ТУЛЛИО: Мой компаньон должен скоро подойти.
СИЬОРА ФОРТУНА: Я нуждаюсь в совете по одному весьма деликатному вопросу. Я буду с вами говорить как с человеком, которому можно доверить свои помыслы, как это я делаю с синьором Альберто. Мы должны,
ТУЛЛИО: И, кто этот человек, чем он занимается?
СИНЬОРА ФОРТУНА:
ТУЛЛИО:
СИНЬОРА ФОРТУНА: В принципе, неважно, понравится ли подарок этому человеку или нет. Мы не являемся его закадычными друзьями. Мы даже не знаем его вкусов; это совсем другой случай… Короче, посоветуйте нам что-нибудь такое, о чем не пишут на обычной визитке. Я говорю верно, Карло?
СИНЬОР ФОРТУНА: Будет тебе, успокойся. Я здесь, разве это не так?
СИНЬОРА ФОРТУНА: Короче, этот подарок для нас имеет огромное значение. Вы должны найти его, чего бы это ни стоило. Итак, я, кажется, говорила до этого о визитке… точно. Так вот, это должен быть подарок, как таковой; его вес, цена должны яснее ясного говорить этому синьору, о том, чего мы ожидаем от него, и, о чем говорить на словах неприлично! Вы же являетесь коммерсантом
СИНЬОР ФОРТУНА: Но я слушаю и ничего не упускаю из твоего разговора. Я вовсе не глухой!
ТУЛЛИО:
СИНЬОРА ФОРТУНА: Но дорогой синьор, это я от вас жду, что вы мне посоветуете!
Я не знаю, чем вы располагаете в своем магазине, разве что вы решитесь выложить весь свой товар передо мной…
Я как-то заходила к вам магазин купить подарок своей свекрови… Можете только представить себе какая это нелегкая задача! Ваш компаньон выбрал несколько ювелирных изделий, разложил мне их на разноцветных бархотках, после чего стал брать изделия и поочередно объяснять мне, какому типу женщин они больше всего подходят.
Он описывал все предметы настолько красочно, что мне казалось, что я вижу всех этих женщин буквально у себя перед глазами. В результате, в конце разговора у меня уже не было никаких сомнений в выборе. Ты это помнишь, дорогой? Я тогда выбрала платиновую брошь с бриллиантами, выполненную в виде спрута. Она мне понравилась сразу же; шикарный спрут, с головой и многочисленными руками… щупальцами. Успех был колоссальным! Моя свекровь не переставала восхищаться подарком и говорить о том что, как ей бывает трудно угодить! Теперь та же задача стоит и перед вами. Надеюсь, что и вы тоже опытны в этих делах, не так ли? Помогите нам.
ТУЛЛИО:
СИНЬОРА ФОРТУНА: Триптих? А, что это такое?
ТУЛЛИО: Выгравированные плитки с библейскими сюжетами из массивного золота, исполненные известными мастерами. Выполняют ту же самую роль, что и картины, и вставляются в рамки. Единственное, что они не продаются в отдельности… К тому же, все будет зависеть от того, какой вы суммой располагаете.
СИНЬОРА ФОРТУНА: Вы что, думаете, что мы сможем не потянуть на подобную покупку?
ТУЛЛИО: Я этого не говорил…
СИНЬОР ФОРТУНА: Моя жена права, за кого вы нас принимаете! Я человек видный.
ТУЛЛИО: Я инстинктивно стараюсь не попадать впросак в подобных ситуациях.
ДЖУЛИАНА:
ТУЛЛИО: Лучше, если вы вернетесь, когда здесь будет мой компаньон.
ДЖУЛИАНА: Мой муж был в Амстердаме… И вернулся только этой ночью; очень устал, остался дома, чтобы немного отдохнуть… я заскочила сюда, чтобы немного помочь… он скоро должен будет подойти. Более того, я его предупрежу, что вы заходили, таким образом, он будет вас ждать.
СИНЬОРА ФОРТУНА: В таком случае, мы вернемся в другой раз, когда он будет на месте.
СИНЬОР ФОРТУНА: А тот триптих
СИНЬОРА ФОРТУНА: Счастливо оставаться, синьора.
ДЖУЛИАНА:
ТУЛЛИО: Я? Ты думаешь, что я должен бегать за всеми этими людьми с ложечкой, как это делает твой муж?
ДЖУЛИАНА: Теперь ты сам видишь, что ты полностью лишился дара придумывать и перевоплощаться! Почему, почему это происходит? Видимо, одному только богу известно, что сейчас творится с твоей душой. Но, чтобы там не происходило, я уверена, что речь идет о чем-то грандиозном. Только оно… не находит себе выхода наружу.
ТУЛЛИО: Не находит выхода наружу.
ДЖУЛИАНА: Ты должен дать понять людям, чего ты стоишь на самом деле! Что ты можешь быть не только обходительным и нравиться, когда ты этого хочешь, что у тебя есть также сердце, что ты добрый, исполняешь честно свою работу… но никто и никогда не сможет оценить твои истинные качества, если ты будешь все делать как сегодня.
Есть что-то, что заставляет тебя находиться в тени. И именно там, в тени, ты научился завидовать другим, тем, кто у тебя на виду. Тебя устраивает роль созерцателя, но в глубине души ты хотел бы, чтобы другие вытащили бы тебя из мрака на божий свет, туда, где они обитают. Один ты не в состоянии сделать этого. Ты любишь людей, но сдерживаешь свои чувства, так как боишься, что тебе они могут не ответить взаимностью. Всё, даже любая мелочь, оставляет в твоей голове и в твоей памяти глубокий след, вокруг которого ты затем плетешь тончайшую вязь; ты, болезненно реагирующий на дефицит культуры у своих собеседников, и, вступающий в полемику с ними по любому самому банальному поводу, не любим ими. Люди чувствуют себя оскорбленными, хотя и не обделенными твоей любовью. Жутко оскорбленными. Вот почему даже самая смиренная любовь оказывается решительно отвергнутой.
ТУЛЛИО: И что же я должен делать, чтобы услышать от них слова благодарности? Лицемерить самым бессовестным образом. Прилагать к закупленной вещице в качестве бесплатного подарка фирмы самое совершенное лицемерие! Не перегружать мозги, чтобы все было идеально запрограммировано: каждое слово, каждый комплимент, каждый жест и улыбка… Торговать воздухом, но в хорошей упаковке, подавать пошлость под таким соусом, чтобы она была неотразимой, притягивала к себе, гарантировала коммерческий успех… Продавать лицемерно самих себя, утопив в океане лицемерия мыслящую часть человечества.
ДЖУЛИАНА: Туллио, я хотела просто поговорить с тобой, но сейчас я даже не знаю, чтобы тебе сказать еще такое. Так устроен наш мир: мы вынуждены существовать определенным образом, хотя хотели бы быть совершенно другими. Я даже о себе толком не знаю, кем бы я хотела быть, у меня на этот счет нет никаких мыслей, но, если бы они даже и были, то им была бы грош цена.
ТУЛЛИО: Джулиана, ты любишь своего мужа?
ДЖУЛИАНА: Конечно! Он веселый, забавный, живой, как когда-то ты в детстве. Все его любят. Иногда, когда ты грустишь, шутка, даже самая банальная, может пойти на пользу.
В некоторые моменты, особенно с клиентами, ты должен вести себя, как он. Попробуй, что ты от этого потеряешь? Ты и он это две вселенные, между которыми я обитаю: то я нуждаюсь в одном, то в другом. Мне всегда кого-нибудь из вас не достает. Знаешь, мне тоже не нравится та роль, которая отводится мне! Точно так же, как и тебе не нравится твоя роль. Я тоже хотела бы быть другой. Просыпаться по утрам и заниматься чем-то стоящим, пусть трудным делом, но своим: быть самой собой! А я, чем я здесь у вас занимаюсь, Туллио? Я вам немного помогаю по магазину, но, на самом деле, я почти и не работаю. Я робкая и мне стоит не малого труда быть веселой с клиентами. И тебе тоже доставляет удовольствие, когда я начинаю смеяться, вот я и стараюсь. Я простая, ничем не примечательная, и люди мне дают это понять тотчас же, особо не церемонясь. Хотела бы измениться, но это вне моих сил. А ты, Туллио, при желании мог бы измениться?
Ты презираешь лицемерие, ничем неприкрытую фальшь и находишь в себе силы бороться с ними, даже ценой того, что тебе приклеивают ярлык антипатичного. Однако, ты страдаешь; я вижу, как ты от этого страдаешь.
ТУЛЛИО: Да, я от этого страдаю, но, что я могу поделать? Поменять себя в мои тридцать лет? Но ради кого? Чтобы взять какие-то высоты? Беспринципность, лесть, покорность, бесконфликтность, разные привычки… Это те боги, которые обитают в твоей вселенной, и новые боги, которым надо поклоняться?
АЛЬБЕРТО: Что с тобой…? Как можно и здесь, в таком месте!
ДЖУЛИАНА: Уффа!
АЛЬБЕРТО: Я немного опоздал, но во-первых, потому что имел право на отдых, и во-вторых, потому что мне позвонил мне мой отец. Упрямец, вознамерился жить один… А теперь — жалуется: «Я чувствую себя плохо, навестите меня», и заставляет меня мчаться к нему каждый раз, когда он звонит. Вряд ли удастся кому-нибудь уговорить его покинуть дом, в котором он столько лет прожил вместе со своей женой…
ТУЛЛИО: На них нет даже и намека.
АЛЬБЕРТО: Неудивительно, ведь, здесь был ты.
ТУЛЛИО: Был я…
АЛЬБЕРТО:
ДЖУЛИАНА: Ничего особенного, не обращай внимания. Ты же знаешь, он так устроен.
АЛЬБЕРТО: Надо сказать, устроен плохо!
ДЖУЛИАНА: Я пойду домой, хочу принять душ.
АЛЬБЕРТО: До скорого.
ДЖУЛИАНА: Чао. Увидимся дома.
АЛЬБЕРТО: Чао. Только не вздумай снять туфли на улице.
ТУЛЛИО:
АЛЬБЕРТО:
ТУЛЛИО:
АЛЬБЕРТО: Целых шестнадцать каратов!
ТУЛЛИО: С явной желтизной.
АЛЬБЕРТО: Тем не менее, шестнадцать каратов. Шестьдесят гран. А вот этот, чистейшей воды, с современной огранкой, потянет, пожалуй, на кругленькую сумму.
ТУЛЛИО: И этот второго сорта.
АЛЬБЕРТО: Что мне прикажешь брать? Все равно, здесь никто в них не разбирается: покупают все подряд, доверяют мне.
Херенграхат! Короче, где у них находится так называемый «Красный Дом», четырехэтажный дом, весь окрашенный в красный цвет… На первом и втором этажах дома имеются витрины со шторками, закрывающимися в определенный момент. Внутри витрины выставлены девушки, совершенно голые, прямо как в чем мама родила. Ты проходишь по улице и бросаешь на них взгляд… те тебе улыбаются; ты выбираешь себе одну из них, входишь вовнутрь здания, и тут же затягивается шторка, так, что с улицы тебя больше никто не видит. С тобой начинают болтать, предлагают всякие напитки, после чего ты занимаешься любовью, оплачиваешь услуги и уходишь.
ТУЛЛИО: Так вот почему ты вместо трех дней провел там целых пятнадцать…
АЛЬБЕРТО: А, как могло быть еще иначе, если витрин там как раз пятнадцать!
ТУЛЛИО: И, когда у нас наступят эти времена, ты у нас будешь открывать и закрывать эти шторки.
АЛЬБЕРТО: Несомненно, несомненно! Я лично буду заниматься этими шторками, лишь бы наш городок стал столь же цивилизованным, как Амстердам. Все только и говорят о том, что Амстердам является родиной бриллиантов, совершенно забывая, что это также город и инженеров, и банкиров, и адвокатов! Амстердам, со своими красавицами, несомненно, является истинной столицей человеческого племени!
ГРАФИНЯ: Добрый день!
АЛЬБЕРТО:
ГРАФИНЯ: Дорогой Альберто, вы как всегда чрезвычайно любезны… У меня на этот раз к вам совсем пустячное дело: завтра день рождения у моей поварихи, которая, надо сказать правду, мастерица на все руки… Хочу сделать ей подарок, но не из дорогих.
АЛЬБЕРТО: Потратьтесь, обязательно потратьтесь на вашу повариху! Никто не знает, ведь она, если чего не так, может чего доброго еще и отравить! Тем более что, одним миллионом лир больше или меньше, какая для вас разница! Подстрахуйтесь, и хорошее здоровье будет вам гарантировано.
ГРАФИНЯ: Пошутили и хватит…А, ну-ка, покажите мне вон то небольшое ожерелье, оно может мне подойти.
АЛЬБЕРТО: Нет, нет: позвольте это сделать мне, доставьте мне удовольствие.
ГРАФИНЯ: Страховку я уже оплачиваю, теми деньгами, что она ворует из расходов по дому; я закрываю на это глаза, лишь бы она ко мне относилась хорошо!
АЛЬБЕРТО: Признаюсь вам, я тоже ворую. Не торгую, а ворую! Мы все воруем!
ГРАФИНЯ: Не чудите, я знаю вас с самой лучшей стороны; вы мне всегда делаете скидки.
АЛЬБЕРТО: Конечно же, я шучу, графиня. Если бы я умел воровать…
ГРАФИНЯ: Золотая цепочка, которую вы мне показывали в прошлый раз, та, что с небольшим бриллиантом в оправе, еще остается у вас?
АЛЬБЕРТО: Конечно же, очаровательная графиня. Вот она, я ее отложил в сторону, специально для вас.
ГРАФИНЯ: Спасибо, дорогой! И сколько она стоит?
АЛЬБЕРТО: Для вас, сто пятьдесят тысяч.
ТУЛЛИО: Сто двадцать тысяч — справедливая цена.
АЛЬБЕРТО:
ТУЛЛИО: Я сказал сто двадцать, не сто десять.
АЛЬБЕРТО: Ты ошибаешься.
ТУЛЛИО: Нет.
АЛЬБЕРТО: А я думаю, что да.
ГРАФИНЯ:
В прошлый раз мне он назвал именно сто десять.
АЛЬБЕРТО:
ГРАФИНЯ:
(
ТУЛЛИО:… свидания.
АЛЬБЕРТО: Потому что я хотел, чтобы Графиня попросила у меня скидку, таким образом, я мог бы сбросить ей цену до ста двадцати тысяч; мы бы ничего не проиграли, за то ей доставили бы, при этом, огромное удовольствие.
ТУЛЛИО: Но почему ты тогда ей назвал цифру в сто десять тысяч?
АЛЬБЕРТО: Потому что, в противном случае, я мог бы показаться ей жадиной, что могло навредить моей славе благородного синьора…
ТУЛЛИО: Я понял… Я понял тебя.