Запойное чтиво № 1

— Неофит, — расстроился Нежный, — слушайте и внимайте, мой юный друг.

— Аскольд Андреевич отвёл Веню в сторонку, прижал пузом к стенке и приступил к бесплатной лекции:

— Главная водная артерия Венеции — Большой канал делит город на две части, соединённые между собой тремя мостами: мостом Риальто, мостом Скальци и мостом Академии.

— Курочкин восторженно закрутил головой, а Нежный продолжил.

— Площадь Сан Марко включает в себя уникальные архитектурные сооружения — Собор Сан Марко, Дворец Дожей, Лоджетту и Башню Часов. Первое упоминание площади относится к девятому веку нашей эры. Со временем Собор и Дворец Дожей претерпели значительные изменения. Дворец Дожей потерял своё назначение защитной крепости…

— У Венички в кармане задёргался телефон, под укоризненным взглядом научного руководителя, Курочкин сбросил звонок.

— Взметнувшаяся в небо колокольня возвышается над площадью Сан Марко. Венецианцы называют её «el paron de casa» (хозяин дома). Рядом располагается…

— Телефон заверещал снова, Веня взглянул на дисплей — звонила мама. Курочкин твёрдой рукой вырубил его насовсем.

— Из галереи звонницы, где когда-то Галилей проводил свои опыты с телескопом, можно любоваться прекрасным видом на лагуну и окинуть взглядом всю Венецию вплоть до самых Альп, — хорошо поставленным, лекторским голосом Нежный освещал итальянскую историю.

Веня подумал, что Нежный будет замечательным спутником, эрудированным, энциклопедичным и непьющим, о таком можно только мечтать.

Действительность, однако, превзошла все его ожидания.

Приключения с попутчиком начались ещё на Родине. Курочкин в два часа ночи загрузился в такси и отправился в Малаховку. Подъезжая к дому Нежного сделал контрольный звонок, телефон ответил нескончаемой очередью длинных гудков. Наконец, в нём послышался заспанный голос Аскольда Андреевича.

— Алло-о-оу.

— Здравствуйте, Аскольд Андреевич, через десять минут будем у вас.

— Как через десять минут? — поразился Нежный, — я ещё в душе не был и чемодан не полностью собрал.

— Вы что, только что проснулись!? — заверещал Курочкин.

— Естественно.

— Чтобы к нашему приезду ждали на улице! — Веня в сердцах нажал отбой.

Научный руководитель выкатился с крыльца лишь через двадцать минут и вместо извинений стал наезжать на авиакомпанию Вим-Авиа за её ранние рейсы.

— Я душ не успел принять, — сообщил он Вене и водителю.

— В гостинице примите, — пообещал Курочкин.

— Я принимаю душ два раза в день, — был неутешен Нежный, — я очень опрятный и чистоплотный.

— Потерпите несколько часов, — наливаясь желчью, пробормотал Веня, — нам бы на регистрацию не опоздать.

— А что!? — вскинулся Аскольд Андреевич, — мы можем не успеть!?

— Можем, — кивнул Веня, — и я даже знаю, кто в этом виноват.

— Я тоже знаю, — согласился Нежный, — авиакомпания Вим-Авиа.

— Он достал из кармана фляжку и сделал порядочный глоток. В салоне запахло коньяком и холостяцкой вольницей.

— А-а-а-а! — вместе с Аскольдом Андреевичем выдохнул водила, — на курорт едете?

— Типа того, — скривился Курочкин, чувствуя, что его поездка летит в тартарары.

— На неделю, на две? — поинтересовался таксист.

— На неделю, — пробулькал Нежный в промежутке между глотками напитка свободы, — походим с коллегой по ресторациям, тряхнём стариной.

— Завидую, — проглотил слюну водитель, — целую неделю будете гулять в окружении трёх б: баб, бухла и безработицы.

— А то, — приосанился Нежный.

— В дьюти фри Аскольд Андреевич развернул бурную деятельность и прикупил три бутылки сухого вина и два пузыря коньяка. Веня подумал, что, вырвавшись из-под опеки жены, Нежный становится опасен и непредсказуем.

— Вино-то вам зачем? В Италии хорошего вина завались, — пробурчал аспирант.

— Я люблю, чтобы у меня с собой было, — расплылся в пьяной ухмылке научный руководитель.

— Осенний Римини встретил московских гостей солнцем, ветром и безоблачным небом. Пальмы напоминали тощих, растрёпанных манекенщиц, а полупустые отели отсылали к временам старины Фицджеральда. Хмурый Веня всё время косился на пьяного научного руководителя, а тот громогласно восторгался Италией, не забывая отхлёбывать коньяка и «сухонького». Нежный не умолкал ни на секунду.

— Вениамин, скажите, пожалуйста, ну, зачем вам нужна эпоха Возрождения?

— Картины буду толкать, — буркнул Курочкин.

— То есть вы не хотите быть искусствоведом, а желаете стать торгашом.

— Естественно.

— Раньше интеллигенция была прослойкой, а теперь она превратилась в прокладку, — вздохнул Нежный.

— Профессор добил бутылку коньяка, и его бросило в саркастический пессимизм.

— Нынешние итальянцы — это навозные мухи, сидящие на торте пятнадцатого века.

— Сильно, — оценил Вениамин.

— Они же паразитируют на созданном в средние века, — разошёлся Аскольд Андреевич, — а современные итальянские извилины подобны их курчавым, набриолиненным волосам.

— Курочкин промолчал, понимая, что ситуация вышла из-под контроля. Первую ночь профессор спал на кровати в куртке наизнанку, ботинках и с фотоаппаратом на шее. Веня гулял по Римини, съездил в Парму и Анкону, а Нежный засел в номере, методично уничтожая запасы спиртного. Когда выпивка заканчивалась, он шёл в ближайший супермаркет и закупался дешёвыми пакетами вина, они стояли в номере на всех горизонтальных поверхностях, напоминая карточный Манхэттен. Время от времени Аскольд Андреевич изрекал что-нибудь в пустоту:

— Алкоголь не помогает найти ответ, он помогает забыть вопрос.

— В СССР боролись с неграмотностью, а сейчас борются с одарённостью.

— Нынешние юноши — это же андроиды. Вместо мозга у них калькулятор, а мать им заменяет материнская плата…

— Так продолжалось три дня. На четвёртый Веня не выдержал.

— Эй, опрятный и чистоплотный! — Веня толкнул своего научного руководителя в бок, — ты ботинки и куртку когда-нибудь снимешь, поросёнок!?

— Нежный в ответ что-то нечленораздельно промычал.

— Ну хоть фотоаппарат сними!

— Я глотнул воздуха свободы, — хрюкнул Нежный, — и…

— И…, — продолжил Веня, — трое суток хлещешь винище из пакетов и спишь в куртке наизнанку, не снимая ботинок и фотоаппарата.

— Но я свободный человек?

— Бэ-э-эзусловно.

— Ты думаешь, я смешон?

— Смешон и жалок. Кстати, ты не был в душе уже три дня. Туристы из нашей гостиницы рассказывают, что ты шляешься по злачным местам, пристаёшь к местным и ведёшь себя крайне агрессивно.

— У каждого своя правда, у каждого своя жизнь, — еле ворочая языком, напомнил Аскольд Андреевич, — и не тебе меня судить.

— А кому!? — вскипел Курочкин, — если бы ты один бегал по Римини в костюме Адама и вызвал на бой всю местную шпану — это твоё частное дело! Но я несу за тебя ответственность!

— А ты не неси.

— Давай сюда свой паспорт! — зарычал Веня, — и вали куда хочешь, пей с кем хочешь, дерись с кем хочешь, но помни, я тебя вызволять не буду! По рукам!?

— По ладоням.

— Курочкин съездил в Падую и Венецию, Болонью и Флоренцию. Итальянские города напоминали старых котов, уютно дремлющих на солнышке. В кафе пахло каппучино, круассанами и свежей прессой, хотелось плюнуть на всё и остаться здесь навсегда. Веню вполне устраивал сепаратный мир, но ночной портье предупредил, что если Курочкин не возьмёт шефство над «пропащим стариком», руководство гостиницы обратится в полицию. Аспирант, скрепя сердцем повёз научного руководителя в Равенну, тот хотел увидеть могилу Данте. Но до усыпальницы, как обычно, не дошло.

— О, траттория, — обрадовался Аскольд Андреевич, — я догоню.

— Ну, прямо как в фильме «Покровские ворота», — застонал Веничка.

— Что?

— Там Аркадий Велюров тормозил возле каждой забегаловки, чтобы догнаться, — пояснил Курочкин.

— А-а-а, — кивнул Аскольд Андреевич, — а знаешь ли ты, мой юный друг, от какого слова происходит «траттория»?

— Нет! — взвизгнул взвинченный Веничка.

— От слова «тратить». Вот тут я и оставлю часть денежных накоплений.

— Наверняка вам жена наказала детям и внукам что-нибудь купить, — укорил Курочкин.

— Вот именно, что наказала, — Нежный решительно двинул к траттории.

— Курочкин чертыхаясь, отправился следом. Профессор заказал графин местного вина, от еды царственно отказался. Когда графин опустел, Нежный запросил второй.

