Помоги проекту - поделись книгой:
— Понимаешь, тут какая-то странная вещь получилась. Недалеко от нас кооперативный дом, где киношники живут… Ну, артисты всякие, режиссеры… И вот я вчера иду, а за мной черная «Волга» следует: то обгонит меня, то остановится, потом снова обгонит. Потом она остановилась, и из нее Тихонов вышел… Ну, знаешь, который Штирлица играет. Подходит ко мне и говорит: «Девочка, я давно уже за тобой наблюдаю, и мне кажется…»
— О-о-о-ой! — завыла Юлька. — Мати-и-и-льда! Ну, ты опять за свое?!
— Ну чего за свое? — недовольно сказала Матильда.
— За фантазии за свои. Ведь всем известно, как ты врешь классически!
Матильда поняла, что нарушила данную себе клятву, и ужаснулась, но Юлька заставила подругу тут же забыть про все. Она вдруг расхохоталась и закричала:
— Ой! Матильда! Я же вот что недавно узнала: ты, оказывается, никакая не Матильда, а Матрена! Да-да! Я нечаянно мамин разговор с тетей Глашей подслушала: это твой отец тебя так назвал в честь своей матушки. Твоя мама сопротивлялась, а он настоял. А потом, когда твои родители развелись, тебя мама на Матильду переделала по твоей просьбе. Но ведь по документам ты все равно Матрена, Мотька, одним словом. Ой, Матильда, сколько смеха было, когда я ребятам во дворе рассказала!.. Умрешь! — Душевной тонкостью Юлька не отличалась, и ей казалось, что для Матильды все это так же смешно, как и для нее самой. Поэтому она вдруг оборвала смех и спросила как ни в чем не бывало: — Ну, что, Матильдочка, значит, мы с мамой к вам через недельку заглянем?
Матильда посопела в трубку.
— Нет, уж лучше я к тебе загляну, — процедила она.
— Ты заглянешь?
— Вот именно. Только да будет тебе известно, что я хоть и девчонка, но у меня очень хороший хук справа.
Тут стоявшие возле будки мальчишки переглянулись.
— Слышал? Хук справа! — тихо сказал Шурик.
Семка ничего не сказал. Он только приоткрыл рот и медленно кивнул.
— Что справа? — не поняла Юлька.
— Хук. Это боксерское выражение такое. И я на днях приду и врежу тебе как следует за твою Матрену.
Юлька помолчала, оторопев, но скоро пришла в себя.
— Хо-хо, Матильдочка! А у меня, да будет тебе известно, никаких хуков ни справа ни слева нет, но есть Юрка Тузлуков, и стоит мне ему мигнуть, он из тебя абстрактную скульптуру сделает.
— А у меня… а у меня… этот… — Матильда вспомнила первое попавшееся имя: — Леша Тараскин есть. Я только хвастаться не хотела… И ему не двенадцать лет, а все четырнадцать. И он не в какой-нибудь несчастной милиции сидел, а в настоящей колонии для несовершеннолетних. Ему ничего не стоит прихлопнуть твоего Юрку и тебя вместе с ним.
— Слышишь? В колонии! — снова шепнул Шура, а Семка опять приоткрыл рот и медленно кивнул.
— Хохошеньки! Матреночка! Ты опять за свои фантазии?! Мы вот с Юркой придем и посмотрим, что это за страшилище такое — твой Лешка.
— Приходи, приходи! Только у нас полный двор ребят, которые даже поотчаянней Тараскина.
— А эти откуда? Тоже из колонии?
— Не из колонии, а… В общем, узнаешь. Наш двор самым хулиганским считается, так что приходи!
— Приду, приду! Чао, Матреночка!
— Адьё!
Матильда вышла из будки, не заметив стоявших возле нее мальчишек. Теперь она уже не вспомнила о данной себе клятве.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В то время когда Матильда объявила Лешу Тараскина юным уголовником, побывавшим в колонии, о нем шел спор между Игорем Ивановичем и его тещей Антониной Егоровной. Квартира была приведена в полный порядок, две другие Лешины бабушки уехали к себе, а покоя в доме все еще не было. Антонина Егоровна сидела в передней и, сбросив тапочки, надевала туфли.
— Игорь! — говорила она. — Ну хоть перед отъездом перестань ты на меня яриться!
Игорь Иванович, одетый в поношенную энцефалитку, сидел в комнате на корточках и возился с рюкзаком.
— Я не ярюсь, Антонина Егоровна, а спрашиваю: почему, по вашему мнению, четырнадцатилетний малый не может самостоятельно найти дом восемнадцать, корпус два?
Тараскин и сам беспокоился, что сын запаздывает с возвращением, но Антонина Егоровна решила идти встречать Лешу на остановку автобуса, а излишняя забота бабушек о внуке всегда выводила его из себя.
— Да потому, что я тут сама плутала! Ты посмотри, куда наш корпус два запрятали! — Антонина Егоровна появилась в дверях. — Нет, Игорь! Вот все про злую тещу анекдоты рассказывают… А поглядели бы на такого зятя, как ты! Да ведь ты меня сегодня совсем заел! До поздней осени расстаемся — так нет, он все грызет да грызет, все грызет да…
Вот тут-то раздался звонок. Антонина Егоровна бросилась открывать. Игорь Иванович вскочил и тоже вышел в переднюю.
— А вот и Лешенька! — радостно пропела бабушка, целуя внука.
— Леха! Дружище! — Игорь Иванович обнял сына за плечи, прижал его голову к себе и чмокнул в лоб. — А мы тут с бабушкой чуть не поссорились из-за тебя. Я говорю: «Да зачем Алеху на остановке встречать? Что, он сам дорогу не найдет?!»
— Ты прав, Игорек! Ты прав! — великодушно согласилась Антонина Егоровна.
Бабушка и папа на радостях не заметили, что Леша как-то странно себя ведет: на поцелуи отвечает нехотя и улыбается какой-то кривой, деланной улыбкой. Все трое вошли в комнату, и только тут Антонина Егоровна спросила:
— Лешенька, а где чемоданчик? Не потерял?
Леша стал быстро краснеть. Он с тоской ждал этого вопроса.
— Леха, в самом деле, где чемодан? — спросил Тараскин-отец.
Будь на месте Леши Матильда, она бы тут же придумала сногсшибательную, но правдоподобную историю. А вот Леша так увлеченно врать не умел. Максимум, на что он был способен, — это слегка покривить душой, да и то с трудом.
— Папа, я этот чемоданчик не потерял, а… ну, можно сказать, у меня его украли.
Конечно, оба взрослых стали расспрашивать, как, при каких обстоятельствах это случилось. И Леша, с трудом выдавливая слова, поведал примерно следующее. Из деревни Голявино, где снимала комнату с верандой его двоюродная бабушка, он пришел к пригородной платформе задолго до прибытия электрички. Было жарко, а совсем близко от платформы стоял лесок, и Леша решил уйти с солнцепека в его тень.
— Понимаешь, папа, я, значит, полежал немного там под деревом, даже, кажется, вздремнул, потом услышал, что поезд приближается, пошел к платформе и вдруг вспомнил, что забыл чемодан… Вернулся, а его уже двое каких-то взяли и несут…
— Ну а ты? — спросил Тараскин.
— Я, конечно, догнал их… «Извините, говорю, это мой чемодан».
— А они?
— А они… «Докажи», — говорят.
— Хамье какое! — вставила Антонина Егоровна, а Леша продолжал:
— Я говорю: «Это легко доказать, я ведь знаю, какие вещи в чемодане…» Но тут один побежал с чемоданом в лес, а другой мне дорогу загородил…
Игорь Иванович смотрел на сына пристально и сурово.
— Ну а ты-то, ты что сделал?
— Я, конечно, хотел его оттолкнуть, а он… «Только тронь, — говорит. — Вон мой старший брат!» Я оглянулся, и он тоже бросился бежать… А поезд уже отошел… На следующем пришлось.
Антонина Егоровна рассердилась:
— Ну, я увижу эту Серафиму Ивановну, все ей выскажу! Если ты уж берешь парня погостить, так изволь его проводить хотя бы до станции!
— Да подождите вы, Антонина Егоровна! — оборвал ее Тараскин и снова обратился к сыну: — Так у тебя не взрослые, а дети отняли чемодан?
— Ну… Ну, не такие уж дети… Один вот примерно с меня… И потом… у них старший брат…
Игорь Иванович уже совсем вышел из себя. Он пошлепал пятью пальцами по лбу и почти закричал:
— Да ты что, не сообразил, что они тебя старшим братом только пугали?!
— Я потом так и подумал, но сначала…
Тараскин-отец, заложив руки назад, стал ходить вокруг сына, словно осматривая его со всех сторон.
— Короче говоря, ты опять струсил! Испугался двух сопливых мальчишек! — кричал он, а Леша, не сходя с места, все время поворачивался лицом к отцу.
— Папа, я не струсил, а… ну, немножко растерялся.
— «Немножко растерялся»! Ты почему-то всегда немножко теряешься, а не просто трусишь. Две недели назад ты «немножко растерялся» и побежал от собаки, которая тебе за это с удовольствием штаны порвала.
— Игорь! — вскричала Антонина Егоровна. — Ну будь ты, наконец, человеком! Ведь ты же с Лешкой до октября расстаешься! До октября! А парень и без тебя огорчен!
Тараскин перестал ходить и обратился к теще.
— Да, Антонина Егоровна! — отчеканил он. — Я с Алексеем расстаюсь до осени. И именно поэтому я убедительно прошу вас пойти в другую комнату и не мешать мне разговаривать с моим сыном.
Это было сказано таким тоном, что Антонина Егоровна предпочла покориться.
— Ушла! Ушла! — сказала она вполголоса. — Добивай парня! Добивай!
Все-таки она не зря напомнила Тараскину, что он сегодня надолго расстается с Лешей. Игорь Иванович взглянул на часы и понял, что это должно произойти скоро, через несколько минут. Он сел в кресло и заговорил уже мягко, даже ласково:
— Лешка! Ну, давай, как мужчина с мужчиной… Ну в кого ты растешь таким, извини, пожалуйста, размазней? Возьми хоть меня: я в твоем возрасте никому спуску не давал. Чуть что — и в ухо! Да-да! — Увлекшись, Тараскин вскочил и прошелся по комнате. — Да что там — спуску не давал! Я, знаешь, и сам любил похулиганить… Лешка, ведь меня весь двор боялся! Да какой там двор! Вся улица дрожала, когда Игорек Тараскин на прогулку выходил!
— Ври больше! Ври! — негромко сказала за дверью Антонина Егоровна. — Так бы я свою Людмилу и выдала за чудо-юдо такое!
— Антонина Егоровна! — рявкнул Тараскин. — Я вас прошу!..
— Ушла! Ушла! — На этот раз Антонина Егоровна действительно удалилась из передней.
Игорь Иванович поостыл.
— Ну… насчет хулиганства моего… это я увлекся, ты уж не верь… Но все-таки сам я перед хулиганами никогда не пасовал. — Тараскин взглянул на часы. — Пора, дружок! Еще такси надо поймать. Проводишь меня?
Леша помог отцу надеть на плечи лямки тяжелого рюкзака, сам взял его туго набитый портфель, и оба вышли в переднюю.
— Антонина Егоровна, я отправляюсь.
Антонина Егоровна появилась из кухни с тарелкой и полотенцем в руках.
— Ну, с богом! С богом! — сказала она, кивая головой.
— Вы извините меня… Погорячился. Но вы сами понимаете: воспитание Лешки — мое больное место.
— Ну-ну. Ладно уж! Ладно!
Теща и зять даже поцеловались на прощание, и оба Тараскина вышли из квартиры.
По дороге отец продолжал разговор все на ту же тему. Он говорил, что почти каждый хулиган по своей натуре трус, что именно поэтому он и любит, когда его боятся, но стоит ему показать, что ты сам не прочь поработать кулаками, — он тут же хвост подожмет.
На стоянку такси идти не пришлось: Тараскин увидел приближающуюся машину с зеленым огоньком и остановил ее. Он взял у Леши портфель, положил ему ладонь на плечо:
— Лешка! Дружок! Ну, прошу тебя: возьми себя в руки, поработай над собой и к моему возвращению стань другим! А? Идет?
Леша молча кивнул. Отец поцеловал его, забрался в машину, положив рядом с собой багаж, но дверь не закрыл.
— Лешка! А ты помнишь, какой у тебя артистический талант? — спросил он, улыбаясь. — Помнишь, как ты здорово Волка из «Ну, погоди!» копировал?
— Помню, папа, — вяло ответил Леша.
— Вот так и веди себя, а не пасуй в случае чего. Идет?
— Идет, — уже совсем уныло сказал Леша.
— Ну, счастливо тебе! — Тараскин захлопнул дверь, и машина укатила.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бросив телефонную трубку, Матильда в ярости быстро зашагала, не разбирая дороги. Но потом она поняла, что удаляется от дома, и повернула назад. Она так и кипела после разговора с Юлькой. Она понимала, что эта заноза Юлька может и в самом деле явиться со своим Тузлуковым к ней во двор, и Матильду отчаяние взяло, когда она подумала, как будет хохотать Юлька, узнав, что Леша Тараскин отнюдь не уголовник, а, наоборот, маменькин сынок или, точнее, бабушкин внучек и что остальные юные новоселы — самые нормальные дети. Но Матильда умела мечтать, и это всегда помогало ей уйти от грустной действительности.
Вот и теперь она представила себе, как во двор входит улыбающаяся Юлька, а с ней готовый к драке Тузлуков. И что же эта парочка видит? Посреди двора стоит она, Матильда, а позади нее — банда самого отборного хулиганья! Вот глаза Юльки встретились с холодным, как сталь, взглядом Матильды. Вот Матильда оглянулась на своих, чуть заметно кивнула в сторону Юльки, и вся банда двинулась на пришельцев. Прошла всего лишь минута, и вот уже Юлька и ее поклонничек ревмя ревут, улепетывая от дома номер восемнадцать. Носы у них разбиты, физиономии в синяках, одежда порвана и вся в грязи.
Поделиться книгой: