Но тут стражник понял, что пришел его последний час, решил поквитаться с недругами и завопил, что, точно, пропустил вора за долю в добыче, а сквозь наружные ворота его провели Кабус и Фарх.

«Вот негодяй, ведь ничего не знает, а невинных людей оговорил», подумал Клеарх и потерял сознание.

Занялись Кабусом и Фархом, а грека отнесли в каменный мешок.

— Вот, ты товарища просил…

Когда Клеарх пришел в себя, он увидел: подземелье, молодой перс, множество крыс.

Клеарх поглядел на перса и подумал: «Да ты никак тоже сикофант», потому что перс был грязный, а пальцы длинные и тонкие и манеры не простонародные.

Перс стал его расспрашивать. Клеарх рассказал все, но настоящего имени своего не назвал, сказал «Онесикрит».

Перс кивнул.

— Все, наверное, так и было, только с этим венком тебя обманули: В этой шайке после смерти предводителя многое, наверно, хотели стать на его место и ни один не смог победить. Вот они и решили найти на время постороннего. И я думаю, этот Тухра решил так: «Если он откажется идти во дворец, я скажу, что он трус, убью его и займу его место, а если пойдет, то будет схвачен».

Подумал и прибавил:

— Воровские шайки подобно государствам гибнут чаще всего из-за внутренних несогласий.

Вечером им дали немного бобовых стручков и воды, перс стал деликатно их есть, а потом вздохнул:

— Ты, Онесикрит, когда-нибудь пробовал медовое желе или фисташки с медом, или смоквы, начиненные тертым миндалем и кунжутом?

Клеарх вгляделся внимательнее, вздрогнул и спросил:

— Ты кто такой?

Юноша невесело рассмеялся:

— Меня зовут Митрадат, я сын Ариобарзана.

— За что же отец тебя бросил сюда?

— Ему донесли, будто я хочу отравить его, представили яд и гадалку.

— И он поверил?

Перс пытался устроиться на камне поудобней, но цепь мешала ему.

— Что ж тут невозможного?

— Почему же он тебя не убил?

— Хотел сначала выяснить, истинен ли донос.

— Выяснил?

— Ну, так донос был ложный, это было ясно с самого начала: разве о таких вещах становится известно до их совершения? Отец и доносчика уже казнил…

Клеарх помолчал.

— А почему же он тебя не выпустил?

— Ну, — сказал Митрадат, — это вполне понятно. Если он меня в такое место посадил, теперь-то я должен его ненавидеть?

С этими словами он лег спать, и Клеарх не знал, что и думать.

Ночью, однако, задрожали запоры. Клеарх проснулся; рядом стоял Ариобарзан с факелами и слугами и говорил соседу:

— Ты! Трус и лакомка! Я знаю, что ты отправил царю письмо с жалобой на плохое обращение. Охранник по имени Фарх, сообщник воров, вынес его под мышкой в восковом шарике! Берегись, если оно дойдет до царя! Лучше скажи, с кем из купцов ты его послал, и напиши этому купцу, чтоб отдал письмо!

— Отец мой! — отвечал рассудительно юноша. — Трудно мне отсюда жаловаться, и я не знаю, о чем ты говоришь.

Тут он показал на Клеарха и стал рассказывать о том, что с ним случилось.

— Теперь ты видишь сам, — сказал он, закончив, — что этот человек держался молодцом, а его товарищи сыграли с ним скверную шутку, и я прошу тебя, отпусти его.

Лицо Ариобарзана пошло красными пятнами, он велел принести котел с маслом, вскипятить, окунать в него веники и этими вениками хлестать грека, пока тот не запузырится.

— Как ты смеешь, — сказал он сыну, — будучи сам в немилости, просить о милости для другого?

Клеарха привязали к крюку в стене. Митрадат помолчал и ответил:

— Ахура-Мазда велел говорить правильные слова и делать правильные дела. Мог ли я, зная твою справедливость, умолчать об этом человеке?

Тут Ариобарзан велел привести того стражника, который чинил башмаки. Тот, увидев кипящее масло, испугался и сознался, что никаких разбойников не знает.

— Негодяй! — закричал сатрап. — Ахура-Мазда запрещает лгать, а ты своей ложью невинных людей обрек на смерть! Еще немного, и грех был бы на моей душе!

Тут он повернулся к Клеарху и спросил:

— Ты, Онесикрит, умеешь ли читать и писать?

Клеарха отвязали от крюка, и он сказал:

— Умею.

— Ну так я беру тебя к своим писцам и даю одежду и еду, потому что человек, у которого нет занятия, все равно принужден будет воровать.

Неделю Клеарх провел среди писцов. А через неделю начальник, Филолай, велел ему ходить самостоятельно и иметь дело с греческими купцами, и Клеарх понял, что рано или поздно кто-то из купцов его узнает.

На восьмой день он купил в городе сладостей, фисташек и пальмового вина, вынул из сандалии сонный порошок, который употребляли в шайке, смешал его с вином и сладостями, взял с собой подпилок и веревку и пошел к темнице.

— Куда идешь? — спросил стражник у ворот.

— Молодой господин спас мне жизнь, — сказал Клеарх, — вот хочу проведать и принести угощение.

Стражник поглядел, забрал кувшин вина и сказал:

— С молодого господина хватит и остального.

То же повторилось и у дверей каменной клетки.

Юноши выждали, пока стражники заснут, распилили цепь, переоделись в платье охранников и бежали. В предместье финикийский меняла дал им лошадей, оружия и денег.

— Не выдаст ли он нас? — забеспокоился Клеарх.

— Нет, — ответил Митрадат, — я слишком задолжал ему. Если я пропаду, его деньги тоже пропадут, а если я доберусь до Суз и добьюсь от царя места моего отца, то я его не забуду… А вот морем я не могу плыть. Слишком много подарков стребовал я со здешних купцов.

Они скакали как бешеные, и Митрадат позволил себе выспаться лишь тогда, когда они оказались в Лидии.

— А в Лидии ты отца уже не боишься? — спросил Клеарх.

— Кшатрапаваны Лидии и Фригии — всегда враги, — ответил Митрадат, и вот, к примеру, десять лет назад дядя мой, Фарнабаз, и Тиссаферн воевали друг с другом. Кстати, эта война касалась и вас, потому что Фарнабазу сначала помогала Спарта, а Тиссаферну — Афины, а потом наоборот.

— Да, — ответил Клеарх, — это была страшная война, только в Греции о ней говорили по-другому. Говорили, что Афины и Спарта сражаются за первенство в Элладе, а Фарнабаз, мол, сначала помогал спартанцам, а потом афинянам.

Оба посмеялись, и потом Митрадат сказал:

— Не станешь же ты отрицать, что афиняне были разбиты при Эгоспотамах потому, что от них сбежали все гребцы; а гребцы сбежали потому, что персы платили спартанским гребцам по четыре обола в день, а афиняне своим — по три, и то только в обещаниях; и что афиняне после этого никогда бы не оправились, если бы дядя не отстроил на свои деньги их стены и не снарядил афинянину Конону новый флот, который разбил спартанцев при Книде, и что со времен Кимонова мира войну в Греции выигрывает тот, кому помогают персы?

Некоторое время они ехали молча, а потом Клеарх сказал:

— Однако это безумие! Кто может быть слабее царя, у которого один сатрап воюет с другим сатрапом?

— Напротив, — засмеялся Митрадат, — в этом сила царя. Кшатрапаваны воюют и шпионят друг за другом, и где же источник власти и осведомленности, как не в раздорах подчиненных? Однако, — прибавил Митрадат, — если наместник вздумает воевать не против соседа, а против царя, все другие наместники объединятся против него. И мой тебе совет: никогда не становись на сторону тех, если кто по безрассудству или от отчаяния взбунтовался против царя, если, конечно, не уверен, что сможешь выгодно им изменить.

Этой ночью они заночевали в маленькой деревушке. Хозяин пошел вместе с другими на озеро ловить рыбу, а Митрадат лежал с Клеархом на плоской кровле и глядел на удивительное небо и частые звезды и думал, что от Даскилея до Суз девяносто дней пути, а до звезд во много раз больше. Еще Митрадат глядел на звезду Анахиту, которой царь недавно построил храм в Экбатанах, и ему это не совсем нравилось, так как Митрадат был посвящен во все тайны магов, а учение магов ни храмов, ни статуй не терпит.

Митрадат продолжал дневной разговор.

— Вот так-то, — сказал он, — сила большой страны вытекает из раздоров между равными, которые хотят отличиться в глазах царя, а хозяйственным людям до этого дела нет. А в ваших городках из раздоров между бедняками и богачами вытекает вечная слабость и нищета, и изгнания; и, клянусь Ахура-Маздой, вы делите земли и конфискуете имущества, а потом ломаете голову, почему данники персов богаче свободных эллинов. И начинаете доказывать, что свобода и бедность лучше, чем богатство и рабство! Но я скажу тебе: пока свобода не станет выгодной — какое это ваше греческое слово, — экономически выгодной, она ничего не стоит. А видал ли ты, чтоб свободные были богатыми?

Потом помолчал и, глядя на звезды, добавил:

— Кстати, понял ли ты, что истинной причиной гнева отца была проигранная битва? И мой план все-таки был хорош, и я бы разбил тебя, если бы не оказался трусом.

У Клеарха похолодели кончики пальцев, и он спросил:

— Как ты меня узнал?

А надо сказать, что у персов есть такое божество, Фарна, в виде сияния над головой знатных и удачливых. Греки его не видят, видят только персы; и Митрадат в ту ночь увидел Фарну у головы Клеарха и все понял.

— Что же ты, однако, не признался моему отцу?

— Чтобы он не сварил меня в свинце или масле…

Митрадат рассмеялся:

— Он бы усадил тебя за свой стол и пожаловал бы тебе больше земли, чем во всей твоей Гераклее! Разве персы убивают врагов, просящих о защите? Разве царь не осыпал милостями и Фемистокла, и Алкивиада, когда народ прогнал их за то, что их победы вызывали слишком большую зависть?

Уже светало, когда Клеарх проснулся, взял кувшин с водой и пошел по малой нужде к краю крыши. И вдруг слышит, кто-то точит нож. А голос спрашивает:

— А за людьми управляющего уже посылали?

— Может, сами управимся, их же всего двое?

Собеседник возразил:

— Нет, надо связать их и послать за людьми Фарнака. Потому что он предупреждал, чтобы мы таких вещей без его ведома не делали…

Клеарх разбудил Митрадата и рассказал о разговоре.

— Вот, — сказал с тоской Митрадат, — отец хочет убить меня за то, что я недостоин рода Артабаза, а лидиец хочет убить меня за то, что я — из рода Артабаза… Бежим!

— Нет, — возразил Клеарх, — если мы убежим, они нас догонят и убьют. Надо уезжать со спокойным сердцем.

Юноши спустились с крыши, подошли к окну и увидели, как хозяйкин сын осматривает большой нож. Тут они вскочили в окно и прирезали его и двух рабов, а женщину пожалели и привязали к столбу.

А потом Митрадат отворил соседнюю дверь и сказал:

— Какая досада! Я забыл тебе сказать: это ведь царская деревня, и здесь ведь ни смокву сорвать, ни свинью зарезать нельзя без ведома управляющего.

И точно: за дверью, над желобом для стока крови, лежали два связанных борова.

Юноши заторопились, и надо же: на выезде из деревни им попался хозяин с рыбой в корзинке.

Клеарх сказал:

— Мы решили ехать пораньше, и хозяйка сказала: если встретите моего мужа по дороге, попросите его проводить вас.

У них была лишняя лошадь, и хозяин действительно ехал с ними несколько часов. Клеарх, прощаясь, дал ему две мины:

— Ты уж извини, так получилось, что нам пришлось рано уехать…

— Это было не самое приятное общество, — сказал Митрадат, глядя вслед провожатому.

Клеарх ответил:

— Этот человек вернулся бы, увидел, мертвецов, и за нами вдогонку пустилась бы вся деревня.

Тут Митрадат подскакал к нему и хотел обнять, но место было неудобное, он перевесился с лошади и чуть не упал.

— Не время обниматься, — сказал Клеарх.

— Ладно, — рассмеялся Митрадат, — обниму, когда будет время. Однако в Сарды мне теперь действительно нельзя; надо в Ионию: Тирибаз человек страшный, но друг отца.