— Я пойду, — решительно вскочил Веня.

Его никто не удерживал. Курочкин побродил по Равенне, это был его любимый город, здесь так и хотелось встретить старость, не спеша тратя накопленные средства. В этих местах облака не скрывали солнце, а выгодно оттеняли, ветер не дул, а гладил, встречные же прохожие радовали глаз свежим и матовым цветом лица. Когда Веня вернулся в тратторию, Нежный спал в обнимку с третьим графином вина, а официанты ходили на цыпочках, боясь разбудить внушительного старикана. Аспирант толкнул профессора в бок, тот что-то промычал, Веничка толкнул сильнее. Мычание повторилось, в нём читалось скрытое раздражение. Профессор открыл глаза и попытался столкнуть графин на пол, Курочкин отнял у него посудину и расплатился по счёту.

— Аскольдик! — завопил истерзанный Веня, — очнись же! Мы в чужой, враждебной стране! Она только с виду такая расслабленная и приветливая! Попробуй не оплатить счёт или украсть грошовый сувенир, сразу узнаешь, почём фунт лиха! Нажирайся в своей Малаховке! Пожалуйста! Слова тебе дурного не скажу! Но мы не в Малаховке, мы в Равенне! Тебя уже ноги, забулдыгу, не держат, а ты ещё порываешься начудить!

— Нежный утвердительно кивнул головой, мол, как же это так, выпить, да не почудить. Веня в отместку залез в карман к научному руководителю, выудил сотню евро и беззастенчиво её присвоил. Как Курочкин тащил профессора из Равенны до гостиницы в Римини, чернилами описать невозможно, понадобится кровь, но стоило аспиранту отвлечься, как Нежный пропал. Ночью Веничка проснулся от ёрзания ключа по замочной скважине. Курочкин взглянул на часы, стрелки окопались на трёх часах ночи. Через пять минут битвы с замком в номер ввалился пьяный в дым Аскольд Андреевич. Под левым глазом у него зловеще отливал фингал, рубашка и брюки были залиты кровью, а правая щека покрылась сетью царапин, как будто профессора долго возили мордой по асфальту.

— Красавец, — оценил Курочкин, — этим всё и должно было закончиться.

— Я ему тоже врезал, — Нежный показал аспиранту большой палец правой руки, — будьте добры, Вениамин, посмотрите, пожалуйста, я его кажется, выбил.

— И смотреть не буду! — застонал Курочкин, — вас вздули как маменькиного сынка и, конечно, ни о каком сопротивлении не могло быть и речи!

— Не скажите. Я в него карманными часами кинулся.

— Аскольд Андреевич побродил по номеру, прикладывая носовой платок к ссадинам, и разразился прочувственной речью обличающей существующий миропорядок.

— Но ведь именно государство толкает людей к употреблению алкоголя, — глубоко копнул Нежный, — оно, по сути, виновато.

— Да уж, — согласился Веня, — весьма уместное замечание. Особо мудро выглядят такие провидческие слова, когда льются из разбитой рожи.

— Погоди, — Аскольд Андреевич присосался к винному пакету, — любое государство, если действительно хочет, может в течение месяца решить проблему алкоголизма.

— Каким образом? — зевнул Курочкин.

— Не устраивать смехотворных сухих законов и не повышать цену на алкоголь, а бросить всю пропаганду против зелёного змея. Представляешь, что будет, если пиарщики всех стран бросят свои силы на борьбу со спиртным?

— Не представляю.

— Напрасно! — глаза Нежного вспыхнули как костры гуннов вокруг осаждённого Рима, — власть имущим выгодно, чтобы его вассалы беспробудно бухали!

— А ты не пей, — возразил Веня, — воткни осиновый кол власть имущим куда надо. Я же не пью.

— Сорвёшься, — пообещал Аскольд Андреевич, — рано или поздно запьёшь. И будешь такой же пьяный, грязный и избитый обвинять человечество в своих бедах.

— Не сорвусь.

— Сорвё-ё-ё-ёшься, — каркнул Нежный, — куда ты денешься. Посмотри любой канал нашего телевидения — там бутылка мелькает каждые пять минут.

— А ты не смотри наше телевидение, — посоветовал Веня.

— А по чужому то же самое, — обличил мировую общественность Аскольд Андреевич, — мир состоит из пастухов, овчарок и баранов. Поэтому PR овчарки, науськанные пастухами, навязывают стиль поведения своим баранам. А как их зовут: Ваня, Джон, Франсуа или Паоло, без разницы.

— Ты здесь много пьяных итальянцев видел?

— Ни одного, — вздохнул Нежный, — зато немцы и англичане не хуже наших трескают.