Молот Вулкана. (Сборник)

Инициатива, даже в этом вопросе, ушла из его рук. Он оказался, как всегда, слишком медлительным.

— Можешь забрать все, — неожиданно выпалил он.

Взгляд ее, однако, красноречиво говорил о том, что всего того, что он сможет ей дать, будет далеко недостаточно. Ведь это так легко оброненное им «все» по сути означало ничего, если речь идет о том, чего он достиг в жизни.

— Я не могу тебе дать того, чего у меня нет, — тихо прошептал он.

— Еще как можешь, — даже не улыбнувшись, сказала Мэри. — Потому что судье будет известно абсолютно все, что успела узнать о тебе я за годы нашей совместной жизни. Если тебя хорошенько прижать, ты вполне можешь соответствовать общепринятым стандартам, касающихся взрослых мужчин, осознающих свою ответственность за благополучие супруги и детей.

— Но… — проблеял он. — Я имею право вести свою собственную жизнь.

— Главное — это твои обязанности по отношению к жене и ребенку, — неумолимо произнесла Мэри.

На это у него не оказалось никакого ответа; он смог только кивнуть.

* * *

Позже, после того, как Мэри ушла, забрав с собой чек, он бегло осмотрел квартиру и обнаружил целую стопку старых гомеобюллетеней в стенном шкафу.

Примостившись в гостиной на допотопной софе с круглыми валиками по бокам, он стал выискивать в них статьи о межпланетном проекте, в котором Мэри собралась принять участие. Тем самым начав для себя новую жизнь, отметил он про себя, чтобы заменить ей неудавшееся замужество.

В одном из бюллетеней недельной давности он нашел статью с более или менее полным описанием проекта. Закурив, он стал внимательно читать.

Психологи требовались, как о том сообщала Служба Межпланетного Здравоохранения и Благосостояния, вследствие того, что один из планетарных спутников в системе Альфы был первоначально выбран в качестве подходящего места для организации госпиталя. Он представлял собой центр психиатрической реабилитации тех оказавшихся в системе Альфы иммигрантов-землян, душевно сломившихся, не выдержав неестественного, чрезмерного напряжения физических и душевных сил, с которым была сопряжена колонизация далеких планет или их спутников. Занимавшие в этой планетной системе господствующее положение альфиане оставили этот спутник в покое, и лишь время от времени туда наведывались их торговые корабли.

То, что было известно о нынешнем положении на этом спутнике, исходило как раз от альфийских коммерсантов. В соответствии с их рассказами, за те несколько десятилетий, в течение которых реабилитационный центр был отрезан от земных властей, на этом спутнике возникло некое подобие цивилизации. Однако, альфианам так и не удалось разобраться, что это за цивилизация, так как у них не было знакомства с земными обычаями и порядками. В любом случае, там существовала промышленность, было налажено производство местных товаров и торговля ими. Чак даже удивился, почему это земное правительство вдруг стало испытывать необходимость во вмешательстве. Он очень ясно себе представлял, как себя там поведет Мэри: она была из тех людей, которые в наибольшей степени устраивали ТЕРПЛАН, международное агентство по осуществлению различных межпланетных проектов. Люди такого рода, как Мэри, всегда и во всем добиваются успеха.

Подойдя к архаичному окну, он постоял возле него некоторое время, глядя вниз. А затем почувствовал, как в нем, поначалу совсем незаметно, как бы украдкой, но затем все сильнее и сильнее стало нарастать давно уже ставшее для него привычным чувство абсолютной бессмысленности дальнейшего существования. Самоубийство, как бы его не расценивали и что бы о нем не говорили закон и церковь, в такие мгновения было для него единственным подходящим решением.

Найдя в квартире окно поменьше, которое можно было открыть, он приподнял раму и какое-то время прислушивался к рокоту двигателей «блохи», опускавшейся на крышу дома на противоположной стороне улицы, пока он не замер. Еще подождал несколько секунд, а затем одним махом взобрался на подоконник и встал у самого края,» в нерешительности глядя на интенсивное уличное движение далеко внизу…

И тут ему послышался какой-то голос, не его собственный, а чей-то чужой, исходивший откуда-то изнутри, проникающий непосредственно в сознание.

«Пожалуйста, скажите мне, как вас зовут. Независимо от того, какое решение вы примете: прыгать или не прыгать».

Обернувшись, Чак увидел желтого слизистого плесневого грибка с Ганимеда, который беззвучно влился в квартиру в щелку между полом и дверью. Теперь же он снова принимал обычный свой вид — груды небольших шариков.

— «Я снимаю квартиру по коридору напротив», — мысленно сообщил грибок.

— Среди землян практикуется обычай предварительно стучаться в дверь, — сказал Чак.

«Мне просто нечем постучаться в дверь. В любом случае, мне захотелось войти сюда до того, как вы… удалитесь».

— Это мое личное дело, прыгать или не прыгать.

«Никто из землян не является отдельным островом», —

плесневой грибок более или менее верно воспроизвел широко известное изречение, — «Добро пожаловать в здание, которое мы, снимающие в нем квартиры, иронически называем «Меблированные комнаты для списанного вооружения». Здесь живет немало других, с кем вам не мешало бы познакомиться. Несколько землян — вроде вас — плюс какое-то количество инопланетян самой разнообразной внешности. Некоторые из них произведут на вас отталкивающее впечатление, другие же, без сомнения, покажутся даже привлекательными. Я собрался позаимствовать у вас чашечку с культурой йогурта, но ввиду вашей крайней озабоченности такая просьба в данный момент может показаться оскорбительной».

— Я ничего еще не привез. Пока что. — Чак перебросил ногу назад через подоконник и, спрыгнув на пол, отошел от окна подальше. Он совсем не удивился, увидев слизистого плесневого грибка и Ганимеда. Большинство землян считало инопланетян существами низшего сорта. Какими бы они ни были влиятельными или высокопоставленными в своем родном обществе, на Земле они вынуждены были селиться в таких второсортных жилищах вроде этого.

«Имей я возможность носить при себе визитную карточку», продолжал мысленную трансляцию грибок, ия бы тотчас вручил ее. Я оптовый импортер неотшлифованных драгоценных камней, дилер по перепродаже золотого лома и, когда благоприятствуют обстоятельства, ревностным скупщиком коллекций почтовых марок. Кстати, сейчас у меня в квартире отборная коллекция ранних Штатов, особый блеск которой придают неразрезанные блоки, по четыре экземпляра в каждом, знаменитой серии, посвященной четырехсотлетию открытия Америки Колумбом. Не угодно ли…» Тут он осекся, «Вижу, вижу, что нет. Однако, так или иначе, но желание се<бя погубить, по крайней мере временно, значительно ослабло в вашем сознании. И это очень неплохо. Вдобавок к моей официальной коммерческой деятельности…»

— Разве закон не требует, чтобы вы ограничивали свои телепатические способности, пока находитесь на Земле? — спросил Чак.

«Это так, но ситуация показалась мне исключительной. Мистер Риттерсдорф, лично я не могу предложить Вам какую-нибудь высокооплачиваемую работу, поскольку мне не требуются пропагандистские услуги, но у меня немало весьма влиятельных лиц в высших сферах девяти спутников; дайте мне только время и я…»

— Благодарю вас, не надо, — грубо перебил его Чак. — Я желаю только одного — чтобы меня оставили в покое. — Уже полученных предложений помочь в поисках работы ему с лихвой хватило бы до конца жизни.

«Но, что касается меня, то, в полную противоположность вашей супруге, у меня нет каких-либо тайных побуждений». Слизистый грибок перелился поближе. «Как и у большинства землян мужского пола, чувство самоуважения у вас самым тесным образом связывается со способностями зарабатывать деньги, то есть с той сферой, в отношении которой у вас как весьма небезосновательные сомнения, так и обостренное ощущение собственной вины. Я могу кое-что для вас сделать… но на это потребуется время. Вскорости я покину Землю и отправлюсь к себе домой, на родную планету. Предположим, я уплачу вам пятьсот долларов — США, разумеется, — за то, что вы полетите вместе со мною. Рассматривайте это, если хотите, как ссуду.

— Что я забыл на Ганимеде? — раздраженно спросил Чак. — Поймите же меня, наконец. У меня есть работа. Притом такая, которая меня вполне устраивает — я не намерен ее бросать.

«Подсознательно…»

— Не копайтесь в моем подсознании. Лучше-ка убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое. — Он повернулся спиной к слизистому грибку.

«Я очень опасаюсь, что у вас снова возникнет желание совершить самоубийство — возможно, даже до наступления вечера».

— Ну и пусть.

«Только одно может вам помочь, а мое жалкое предложение работы к этому не имеет ни малейшего отношения».

— Что же это, по вашему?

«Женщина, которая заменит вам жену».

— Вы сейчас ведете себя, как…

«Отнюдь нет. Побуждения, которыми я сейчас руководствуюсь, чисто практического свойства, мною не двигают ни материальные, ни какие-либо возвышенные соображения. Вы должны найти женщину, которая будет воспринимать и любить вас таким, какой вы есть. В противном случае вы погибнете. Позвольте мне поразмыслить над этим. А вы тем временем постарайтесь взять себя в руки. Дайте мне пять часов. Сами же оставайтесь здесь и никуда не уходите». Перед дверью плесневой грибок снова расплылся в аморфный пласт протоплазмы, втиснулся в щель под дверью и исчез в коридоре. Мысли его теперь воспринимались уже не столь четко, как раньше. «Как у импортера, перекупщика и посредника, у меня обширные связи в самых различных кругах землян…»

После этого сознание Чака перестало воспринимать даже обрывки мыслей грибка.

Все еще трясущимися от волнения руками, он закурил сигарету. И отошел — отошел как можно дальше — от окна, сел на архаичную софу. И стал ждать.

Было очень трудно разобраться, как следует отнестись к благотворительному предложению слизистого грибка. Чак был озадачен. Неужели этот слизистый грибок в самом деле в состоянии ему помочь? Это казалось невозможным.

Ждать пришлось ровно час.

В дверь квартиры постучали. Это не мог быть возвратившийся грибок с Ганимеда, ибо у него не было ни малейшей физической возможности постучаться. Чак поднялся, прошел к двери и отворил ее.

На пороге стояла вполне земная девушка.

ГЛАВА III

Хотя у нее была тысяча всяких других дел, требующих самого пристального внимания, и все они так или иначе были связаны с новой неоплачиваемой работой в Службе Межпланетного Здравоохранения и Социального обеспечения, доктор Мэри Риттерсдорф выкроила время для решения одного чисто личного вопроса. Наняв ракетное такси она еще раз слетала в Нью-Йорк, в располагавшуюся на Пятой Авеню контору Джерри Фелда, продюсера телешоу Банни Хентмана. Неделю тому назад она передала ему целую кипу самых свежих — и наилучших — сценариев Чака, написанных по заказу ЦРУ. Теперь настало время выяснить, имеет ли ее муж, или вернее, бывший ее муж, шансы на получение работы у Хентмана.

Если Чак не подыщет лучшей работы по собственной инициативе, то за него это сделает она сама. Это ее прямая обязанность, ибо в течение по меньшей мере года, она и ее дети будут полностью зависеть от заработка Чака.

Отпустив такси на крыше, Мэри по входной аппарели спустилась на девяностый этаж, подошла к стеклянной двери, остановилась в нерешительности. Затем она позволила двери пропустить ее внутрь и вошла в приемную кабинета мистера Фелда, где восседала его секретарша — очень хорошенькая, хотя и страшно намазанная, в кофточке из шелка-паутинки в обтяжку. При виде девушки Мэри была явно раздосадована: неужели только из-за того, что бюстгальтеры вышли из употребления, девушка с такой откровенно вызывающей грудью должна угождать нынешней моде? В данном случае необходимость в бюстгальтере диктовалась чисто практическими соображениями, и Мэри, стоя перед письменным столом девушки, остро почувствовала, как щеки ее раскраснелись от неодобрения. И еще искусственное увеличение размеров сосков — это уж слишком!

— Слушаю, — произнесла секретарша, глядя на Мэри сквозь богато украшенный шикарный монокль. При виде холодной сдержанности Мэри, соски на груди у секретарши несколько поникли, как будто такой ледяной прием спугнул их и принудил к смирению.

— Мне хотелось бы встретиться с мистером Фелдом. Я — доктор Мэри Риттерсдорф, у меня очень мало времени. В три часа дня по нью-йоркскому времени я покидаю Землю, отправляясь на лунную базу ТЕРПЛАНа, — она придала тону своего голоса требуемую непререкаемость и убедительность — что-что, но это у нее всегда неплохо получалось.

После довольно продолжительной бюрократической процедуры, выполненной секретаршей, Мэри пропустили.

За имитированным под дуб письменным столом — настоящий дуб перестал существовать лет десять назад — восседал Джерри Фелд перед экраном видеопроектора, с головой погрузившись в работу.

— Одну минутку, доктор Риттерсдорф.

Мэри поудобнее устроилась в кресле, закинула ногу на ногу и закурила.

На миниатюрном телеэкране Банни Хентман разыгрывал эпизод, где он изображал немецкого промышленника, в традиционном двубортном синем костюме, который объяснял своему совету директоров, как можно использовать в военных целях новые автономные плуги, выпускаемые их картелем. Четыре самоходных плуга по сигналу тревоги соединяются в единый агрегат, который уже больше не просто гигантский плуг, а становятся пусковой ракетной установкой. С сильным немецким акцентом, Банни рассказывал про это величайшее техническое достижение. Глядя на экран Фелд негромко хихикал.

— У меня совсем немного времени, — твердым тоном заявила Мэри.

Фелд неохотно остановил видеокассету и повернулся к ней.

— Я показал Банни сценарии. Они его заинтересовали. Юмор у вашего мужа весьма сдержанный и довольно-таки устарелый, но тем не менее аутентичный. Он то, что когда-то было…

— Я все это знаю, — перебила его Мэри. — Я выслушивала его сценарии в течение многих лет; он всегда старался проверить их прежде всего на мне. — Она часто затягивалась, чувствуя себя в кабинете Фелда напряженно. — Значит, вы полагаете, что Банни мог бы использовать их?

— Мы не сдвинемся с мертвой точки, — сказал Фелд, — пока ваш муж сам не встретится с Банни; бесполезны все попытки вашего…

Дверь кабинета отворилась и вошел Банни Хентман.

Впервые Мэри видела знаменитого телевизионного комика собственной персоной. Ее интересовало, насколько он отличается в реальной жизни от того имиджа, который он создал для публики. В жизни он был, решила Мэри, чуть пониже ростом и куда старше, чем на телеэкране. Значительная часть головы уже облысела… Фактически у Банни был вид крайне озабоченного мелкого деляги по перепродаже всякого хлама из какой-нибудь центрально-европейской страны. Он был не очень чисто выбрит, в помятом костюме, с растрепанными редеющими волосами и — для полноты картины — докуривал огрызок сигары. Но вот глаза его — они были настороженными и в то же время добрыми. Мэри поднялась и стоя глядела на него. Телекамеры не в состоянии были передать силу его взгляда, в котором был не только острый ум, в нем было нечто большее — понимание, а чего именно, она и сама не знала. И было в нем еще…

Банни окружала некая аура, на нем лежала печать страдания. Лицо, тело, жесты — все, казалось, было пронизано этим страданием. Да, отметила она про себя, вот что можно прочесть в его глазах. Воспоминание о нескончаемой боли. О тех мучениях, что он испытал очень давно, но о которых до сих пор не забыл, — и не забудет до конца дней своих. Как будто его специально заставили страдать, бросив на произвол судьбы, на совершенно чужой для него планете. Неудивительно, что он такой выдающийся комик. Для Банни разыгрывать из себя шута — единственный способ борьбы, способ самоутверждения, в этом проявлялось его сопротивление буквально физической боли. Это была ответная реакция поистине космического масштаба, и притом весьма действенная.

— Бан, — сказал Джерри Фелд, — это доктор Мэри Риттерсдорф; это ее супруг написал программы для роботов, используемых ЦРУ, которые я показывал тебе в четверг на прошлой неделе.

Комик протянул руку, Мэри пожала ее и произнесла:

— Мистер Хентман…

— Пожалуйста, — сделав кислую гримасу, перебил ее комик. — Это мой профессиональный псевдоним. Мое настоящее имя, которое мне дали при рождении, — Лайонсблад Регал. Естественно, мне пришлось его сменить. Ну кто же решится ступить на стезю эстрадного бизнеса, если всякий раз придется его называть «Царственной Львиной Кровью»? Называйте меня Лайонсбладом. Еще лучше — зовите просто Блад. Джер, например, зовет меня Ли-Рог — это знак особой близости. — Все еще продолжая удерживать руку Мэри в своей ладони, он добавил: — И, если есть хоть что-нибудь, что мне нравится в женщине, то это близость.

— Ли-Рог, — сказал Фелд, — это твой театральный код. Ты снова все перепутал.

— Действительно. — Хентман освободил руку Мэри. — Ну, фрау доктор Раттенфенгер…

— Риттерсдорф, — поправила его Мэри.

— Роттенфенгер, — пояснил Фелд, — по-немецки означает крысолов. Послушай, Бан, больше не делай подобной ошибки.

— Извините, — как ни в чем ни бывало произнес комик. — Так вот, фрау доктор Риттельсдоф, придумайте мне какое-нибудь благозвучное имя. Может быть, я им еще воспользуюсь. Страсть как мне нравится обожание красивых женщин; это все еще маленький мальчик во мне. — Он улыбнулся, но тем не менее, лицо его — и в особенности, глаза — все еще продолжали таить в себе страдание уставшего от жизни человека, тягость древнего бремени. Я возьму в штат вашего мужа, если получу возможность время от времени встречаться с вами. Если к тому же он поймет истинную причину заключения контракта, то, что дипломаты называют «секретным протоколом». — Повернувшись к Джерри Фелду, он добавил: — Кому-кому, а тебе хорошо известно, какие неприятности в последнее время доставляют мне мои протоколы.

— Чак находится в убогой комнатенке на Западном Побережье, — сказала Мэри, — Я запишу его адрес. — Она быстро взяла бумагу и ручку и черкнула несколько слов. — Скажите ему, что он вам нужен. Скажите ему…

— Но он мне совершенно не нужен, — спокойно возразил Банни Хентман.

— А вы не смогли бы повидаться с ним лично, мистер Хентман? — осторожно молвила Мэри. — Чак обладает поистине уникальным талантом. Я очень опасаюсь, что, если никто не подтолкнет его…

— Вы опасаетесь, что ваш муж так и не извлечет из своего таланта никакой пользы, верно? Что он закопает его в землю?

— Да, — кивнула Мэри.

— Но ведь это его талант. Ему и решать, что с ним делать.

— Мой муж, — произнесла Мэри, — очень нуждается в помощи. — И кому знать об этом как не мне, — отметила она про себя. Умение понять человека как раз и является сутью моей собственной работы. Чак относится к зависимому инфантильному типу, его все время нужно подталкивать и вести за руку, иначе он вообще не тронется с места. В противном случае он так и сгинет в этой ужасной конуре, в которую он забился. Или выбросится из окна. Это, решила она, единственное, что спасет его, не позволит опуститься на самое дно жизни. Хотя он будет последним, кто признает это.

Пристально глядя на нее, Хентман спросил:

— Так я могу надеяться на заключение с вами так сказать «побочного соглашения»?

— К-какого п-побочного соглашения? — Мэри в недоумении посмотрела в сторону Фелда, но лицо продюсера оставалось бесстрастным, как будто он, подобно черепахе, втянувшей голову в панцирь, напрочь отрешился от ситуации.

— Только о том, чтобы встречаться с вами время от времени, — сказал Хентман. — Не по служебным вопросам.

— Меня здесь не будет. Я собираюсь в ближайшие же дни приступить к работе для ТЕРПЛАНа. Несколько месяцев, если не лет, я проведу в системе Альфы.

— В таком случае плакала работа для вашего мужа.

— Когда вы вылетаете, доктор Риттерсдорф? — спросил Фелд.

— Скоро, — ответила Мэри. — Через четыре дня. Мне еще нужно упаковаться, пристроить детей в…

— Четыре дня, — задумчиво произнес Хентман. Он все еще продолжал оценивающе разглядывать ее с головы до ног. — Вы в разводе со своим мужем? Джерри сказал…

— Да, — сказала Мэри. — Чак уже съехал.

— Поужинайте со мной сегодня вечером, — сказал Хентман. — А я тем временем или загляну на квартиру к вашему мужу, или пошлю к нему кого-нибудь из своего персонала. Мы дадим ему шестинедельный испытательный срок… Привлечем его к составлению сценариев. По рукам?

— Я… не против того, чтобы поужинать с вами, — сказала Мэри, — Вот только…

— Это все, — сказал Хентман. — Только ужин. В любом ресторане по вашему усмотрению на территории Соединенных Штатов. А там уж — как получится… — Он улыбнулся.