Помоги проекту - поделись книгой:
Элизабет Хэнд
Рядом с Зеннором
Он нашел письма в гараже, в круглой жестяной коробке из-под каких-то сладостей на дне пластмассового ящика, под рождественскими гирляндами и прочим старьем, которое его жена хранила для гаражной распродажи. За тридцать лет брака она так и не собралась ее устроить, а в сентябре прошлого года скоропостижно скончалась от аневризмы мозга, сажая желтые нарциссы в саду.
Теперь все вещи пойдут на благотворительность. Дом в Новом Ханаане осмотрела риелтор; несмотря на кризис, она заверила Джеффри, что продажа не займет много времени, и он получит примерно столько, сколько и запросил.
— Дом великолепен! Хотя чему я удивляюсь? — осторожно переступая лубутенами на высоком каблуке по выложенной плиткой дорожке, риелтор бросила быстрый взгляд на Джеффри, который был известным архитектором. — И сад тут невероятный.
— Это все Антея. — Он остановился у каменной стены и посмотрел на свежескошенную лужайку, холмики черной земли и кучки собранных листьев, оставленные наемными рабочими. Раньше Антея занималась этим сама. Вдали, на фоне февральского неба, освещенного холодным полуденным солнцем, белели стволы берез. — Она говорила: если бы я брала с тебя плату за всю работу, которую делаю, ты бы меня не потянул. И была права.
Джеффри поставил последние подписи под контрактом и вернул его риелтору.
— Вы сейчас живете в Бруклине? — спросила она, снова поворачиваясь к дому.
— Да, в Грин-Парке. Коллега уехал на несколько месяцев в Сингапур и разрешил пожить у него, пока я не решу, что делать дальше.
— Ну что ж, удачи! Скоро я с вами свяжусь, — она открыла дверь своего «Приуса» и замешкалась. — Я знаю, как вам тяжело. Два года назад я потеряла отца. И время не лечит.
Джеффри кивнул:
— Я знаю.
Вот уже пять месяцев его мучили ночные кошмары, и он просыпался, задыхаясь; ему снилось, что Антея лежит рядом, спокойно дышит и улыбается, когда он прикасается к ее лицу; снилось, что убивший жену нейро-электрический шторм бушует в его собственной голове, мир вокруг него тонет во вспышке сверхновой, и он летит в бесконечной черной пустоте, и звезды гаснут одна за другой.
Он знал, что эта тоска — не только его удел; такое встречается сплошь и рядом. Много лет назад они с Антеей пережили это, когда их единственная дочь Джулия умерла от синдрома внезапной детской смерти. Им обоим было уже под сорок, и они никогда больше не пытались ни завести ребенка, ни усыновить. Как будто пожар выжег их души дотла. Лишь через год Джеффри смог войти в комнату Джулии; несколько месяцев ни он, ни Антея не могли высидеть за столом до конца обеда, не могли спать в одной постели. Быть рядом с кем-то, случайно касаться рукой или ногой и понимать, что в любой момент ты можешь этого лишиться — мысль об этом навсегда наполнила их жизнь страхом, о котором они не могли говорить вслух, тем более друг с другом.
Сейчас — как и тогда — он загрузил себя работой в городском офисе, исправно принимая приглашения на обеды и ужины в городе и Новом Ханаане. Ночи превратились в пытку: его преследовала мысль о том, что жизнь Антеи потухла, как спичка в чьих-то неловких руках. Он вспоминал Гудини, пытавшегося доказать существование потустороннего мира, в который ему так хотелось поверить. Джеффри ни во что не верил, но если бы нашлись таблетки, под действием которых нейроны в его голове переместились бы, и в нем вспыхнула вера, он наверняка бы их принял.
Последние несколько месяцев он собирал вещи, развозил одежду Антеи по благотворительным магазинам и решал, что оставить, что продать, а что раздарить племянникам, племянницам, сестре Антеи и ее немногочисленным друзьям. Тоска, поселившаяся в его душе, была похожа на затянувшийся грипп; постоянная боль терзала не только разум, но и кости и сухожилия, билась в висках, вспыхивала черными искрами перед глазами, оставляла едкий химический привкус во рту; доктор прописал ему снотворное.
Он посмотрел, как почти беззвучно скрывается из вида машина риелтора, вернулся в гараж и перенес пластмассовый ящик к себе в машину, чтобы на выходных забросить соседу. Маленькую жестянку с письмами он положил на соседнее сиденье. И как только он тронулся с места, пошел снег.
Он открыл жестянку вечером, сидя за обеденным столом в бруклинской квартире. Внутри лежало пять писем с одним и тем же штампом: ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ. На дне Джеффри обнаружил облупившийся медальон на дешевой позолоченной цепочке, покрытый красной эмалью и обрамленный фальшивыми жемчужинами. Медальон был пуст. Джеффри поискал, нет ли на нем имени, инициалов — ничего. Отложив его в сторону, он взялся за письма.
Все они были написаны в 1971 году, отосланы в феврале, марте, апреле, июле и в конце августа и адресованы одному человеку на один и тот же адрес, надписанный аккуратным школьным почерком Антеи.
Любовные письма? Имя Роберта Беннингтона было ему незнакомо. В феврале того года Антее было всего тринадцать лет, день рождения у нее был в мае. Он перемешал письма на столе, как будто собирался показать карточный фокус. Сердце бешено колотилось, и это было смешно. Они с Антеей рассказывали друг другу все: о сексе с двумя партнерами в университете, об оргиях с кокаином в восьмидесятых, об интрижках и флирте, случавшихся пока они были в браке.
Сейчас это уже не имеет никакого значения, да и тогда почти не имело. И все-таки, когда он открывал первый конверт, его руки тряслись. Внутри лежал всего один пожелтевший листок. Джеффри осторожно развернул его и разложил на столе.
За сорок лет почерк Антеи почти не изменился. Все тот же округлый курсив, и в конце каждого предложения такая жирная точка, что чернила проступают на обратной стороне тонкой бумаги. Антея была англичанкой, родилась и выросла в Северном Лондоне. Они и познакомились в Лондонском университете, где оба учились, а потом переехали в Новый Ханаан и там поженились. Антея часто говорила, что эта местность напоминает ей английскую глубинку. Самому Джеффри не доводилось выезжать из Лондона, разве что на пару экскурсий в Кент и Брайтон. Интересно, где этот Падвайтил?
Разве тринадцатилетняя девочка могла написать «мистер», обращаясь к бойфренду, пусть даже сорок лет назад?
Джеффри отложил письмо и посмотрел на остальные конверты. «Ну и придурок» — подумал он, догадавшись, что ответить тринадцатилетней девочке писатель не удосужился. Повернувшись к ноутбуку, он вбил имя Роберта Беннингтона в строку поиска.
Роберт Беннингтон (1932–), британский автор популярной серии детских романов в жанре фэнтези, опубликованных в 1960-е годы под названием «Солнечные битвы». Книги Беннингтона были написаны на поднявшейся волне подражаний Толкиену, однако после того, как в конце 1990-х несколько девочек-подростков обвинили автора в педофилии и сексуальных домогательствах, их коммерческому успеху пришел конец. Одна из предполагаемых жертв впоследствии изменила свои показания, и дело было закрыто, несмотря на возмущение адвокатов и женских правозащитных организаций. Но репутация Беннингтона так и не была восстановлена: школьные библиотеки отказались хранить его книги на своих полках. Ни один из его романов так и не был переиздан, хотя пиратские электронные версии еще можно найти, так же, как и старые издания всех четырех томов «Битв»…
У Джеффри по шее побежали мурашки. И дело было вовсе не в судебном разбирательстве, а в книгах. Антея буквально заставила его прочитать одну из них, как только они познакомились.
— Эту я люблю больше всего, — она перекатилась на край кровати и сняла с полки, забитой тетрадями и любимыми детскими детективами, пожелтевшую книжку в бумажной обложке. — Перечитывала раз двадцать.
— Двадцать? — Джеффри приподнял бровь.
— Ну, ладно, семь. Все равно много. Ты читал?
— Никогда даже не слышал.
— Прочти обязательно! Прямо сейчас, — она пихнула его босой ногой. — Ты не уйдешь, пока не сделаешь этого.
— А кто сказал, что я собираюсь уходить? — он попытался поцеловать ее, но она его оттолкнула.
— Никаких поцелуйчиков, пока не прочитаешь. Я не шучу!
И к трем часам утра, то засыпая, то просыпаясь и снова принимаясь читать, он закончил книгу.
— Из-за нее мне снились плохие сны, — сказал он, когда сероватый предутренний свет проник в узенькое окно квартиры Антеи. — Мне не понравилось.
— Знаю, — рассмеялась Антея. — В этом-то и вся соль. После нее я чувствую себя больной.
Джеффри решительно покачал головой.
— Мне не понравилось, — повторил он.
Антея нахмурилась, пожала плечами, взяла книгу и швырнула на пол.
— У всех свои недостатки, — вздохнула она и легла на Джеффри.
Через год или чуть больше он заболел гриппом и несколько дней провалялся в кровати. Тогда он прочитал «Времена года», которые Антея откопала в Британской национальной библиотеке. Эта книга его глубоко расстроила. В ней не было чудовищ — драконов, назгулов или ведьм, только две пары мальчиков и девочек, двоюродных братьев и сестер, запертых в портале между одним из мрачных городов послевоенной Англии (Манчестером или Бирмингемом) и волшебной страной. Последняя по сути волшебной не являлась, а была такой же унылой и опасной, как и район с муниципальными домами, в котором жили дети.
Джеффри вспомнил стучащие в окна невидимые руки и нечто, забравшееся к мальчику в кровать и чуть не задушившее его одеялом. Самой ужасной была последняя глава; он читал ее поздно ночью и теперь даже не мог вспомнить, о чем она. Она вызвала в нем такой страх и омерзение, каких он в жизни не испытывал.
Антея оказалась права — книга оказывала странное воздействие на физиологию и больше напоминала малобюджетный черно-белый фильм ужасов, чем детское фэнтези. Сколько детей, став взрослыми, узнало, что их герой был педофилом?
Джеффри с полчаса просматривал статьи о суде над Беннингтоном, но толком ничего не узнал. С тех пор прошло уже десять лет, и по Сети блуждало всего несколько десятков постов по теме. Их можно было разделить на две примерно равные части: первая начиналась словами: «А знаете ли вы, что…?», вторая состояла из проклятий от женщин, пострадавших от насилия, к которому, впрочем, Беннингтон отношения не имел.
Он не мог представить себе, что подобное могло случиться с Антеей. Она ничего об этом не рассказывала, более того, весьма скептически относилась к друзьям, имевшим обыкновение обсуждать детские травмы или обращаться за помощью к психологам. Что касается книг, он вообще не помнил, видел ли их на полках, когда упаковывал все в коробки. Может, жена давным-давно отдала их на какую-нибудь благотворительную распродажу в библиотеку или вообще оставила в Лондоне?
Он взял второй конверт, датированный 18 марта 1971 года, открыл его и достал разлинованный листок ученической тетради.
Джеффри почувствовал холод в груди. Дорогой Роб, до сих пор не могу поверить, что это случилось. Он быстро вскрыл остальные конверты, прочел третье письмо, потом следующее и, наконец, последнее.
На месте подписи страница была вся изодрана и залита синими чернилами. Антея написала что-то столько раз, что ручка прорвала линованную бумагу. В отличие от четырех предыдущих, этот листок был сильно помят, как будто она сначала выбросила его, а потом зачем-то сохранила. Джеффри рассмотрел конверт. На почтовом штемпеле значилось 28 августа. Осенью она снова пошла в школу, и наверняка все закончилось.
Но, видимо, не для Мойры. Он знал Эвелин Тарлоу — самую близкую подругу Антеи по школе в Ислингтоне. Джеффри встречался с ней много раз еще в университете, а в начале 1990-х она останавливалась у них на выходные, когда приезжала на конференцию в Манхэттен. Она была инженером-испытателем Британских ВВС и жила неподалеку от Челтенхема. Они с Антеей долго обсуждали свои дни рождения и планировали провести вместе отпуск где-нибудь в теплых краях: в Греции, Турции или на Карибах.
Джеффри написал ей, когда Антея умерла, они даже разговаривали по телефону. Эвелин хотела прилететь на похороны, но на носу был срок сдачи важного правительственного заказа, и она так и не смогла вырваться.
— Как бы мне хотелось приехать, — сказала она дрожащим голосом. — Но на меня столько всего свалилось. Надеюсь, ты меня поймешь…
— Все в порядке. Она знала, как сильно ты ее любишь. И всегда радовалась твоим звонкам.
— Я знаю, — всхлипнула Эвелин, — мне просто… просто очень хочется увидеть ее еще раз.
Он сидел и смотрел на эти пять писем. Так долго, что у него закружилась голова, и его стало подташнивать. Как будто он открыл дверь в кладовку и вдруг оказался на краю обрыва, и мир внизу кажется крохотным и нереальным. Почему она никогда об этом не рассказывала? Почему все годы прятала эти письма? Или она просто забыла о них? Он понимал, что ведет себя неразумно. Знал, что ищет ответы только из-за навязчивого стремления все упорядочивать, порожденного, по мнению Антеи, его «левым архитекторским полушарием».
— Джеффри никогда не вставит квадратный колышек в круглое отверстие, — сказала она как-то на вечеринке. — Он просто разработает для него новый дизайн отверстия.
Он так и не смог придумать, куда девать письма, адресованные Роберту Беннингтону. Через несколько минут он рассовал их по конвертам и сложил стопкой. Потом вернулся к ноутбуку и написал Эвелин.
Через две недели в понедельник Джеффри приехал в Челтенхем. Эвелин встретила его на станции. Он сказал, что приехал в Лондон по делам и остановился в гостинице в Блумсбери, а все выходные гулял по городу и ходил к дому, где они с Антеей жили перед отъездом в США.
Каким облегчением для него было сесть в поезд и смотреть в окно на незнакомые пейзажи, где пригороды сменялись фермами с бродившими по полям стадами длинношерстных овец.
Муж Эвелин, Крис, работал на какую-то высокотехнологичную корпорацию в Челтенхеме. Они жили в старинном, недавно отреставрированном коттедже в двадцати минутах езды от центра города.
— Антее бы понравился ваш сад, — Джеффри разглядывал пышно цветущие нарциссы, примулы и ковер из крокусов на лужайке перед старым буком. — А у нас еще голая земля. Несколько недель назад снег лежал!
— Наверное, тяжело продавать дом, — Эвелин налила ему вина и села в кресло напротив.
— Тяжелее в нем оставаться, — Джеффри поднял бокал. — За старых друзей и старые времена.
— За Антею, — сказала Эвелин.
Они проговорили до самого вечера, допили одну бутылку, и начали вторую задолго до того, как Крис вернулся с работы. Эвелин была плотной цветущей женщиной, с непослушными длинными волосами, собранными, как и раньше, в простой хвост, ставший наполовину седым. Она недавно сдала очередной заказ, и под глазами у нее до сих пор оставались темные круги от недосыпания. Крис приготовил на ужин баранину в мятном соусе с горошком. Их дети уже учились в университете, поэтому Джеффри, Крис и Эвелин просидели за столом почти до полуночи.
— Оставь тарелки, — сказал Крис, вставая, — завтра утром я помою.
Он наклонился, поцеловал Эвелин в макушку и кивнул Джеффри:
— Хорошо, что ты приехал.
— Давай, — Эвелин схватила бутылку арманьяка и направилась к дивану. — Джеффри, бери стаканы. До полуночи я точно спать не буду. Проект сдан, да и без кота мышам раздолье.
Джеффри пошел за ней и поставил стаканы на столик. Эвелин наполнила их, плюхнулась в кресло и улыбнулась:
— Как же я рада тебя видеть!
— А я тебя.
Он сделал глоток. Несколько минут они сидели в тишине, глядя в окно на сад, где даже в темноте были видны нарциссы и примулы. Джеффри допил, налил себе еще и спросил:
— Ты помнишь человека по имени Роберт Беннингтон?
Эвелин прижала стакан к груди и, прежде чем ответить, долго смотрела на Джеффри.
— Писателя? Да. Я читала его книги в детстве. Мы обе читали — и я, и Антея.
— Но… вы же были с ним знакомы. Встречались, когда вам было тринадцать лет. На каникулах, кажется.
Эвелин отвернулась, Джеффри видел ее профиль на фоне окна.
— Да, — проговорила она наконец и повернулась к нему лицом. — Почему ты спрашиваешь?
— Я нашел несколько писем, которые Антея написала ему в 1971 году, после того, как вы с ней и с девочкой по имени Мойра ездили к нему в Корнуолл. Ты знала, что он педофил? Его арестовали пятнадцать лет назад.
— Да, я читала. Разразился грандиозный скандал, — Эвелин допила коньяк и поставила стакан на стол. — Ну ладно, так, скандальчик. К тому времени многие его уже позабыли. Но когда нам было тринадцать, он действительно считался культовым писателем. Хотя его книги такие мрачные, что детскими их можно назвать с большой натяжкой.
Она задумалась.
— Он не совращал Антею, если ты об этом хотел спросить. Никого из нас он не трогал. Просто пригласил на чай, вернее, мы сами напросились. Он был таким милым, позвал нас в дом, угостил мандаринами и бутербродами с шоколадной пастой.
— Три девочки-хиппи возникли на пороге его дома, с чего бы ему не быть милым, — фыркнул Джеффри. — А что случилось с Мойрой?
— Не знаю, — вздохнула Эвелин. — Никто не знает. В то лето она сбежала из дома. Больше мы о ней никогда не слышали.
— А его спрашивали? Вызывали в полицию?
— Конечно, вызывали! — раздраженно ответила Эвелин. — То есть я точно не знаю, но уверена, что это так. У Мойры были сложности дома. Ее родители — ирландцы, отец сильно пил. В то время мы все поголовно были хиппи, и многие дети сбегали из дома. А что в этих письмах, Джеффри?
Он достал их из кармана и протянул Эвелин:
— Можешь прочесть. Беннингтон никогда их не читал, все вернулись обратно. А где находится Падвайтил?
— Рядом с Зеннором. Там жили мои дядя с тетей. Однажды мы провели там весенние каникулы. — Она перебрала конверты, вытащила один и аккуратно развернула листок с письмом. — 21 февраля. Незадолго до того, как мы узнали, что поедем туда на каникулы. Это была моя идея. Я помню, как она его писала. Откуда-то достала адрес, и тогда мы поняли, что он живет рядом с дядиной фермой.
Она наклонилась к лампе, прочитала первое письмо, отложила в сторону и принялась за остальные. Закончив, она положила последнее письмо на стол, села поглубже в кресло и посмотрела на Джеффри.
— Она никогда не рассказывала тебе, что произошло?
— Ты же сказала, что ничего не было.
Поделиться книгой: