Ольга, лесная княгиня

Он запомнил Олега обычным подростком, лишь чуть выше него, а теперь перед ним стоял великан с широкими плечами и темной бородкой, обрамлявшей подбородок, но оставлявшей пустое место под нижней губой – точно как у его отца, Предслава Святополковича. Разумеется, за шесть лет бывший отрок должен был сильно измениться, но такого волота киевляне увидеть не ожидали. Ярим, старше Олега на год, рядом с ним казался мальчишкой.

Вскоре гости уже топали на рогоже перед дверью, а челядь обметала веничками снег с их одежды и обуви.

Мальфрида ждала в избе, прижав руки к груди.

Впервые ей предстояло увидеть кого-то из родичей мужа – людей, с которыми ей суждено прожить всю дальнейшую жизнь.

Она едва сообразила послать слуг топить собственную баню и собирать на стол. Хорошо, что она приготовилась к прибытию гостей заранее!

И вскоре Олег, довольный, оживленный и улыбающийся, уже знакомил ее с прибывшими, которым она, как хозяйка, по очереди подавала приветственный рог.

– Здравствуй, князюшка! – наперебой приветствовали Олега сводные братья, подмигивая: они не стали говорить о главном с порога, но и не пытались сохранить тайну, которая тайной уже не была.

– А ты молодец – княгиней обзавелся, да какой красавицей! – одобрил Честонег, глядя на разрумянившуюся Мальфрид.

К приезду гостей она оделась в светло-зеленое верхнее платье и зеленый шерстяной хенгерок, отделанный сверху и снизу полосами огненного шелка. Между позолоченными застежками из серебра висели два ряда бус – стеклянных, тоже зеленых, и серебряных, тонкой работы златокузнецов. На голове ее красовалось белое шелковое покрывало, вышитое золотом.

Молодая хозяйка едва находила слова для гостей – помогала только выучка. А сердце билось, едва не выскакивая от волнения. Ей были приятны и похвалы незнакомой родни мужа, и то, что ее уже называли княгиней. Пусть всего лишь дома, почти в шутку, но эта шутка означала, что впереди именно то будущее, которое предвидел ее отец, отдавая дочь за Олега Моровлянина.

Для всех новость была объявлена вечером, на пиру.

Городец и посад перед ним были застроены обычными для словенских земель избами, но для дружины и приема гостей еще Тородд конунг выстроил грид: помещение длиной в полсотни шагов, с тремя очагами посередине и помостами вдоль стен, к которым приставлялись столы на козлах. Точно такие же воинские палаты, рассчитанные человек на сорок – пятьдесят, стояли по всем викам Варяжского моря: в Бьёрко, в ютландской Хейтабе и даже в Кенугарде у Одда Хельги. На широких помостах хирдманы днем сидели, а ночью спали, в ларях под ними хранили свои пожитки. Оружие каждый вешал над своим личным местом – сообразно положению в дружине. На стенах висели звериные шкуры, знаменуя успехи хозяев на охоте и заодно уберегая сидевших от сквозняков. Между ними красовались старые изрубленные щиты с помятыми умбонами, оставленные на память о победоносных битвах. Длинные копья скрещивались над головой хозяина, придавая ему сходство с самим Одином, которое довершали две большие собаки, лежащие у ног.

Ульв конунг занимал почетное сиденье у длинной стены, вокруг него расположился его брат Ветурлиди с сыновьями. Напротив, на втором почетном месте, сидел Олег в окружении киевской родни.

В один день все изменилось: из заложника он превратился в ровню хозяина-конунга, столь же полноправного правителя державы. К тому же куда более пространной и могущественной.

Любому гостю этого дома сразу стало бы ясно, что хозяин является владыкой торгового пути, соединяющего весьма отдаленные земли. Тех, кто всю жизнь носил только полотно, сотканное руками своих женщин, и ел из глиняной посуды, вылепленной их же руками, убранство грида поражало и казалось принадлежностью скорее того света, чем этого. По здешней посуде так сразу и не скажешь, что она из глины: большие и малые блюда, кувшины и чаши были покрыты разноцветной глазурью и пестрели ярче цветов на лугу – сине-зеленой, желтой, белой красками. Многие были расписаны цветными птицами, быками, рыбами, чудными крылатыми чудовищами, растениями и узорами. На столах перед хозяином, его родичами и почетными гостями сверкали кубки из серебра – узорные, с драгоценными камнями. Да и сами хозяева и гости в нарядных одеждах напоминали ярких птиц: едва ли не на каждом был кафтан из шерсти, крашенной в яркие цвета, с отделкой из греческого или хвалынского самита: с узорами в виде кругов, крестов, парных птиц или зверей, смотрящих друг на друга. В этом доме будто бы жил целый мир, полный чудес и сокровищ далеких стран, о каких жители обычных весей даже не подозревали.

В просторном помещении, отапливаемом открытыми очагами, было прохладно, пока не надышали, и гости сидели в шубах и кафтанах на меху: куньем, лисьем, а сам Ульв – собольем, привезенном по Волжскому пути.

Киевляне, конечно, такую роскошь видели у себя дома, однако богатство хозяина и на них произвело впечатление.

Сам Ульв конунг выглядел не слишком внушительно: невысокий ростом, хотя жилистый и сильный, с рыжеватыми волосами и почти рыжей бородой, он бы потерялся рядом с младшим братом Ветурлиди – крупным, полным, с буйными темно-русыми волосами и длинной бородой, – если бы не сидел выше всех. Его неприметная внешность была обманчива: это был человек умный, предусмотрительный, упорный, умеющий во всех случаях защитить свою выгоду. Иной на этом бойком, прибыльном, но и опасном месте и не усидел бы, не сумел бы удержать в руках нити, что опутывали десятки словенских и чудских поселений до самого Белоозера.

– Послали нас люди киевские, – начал Честонег, после того как хозяин поднял кубок за богов и за здоровье прибывших, – объявить тебе, князь Ульв, что умер князь наш – Олег Вещий.

– Весьма печальная новость. – Ульв, уже знавший о важном событии, почтительно наклонил голову. – Это был достойный человек, мудрый и могучий правитель, прославленный воин. А главное, велика была его удача! Мы выпьем сейчас за то, чтобы в палатах Одина он получил достойное место, а еще за то, чтобы потомки унаследовали удачу этого человека!

Рабы, в основном чудины, побежали вдоль столов, чтобы вновь наполнить кубки гостей. К самым почетным подошли с кувшинами сама фру Сванхейд, ее дочь и племянницы.

Все посмотрели на Олега-младшего – единственного наследника Одда Хельги.

Судя по его виду, он не должен был обмануть ожиданий и посрамить деда. Благодаря высокому росту и могучему сложению, тяжеловатым, хотя и вполне правильным чертам продолговатого лица с высоким прямоугольным лбом, говорившим об уме и твердом нраве, он казался старше своих двадцати лет. Внутренняя тревога придавала ему мрачноватый вид.

Глядя на этого человека, никто не посчитал бы его слишком молодым для княжьей шапки.

Для пира Мальфрид выдала ему совсем новый кафтан на меху, который шила еще с лета: зеленой фризской шерсти, отделанный на плечах, груди и подоле широкими, в две ладони, полосами светло-зеленого шелка с коричневым узором, а поверх него на груди были нашиты узкие поперечные полоски ярко-красной шелковой тесьмы с тонким тканым узором. Это был хазарский обычай, как и сами кафтаны, однако в последнее время такие носили многие из числа руси и в Гардах, и в Северных странах. Подпоясан Олег был узким кожаным ремнем с позолоченными хазарскими бляшками, которым его перед отъездом из Киева в присутствии всех нарочитых мужей наградил дед – тем самым объявляя внука своим прямым и первым наследником. Благодаря этому поясу киевские бояре – полянин Честонег, варяг Стемир и полухазарин Себенег – приехали к Олегу через половину земель, обитаемых людьми славянских языков.

Мальфрид с большим посеребренным рогом в руках подошла и встала возле мужа: то ли готовая услужить ему, то ли показывая, что у него есть все права взрослого женатого мужчины.

– И порешили нарочитые мужи киевские и вся лучшая чадь назвать новым князем нашим Олега, Олегова внука, Предславова сына, – продолжал Честонег. – Такова была воля покойного князя нашего.

– Рад это слышать! – вслед за всеми Ульв конунг устремил взгляд на зятя. – Не сомневаюсь, Полянская земля не пожалеет об этом. Но чтобы все было по закону, мы должны услышать от тебя, Хельги, рассказ о твоем роде и предках.

Олег поднялся, держа в руках рог.

Мальфрид торопливо пододвинулась и долила ему пива, которое предстояло выпить за предков.

– Род моего отца идет из Великой Моравии, – начал Олег. – Пять поколений назад первым ее князем стал Моймир, повелитель моравов, чехов, лужичан, нитран, вислян и иных племен. После него правил племянник его Ростислав, а тот передал власть своему племяннику – Святоплуку. У Святоплука, моего деда по отцу, было трое сыновей, между которыми разделил он свою землю. Мой отец, князь Предслав, был из троих младшим, он построил город во имя свое – Преслав. Когда же пришли на землю ту бесчисленные орды угров, в битвах с ними пали двое братьев моего отца, а сам он, еще отрок, с матерью своей княгиней Святожизной бежал в Русскую землю, в Киев, и принят был дедом моим, Олегом Вещим, с любовью. Там отдал князь Олег ему в жены дочь свою, от супружества сего я и родился. Сыновья деда ушли к богам раньше него самого, и другого мужского потомства у него не осталось.

– Хотя ты происходишь от князя Олега по женской ветви, однако род твоего отца – королевский, поэтому, я думаю, никто не станет оспаривать твои права, – учтиво кивнув, будто узнал все это впервые, произнес Ульв конунг.

Киевляне тоже закивали.

Долгие войны с хазарами, деревлянами, а также владычество находников Аскольда и Дира уничтожили род потомков Кия. В отличие от иных племен, в которых князь являлся прямым потомком пращура-основателя по старшей ветви рода, поляне за многие годы привыкли, что ими правит пришлый князь-воевода. От него не требовалось кровной связи с первопредком, а через него – с богами. Достаточно, если он положенным порядком приносит жертвы и обладает достаточной силой и удачей, чтобы защитить свои земли от посягательств соседей.

В этот вечер еще говорили о многих важных вещах.

Привезенный киевлянами гусляр пел дружинные сказания о походах и победах князя Олега, бояре вспоминали, как ходили на Царьград и что оттуда привезли, похлопывая для наглядности по шелку своих кафтанов. Люди Ульва, связанные с торговыми делами, горячо обсуждали, что теперь будет с договором, который Олег Вещий шестнадцать лет назад заключил с греками. Можно ли надеяться, что условия для нового князя будут не хуже, не придется ли собирать войско для нового похода? Не посчитают ли в Царьграде, что со смертью одного из участников действие договора прекращается?

Назавтра, дабы оповестить Приильменье о важной новости, Ульв разослал гонцов по городцам и большим прибрежным селениям. Всем было ясно, что новому князю следует ехать в Киев как можно скорее, дабы тот не оставался без власти, вводя в соблазн воинственных соседей и всегда чем-либо недовольных старейшин.

Пока за делами присматривал князь Предслав, отец Олега, но поскольку он сам правами на киевский стол не обладал, имелись опасения, что те или иные недруги попытаются вмешаться.

Поэтому Честонег и другие просили Олега собраться поскорее, чтобы захватить санный путь и не застрять посреди дороги, дожидаясь, пока на Днепре пройдет ледоход.

Еще горячей замысел скорого отъезда поддерживала Мальфрид. Ничего пока не было решено, а она уже спешно заказала кузнецам десяток новых больших ларей, пересмотрела со служанками все запасы полотна, белья, одежды, меха и посуды, хранившиеся в холодной клети.

Над ней подшучивали – дескать, как нашей Мальфрид не терпится стать королевой в Киеве!

Она натянуто улыбалась и отводила глаза.

Олег и сам стремился скорее на родину, но обнаружилась одна сложность.

– Я весьма рад, что муж моей дочери займет достойное его положение, – в один из следующих дней заметил как-то Ульв конунг. – Но, поскольку он покидает мой дом, я хотел бы знать, кто здесь займет его место. Ты – наследник своего деда, а кто будет твоим наследником, князь Олег?

Тот приподнял брови: у него не было ответа на этот вопрос.

– По справедливости я должен был бы попросить у тебя даже двоих, – продолжал Ульв, – ведь кроме моего сына Ингвара, который и так уже в Киеве, с тобой уедет теперь туда и моя дочь. Я надеюсь, что наши дружеские отношения и родственная любовь продолжатся и после твоего возвращения в Киев, но уговор надо соблюдать.

– Я и не думал отказываться от уговора или оспаривать его правильность, – заговорил Олег. – Просто я не знаю, как быть: тебе ведь известно, что у меня пока нет сыновей. И братьев нет, есть только сестра, но она уже замужем. Вот ее муж: Острогляд, Боживеков сын!

И он указал на одного из киевлян.

Острогляд, еще молодой, но зрелый муж, был весьма красив – с русой бородкой и задорными кудрями. Он неизменно улыбался, был щеголеват и речист: говорил протяжно, будто пел. Ради пира он нарядился в кафтан желтой шерсти, отделанный зеленым шелком с золотыми узорными кругами и полосами желтой тканой тесьмы на груди. Увидев, что взоры всех присутствующих устремлены на него, он приосанился.

– Но теперь моя сестра принадлежит к его роду, и едва ли муж позволит…

Острогляд ухмыльнулся и замотал головой:

– Так у нас, князюшка, не водится. Я Ростиславу свет Предславну не силой брал, не неволею, не уводом увел, не угоном угнал, не украдом украл! Бил челом – кланялся батюшке, бил челом – кланялся матушке, шапку сняв соболиную, износил кафтан шелку греческого, истаскал кушак шелку хвалынского, все до Ростиславы свет Предславны доступаючи!

Спорить никто не стал: выкупленная по обычаю жена прежнему роду больше не принадлежала.

– Но возможно, твое место здесь займет кто-то из твоих собственных родичей? – Ветурлиди вопросительно посмотрел на киевлян.

Те озадаченно переглянулись.

– Каково родство между вами? – продолжал владыка Варяжска. – Кого из них ты назвал бы своим наследником на то время, пока боги не пошлют тебе сыновей?

Теперь Олег озадаченно воззрился на приезжих. Честонега с потомками и Острогляда связывало с ним всего лишь свойство различных степеней.

– Боярин Честонег – пасынок моей бабки, княгини Святожизны, – пояснил Олег. – Когда она бежала в Киев от угров, ее сын был еще совсем юн, а она сама – не так уж стара. К ней посватался боярин Избыгнев, вдовец. У него уже было четверо сыновей, старший из которых – Честонег, а эти молодцы – его братаничи.

– Выходит, они не в родстве ни с Оддом Хельги, ни с твоим отцом? – уточнил Ульв.

– Ты прав – не в кровном родстве. Кроме сестры и ее детей, из родни моей крови есть еще мой отец, князь Предслав. Я рад был услышать, что он здоров и крепок, но он тоже не имеет кровного родства с Олегом Вещим и потому не может быть моим наследником.

Ульв конунг нахмурился.

Договор должен соблюдаться, с этим никто не спорил – кроме судьбы, не дающей возможности его исполнить.

– Постойте! – поднял руку Ветурлиди. – Я слышал, что у Одда Хельги были младшие братья. Где они сейчас?

– Они живут в Плескове, – ответил Олег. – Там двое его младших братьев, Вальгард и Торлейв. Они – воеводы плесковского князя. Вальгард даже женат на дочери самого Судогостя.

– Ну, это же меняет дело! – оживился Ульв. – Ты уверен, что они живы?

– Они были намного моложе Одда. Думаю, что живы. Ведь вестей об их смерти дед не получал?

Олег вопросительно посмотрел на Честонега, и тот покачал головой.

– Надеюсь, что тебе братья твоего деда достаточно дороги, чтобы кто-то из них послужил заменой твоим сыновьям, пока те не родятся?

– Разумеется, они мне дороги. Никто не посмеет заподозрить, будто я способен предать кровную родню. Но я не имею власти приказывать братьям моего деда, живущим в Плескове. Там свой князь, и едва ли он захочет ради моего удобства лишиться своих воевод. Да и сами они едва ли пожелают сменить собственные дома на чужие, а почетное положение вождя дружины – на скамью для гостей-заложников.

– Это я понимаю! – усмехнулся Ветурлиди. – Я очень ценю и почитаю моего брата Ульва, но не хотел бы ради него ехать заложником в Плесков!

– Однако послать туда ради такого дела кого-то из сыновей я мог бы тебя уговорить! – Ульв с усмешкой окинул взглядом поросль племянников: шестерых парней в возрасте от двадцати до тринадцати лет. – Надеюсь, у братьев Одда найдется сын, который приедет сюда, к нам, раз уж наш Ингвар живет в Киеве.

– А если бы у них еще нашлась дочь, подходящая в жены, скажем, моим Фасти или Сиграду, – оживленно подхватил Ветурлиди, глянув на двоих старших сыновей, – это было бы хорошо и справедливо: ведь ты, Ульв, отсылаешь туда же, в Киев, и свою дочь Мальфрид!

– Это было бы наилучшим выходом, – заключил Ульв. – Думаю, нам стоит как можно скорее послать в Плесков – пригласить твоих родичей. Как ты думаешь, Хельги?

– Конечно, послать к ним необходимо… – начал было Олег, но, бросив взгляд на Мальфрид, заметил, как она переменилась в лице. – Однако… не слишком ли много времени мы потеряем? Если мне придется ждать до лета, чтобы попасть в Киев…

– Не стоит откладывать, – поддержал его киевлянин Стемир. – Лучше сделать вот как: послать в Плесков – да и пускаться в дорогу! На пути встретимся: пусть Олеговы родичи приедут… да хоть в Будгощ, там мы с ними и потолкуем. Поезжай, князь, с нами или брата пошли. Там и решим, кому у тебя жить.

– Мы еще поговорим об этом на днях, – помолчав, сказал Ульв.

Мысль о том, чтобы выпустить из рук зятя и дочь, не слишком нравилась ему, но он не видел, как этого избежать, не проявляя неразумного и бесцельного упрямства. Не может ведь Олег наскоро слепить пару сыновей из глины, чтобы оказать уважение тестю!

Первыми уехали гонцы.

После этого прошло немало тягостных дней в бездействии.

Но вот Ветурлиди прислал долгожданную весть: плесковские родичи Олега прибыли в Будгощ, что близ устья Шелони, на юго-западном берегу Ильмень-озера.

Теперь и сам будущий киевский князь мог пускаться в дорогу, для чего уже все было давно готово.

Ульв конунг принес жертвы ради благополучного путешествия дочери и зятя, а также их успешного вокняжения. На прощальный пир съехались старейшины со всех окрестных городцов. Олегу и Мальфрид это напомнило их свадьбу, которая была два года назад: они сидели на почетных местах, одетые в лучшее цветное платье, оба бледные и напряженные, явно с нетерпением ждущие, когда же это все закончится. И оба ничего не ели и не пили – тоже как на свадьбе. Затянувшееся прощание и неопределенность будущего вымотали их, не оставив сил на радость.

В рассветных сумерках холодного зимнего дня будущие князь и княгиня сели в сани. Они были в простых овчинных кожухах, как и их дружина и челядь; от прочих мужчин Олега отличала лишь кунья шапка, покрытая красным шелком. Мальфрид закуталась поверх кожуха и головного платка в другой большой платок из толстой шерсти: он укрывал ее до колен, точно плащ.

Этим утром она поднялась раньше всех в городце, сама разбудила служанок, сама распоряжалась приготовлениями утренней каши, которой до отвала накормили возчиков, челядь, дружину и киевлян. Правда, Олег в лихорадочном предвкушении начала новой жизни съел через силу лишь пару ложек, да и сама Мальфрид поковырялась для вида в овсянке с просяным маслом, а потом украдкой переложила ее из своей миски в чужую: в темноте при лучинах, в суете сборов никто этого не заметил.

С матерью и прочими женщинами Мальфрид простилась еще накануне вечером, попросив их утром не выходить к отъезду. Фру Сванхейд согласилась: она понимала, что дочери трудно будет сохранить приличную королеве невозмутимость. Ведь она окончательно отрывалась от родной семьи, навсегда отбывала в чужие края, где еще неизвестно, что ждет – почет или гибель.

Хозяин Волховца тоже произнес последние напутствия еще вчера, поэтому остался в спальном чулане.

Отъезд прошел так же буднично, как отправление в дорогу торгового обоза. И теперь Олег мог наконец вздохнуть с облегчением, устремив взор вперед.

Правда, при первых проблесках зимнего рассвета увидеть можно было немногое: лишь укатанные колеи на льду Волхова в бурых пятнах навоза, заснеженные берега, охраняемые, будто стражами, старыми развесистыми ивами по колено в сугробах.

А большую часть зримого мира занимало огромное темное небо. При взгляде на него Олегу вспомнился череп древнего великана Имира, из которого сотворен небесный свод. Таким он и был: темным, плотным, исполинским и непробиваемым.

Как его будущее…

Но если бы дед лишь пялился на небо, высматривая там благоприятные знамения, он так и окончил бы жизнь на отцовском хуторе среди овец.

Олег молча махнул рукой – и обоз тронулся.

Скрипел снег под полозьями, бодро шагали возчики в набитых чистой соломой черевьях. Мальфрид, по самые глаза укутанная в платок, сидела, привалившись к новому сундуку: от него даже еще чуть-чуть пахло сосновым деревом и каленым железом. В полутьме, если не приглядываться, ее саму можно было принять за большой тюк. Опустив веки, она переводила дух. Первый шаг сделан: она выскользнула из родительского дома, не дав никому ничего заподозрить. Удачно получилось: в эти дни все смотрели больше на Олега, чем на нее, а он тоже был бледен, беспокоен и мало ел, так что никому не пришло в голову удивляться, отчего она, его жена, сама не своя.

Пока обошлось.

Правда, дело не кончено. Им еще придется надолго задержаться в Будгоще, а там с ними будет дядя Ветурлиди, отряженный Ульвом для переговоров с плесковской родней. Но Ветурлиди – это не мать, по части женских дел ему далеко до наблюдательной фру Сванхейд. Там он будет занят совсем другими заботами, а она, Мальфрид, сможет засесть в женских покоях и притвориться, будто простыла в дороге. С кем не бывает?