Помоги проекту - поделись книгой:
Мария предпочитает ходить с работы пешком, мимо аккуратненьких домиков под одинаковыми черепичными крышами, через уютный парк, где ленивые мамочки, покачивая коляски, попивают из ярких баночек коктейли и поглощают тонны чипсов и неизменных семечек, изрядная часть которых достается летающим крысам. Тем самым, которых по недоразумению причислили к птицам и назвали голубями. Впрочем, в парке все равно хорошо. Но я подхожу к дому с другой стороны, от небольшой промзоны, из-за котельно-сепараторной станции. Бетонный забор за автобусной остановкой украшен многочисленными, иногда меняющимися граффити самой разнообразной тематики: общественно-политической («Мэр – жулик»), культурно-спортивной («Футбол – отстой», «Грифы форевер» – только названия музыкальных групп меняются) и околосексуальной. Эти – самые многочисленные.
На неудобной, но крепкой железной лавочке, накрыв ее драным одеялом, давно и неистребимо обосновался безобидный местный алкоголик. Ходят слухи, что шпана регулярно заключает пари на день, когда бедолагу доконает наконец цирроз. В слухи я не верю: вряд ли нашей шпане известно слово «цирроз». Алкоголик же живуч на удивление.
За бомжовой лавочкой фонари заканчиваются. Я сдвигаю наушники назад (полицейский-то я полицейский, но по ночам все кошки серы, а удар обрезком трубы по затылку – не самое приятное завершение вечера, тем более жизни) и цепляю на голову налобный фонарь. Не то чтобы я всерьез боялась встречи с кем-то из местных люмпенов. Они меня знают, так что лезть остерегаются, за нападение на полицейского можно «закрыться» лет на десять. Но знают меня местные, а вот какой-нибудь заблудившийся наркоша, которому не хватает на дозу, – это может быть опасно. Кстати, налобник нужен не столько для освещения дороги, сколько для отпугивания таких «бойцов». Эти придурки предпочитают нападать в темноте.
От остановки до подъезда – семь минут бодрым шагом. На последней сотне метров я традиционно закуриваю, глядя на темную громаду жилого комплекса с жизнеутверждающим названием «Свобода». Во всем доме горят только три окна, одно из них – на нашей кухне. Кто бы сомневался. Мария, разумеется, дома.
Да и где ей быть? Парня у нее нет. Я не понимаю почему, но, в общем, оно и к лучшему. Основная масса этих, с позволения сказать, мужчин – бессмысленный балласт, наполовину состоящий из гонора. Может, поэтому я и держусь за Феликса. С ним спокойно. Он ничего не требует и не пытается за мой счет тешить мужское эго. И еще – я откуда-то знаю, что при всех его «тараканах» (а у кого их нет?) от него не приходится ждать удара. Это не объяснишь и не докажешь, но я ручаюсь, что это так. А это по большому счету и есть самое главное, остальное – пустяки. Для меня, во всяком случае.
Хотя то, что Мария всегда дожидается меня с работы или со свидания, – это не пустяк, это важно. Я, правда, терпеть не могу все эти травяные чаи и отвары, предпочитая вульгарный растворимый кофе, но какая разница, что у кого в кружке? Мы сидим на кухне, Мари, сдержанно позевывая, прихлебывает свою травяную отраву и слушает мое ворчание про полицейскую рутину, так не похожую на криминальные сериалы.
Я, наверное, псих. Мне нравится, что сестра меня ждет и терпеливо выслушивает, но временами этот устоявшийся ритуал меня бесит. Вот почему бы, скажите, пожалуйста, ей не лечь спать? Ведь встанет как штык без четверти семь, чтобы к половине девятого быть в своем интернате. И виду никому не подаст, что не выспалась, будет улыбаться и честно делать свое дело. А вечером, так же улыбаясь, опять будет меня дожидаться, а потом – слушать мои бессмысленные (но так необходимые для меня самой) рассказы.
Моя сестра – фантастически надежный человек. В древности думали, что Земля – плоская и лежит на спинах трех слонов. Слоны же, в свою очередь, стоят на спине плавающей в Мировом океане черепахи. Вот Мари – и есть та самая черепаха. При этом она продолжает считать себя маленькой беспомощной девочкой, а меня – ангелом-хранителем, помесью локомотива и бронемашины. А я… я боюсь даже намекнуть ей на ее собственную самодостаточность. Некоторые вещи, будучи названными вслух, рассыпаются в пыль, испаряются, исчезают.
Так и живем.
Дожидаясь Риту, я, как всегда, клевала носом. А чтобы окончательно не заснуть, пыталась читать на очень пожилом планшете статейку о Болонской образовательной системе, которую в последнее время активно и временами довольно убедительно критикуют. Действительно, унификация образовательных стандартов – это вроде бы хорошо, но не выплеснуть бы с водой и ребенка. Однако читала я все менее внимательно, больше прислушивалась к тишине. И вот наконец – наизусть знакомое щелканье входных замков. Рита!
Она часто засиживается на работе допоздна. Как будто лишь от ее стараний зависит весь правопорядок нашего города. Максималистка. Странно, что начальство совсем не ценит такого прилежания. Рита частенько жалуется, что ее словно специально отстраняют от самых интересных дел, сбрасывая в ее руки либо рутину, либо мелочовку. При этом Рита, я точно знаю, и к самым пустяковым делам относится крайне ответственно. Даром, что ли, ей не раз благодарность выносили? Но подпускать ее к чему-то по-настоящему значимому – нет, никак.
Не хочется думать, что дело в традиционном делении на «мужские» и «женские» профессии. Уж с этим-то, кажется, сегодня покончено. Нет, причина такого «задвигания в угол», несомненно, избыток фантазии. Это одна из общих наших черт – фантазия, способная из трещины на побелке создать чуть не гетевскую историю. У Риты же эта детская способность видеть невидимое переросла в интуицию. Казалось бы, для полицейского это хорошо. Оказывается, не всегда. Пару-тройку раз Рита додумалась до того, до чего додумываться не следовало. Ну и получила по рукам, включая финансовые санкции – то разряд, по которому зарплату рассчитывают, срежут, то без премии оставят. Общую страховку так до сих пор и не оформили, только служебную.
А с сестренки моей как с гуся вода. Чуть замаячит на горизонте «интересный случай», она тут же хватает шефа за грудки и требует зеленую улицу. Ну а шеф-то прошел уже огни и воды, поэтому ограждает Риту – а заодно и себя – от неизбежных, по его мнению, неприятностей. По-моему, сестренка в результате этого давно уже поместила его в верхнюю строчку списка личных врагов. Ему-то до лампочки, а она злится. Чувствует, что могла бы быть настоящим криминалистом, а возможностей – меньше нуля.
Вот и сегодня она дерганая, мне и глядеть не нужно – по шлепку брошенной в обувную полку кроссовки все очевидно. Рита одевается почти исключительно в спортивном стиле, какой-то унисекс просто. Я смотрю на нее – как будто на свое отражение, – и мне грустно от этого «девочка-мальчик». Сама-то я мечтаю носить что-нибудь романтическое, элегантное, быть может, даже вызывающее: почему нет, если внешность позволяет? Внешность-то позволяет, а вот работа – не очень. Мой повседневный удел – строгие костюмы и скучные сарафаны с рубашечными блузками. Ну а Рита – это вечные джинсы, причем даже не синие, а самые немаркие – цвета грязного асфальта, такие же кроссовки, рубашки, футболки, джемпера и куртки. Вот разве что пиджаки у нее с вытачками на груди. Но все равно. Девочка-мальчик.
Я и из кресла встать не успела, а она уже на кухне – не вошла, влетела. Небрежно швырнула на диванчик мешковатую сумку, на нее – пиджак и плечевую кобуру. Помню, как она радовалась, когда ей выдали разрешение на постоянное ношение служебного оружия. Ну и само оружие. Так радуется ребенок, которому купили лучший в магазине конструктор, самого большого плюшевого медведя и ведро любимого мороженого вдобавок. От этих мыслей на лицо мое прокралась улыбка – слабая, но Рита заметила:
– Что веселишься? – холодно поинтересовалась она. – Я похожа на клоуна?
Иногда на нее находит. Когда на службе что-то не ладится, начальство достает больше обычного, и вообще. Она словно срывается, впадая в экстатический гнев берсерка, и готова безжалостно крушить все вокруг. Фигурально выражаясь, конечно. Но и этого хватает. Ей и в голову не приходит, что злые слова, направленные против неугодного ей мира, могут и меня ранить. Впрочем, я не обижаюсь, я ей сочувствую, потому что понимаю: это не столько злость, сколько отчаяние от бессилия, ей самой больно, и мне хочется, чтобы она побыстрее пришла в себя.
– Совсем нет. Ты похожа на усталого лейтенанта полиции, – сохранять нейтрально-спокойный и дружелюбный тон совсем нетрудно, а обычно это помогает. – Садись, я пасту разогрею.
– К черту пасту, я не хочу есть, – слова словами, но я-то знаю, что после дежурства она голодна, как упряжка северных собак после дневного перегона.
Бухнувшись в нагретую мной кресло-качалку, сестренка скептически зыркнула на мой чай, на блюдце с надкушенным круассаном и потянулась за пепельницей. При том, что наверняка ведь одну сигарету выкурила на остановке у работы и еще одну – пока шла от автобуса к дому. И вот опять…
Она, разумеется, прочитала мои мысли по выражению лица:
– Опять считаешь, сколько я курю? – хмыкнула она, чиркая зажигалкой. Я помотала головой, но, видно, не слишком уверенно. Рита дернула бровью. – Может, тебе запах моих сигарет не нравится? Босс тоже считает, что мне нужно тянуть что-то более дамское. Ладно, черт с ним, с боссом. «Голуаз» действительно слишком крепкие, но, знаешь, – начинала она понемногу оттаивать, – посмотрела бы я на тебя, если бы ты поработала в таких условиях.
Но вот это было уже несправедливо:
– Рита, но ведь я работаю с сиротами. Или с сиротами при живых родителях, что не лучше. Мне тоже непросто.
– Сравнила, тоже мне. – Она иронически хмыкнула. – Где детишки, хоть и сироты, а где уголовники.
Я вспомнила Беллу, ее не по-детски печальный взгляд, не по-детски серьезные мысли… Сторож нашего интерната, одноногий инвалид – жертва «той» войны, время от времени напивается. И норовит рассказать любому встречному-поперечному (только бы слушали!) о своей партизанской молодости. О том, как меняет людей война, как самые спокойные и добрые, если их заставить стрелять в себе подобных, превращаются в зверей. Так вот, он говорил, что у детей из интерната – тоскливые глаза волков. Такие же, как бывают у людей на войне. Волков я видела только в кино, но, наверное, понимаю, что он имеет в виду.
Рите я этого, однако, не сказала. Ей и так нелегко, вон какая взвинченная пришла, только-только смягчаться начала. Конечно, я сдержалась и промолчала. Только отвернулась, чтобы она не заметила, как лицо мое заливается краской. Кстати же, и пасту нужно вынуть из холодильника и поставить разогреваться.
И услышала, как за моей спиной клацнула дверца кухонного шкафчика. И догадалась, разумеется, что она оттуда достанет.
А она догадалась, что я догадалась:
– Ну что, начнешь отчитывать меня еще и за то, что я много пью? – Голос ее опять стал жестким и злым. – Ну так, во‑первых, не так уж много, пустяки, в сущности, а во‑вторых, Мари, я уже взрослая девочка, мне даже оружие доверяют.
Вот именно, горько думаю я, пока доверяют. И дозы пока совсем невелики – что такое рюмка-две после трудового дня? Но ведь я и полслова не произнесла, а ты уже кинулась оправдываться. Куда дальше пойдет? Чтобы справиться с раздражением, начнешь увеличивать дозу, это, в свою очередь, не лучшим образом скажется на характере, на способности держать себя в руках, в конце концов у тебя отберут пистолет и переведут на канцелярскую работу.
Но, разумеется, я промолчала. Потому что, когда человек превращается в ребенка – а злость и прочие первичные эмоции суть сугубо детские реакции, – в этот момент бессмысленно взывать к логике. А к эмоциям – бесполезно. Нужно постараться человека успокоить. Эх, если бы я была такая умная, как Рита, я бы придумала, как облегчить ее ношу, чтобы не накатывало на нее это ужасное бешенство – а все от непрерывной усталости, ни от чего больше, – чтобы все стало мирно и спокойно.
Микроволновка коротко пискнула, сообщая о готовности.
Рита поднялась из кресла – она почти никогда в него не садится, предпочитает табуретку – и приняла у меня исходящую горячим паром тарелку.
Я устроилась напротив, на диванчике. М-да. На столе стояли две рюмки. Она наполнила обе и подвинула одну мне:
– Выпей со мной?
Я покачала головой. Ритины глаза потемнели до черноты:
– Ну да, ну да, конечно. Как можно! У тебя же принципы, от которых ни в коем случае нельзя отступать!
Взяв еще теплую от ее пальцев рюмку, я резко, залпом опрокинула ее в себя. Коньяк обжег гортань, дыхание перехватило так, что голова зазвенела и закружилась. Рита охнула и протянула мне круассан. Я машинально откусила кусочек и запила остатками травяного чая. В голове зашумело. Рита пристально смотрела на меня еще несколько секунд, потом отвела взгляд, и щеки ее зарозовели:
– Мари, я дура, – прошептала она едва слышно, глядя в черное ночное окно. – Ты…
– Рита. – Я взяла ее свесившуюся со стола ладошку и крепко сжала. – Поешь все-таки, пока горячее.
Она вздохнула, как вздыхают, сбросив на привале тяжелый рюкзак, выпила коньяк, медленно помотала головой из стороны в сторону, улыбнулась и принялась за макароны.
У меня заскребло в горле. Иногда Рита бывает ужасно трогательна. А иногда у нее тоже «глаза волка». Но ее глаз я почему-то не боюсь.
– Опять начальство замучило? – осторожно спросила я, пробуя почву.
Рита, энергично орудуя вилкой, кивнула. Жевала она так, что я поняла – я угадала точно, голодна она зверски.
– Шеф, скотина такая, опять рутиной непролазной завалил, – пробурчала она, не переставая жевать, – и это при том, что у нас такое дельце нарисовалось. – Она мечтательно подняла глаза к потолку.
А у меня от ее «интересных дел» обычно мороз по коже. Но что поделать!
– Кому-то голову отрезали или отправили в цементных ботинках купаться? – смирившись с неизбежным, кротко спросила я.
– Не-а, не угадала. Все гораздо круче. Одному китайцу – неопознанному, кстати, – кто-то устроил кровоизлияние в мозг. То есть выглядит как обычный инсульт, но…
– Рит, но если существо выглядит, как корова, мычит, как корова, пахнет, как корова…
– …то это или корова, или Бритни Спирс, – хмыкнула Рита, подъедая остатки пасты.
Бритни Спирс, возглавлявшая лет двадцать-тридцать назад вершины хит-парадов и вообще бывшая чуть не эталоном красоты, сегодня производила впечатление если не коровы, то свиноматки. Когда она появлялась в каких-нибудь телешоу, казалось, что экран не выдержит и треснет. В общем, шутку я оценила.
– Поверь, сестренка. – Рита отодвинула тарелку и потянулась. – Это дело пахнет… не как корова.
– Почему? Нет, я не пытаюсь спорить, я же не знаю обстоятельств. Я просто пытаюсь понять, что подтолкнуло тебя к такому выводу.
Она вздохнула и, по-детски надув губы, помотала головой:
– Не знаю. Интуиция?
– Интуиция – штука хорошая, но зыбкая. Обмануться легко, кинуться не в ту сторону. Да и к делу ее не подошьешь, правда? В дело факты нужны. Так что шефа твоего понять легко: конечно, ему не хочется вешать на ваш отдел еще один «глухарь», – надо же, как я выучила всю сестренкину терминологию, – когда оснований, кроме твоей интуиции, никаких, а вы и без того завалены.
– …и самую скукотень из этого завала он сваливает на меня! – Рита хлопнула по столу. – Надоела проклятая рутина, уже в печенках сидит! Ведь три четверти этих дел – моих дел, между прочим, – даже до суда не доходят!
– А тебе хочется распутать что-то такое, о чем будут писать все новостные сайты. – Я вздохнула, допивая остывший чай.
– И что в этом плохого? – опять ощетинилась она.
Я пожала плечами:
– Ничего. Правда-правда, ничего. Просто если дела настолько мелкие, что не доходят до суда, это же хорошо. В тюрьме несладко, пусть лучше люди так опомнятся.
– Наказание должно быть неотвратимым, – строго казала Рита. Ей очень нравится эта формулировка, и она часто ее повторяет. С этим вряд ли можно поспорить, но все-таки моя упрямая сестричка бывает иногда слишком сурова.
– Разумеется, – согласилась я. – Но даже преступления бывают разные и по разным причинам. А бывают просто проступки. Нельзя же расстреливать за безбилетный проезд?
– Да это понятно. Но, если уж пользоваться этой аналогией, мне надоело заниматься одними безбилетниками! – Она достала очередную сигарету – ну хоть не на пустой желудок, и то хорошо – и закурила. – Да еще Феликс!
Чайник, который я между делом включила, вскипел. Заваривая свой чай и готовя для Риты кофе – как она может пить этот растворимый ужас, не понимаю, – я осторожно поинтересовалась:
– Что – Феликс?
Рита нахмурилась:
– Кажется, я его обидела, – неохотно призналась она. – Он позвонил, такой восторженный, у руководителя его юбилей, и Феликса к телу допустили, в смысле, к столу. Счастлив, как щенок на лужайке. Пригласил в горы – вот прямо специально в горы, любоваться этой дурацкой кометой. Дескать, оттуда зрелище будет самое что ни на есть крутое.
Упоминание о комете заставило меня поежиться, но Рита, к счастью, ничего не заметила, продолжая:
– И позвонил аккурат после моего разговора с шефом. Ну когда тот мне заявил, что китаец некриминальный и нечего там копать. Ну я сгоряча счастливого юношу и послала.
– Зачем?
– Что – зачем? – Рита поднялась, чтобы налить себе кофе. – Не зачем, а почему. Потому что это банально до тошноты. И так эта комета уже поперек горла стоит, достала. Все вокруг только и бубнят: комета то, комета се, комета туда, комета сюда… Тьфу!
– Он просто хочет побыть с тобой, – успокаивающе сказала я. – Желание понятное и естественное.
– Вот и придумал бы что-нибудь пооригинальнее, – буркнула Рита, отхлебывая из исходящей кофейным паром кружки.
– Тогда бы ты его не послала? – лукаво предположила я.
Бросив на меня сердитый взгляд, она усмехнулась:
– Послала бы.
Ну и что тут скажешь? Помолчав, я просила:
– Тебе его не жалко? Зачем ты с ним так? Ну или почему?
– Потому. – Рита со стуком поставила кружку на стол. – Потому что он тюфяк. Увалень.
– Тогда зачем тянешь? Зачем мучаешь?
– Не ко мне вопрос. Это его выбор. Я его не держу. Я сразу сказала: не нравится что-то – свободен.
Я, не удержавшись, фыркнула:
– И ты думаешь, что хоть один мужчина… Да он наоборот…
– Кто бы говорил! – вспылила Рита. – Что ты знаешь о мужчинах?!
Это правда. Я ничего о них не знаю. Только то, что в книгах и кино. Чтобы с кем-то познакомиться, завязать отношения… наверное, смелости не хватает.
Рита легко вспыхивает, но и отходит быстро. Она обняла меня сзади за плечи и прошептала куда-то в макушку:
– Прости, сестренка. Я сегодня что-то сама не своя. Трудный день.
– Вечер трудного дня, – вспомнила я давно почивших, но бессмертных «битлов». – Ты не одинок, сержант Пеппер! Лейтенант Пеппер…
– Ты не сердишься на меня? – Рита опустилась передо мной на корточки.
Я молча покачала головой. Конечно, нет. Как я могу сердиться на свою Розочку. И – да, у каждой розы есть шипы, а кровь от укола ярче всего видна на белом.
Глава 3
Будни супермена
Оставив Феликса у дома его шефа, профессора Александра Кмоторовича, я газанул и вскоре был в центре. Чтобы объехать пробки дворами и переулками, мне не нужен навигатор. Люди вообще в последнее время чересчур привязывают себя ко всем этим бесконечным гаджетам. Даже в ближайший гастроном без навигатора не доберутся. По-моему, это то же самое, что уложить здорового человека в постель и не давать вставать. И читать – тоже. Крутить весь день попсовую музычку и мыльные сериалы. Через полгода такой персонаж и шагу на собственных ногах не сделает. Ну и с мозгом – то же самое. Гаджеты – как электронные костыли, отучают двигаться и думать самостоятельно.
Когда я получил права, помню, с ужасным удовольствием просто катался по городу, изучая улицы, проезды, дворы и переулки. Как триста лет назад первопроходцы исследовали какие-нибудь африканские дебри: тут водопад, тут гора, тут жирафы пасутся – интересно-то как!
Поделиться книгой: