Лешие не умирают

– И еще контужен, – после небольшой паузы, которую он взял себе для отдыха, добавил Михей.

Леший заглянул в салон машины. Много от Михея сейчас не добиться, но…

– А где третий… Дорона где потерял?

Третий участник их группы – шустрый, невысокий мужичок по фамилии Доронин, был у них за разведчика. Его чутье охотника всегда вызывало у Лешего здоровое чувство зависти. Вообще группа была сильной, и Леший со спокойной душой посылал их в дальние разведывательные рейды. Знал, что группа Михея все разузнает, все найдет и вернется вовремя в полном составе. А тут… «Дорона нет! Что-то действительно страшное случилось».

Михей долго смотрел на начальника, силясь понять вопрос, потом неопределенно махнул рукой в ту сторону, откуда он только что принес Игорька.

– Рассказать в силах? – Леший не торопил Михея, но, не зная подробностей, боялся упустить время. Он даже посмотрел на дозорного, дежурившего на крыше здания больницы, но тот, не проявляя беспокойства, разглядывал город в бинокль. – Ну что?…

– Сейчас… – Михей кивнул. – Вначале было все как обычно. Шли по трассе на Озерный. А на полпути к Пономарям Дорон указал мне, что лес вокруг подтоплен: то там лужа, то здесь болотце, а через километр дорога вообще среди сплошной воды пошла и, в конце концов, исчезла. Откуда столько воды? Не иначе, плотину в Озерном прорвало. И главное тишина стоит, как на кладбище, – хоть бы собака какая завыла, что ли. Деревень же вокруг полно… Неуютно как-то.

Уже решили назад вертать и посмотреть дорогу через Шиловичи, но Дорон предложил прощупать здесь – так, для очистки совести: вдруг проходимо, а мы не проверили.

Казалось, рассказ придавал силы охотнику, и голос его звучал все уверенней.

– А дальше что? – Гриша почувствовал, что сейчас и начнется в рассказе самое интересное.

– А дальше началась чертовщина какая-то. Не прошел Дорон и десятка метров, как слева и справа из воды показались серо-зеленые… купола, что ли? Не знаю, мне вообще показалось, что это лягушки вынырнули. Я ему ору: давай, мол, назад, пока эти жабы до тебя не добрались! Тут все и началось. То ли они на голос мой среагировали, то ли на то, что Дорон назад выгребать начал, а только сразу с двух сторон эти купола взлетели, и оказалось, что это…

– Да не томи!..

– Да хрен его знает, что это! На медуз похоже. Длинные щупальца из зонтика торчат, огоньками вся переливается, как новогодняя елка. И парит по воздуху, как воздушный шарик – я ж говорю, чертовщина какая-то.

– Понятно… точнее, ничего не понятно, – Леший даже присел на порожек «уазика», пытаясь себе представить новую напасть.

– Вот, значит… Дорон уже почти выбрался, когда эта тварь его догнала. Вроде ж и ветра нет, как они летают? Невысоко так, метра на три, не больше. Короче, догнало это… чудо и легонечко так щупальцем Дорона по затылку коснулось. Тот выгнулся весь дугой и, как был, так и рухнул в воду. Там уже мелко было. Мы с Игорьком кинулись к нему. Я эту тварь секачом отогнал, щупальца ей пообрубал, а Игорек Дорона на сушу потянул. Пока я с этой медузой воевал, к ним вторая подобралась – вот Игорек по ней из арбалета и саданул… Я, честно говоря, не видел, что там случилось, но рвануло так – я подумал, что это газовый баллон шандарахнул. Благо, что меня в воду откинуло, а то тоже бы обгорел. И хорошо, что медузу мою тоже взрывной волной унесло, а то не до нее мне было первые минуты.

А дальше выбрался, смотрю, стажер мой, как после крематория – лежит, стонет, а Дорон уже посинел весь и не дышит. Ну, а дальше знаете: тащил его до города, пока вы нас не подобрали. Арбалеты вот только на полпути бросил.

– Ладно, Михей, иди отдыхать, а то выглядишь, будто медуза и тебя пощупала.

«Значит, путь на север закрыт. Что за напасть-то такая?» Так просто отказаться от идеи переселить общину в Озерный не получалось. Альтернативы не было. «Куда теперь? Ярцево?… Смоленск?… А может, тут остаться? Живем же…» Город, исчерпавший себя, как объект, поставляющий запасы, продолжал держать лучше стального капкана. Трудно отказаться от собственного дома. Признать, что его нет… «Как так – вот же он, стоит. Да, покосился, да, крыша прохудилась, но это мой дом. Мы в городе, как вши на трупе – ползаем, пытаясь вытянуть из него хоть еще одну капельку крови. Не можем признать, что надо искать новое место – иначе умрем так же, как и он. Вот если бы это была Москва или какой-то другой миллионник, то можно было бы еще долго тянуть соки из умершей цивилизации. Даже в Смоленске больше шансов. Но это Духовщина. И в былые времена не жили богато, а теперь… А теперь придется уходить, но сначала найти место, куда уходить. Все-таки не хочется отказываться от идеи Озерного – надо проверить вторую дорогу – на Спас-Углы, через Жатомлю и Шиловичи. Старая грунтовка делала крюк на восток и вполне могла обходить заболоченные места с обитающими в них медузами».

– Гриш, дуй в оружейку за снарягой. Сам по стандарту, а мне возьми «укорот». – Леший проследил, как воспитанник умчался исполнить приказание, а сам повернулся к стоящим возле машины охотникам. Суровые мужики топтались, как боевые кони перед битвой. – Ржавый, ты за старшего. – Плечистый мужик с подстриженной рыжей бородкой, кивнув, поправил полицейскую кепку. – Усилить периметр… на всякий случай. Если нас сутки не будет, ищите по дороге на Шиловичи.

Из здания выбежал Гриша. Нагрузившись снарягой, он пыхтел от усердия, волоча две огнеупорные куртки пожарников, укороченный «калашников»[11] и самодельную разгрузку, полную магазинов к нему. За плечами висели походные рюкзаки и довоенный спортивный арбалет – его гордость, подаренный Лешим еще на шестнадцатилетие. Свалив все в кучу к ногам наставника, Гришка вынул из-за пояса нож в ножнах и вручил наставнику.

– Молодец, догадался. – Леший скинул широкий ремень с кобурой и поднял тяжелую огнеупорную куртку пожарной «боевки». – После того, что с Игорьком случилось, в самый раз кольчужка.

Сборы были недолги. Сколько себя помнил Леший, вся его мирная жизнь, а это те редкие моменты между командировками, состояла из сплошных сборов. Не успевал он ввалиться в свою холостяцкую квартиру, как начинал собираться на новое задание. Да и тут, когда приехал в отчий дом, снова попал на новую войну. Поэтому в чем, в чем, а в этом он был особенно точен. Руки сами, автоматически застегивали, проверяли, уточняли, поправляли, сообщая мозгу лишь результат. «Шеф, все нормально, можно выдвигаться». Застегнув поверх куртки ремень и повесив респиратор на шею, он оглянулся на Григория:

– Готов?

– Да. Может, намордники не будем брать? И так тяжело в «пожарках».

– Будем. Город чист, а вот дальше дорога не хожена… и дозиметристов возьми.

В общине дозиметров вообще не было. Точнее, значился один – найденный в школе в классе ОБЖ, но он изначально не работал. Леший пребывал в полной уверенности, как его не переубеждали, что это муляж. А даже если он и был настоящим, батареек к прибору через двадцать лет все равно нет, и не предвидится. Дозиметристами же у охотников называли мышей. Обычных серых мышек. Но… была у них одна особенность. Наверное, какая-то генетическая память. До войны, лабораторные мышки были очень чувствительны к радиации: даже малая доза, безопасная для человека, убивала бедное создание. За двадцать лет мышки умудрились приспособиться к этой напасти, но, все равно, если внести их в зону, где радиация значительно превышала норму, начинали верещать, как ненормальные. Заметив такую интересную особенность, охотники стали таскать с собой в рюкзаке клетку с мышонком, который исправно оповещал хозяина, если тот влезал туда, куда не стоило.

– Всегда со мной. – Гриша постучал по рюкзаку, услышав в ответ характерное попискивание грызуна.

Тишина города настораживала своей неестественностью. Если те города, которые подверглись бомбардировке, были разрушены, то Духовщине в этом плане повезло – ее никто не бомбил. Кому нужен захудалый провинциальный городок без какой-либо промышленности? На такой и обычное вооружение тратить непростительная расточительность. Про него все и забыли, как забывали начислять дотации до войны чиновники. Когда-то, давным-давно, Лешего занесло в Припять. Тогда он меньше всего бы поверил, что увидит таким же пустым свой город детства. Конечно, разрушения были и здесь, и за двадцать лет их накопилось уже много, но это было по-другому, нежели в разбомбленных городах. Если те города убили, то Духовщина умирала. Умирала долго и мучительно, потеряв людей. Обветшалые одноэтажные дома блестели целыми, но запыленными окнами. Приветливо отворял двери ветер. Улицы пусты, и только одичавшие сады, превратившись в дремучие леса, выглядывали из-за покосившихся заборов, бережно накрывая ветками хозяйские дома. Было полное ощущение, что город терпеливо ждет своих жителей – верный пес, положивший голову на лапы, подыхает у порога, потому что любовь к людям не позволяет ему уйти.

Вот и сейчас город молча провожал тоскливыми взглядами окон двух охотников.

– Даже собак нет. Когда такое было? – Гриша остановился и посмотрел на Советскую улицу. Справа, и так огромная по меркам городка центральная площадь, казалась просто бесконечной. И где-то далеко, терялся на фоне выцветшей розовой церкви его тезка – бронзовый Григорий Потемкин, взирая на окружающую пустоту, отведя в удивлении руку. То ли возмущаясь тем, что все его покинули, то ли прося взять его с собой и не оставлять в одиночестве в этом пустом, неуютном месте.

Охотники испытали даже некоторое облегчение, когда вышли за границы города. Больно уж давила пустота на психику. И еще долго Гриша оборачивался на оставшиеся позади пустые дома.

– Что ты дергаешься? – Леший посмотрел на напарника и перевесил автомат со снова занывшего плеча на другое. – Нападения со спины ждешь?

– Да, нет… Неуютно просто, будто кто-то укоризненно в спину уставился.

– Кто-то! – Леший хмыкнул. – Мертвые нам в спину смотрят. Город хранит о них информацию, лучше, чем надгробные камни на кладбище. Живи с ними в мире, поминай добрым словом, благодари за науку – и не будут они тебя беспокоить. А может, и помогут когда-нибудь.

Гриша поежился. Перспектива общаться с мертвыми его не радовала. Тут от живых-то проблем не разгребешь… Но он привык доверять наставнику. На его памяти Леший никогда не ошибался, выпутываясь из любых передряг.

Окружная дорога огибала город от южного въезда со стороны областного центра до северного выезда на Озерный. Поворот с нее на Спас-Углы, объездная дорога на Озерный, была примерно на северо-востоке. Следуя по ней, путешественники могли, в перспективе, спокойно обойти болото, найденное группой Михея. В перспективе… Леший остановился на окружной и с удивлением разглядывал представший перед ним пейзаж. Насколько хватало глаз, кругом было одно болото. Восточная дорога уходила вдаль и уже через несколько сотен метров скрывалась под водой, только холмы торчали из нее островами. С этой стороны болото подошло вплотную к городу, и если бы не дорожная насыпь, крайние дома уже стояли бы затопленными.

– Да, уж… – Гриша первым озвучил общую мысль, оглядывая бескрайнюю гладь с торчащими из нее редкими, чахлыми деревцами. – Нет дороги.

Леший кивнул. Что повторять очевидное? Очень не хотелось отказываться от идеи, но, как говорится: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему свои планы».

– Ладно, что смотреть? Возвращаемся. Насыпь пока держит воду.

Они развернулись и замерли, как вкопанные. Метрах в пятидесяти, прямо над дорогой, по которой они только что пришли, висела медуза. Мясистый голубовато-зеленый зонтик около метра в диаметре слегка пульсировал, по фиолетовой бахроме, свободно свисавшей с краев, пробегали волны. По этой ли причине, или существовали другие механизмы, но животное медленно, как бы осторожно и совершенно беззвучно, приближалось к людям. Из-под купола зонтика свободно свисала целая гроздь щупальцев, два самых длинных иногда слегка касались асфальта, как бы ощупывая его, от чего с их кончиков на землю соскакивали голубые искры.

Люди попятились, и медуза ускорилась, почувствовав, что объект охоты перемещается.

– Замри. – Леший придержал Гришу, который уже стянул с плеча арбалет.

– А может, я по ней…

– Да помолчи ты. Она, кажется, на движения воздуха реагирует.

Медуза, после того как охотники остановились, замерла в нерешительности, но как только они заговорили, снова уверенно направилась к ним.

– Так, может… – Гриша снова указал глазами на арбалет.

Леший молча покачал головой: уже слишком близко.

Медуза зависла метрах в двадцати, потеряв цель. Она медленно крутилась вокруг своей оси, словно сканируя пространство.

Не говоря ни слова, Леший быстро указал рукой в противоположные стороны, и кисть снова замерла в воздухе, отогнув три пальца. «На счет три разбегаемся». Когда таймер из пальцев Лешего показал три – охотники рванули в разные стороны, оставив медузу в замешательстве. Но та недолго мучилась, направившись за старшим. Наверное, сочла его более медлительным.

Леший, обегая тварь по широкой дуге, никак не мог от нее оторваться. Срезая углы, как заправский математик, медуза все равно оставалась в опасной близости, набрав на открытом пространстве приличную скорость. Немного задержал ее густой кустарник, но пока человек с треском продирался сквозь него, медуза решила проблему проще – немного приподнялась над ветками и быстро возвратила себе фору, выигранную охотником. Где-то справа трещал сухим валежником Гришка и, судя по звуку, он намеревался поучаствовать в погоне. Леший понимал желания воспитанника, но тот рушил весь на скорую руку слепленный план – теперь приходилось рассчитывать действия, учитывая еще одного участника. Он выругался и изменил направление, удаляясь от Гриши. Приходилось лавировать, постоянно держа между собой и медузой какие-нибудь препятствия, что значительно замедляло скорость твари.

Первые дома выросли из ниоткуда. Вот только что он продирался через какой-то сад, а теперь стоял на улице. Медуза, наверное, ошалевшая от погони не меньше человека, крутилась на месте, потеряв замершего на месте Лешего. Где-то хлопнула дверь, ветер погнал по дороге целлофановый пакет. Медуза заметалась. Обилие непривычных звуков и движущихся объектов дезориентировало ее. Улица, продуваемая наподобие аэродинамической трубы насквозь, была для нее неуютна, заставляла реагировать на каждый сквознячок. Медуза медленно отплыла от Лешего, поймав по пути пакет, отпустила его, определив, как несъедобный. Охотник медленно расстегнул кобуру и достал «макаров». Леший не знал, с какой мощностью взрывались эти твари, да и вообще взорвется ли конкретно эта, но рисковать не собирался – хотя бы метров двадцать пять – тридцать расстояния между ними быть должно. Треск рухнувшего забора за спиной заставил оглянуться. «Явился – не запылился». Вместе с пролетом забора на улицу вывалился, подняв кучу пыли, перелезавший через него Гриша. Явно обрадованная медуза даже подпрыгнула на полметра и «поскакала» в сторону барахтающегося в пыли охотника.

Выстрел из пистолета Макарова пришелся точно в центр купола. По телу медузы пробежала голубая искра, и мясистый желатиновый зонтик с кучей щупальцев превратился в огненный шар. Леший скрутился в кокон, повернувшись спиной к взрыву и спрятав голову между рук. Огненный ураган облизал куртку, оглушил и откинул его на несколько метров.

– Пап, ты живой? – Гриша перевернул Лешего, с надеждой вглядываясь в его лицо.

«Дожил до сыночка на старости лет. Спишем это на искажение слов из-за контузии». В ушах действительно свистело, а резкость в глазах никак не хотела наводиться. «Вообще-то староват я для таких приключений. Тело еще помнит наработанные за годы тренировок навыки и рефлексы, а вот последствия использования этих навыков в сочетании с возрастом неутешительны».

Он со стоном сел, потирая многострадальное правое плечо, на которое приземлился.

– Ну, ты как? – снова спросил Гриша.

– Ты знаешь, по сравнению с медузой, так и неплохо, – вокруг во множестве валялись обугленные части твари. – Вот что я называю «сгореть на работе».

Гриша усмехнулся; он всегда удивлялся способности Лешего шутить в экстремальной ситуации. В тот момент, когда другие цепенели от страха, тот умудрялся хохмить.

– Я думал ты все… это самое.

– Лешие не умирают… Ладно, пошли домой. – И Леший, кряхтя, поднялся.

Они выбрались из переулка, где произошла битва, на улицу, по которой шли к окружной дороге. Гриша не выдержал и посмотрел в сторону нового болота. Вдали над дорожным полотном в воздухе парило несколько медуз.

Глава 5

Охота

Шелест жестких листьев чередовался с клацаньем лепестков и воплями страха. Сержант влетел на смотровую площадку и успел к самой кульминации спектакля. Родничок, распушив трепещущие толстые листья, щелкал всеми своими тремя цветками, медленно, но неотвратимо наступая на дикаря, улепетывающего на всех четырех костях. Два других представителя племени засранцев стояли в сторонке и гортанными звуками поторапливали своего товарища. Означенный товарищ, бросив и дротики, и увесистую торбу, и так торопился, как мог, перебирая конечностями. В конце концов, завывая от ужаса, он выкарабкался из тени наступающего на него сторожевого фикуса, встал на ноги и припустил к ближайшим кустам, где его ожидали спутники.

– Фу-у, Родничок. Ползи на место.

Сержант, кряхтя, слез по скрипучей лестнице и направился к воротам. Длинным медицинским корнцангом, выклянченным Данилой у Изотова-старшего, выудил из клетки верещавшую крысу и знаком показал охраннику – открыть…

Растение никак не успокаивалось. Оно перегородило собой проход, два цветка все еще гневно клацали, хотя третий с интересом заглядывал в узкую щель приоткрывшихся ворот, как бы ожидая одобрения своим действиям в виде угощения. Получив честно заработанных крыс, по штуке на каждый цветок, Родничок «быстренько», насколько ему позволяла скорость, убрался в свою будку, сделанную из вагончика. Сержант с опаской выглянул наружу. Гостей, на всякий пожарный, держал на мушке часовой, да и дикарей после битвы на очистительной станции будто подменили – они с уважением относились к жителям Измерителя, а отдельных его представителей просто боготворили. Но все равно получить дротик в грудь почему-то не хотелось.

– С какой целью явились, гордые воины темного вонючего подземелья? – представителям племени засранцев очень нравился патетичный витиеватый стиль обращения к ним. Услышав такое, они прямо млели и краснели от удовольствия, считая, что именно так и должны разговаривать их общие великие предки. Пострадавший от Родничка снова вышел вперед, опасливо покосившись на будку, и воткнул свой дротик в землю. Этот жест являлся знаком того, что они пришли с миром. Гордо стукнув себя кулаком в кирасу, выглядывающую из-под шкуры волколака, дикарь произнес гортанным голосом:

– Хорд! – судя по блеску в глазах и поднятой голове это, скорее всего, было его имя, а не просто ничего не значащий возглас. – Вождь двух знаний прислал нас за великим воином.

«Вождь двух знаний – что бы это значило?» Ясно, кто им нужен, но этикет требовал продолжения игры.

– У нас много великих воинов.

– Максим-Ч, – последний звук в имени звучал так, будто великий воин простудился и чихнул. Сержант еле удержался, чтобы не пожелать собеседнику здоровья, но вовремя сообразил, что шутку не поймут, а могут и обидеться. Оставалось только важно кивнуть и пробурчать что-то вроде многозначительного: «ожидайте».

Закрыв ворота, сержант позвал вестового:

– Дуй вниз. Найди Максимыча и скажи, что к нему поклонники пришли – он поймет.

* * *

– И давно она так?

– Со вчерашнего дня. – Мать Максима прислонилась к стене, сложив руки на груди. Прошли те времена, когда терапевт, если ему было что-то непонятно, звал узкого специалиста. Теперь приходилось разбираться во всем самой, максимум, посоветоваться с мужем. Но психиатрия никогда не была ее коньком, да и у Изотова-старшего, насколько она знала, тоже. А тут требовался психиатр или психолог, а лучше – и тот, и другой. Обзывалось это все красивым словом «депрессия». А вот как вывести девушку из этого состояния, Марина не знала, потому и позвала самых родных людей… скорее от отчаянья, чем ожидая какого-то результата.

Ира лежала, уставившись в потолок единственным открытым глазом. Максим, проследив за взглядом, посмотрел вверх. Ничем не примечательная поверхность, покрашенная белой краской. Белый квадратный пластиковый плафон скрывал лампы дневного света. Лично ему этот вид надоел бы уже через десять секунд просмотра.

– С ней можно поговорить?

– Попробуй. Со мной она не разговаривает.

Максим продвинулся поближе, постаравшись влезть в поле зрения Ирины. Взгляд девушки не был пустым. В нем застыла безмерная тоска.

– Ира, ты меня слышишь?

Девушка перевела взгляд на Максима. Это был хороший признак, но грусть не исчезла даже после того, как Максим ей улыбнулся.

«Что они на меня смотрят? Рвут мне душу на лоскутки. Алина стоит, как образец того, что я потеряла – какой мне уже никогда не быть… И этот – зачем мне его жалость, если рано или поздно он все равно уйдет к какой-нибудь красавице? И даже не к какой-какой-нибудьа все к той же Алинке. Так лучше уж сразу».

Взгляд Ирины стал жестче, даже каким-то злым. Она перевела взор с Максима на сестру и произнесла тихим, но твердым голосом:

– Уходите!

Марина «оторвалась» от стены и, подталкивая сына и Алину, выпроводила их за дверь, сказав только:

– Потом…

Максимыч еще с минуту смотрел на закрывшуюся перед носом дверь, после чего с недоумением взглянул на Алину:

– Что это было? Потом… что будет потом?

– А, по-моему, я догадываюсь, – вид у Алины был задумчивый, отчего она очень напоминала Ирину. Ту Ирину… без повязки на глазу.

– Да ну не!.. Это просто шок… посттравматический. Если бы я так навернулся с небес на грешную землю, да еще верхом на драконе, вообще никого не узнал бы. Вот поправится, и к нам вернется привычная Ира: умная, рассудительная.

Максим постоял с минутку, как бы соглашаясь с самим собой, и вышел из медпункта.

Алина смотрела ему вслед. Мужчины склонны все упрощать: ну ударилась, ну шишка, пройдет. После того, как она вспомнила страшные раны на лице Иры, девушка поняла, каково сестре. Красота для женщины – самое важное. Она даже не сомневалась, что наложила бы на себя руки, если бы у нее было такое. Ирка держится – она сильнее. Но даже для ее нечеловеческой внутренней силы это страшный удар. А мужики толстокожие, они этого просто не понимают. Для них шрамы только красят и добавляют мужественности – как дети хвастаются ими, словно наградами…

Максимыч, определив для себя причину, успокоился. «Надо только подождать, пока все станет на свои места. Главное, что свершилось чудо – все живы. А когда Ира придет в себя, вот тогда он с ней поговорит – расскажет, как он страдал, когда думал, что она погибла, признается ей в своих чувствах. Надо лишь подождать! Дольше ждал». С такими мыслями он шел в сторону «Тарантаса». Хотелось поделиться своей радостью с друзьями: Санычем и Данилой. Они поймут его. Поржут, конечно, над недолжным для брутального сталкера зашкаливающим романтизмом, но поймут… поймут и разделят радость.

– Максим?

Рядом с ним стояла невысокая девушка. По канонам славянской красоты даже очень симпатичная, правда, на вкус Максима, с несколько кукольным лицом. Большие зеленые выразительные глаза смотрели на него с надеждой и какой-то детской непосредственностью. Светло-русые волосы свободно падали на плечи, а рабочий комбинезон с эмблемой завода Измеритель, коих было еще полно на складе, выгодно подчеркивал неплохую фигуру.

– Я тебя не знаю. – Максим еще раз внимательно посмотрел на девушку, что-то неуловимо знакомое… но хоть тресни, он ее не знал, хотя новыми людьми в убежищах его удивить было сложно.

– Ты же Максим Изотов?

– Да, я он… этот самый… если, конечно, тебе нужен тот самый Максим Изотов.