Помоги проекту - поделись книгой:
На следующий день приехал Мыльников. Обтянутый сверху серым брезентом «газик» лихо подскочил к сельсовету. Из кабины с достоинством вылез коренастый, плотный человек лет сорока восьми. Тёмный с искрой костюм ладно сидел на нем, на ногах блестели начищенные полуботинки.
Мыльников ещё не успел подняться на крыльцо поселкового, как его перехватил председатель. Пожав друг другу руки, они не пошли в контору, а спустились вниз. Алексей Иванович был ниже Носкова на целую голову, зато вдвое шире. О чем–то разговаривая, они направились к Артёму.
Артём отложил неисправную удочку в сторону — он подгонял два колена — и поднялся навстречу.
Кирилл Евграфович познакомил их. Мыльников подержал в своей пухлой ладони с короткими пальцами руку Артёма и сразу заинтересовался удочкой. Толстые губы на его широком, кирпичного цвета лице растянулись в улыбке.
— Разве это удочка? Я видел у приятеля–москвича японскую. На рыбалку ко мне приезжал весной. Вот это удочка! В собранном виде сойдёт за трость, а разложишь — восемь метров! Обещал мне привезти такую. Иногда их в Москве выбрасывают в продажу. Он мне катушку японской жилки подарил. Вот это жилка, я вам скажу! На ноль два можно трехкилограммового леща вытащить.
— Я таких лещей давно не видел, — сказал Носков. Артём с любопытством смотрел на Мыльникова, тот не дал ему ещё и рта раскрыть.
— Чехов, — с уважением сказал Мыльников, заметив на бревне книжку. — Хороший писатель. Я сейчас читаю Лескова. Рассказ есть у него, «Зверь» называется… Про медведя. Сильный рассказ! И Вересаев мне нравится. Помните, «Случай на Хитровом рынке»?..
— Не помню, — сказал Артём. — Я Вересаева мало читал.
И тут Мыльников обратил внимание на дом. Небольшие глаза его заблестели от удовольствия.
— Узнаю работу Паровозникова, — сказал он. — Стыдно признаться, но когда–то я назначил его начальником жилого строительства. Не прогони я его через месяц — потом за год убытки не покрыть было бы.
— Меня тоже хорошо нагрели, — заметил Артём.
— С этим народом надо ухо востро держать. Мыльников обошёл дом кругом, поковырял палкой фундамент.
— Фундамент крепкий, — сказал он, — это главное… А сруб придётся перебирать. Вы рассчитываете на два этажа?
— Наверху хотел мастерскую, — сказал Артём.
— Я бы вам посоветовал рядом с сараем соорудить летнюю кухню. Летом в доме душно, а на свежем воздухе — другое дело. Можно прямо на лужайке шашлыки жарить… Вы умеете делать шашлыки?
— Шашлыки? — удивился Артём. Он все ещё не мог привыкнуть к манере Мыльникова разговаривать.
— Алексей Иванович, — вмешался Носков. — О шашлыках поговорим, когда дом будет готов.
— Я вам на досуге набросаю проект, — пообещал Мыльников. — Не дом будет, а дворец!
— Дворец не надо, — усмехнулся Артём.
— У тебя, Алексей Иванович, каких–либо стройматериалов не найдётся? — спросил Кирилл Евграфович. — Надо бы земляку помочь.
— Могу досок для стен подкинуть по государственной цене… Ну, ещё что вам понадобится? Кирпич, цемент…
— Алексей Иванович, я напишу ваш портрет, — обрадовался Артём. — А если ещё по–настоящему отремонтируешь дорогу, я твой портрет на самом видном месте повешу в клубе… Пусть люди смотрят на нашего благодетеля… — ввернул хитрый председатель и подмигнул Артёму. Но Мыльников на это не клюнул.
— Пусть Осинский строит, — сказал он и кивнул на большой альбом: — Можно взглянуть?
Артём не очень–то любил показывать незаконченные наброски, но на этот раз отказать не посмел. Особенно Мыльникову понравились пейзажи. Он узнал живописное лесное озеро с кувшинками у берегов и сказал, что здесь в прошлом году, в мае, поймал восемь «лаптей». Причём самый маленький лещ весил девятьсот граммов. Сколько весил самый большой, Алексей Иванович не сообщил. Очевидно, из скромности.
Поговорив о международном положении, о последних новостях космической эры, а заодно покритиковав директора стеклозавода «Красный холм» Осинского, который выпускает для спиртзавода недоброкачественную тару, Мыльников пригласил Артёма и Носкова поехать с ним и познакомиться с заводом. Последнее относилось к Артёму. Носков завод знал как свои пять пальцев.
Прошёл дождь, и дорога расползлась, вновь образовались колдобины. «Газик» подпрыгивал, кренился то на одну сторону, то на другую. Пассажиры вцепились в поручни и наклонили головы, чтобы не набить шишек о металлические крепления крыши кузова.
— Когда же дорогу по–настоящему будешь ремонтировать, Алексей Иванович? — снова завёл разговор Носков. — Иль тебя за рулём не трясёт?
— Пусть сначала Осинский мост сделает, — отмахнулся Мыльников.
— Вот так и кивают один на другого, а дорога — одно название, — сказал Кирилл Евграфович. — Причём пользуются оба. Один тару и стеклоизделия отправляет по железной дороге с нашей станции, другой — готовую продукцию… Алексей Иванович, сколько разбили ящиков с водкой во втором квартале? — ядовито спросил Носков.
— Тебе ведь тоже отпускают деньги на ремонт, — сказал Мыльников.
— Деньги! — вздохнул председатель. — Кот на плакал… Я до сих пор клуб не могу отремонтировать.
— А я в этом году заложил для рабочих новый двухэтажный дом. Вся моя смета до последней копейки ушла на это. Мне ведь тоже деньги с потолка не сыплются.
— На те средства, что вы списали на разбитую продукцию да технику, можно было не три каких–то километра заасфальтировать, а все сто, — сказал Носков.
— Ты, Евграфыч, нажимай на Осинского, а я тебе лучше автобусную остановку сооружу. Железная арматура, цемент и надпись бронзой: «Смехово»!
— С худой овцы, хоть шерсти клок, — засмеялся председатель. — К осени сделаешь?
— Мыльников слов на ветер не бросает, — пряча хитрые глаза, улыбнулся Алексей Иванович.
— А дорогу приводить в порядок начнём с будущей весны…
— Что ты все заладил о дороге да о дороге? — перебил Мыльников. — Артёму совсем не интересны наши с тобой разговоры…
— Почему же, — возразил Артём. — Очень даже интересны…
— Да, у вас ведь машина! — посочувствовал Мыльников.
«Газик» наконец выскочил на асфальт и обрадованно рванулся вперёд. В железные крылья застучали комья грязи.
— Как приятно после плохой дороги вырваться на шоссе, — оптимистически сказал Алексей Иванович, выжимая до отказа акселератор.
2
С утра до вечера Артём возился на своём участке: ворочал тяжёлые бревна, потолочины, доски, За эти несколько дней успел загореть. Работал с удовольствием, напевая что–то под нос. Устав, усаживался на здоровенный чурбак и отдыхал, поворачивая солнцу то грудь, то спину.
Но стоило лишь забренчать ведру у колодца, Артём бросал работу и выпрямлялся. Он все ждал, что появится Таня, но за водой приходила её сестра.
Каждый вечер он совершал получасовую прогулку от станции до речки Березайки и назад. Велосипедисты и мотоциклисты проложили вдоль железнодорожного полотна твёрдую узкую тропинку. Иногда они обгоняли Артёма, и ему приходилось вставать на шпалы или спускаться с насыпи.
Шагая по тропинке и сбивая кривой берёзовой палкой маленькие камешки, он слушал соловьиное пение. Причём соловьи никогда не пели разом: сначала один, потом второй, третий… Случалось, Артём останавливался у семафора и подолгу слушал этот удивительный поединок. Он где–то читал, что соловьи никогда не дерутся из–за своих невест. Соперники соревнуются в пении. Вместо диплома победитель этого благородного конкурса получает сердце соловьихи, а посрамлённый противник удаляется попытать счастья в другой роще.
Берёзовая роща, где пели соловьи, находилась за Березайкой, по правую сторону железнодорожного моста, а слева по берегам речки раскинулся большой зелёный' луг. Постепенно бор наступал на луг. Огромные сосны величественно разбросали свои ветви над невысокой травой, усыпанной шишками. Сосны росли на приличном расстоянии друг от друга, потому и вымахали такими могучими.
С этого места Артём обычно наблюдал закат солнца. В прохладные дни над Березайкой колыхался низкий туман, а над соснами разливалось сияние. Если на небе были облака, то они каждую минуту меняли свой цвет. Из снежно–белых становились воздушно–розовыми, потом наливались густой желтизной с красноватой каймой внизу, затем вспыхивали огнём, зажигая ровные стволы сосен, и, наконец, застывали в величественной неподвижности, вобрав в себя все цвета радуги.
В такие минуты становилось тихо. На дереве не шевелилась ни одна ветка, даже умолкали соловьи. Длинный летний день уступал своё место короткой звёздной ночи.
Возвращаясь обратно в быстро сгущавшихся сумерках по извилистой лесной дороге, Артём слышал, как попискивали птахи, устраиваясь на ночь, неподалёку всякий раз резко кричал дергач. Майские жуки перелетали через дорогу и шлепались в листья; в лунном отблеске, на обочине, бесшумно роились какие–то ночные букашки. Один раз на дорогу выкатился ёж и, не обращая внимания на человека, неторопливо потрусил по своим ежиным делам.
Ещё издалека Артём услышал музыку. Она настойчиво влезала в уши, вытесняя все остальные звуки. На танцплощадке включили радиолу. Впереди замигали огни стрелок, вспыхнули прожектора, осветив танцующих. И Артём вспомнил, что сегодня суббота. Проходя мимо пятачка, он вдруг подумал, что среди танцующих может быть и Таня. Вытягиваясь на носках, он всматривался через ограду, стараясь увидеть её, но на площадке было много народу.
Забравшись в палатку, Артём разулся, лёг на раскладушку и, поставив на грудь транзисторный приёмник, стал крутить ручку настройки. Прослушав последние известия, он стремительно встал и, натянув на себя белую рубашку, пошёл на танцплощадку. Заплатив прямо у входа двадцать копеек за билет, он прислонился к перилам и стал смотреть на танцующих.
Хозяевами здесь себя чувствовали шестнадцати–восемнадцатилетние подростки. Их было большинство, и держались они довольно вызывающе. Толкали друг друга и танцующих, громко гоготали, отпускали плоские шуточки девушкам, которые держались небольшими стайками. Танцевали и парень с парнем, причём кривлялись во всю мочь, и в большинстве — девушки с девушками. Были и взрослые парни и девушки, которым уже за двадцать. Эти тоже держались своей компанией. Даже был один капитан, военный моряк, в фуражке с кокардой. Отпускник, наверное. Он танцевал с маленькой пухлой блондинкой, которая, взглянув на Артёма, что–то сказала своему кавалеру, и они оба рассмеялись. Поймав взгляд Артёма, капитан смущённо улыбнулся, как бы давая понять, что они ничего обидного не имели в виду. Таня была здесь. Она танцевала с высоким длинноносым парнем с бачками, вьющимися до самого подбородка. Он уверенно держал её в своих объятиях и, глядя сверху вниз, о чем–то говорил. Таня, казалось, не слушала, она рассеянно смотрела по сторонам, и, когда её взгляд наткнулся на Артёма, в глазах что–то мелькнуло. Артём улыбнулся и помахал рукой. Таня кивнула и без улыбки продолжала смотреть на него. Парень не очень приветливо покосился на Артёма.
Когда начался следующий танец, Артём решительно подошёл к ним и по всем правилам пригласил Таню. Она ещё не успела и рта раскрыть, как её кавалер самоуверенно заявил:
— Она не пойдёт. — И положил ей руку на плечо. Таня вспыхнула и ледяным голосом произнесла:
— Убери руку.
Помедлив, парень нехотя убрал.
— И никогда больше не отвечай за меня, — сказала Таня и пошла танцевать с Артёмом.
Глядя ей в глаза, Артём позабыл про парня и очень огорчился, когда танец кончился. И тут же к ним подошёл парень с бачками.
— Приглашаю тебя на следующий танец, — небрежно сказал он.
— Я не хочу танцевать, — ответила девушка.
И пока молодой человек, не ожидавший такого поворота, соображал, как ему следует поступить, Артём предложил ей прогуляться. Таня кивнула, и он, взяв её под руку, осторожно повёл к выходу, а парень с бачками стоял посередине площадки и провожал их угрюмым взглядом.
В домах свет давно потушен. Здесь рано ложатся спать. Они шли по улице мимо притихших, спрятавшихся в тени деревьев и кустов домов, и кошки с горящими глазами бесшумно перебегали дорогу.
— Дурная примета, — сказала Таня. — Нужно остановиться и три раза плюнуть через плечо.
— Я давно вас не видел, — сказал Артём. — Где вы пропадали?
Она ответила, что ездила в Москву поступать в педагогический институт. Документы приняли, экзамены сдавать через два месяца. Нужно готовиться, а погода стоит такая, что невозможно усидеть за книжкой. Вчера она нашла на берегу Березайки чудесное место, где никого не бывает. Там можно загорать и заниматься.
— Покажите мне это место, — попросил Артём.
— Нет, — сказала она. — Вы будете мне мешать.
У Тани твёрдый характер. Она всегда говорила конкретно и определённо, не заботясь, какое это производит впечатление. Врождённое кокетство, так свойственное большинству женщин, полностью отсутствовало у Тани. Взгляд у неё был открытый, прямой. И несмотря на все это, она была очень женственна. Стоило ей улыбнуться или поднять руку и поправить волосы, как забывалось то несколько странное впечатление, которое оставляла её манера разговаривать.
— Я вам привёз, что вы просили, — сказал Артём. Она удивлённо взглянула на него:
— Я у вас ничего не просила.
— Хотите, покажу?
— Я действительно ничего не просила, — повторила она.
Они повернули и скоро оказались у калитки, которая вела к разобранному дому Артёма. Таня остановилась у забора, а он подошёл к машине, достал из багажника две небольшие картины в рамках из бука.
Им пришлось снова подойти к танцплощадке, чтобы Таня смогла рассмотреть картины.
— Аничков мост… Исаакий! Это мне?
Артём улыбнулся и кивнул. За несколько дней до отъезда он написал для неё эти картины.
В глазах её — радость. Она совсем по–детски прижала картины к себе, словно боялась, что их отнимут. Лицо её преобразилось, стало удивительно красивым. Вот такой Артём хотел бы её нарисовать. Он пробовал по памяти — набросал с десяток эскизов, — но ничего не получалось.
— Вы, оказывается, хороший художник, — сказала она.
— Я очень хотел бы написать ваш портрет.
Она сразу перестала улыбаться, лицо её стало задумчивым.
— Меня никогда не рисовали, — сказала она. — Нужно сидеть и позировать?
— Как же я иначе буду работать? Мы будем разговаривать.
— Я уже давно заметила, когда люди смотрятся в зеркало или в объектив фотоаппарата, у них глупые лица, — сказала она. — Я не хочу позировать.
— Холст на мольберте — это же не зеркало и не объектив…
— Не обижайтесь, ладно? — сказала она.
Он проводил её до дома. Они ещё сидели на низенькой лавочке под окном, когда погасли огни на танцплощадке. Послышались голоса, смех. Мимо прошли парни и девушки. Как раз напротив них кто–то противным голосом затянул частушку. Конец её потонул в общем хохоте.
— Вот дают, — сказал Артём.
— Я видела у вас во дворе удочки, — сказала Таня. — Вы рыбак?
— Мне тут рассказали про одно озеро, — оживился Артём. — Отсюда километрах в тридцати. Огромное, с живописными островами, а рыба клюёт, только кинь… Разобью палатку на острове, наловлю окуней и буду уху варить… А почему вы меня спросили об этом?
— У нас во дворе в щепках много червей… Когда поедете на рыбалку, скажите, я вам целую банку накопаю.
Артём долго смотрел ей в глаза, а потом сказал:
— А почему бы нам не поехать вдвоём?
Она молча смотрела на него.
— Погода чудесная. Вы будете жить в палатке, себе я сооружу шалаш, — с подъёмом продолжал Артём. — И будем жить на зеленом острове. Я буду рыбачить, а вы учите себе на здоровье!
Она все ещё молчала. Лицо серьёзное, сосредоточенное. Уж не обиделась ли? Ему стало неловко. И виделись–то всего два раза, а он — на рыбалку! Вдвоём… Эта идея возникла у него неожиданно, и он предложил от чистого сердца. Может быть, она неправильно его поняла?..
— Я ничего не умею делать, — наконец сказала она. — Ни уху варить, ни рыбу ловить.
— Какой же рыбак доверит кому бы то ни было уху варить! — обрадованно воскликнул он. — Вы будете загорать и готовиться к экзаменам, а я…
— Спокойной ночи, — сказала Таня и, отворив незапертую дверь, исчезла в тёмных сенях. Скрипнула дверь в комнату, и стало тихо. На крыльце сельпо послышался шум, яростный вопль, и две подравшиеся кошки шарахнулись в разные стороны. Ещё одна кошка почти у самого дома перебежала дорогу. «Что–то уж очень много кошек сегодня попадается на моем пути…» — подумал Артём, подходя к калитке. И тут он увидел три тёмные фигуры, отделившиеся от забора. Фигуры приближались к нему. Можно было захлопнуть за собой калитку и укрыться во дворе, но Артём сразу же отогнал эту недостойную мысль, Когда трое подошли вплотную, из калитки детсада вынырнула ещё одна фигура. «Зачем так много?..» — успел подумать он.
Поделиться книгой: