Аэростат. Течения и Земли

Но смерть Дубового Короля была лишь временной – пока Король Падуба царствовал над зимней землей, Король Дуба приходил в себя в Стеклянном Замке Колеса за Северным ветром, вновь появлялся на свет – и 1 мая наносил своему темному двойнику смертельное поражение.

Этот цикл повторяется вновь и вновь, каждый год, и все мы, знаем об этом или нет, проживаем его в своей собственной жизни. Древняя и вечно новая история; и так будет длиться с каждым из нас, пока наконец мы не выучим этого урока и не освободимся, чтобы идти дальше и выше.{102}

LP The Whistlebinkies, 1971

И самое главное: не подумайте, что я развлекаю вас обычаями и мифами каких-то далеких неизвестных народов. Все эти древние праздники отмечались точно по звездам. Они выпадали, например как Белтайн, астрономически ровно между весенним солнцестоянием и летним равноденствием, и так далее. А звезды в нашем мире, особенно в нашем полушарии, всем светили и светят одинаково. И свет звезд, и фазы Луны были вплотную увязаны с земледелием – а значит, и наши с вами предки соблюдали те же праздники, и мифы у нас были похожие (если не те же самые). А если еще учитывать постоянные миграции…

В общем, мы все – один народ, и только наше непомерное невежество, раздуваемое нашим же непомерным самолюбием, не дает нам этого увидеть. Но паломнику, оставившему позади всю людскую суету, Господь открывает прекрасную истину.{103}

И еще – старинные песни достались нам по наследству от древних бардов. А барды – они же филиды (ясновидящие) или оллавы – мастера-поэты, – проходили суровую школу. Обучались они двадцать три года, причем восемь лет – в полной тьме, чтобы нельзя было никуда записать выученное, и выпускник университета бардов должен был с легкостью не только петь, но и импровизировать на нескольких основных языках известного тогда мира, при этом отлично разбираться в тонкостях философий и религий разных народов. Бывало так, что бард, нашедший ночной приют в замке, несколько часов пел хозяину долгую песнь, а после до утра разговаривал с ним, проясняя хозяину сложные места из только что спетого.

LP Silly Wizard «Live Wizardry», 1988

В кельтских странах бард считался фигурой неприкосновенной: он мог путешествовать где угодно, говорить что угодно и петь там и тогда, где пожелает. Он приносил новости и передавал важные послания. Вдобавок к этому он был живым хранилищем культуры и истории – все это хранилось у него в памяти в виде десятков тысяч стихотворных строк.

Когда в долине происходила битва двух армий, барды этих армий сидели вместе на высоком холме над побоищем и внимательно смотрели, как теперешние футбольные судьи, все ли идет по правилам. И суждений бардов не мог оспорить никто. Если барды решали, что правила чести нарушены, приходилось приостанавливать войну и вносить коррективы[4].

Не потому ли те времена так удобно теперь считать мифическими, что в теперешней жизни, как нас учат, всему этому нет места? Но в древних песнях все остается по-прежнему. Они настраивают на истинный лад и возвышают нашу душу. Не зря Ауэрбах говорил: «Музыка смывает с души пыль повседневного существования». Музыка и есть наше лучшее воспитание.{104}

Кэйт Расби

Однако времена менялись. На смену человеческим отношениям пришли отношения денежные. Существование бардов раздражало нарождающуюся феодальную власть, которой все менее становилась нужна справедливость в какой бы то ни было форме. Последние из потомков кельтских друидов и бардов – как непрост юмор истории – бежали из придушенной британским владычеством Ирландии к пообещавшему им свободу Наполеону и как пушечное мясо полегли под чужим флагом в снегах России.

Однако не будем грустить – барды сгинули, но старинные законы их музыки остались: она зависит от звезд и Луны, растущего зерна и острого серпа, а значит, тайны никуда не делись, они просто ждут времени, когда смогут снова открыться на пользу всем нам.{105}{106}

Минимализм

На вопрос «Что такое серьезная музыка?» – я бы ответил, что это музыка, которой вы готовы довериться, которая развивается и живет в другом времени. Ведь обычно от современного музыкального произведения ждут немедленного удовлетворения: если с начала песни прошло тридцать секунд, а они еще не запели – перематывай, некогда нам слушать, как они тут рассусоливают.

В случае с серьезной музыкой – другая история. Мы временно сдаем все наши ожидания в гардероб, перестаем считать секунды, устраиваемся поудобнее и ждем, когда сказочник поведет нас за руку в волшебный и невиданный мир.{107}

Симфоническая музыка развивается именно по этим законам.

Мне сильно повезло: когда я был совсем маленьким, мама водила меня в Филармонию (за что ей огромное спасибо!), и деваться было некуда, мне, может, и хотелось бы заняться чем-то другим, но права выбора у меня не было, да и, признаться, было интересно: уж больно небытовое времяпрепровождение, здорово и красиво. Поэтому вкус к симфоническому волшебству был привит мне с самого детства.

Но все-таки довериться классической-симфонической музыке было не всегда легко – слишком уж она набила оскомину, слишком много звучало ее по радио: «Вы слушаете передачу „В рабочий полдень“; а сейчас по заявке рабочих машиностроительного цеха прозвучат ноктюрны Шопена». Поэтому я и ринулся тогда (как только смог) с головой в совсем другую музыку и много лет исследовал ее просторы.

Терри Райли

Но со временем начало хотеться все большего – и я вновь пришел в места, которые видел в детстве, но на этот раз уже осознал их совсем по-другому.

А поскольку опыт слушания музыки у меня уже накопился довольно большой, я обнаружил, что так называемая классическая музыка просто по-другому относится ко времени. Когда она писалась, люди, видимо, меньше торопились, у них был другой темп жизни… или они просто лучше относились к самим себе. И чтобы начать слышать эту музыку, попадая в нее из современного пространства, приходится сознательно перестраиваться на неторопливость. Но эта неторопливость окупается стократ. А в случае с экспериментальной музыкой вообще не знаешь, чего от нее ждать.{108}

Обычно мы воспринимаем музыку со стороны – как картинку, висящую на стене. Но подойдите к этой картинке ближе – слушайте музыку, и пусть все остальное временно перестанет для вас существовать. Теперь еще ближе – пересеките невидимый барьер, отделяющий музыку от вас. Войдите в музыку так, как будто это комната. Звуки окажутся перед вами, справа и слева, они будут вокруг, они будут находиться с вами в одном пространстве. Заметьте: звуки, а не музыканты с инструментами; звуки, свободные от средств их извлечения, и ваша душа наравне с ними.

Важны не сами звуки, а чувства, которые они создают. Так же, как когда вы читаете газету или книгу, вы не обращаете внимания на то, что перед вами – буквы, напечатанные краской на бумаге, и эти буквы складываются в слова; нет, вы воспринимаете ТО, ЧТО СКАЗАНО этими словами. Вот именно так неважны музыканты со своими музыкальными инструментами – важны сочетания звуков, появившиеся на свет с их помощью. Музыка напоминает вам что-то, что вы знали и раньше (назовем это «архитектурой Бытия»), но это как-то забылось – а теперь вы вновь пришли в это место, где вы наравне с музыкой.{109}

Терри Райли и Пандит Пран Нат

Про калифорнийского композитора Терри Райли говорят: «Это один из ста людей, создавших двадцатый век». Именно с его музыки еще в 1964 году началось музыкальное движение, называемое минимализмом. По мнению специалистов, оно изменило направление музыки XX столетия. Как пишут критики, «гипнотические, многослойные, полиметрические, с привкусом Востока композиции Терри Райли разбудили в людях интерес к Новой Тональности».

Терри Райли родился в Калифорнии, закончил консерваторию в Сан-Франциско; но его наиболее важным учителем был индийский классический певец Пандит Пран Нат. Райли много раз ездил в Индию – играть и учиться. Еще он много путешествовал по Европе, впитывая музыкальные культуры и подрабатывая пианистом в барах.

В 60-е годы он устраивал знаменитые «всенощные концерты», где импровизировал от заката до рассвета, используя сложную, разработанную им самим систему, позволявшую ему играть вместе с отражениями его собственного звука. Для непрерывности звука он подключал к старой фисгармонии пылесос – чтобы не качать меха ножными педалями; играл какую-то фразу, электроника ее повторяла, он играл еще – уже вместе со своим эхо, и так далее. Когда же вся эта система хорошенько раскочегаривалась, Райли еще играл поверх нее на саксофоне. Люди приходили на такие концерты всеми семьями, с едой и спальными мешками.

LP «Rainbow In Curved Air», 1971

Так он основал минимализм и стал одним из самых известных композиторов XX века. Теперь он профессор консерватории.

Альбом «Радуга в изогнутом воздухе» принято считать классикой современной музыки и величайшим шедевром Терри Райли. Эта фантастическая музыка не сразу открывает свои секреты, поэтому подождите, не торопитесь, слушайте, войдите внутрь и соприкоснитесь с ней напрямую.{110}

Джаз!

{111}

Джордж Ширинг – один из самых выдающихся джазовых пианистов середины XX века, пусть и обвиняют его в чрезмерном коммерческом успехе. О нет, беда с ним гораздо серьезнее. Он белый, а все знают, что настоящий джаз могут играть только афроамериканцы, ну а по-нашему, политически некорректному, – негры. Не вижу, кстати, в этом слове ничего плохого!

Джордж Ширинг

Собственно, именно негры сотворили американскую культуру, и если сегодня эта самая культура пришла в такой упадок, то это совершенно не их вина. Блюз, джаз, рок-н-ролл, реггей, рэп – все они уходят корнями в матушку Африку, без них вообще не было бы музыки XX века. А если бы и была, то вряд ли кто-нибудь смог бы ее слушать (судя по творениям серьезных европейских композиторов), а вся остальная хорошая музыка безусловно была написана не без влияния всего вышеперечисленного.{112}

Сразу признаюсь, что я ничего не понимаю в джазе, так что пусть специалисты не шлют на мою голову проклятий! Но время от времени я сам не могу устоять перед загадочной, египетски-непроницаемой для постороннего, призрачной красотой этой невероятной музыки. Взять, к примеру, «Nuit Sur Les Champs-Elyśees» – великий, величайший, трижды величайший Майлс Дэвис записал эту композицию для французского кинофильма «Лифт на эшафот» (Lift to the Scaffold) импровизируя – глядя на экран и играя.{113}

Майлс Дэвис

Чарли Паркер и Джеки Пэрис

Специалисты говорят, что джаз появился на свет в борделях Нового Орлеана. Когда посетителей не было, музыканты, чтобы не скучать, играли друг для друга и, естественно, пытались удивить друг друга. Начали возникать все более и более сложные импровизации; зерно было посажено.

А потом мэр Нового Орлеана начал борьбу за моральный облик города и прикрыл бордели. Соответственно, музыканты остались без работы и начали мигрировать на север – в Чикаго и так далее. Собственно само слово «джаз» как раз и обозначает на черном сленге временное физическое проявление теплых чувств между мальчиками и девочками – что безусловно должно способствовать вечнозеленой популярности джаза среди молодежи.{114}

Арт Блэйки

Луи Армстронг

Начнем с простой хронологии.

В начале XX века по всей Америке начинают открываться танцевальные залы и клубы. В моду входят негритянские танцы.

В 20-е годы два изобретения сильно способствовали популярности джаза – появление удобного железнодорожного сообщения, благодаря чему музыканты смогли беспрепятственно передвигаться по всей стране, и появление грамзаписей. Отныне музыка стала доступна везде и для всех. А кондукторы железнодорожных вагонов (тоже, как правило, негры) считались самыми продвинутыми людьми: они делились с любопытными пассажирами информацией о новых танцах, модных клубах и приторговывали пластинками.

Росло число клубов, и возникало все больше потребности в хороших музыкантах. А тут еще появилось радио и начало транслировать эту новую модную музыку. Все это подготовило почву для 30-х годов, которые вошли в историю как «эра джаза».

И вся эта эпоха совершенно немыслима без Луи Армстронга.{115}

В то время этот самый джаз стал повседневной музыкой, и маленькие группки постепенно переросли в большие – по двадцать – тридцать человек – оркестры[5].{116}

Идем дальше. В 40–50-е годы в центре внимания вновь оказались маленькие коллективы с изощренной техникой – как раз тот джаз, к которому мы все и привыкли. Именно в эту эру появились те гиганты, музыку которых мы сегодня в основном слушаем. А потом возник рок-н-ролл, и джаз ушел на второй план, начал мутировать, после чего и вовсе растворился в истории. Эстафета была передана дальше.

LP «A Love Supreme», 1964

Но это время дало нам огромное количество страннейшей музыки, ключи от которой… а, кстати – где эти ключи?

Когда-то музыку Джона Колтрейна называли «антиджазом», сплошным шумом, лишними нотами. А потом, после его смерти, он стал титаном музыки XX века. Его альбом «A Love Supreme» («Высшая Любовь») в середине 60-х заслушивался до дыр и вдохновлял, среди прочих, группу Byrds, Пола Маккартни и многих других. Говорят, что Колтрейну не было равных среди тенор-саксофонистов по силе, страсти и постоянному самоизобретению.