще только ему, его собственному видению.
Даже трудно сказать, что он прошел какие-то этапы в своем развитии. Какие-то картины у него, например вывески духанов, – сразу, с самого начала «настоящие». Люди в своем времени, люди при своем занятии. Люди достойные, люди уважаемые. Никакой суеты. Он на самом деле больше всего любил проводить время в духане. Почему? Вот там, ему казалось, люди занимаются делом. Вот там они спокойно сидят, спокойно выпивают, спокойно обсуждают свои проблемы. Вот это красивое времяпрепровождение. А то, что они работают, – это казалось ему какой-то суетой. Это не была для него настоящая, красивая жизнь. Вот жизнь красивая – здесь.
Да, его называли человеком не от мира сего. Он и правда был человеком не от мира сего. Вел бродячий образ жизни. Часто никто даже не знал, где он ночует. Но каждое утро он появлялся перед духаном со своим ящичком – у него был красивый деревянный ящичек с красками. И он всегда был в чистой рубахе и не носил маленьких войлочных шапочек, как все. Он ходил в шляпе. Его уважали, называли «жантельмен». При этом он был негордый, слушался своих заказчиков. И если ему говорили: «Нико, прошу тебя, нарисуй на этой вывеске зайца», – рисовал. Казалось бы, при чем тут заяц на вывеске кафе, ресторана? А он рисовал. Он шел навстречу заказчику и никогда не говорил, что ему мало дали денег. Это все было ниже его.
Трудно нам понять его – он жил в своем собственном мире. Быть может, большие деньги его бы сгубили. Хаим Сутин, когда стал большим художником, все равно ел из консервных банок, даже живя в пятизвездочных отелях, и оставлял всюду эти банки, вскрытые консервным ножом. Потому что для него, как и для Пиросмани, это было неважно.
Портрет Георгия Саакадзе
Пасхальный барашек
Пиросмани любил изображать животных – но он не был анималистом. Животные – это были характеры. Это была сила, это была ревность, это была храбрость, это был грузинский фольклор, который жил в нем. Это было уважение к Руставели. Пиросмани был грамотным человеком, что, в принципе, неудивительно, – он воспитывался в семье Калантаровых и там многому научился. Он знал русский язык и вывески писал по-русски.
Но вот Пиросмани все больше и больше пьет. Он опускается. И когда его нашли братья Илья и Кирилл Зданевичи, которые и сделали Пиросмани имя, и Илларионов приехал в Тифлис, когда они отыскали этого художника и поместили в одной из тифлисских газет статью о его творчестве, – он становится знаменитым. Но нельзя сказать, что известность радовала его. Это не было в духе Пиросмани. Его известность не радовала. Наоборот. В той же газете, где написали о нем, потом поместили карикатуру на него (а может быть, и просто дружеский шарж). А для него это было оскорблением – если он изображен как-то не так, как ему хотелось, как он видел себя. И он ушел от этого. Он страшно переживал.
Он хотел одного. Хотел, чтобы было вино, хотел работать и чтобы были его картины. И картины его остались.
Глава 12
Константин Андреевич Сомов
Константин Андреевич Сомов
Поделиться книгой: