Возвращение домой

Кэсс Морган

Сотня. Возвращение домой

® Марина Акинина, обложка, 2015

® Ольга Кидвати, перевод, 2015

® ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Эта книга – плод воображения автора. Все имена, персонажи, места и ситуации вымышлены. Любые совпадения с реальными событиями, географическими объектами и людьми, как умершими, так и ныне здравствующими, являются случайностью.

Посвящается Жоэль Хобейка, чье воображение привносит в жизнь вымысел и заставляет сумасшедшие мечты становиться явью. И Энни Стоун, выдающемуся редактору.

Глава первая

Гласс

Руки Гласс были липкими от маминой крови. Осознание происходящего приходило медленно, как сквозь густой туман, – казалось, будто это чьи-то чужие руки, а кровь просто привиделась в кошмарном сне. Но руки принадлежали ей, и они действительно были в крови.

Гласс чувствовала, как правая ладонь прилипает к подлокотнику ее кресла в первом ряду челнока. Потом она ощутила, что кто-то крепко сжимает ей левую руку. Это был Люк. Он не выпускал ладонь Гласс с того самого момента, как силой оторвал возлюбленную от тела матери и усадил на место. Пальцы Люка впились ей в руку с такой силой, словно молодой человек пытался таким образом избавить Гласс от пульсирующей боли, приняв ее на себя.

Гласс постаралась сосредоточиться на тепле его руки, на том, как крепко он сжимал ее пальцы, не отпустив их даже тогда, когда челнок заходил ходуном, оказавшись в гравитационном поле Земли.

Всего несколько минут назад мама сидела в соседнем кресле и вместе с Гласс ждала встречи с новым миром. А теперь мама мертва, застрелена обезумевшим охранником, который отчаянно бился за место на последнем челноке, покидающем обреченную Колонию. Гласс изо всех сил зажмурилась, чтобы избавиться от навязчивого кошмара, вновь возникшего перед ее внутренним взором: вот мама медленно сползает на пол, вот сама Гласс опускается рядом, слыша тяжелое дыхание и стоны. Гласс бессильна, она ничего не может сделать, чтобы остановить кровотечение. Вот она сидит, положив мамину голову себе на колени, и, с трудом сдерживая рыдания, произносит слова любви. Вот по Сониному платью расползается темное пятно, а жизнь тем временем покидает ее тело, и Гласс слышит последние мамины слова: «Я так горжусь тобой». А потом из лица матери уходит жизнь.

Но Гласс не могла избавиться от возникавших в мозгу образов, как не могла изменить реальность. Мама мертва, а они с Люком мчатся сквозь космос в корабле, который вот-вот потерпит крушение, ударившись о поверхность Земли.

Челнок отчаянно грохотал и дергался, его мотало из стороны в сторону. Гласс едва ли замечала это. Она смутно ощущала, что ее тело швыряет туда-сюда, и в ребра впивается металлическая пряжка ремня безопасности, но боль от смерти матери ранила куда сильнее.

Раньше горе представлялось ей каким-то тяжким грузом – и это в том случае, если она вообще давала себе труд подумать на подобную тему. Та, былая Гласс склонна была зацикливаться на страданиях других людей. Все изменилось, когда умерла мать Уэллса. Девушка видела, как ее лучший друг бродит по кораблю, словно придавленный огромной, неподъемной, но невидимой ношей. Однако сама Гласс сейчас чувствовала себя иначе – опустошенной, полой. Из нее словно бы выскоблили все чувства. О том, что она все еще жива, напоминали только крепкие пальцы Люка на ее руке.

Со всех сторон на Гласс напирали люди. Все сиденья были заняты, а оставшееся пространство в салоне челнока было плотно набито мужчинами, женщинами и детьми. Они держались друг за друга, чтобы не потерять равновесия, хотя это было совершенно излишне – в волнообразно колышущейся массе, состоящей из человеческой плоти и беззвучных слез, падать все равно было некуда. Кто-то шептал имена близких, которые остались на корабле, кто-то неистово тряс головой, отказываясь смириться с мыслью о том, что пришлось навсегда распрощаться с любимыми.

Панике не поддался один-единственный человек, сидевший справа от Гласс, Вице-канцлер Родос. Он смотрел прямо перед собой, то ли не замечая отчаянного смятения на лицах людей, то ли игнорируя его. На миг горе Гласс отступило, его затмила вспышка негодования. Отец Уэллса, Канцлер, сейчас делал бы все, что в его силах, лишь бы успокоить людей, если он вообще позаботился бы о том, чтобы занять место в челноке. Хотя Гласс, разумеется, была не вправе судить Вице-канцлера. Она оказалась здесь только благодаря Родосу, который потащил их с матерью за собой, прорываясь к челноку.

Сильный толчок отшвырнул Гласс к спинке ее кресла, когда челнок вдруг резко тряхнуло, потом он накренился набок почти на сорок пять градусов, а потом вернулся в прежнее положение, продолжая свое выворачивающее все внутренности падение. Все разом ахнули, но громче всего прозвучал детский вопль. Когда металлический каркас челнока начал прогибаться, словно от удара гигантского кулака, кое-кто закричал. Разрывая барабанные перепонки, салон наполнил высокий металлический визг, заглушающий и крики, и испуганные рыдания.

Гласс вцепилась одной рукой в подлокотник кресла, а другой – в руку Люка, ожидая, что ее вот-вот накроет волна ужаса. Однако этого не произошло. Она знала, что должна бы испугаться, но события последних дней притупили чувства, девушка будто оцепенела. Ей пришлось тяжко, когда в Колонии стало недоставать кислорода, а ее дом словно развалился на части. И когда она решилась на безумный нелегальный поход через открытый космос с Уолдена на Феникс, где пока еще можно было дышать. Но все, через что прошла Гласс, меркло перед тем, как она сама, мама и Люк прорывались на челнок. Однако теперь ей было плевать на то, что она, возможно, никогда не увидит Земли. Пусть все закончится для нее сейчас, это лучше, чем просыпаться каждое утро и вспоминать о том, что мамы больше нет.

Покосившись на Люка, она увидела, что тот с каменным, полным решимости лицом смотрит прямо перед собой. Может, он старается быть храбрым ради нее? Или охранников специально учат соблюдать спокойствие в экстремальных ситуациях? Люк заслуживает лучшей участи, чем эта. Неужели после всего, через что ему пришлось пройти ради Гласс, он обречен на такую вот кончину? Неужели они спаслись от верной смерти в Колонии лишь для того, чтобы теперь сломя голову мчаться навстречу иной, но столь же ужасной судьбе? Переселение человечества на Землю не планировалось в течение еще как минимум столетия. За это время ученые должны были убедиться, что радиация, царящая на планете после Катаклизма, сошла на нет. Их возвращение на родину, их отчаянный исход сулил одну лишь неопределенность.

Гласс бросила взгляд на ряд маленьких иллюминаторов в борту корабля. За каждым из них клубились серые тучи. Есть в этом какая-то странная красота, подумала она, и тут один из иллюминаторов внезапно лопнул. По салону разлетелись осколки раскаленного стекла и металла, а в образовавшееся отверстие ворвалось пламя. Люди, оказавшиеся к нему ближе всего, рванулись кто в сторону, кто вниз, но в такой тесноте им некуда было деться. Отшатнувшись назад, они попадали на тех, кто стоял за их спинами. Ноздри Гласс обжег острый запах горячего металла, но его перебила какая-то другая вонь… и Гласс с растущим ужасом поняла, что так пахнет поджаривающаяся плоть.

С трудом повернув голову, Гласс снова посмотрела на Люка. В этот миг она не слышала ни воплей, ни рыданий, ни скрежета металла, не думала о так недавно испустившей последний вздох матери. Сейчас она могла лишь смотреть сбоку на безупречный профиль Люка и его волевой подбородок, на черты, которые она, приговоренная к смерти, так часто вспоминала в Тюрьме, дожидаясь казни, которая должна была состояться в день ее восемнадцатилетия.

К реальности ее вернуло скрежетание металла о металл. Проникая через барабанные перепонки, оно пробирало до костей, до печенок. Крышу корабля снесло, словно та была всего лишь куском ткани, Гласс сжала зубы и в ужасе беспомощно огляделась по сторонам.

Потом она заставила себя снова повернуться к Люку. Его глаза были закрыты, но рука лишь сильнее сжимала ее пальцы.

– Я люблю тебя, – сказала Гласс, но ее слова потонули в шуме и криках.

А потом челнок с зубодробительным треском рухнул на Землю, и все почернело.

До слуха Гласс издалека донесся низкий утробный стон. Никогда прежде не слышала она такого исполненного страдания звука. Гласс попыталась открыть глаза, но даже это крошечное усилие вызвало тошнотворное головокружение. Она сдалась и позволила себе снова провалиться в темноту. Прошло несколько мгновений. Или, может быть, несколько часов? Гласс вновь попыталась вырваться из умиротворяющей тишины и вернуться в сознание. Целую блаженную, неверную миллисекунду она понятия не имела, где находится. Первое, на чем ей удалось сосредоточиться, был шквал странных запахов. Гласс даже не знала, что можно обонять столько всего сразу. Кое-какие ароматы она вроде бы помнила по солярным плантациям (именно там они любили встречаться с Люком), однако тут запахи были в тысячу раз сильнее, в них чувствовалась какая-то сладость, но не такая, как у сахара или духов, а глубже, богаче. С каждым вдохом ее мозг приходил во все большее возбуждение, силясь осмыслить этот водоворот запахов. Пахло чем-то пряным. Металлическим. А потом еще один знакомый запах потряс ее и заставил мозг проснуться. Запах крови.

Глаза Гласс распахнулись. Она находилась в каком-то очень просторном помещении, настолько большом, что невозможно было увидеть стены, а усыпанный звездами потолок, казалось, находился в нескольких милях над головой. Постепенно все в ее сознании встало на свои места, и оторопь сменилась благоговением. Она, Гласс, смотрит на небо – настоящее земное небо, – и она жива. Но это ощущение длилось всего несколько мгновений, сменившись паникой, когда мозг пронзила внезапная мысль: «Где же Люк?» Она взяла себя в руки и резко села, не обращая внимания на тошноту и боль, которые общими усилиями порывались вновь свалить ее на землю.

– Люк! – выкрикнула она, вертя головой и молясь о том, чтобы увидеть его знакомую фигуру среди множества незнакомцев. – Люк!

Но ее зов потонул в усиливающейся мешанине стонов и криков. «Почему никто не включит свет?» – обалдело подумала Гласс, а потом вспомнила, что они на Земле. Тускло мерцали звезды, а луна давала достаточно света, чтобы Гласс поняла: стонущие, мечущиеся темные фигуры принадлежат ее недавним попутчикам. Наверное, это просто кошмарный сон. Тут все совсем не так, как должно быть на Земле. Это не то место, за которое стоит умереть. Она снова позвала Люка, но не получила никакого ответа.

Ей надо было встать, но мозг словно утратил связь с мышцами, а тело казалось странно тяжелым, словно к конечностям были привязаны невидимые гири. Похоже, земное тяготение сильнее того, к которому она привыкла, – или, может быть, она ранена? Гласс провела ладонью по ноге и задохнулась, потому что та была мокрой. Неужели у нее кровотечение? Она посмотрела вниз, заранее боясь того, что могла увидеть. Штанины оказались разодранными, а ноги – сильно исцарапанными, но никаких ран видно не было. Гласс коснулась руками пола – нет, земли – и задохнулась. Она сидела в воде, которая текла куда-то в невероятную даль, скрываясь в тени деревьев. Гласс моргнула, ожидая, что глаза перенастроятся, и ее взору предстанет что-то более осмысленное, но картинка не изменилась. Озеро – медленно всплыло в сознании нужное слово. Она сама сидела с краю, то есть на берегу земного озера, и этот факт был для нее таким же сюрреалистическим, как и все, что ее окружало. Когда Гласс озиралась по сторонам, она видела сплошные ужасы. Изувеченные, изуродованные тела на земле. Раненые, которые кричали и молили о помощи. Искореженные дымящиеся обломки челноков, приземлившихся буквально в нескольких метрах друг от друга, их растрескавшиеся, расколотые корпуса. Люди подбегали к тлеющим руинам кораблей и выносили на плечах что-то тяжелое, обездвиженное.

А кто вынес ее? И если это был Люк, то где он теперь?

Гласс заставила себя встать на дрожащие, подкашивающиеся ноги. Она напрягла колени, чтобы не упасть, и взмахнула руками, удерживая равновесие. Гласс стояла в ледяной воде, и по ногам бежал кверху озноб. Она сделала глубокий вдох, почувствовала, что в голове слегка прояснилось, хотя ноги по-прежнему дрожали, и сделала несколько неуверенных шажков, спотыкаясь о камни.

Гласс опустила глаза, и у нее перехватило дыхание. Лунного света хватало, чтобы заметить, что вода окрашена темно-розовым. Неужели после Катаклизма цвет воды в озерах изменился из-за загрязнения и радиации? А может, в этих местах природный цвет воды именно такой, розовый? Она всегда была не слишком внимательна на уроках географии Земли и с каждой секундой все больше и больше об этом сожалела. Но отчаянный крик раненого, лежащего на земле неподалеку, заставил Гласс осознать жестокую правду: дело вовсе не в долгосрочном воздействии радиации. Вода стала красной от крови. Гласс содрогнулась и сделала несколько неверных шагов к кричащей женщине. Та лежала на берегу, но нижняя часть ее тела находилась в быстро краснеющей воде. Гласс наклонилась, взяла женщину за руку и сказала:

– Не беспокойтесь, с вами все будет хорошо. – Она надеялась, что ее голос звучит достаточно уверенно, хотя на самом деле не была уверена ни в чем.

Глаза женщины были расширены от боли и страха.

– Вы не видели Томаса? – прохрипела она.

– Томаса? – повторила Гласс, вглядываясь в темноту, полную тел и обломков челноков. Ей нужно было найти Люка. Страшнее того, что она оказалась на Земле, была лишь мысль о том, что раненый Люк лежит где-то в полном одиночестве.

– Моего сына Томаса, – сказала женщина, вцепившись в руку Гласс. – Мы были на разных челноках. Моя соседка… – она прервалась, страдальчески вздохнув, – пообещала о нем позаботиться.

– Мы найдем его, – сказала Гласс, морщась от того, что ногти женщины впились ей в кожу. Она очень надеялась, что первое предложение, произнесенное ею на Земле, не окажется ложью. Ей вспомнился хаос, который царил в Колонии перед отправлением челноков. Давка на взлетной палубе, хрипящие люди, отчаянно сражавшиеся за возможность занять последние свободные места и убраться с обреченной космической станции. Обезумевшие родители, разлученные толпой с детьми. Синегубые перепуганные дети, пытающиеся отыскать родных, которых они, возможно, никогда больше не увидят.

Гласс попыталась высвободиться, но тут женщина вскрикнула от боли, и ее рука упала обратно в воду.

– Я поищу его, – неуверенно проговорила Гласс, потихоньку отходя в сторону. – Мы его найдем.

Чувство вины, обуявшее Гласс, почти заставило ее остановиться, но она знала, что должна идти. Она ничем не могла облегчить страдания этой женщины. Она ведь не была врачом, не то что девушка Уэллса, Кларк. Не была она и коммуникабельным человеком, как тот же Уэллс или Люк, которые всегда умели сказать нужные слова в подходящее время. На всей этой планете был лишь один человек, которому она могла помочь, и нужно было найти его, пока не стало слишком поздно.

– Простите, – шепнула Гласс, снова поворачиваясь к женщине, лицо которой исказилось от боли. – Я к вам еще приду. Я просто должна поискать моего… одного человека.

Женщина кивнула, стиснув зубы и зажмурившись, и из-под ее сомкнутых век покатились слезы.

Гласс оторвала взгляд от несчастной и пошла дальше. Она прищурилась, чтобы лучше видеть, что происходит вокруг. Сочетание темноты, головокружения, дыма и шока от того, что она оказалась на Земле, словно затянуло происходящее пеленой тумана. Челноки потерпели крушение на берегу озера, оставив везде, куда не кинешь взгляд, груды дымящихся обломков. Вдалеке виднелись смутные очертания кромки леса, но Гласс была в таком смятении, что лишь скользнула по ней взглядом. Что хорошего в деревьях или даже в цветах, если рядом нет Люка, который мог бы увидеть все это вместе с ней?

Ее взгляд метался от одной одуревшей и израненной жертвы крушения к другой. Вот старик, сидящий на большом металлическом обломке, явно бывшем когда-то фрагментом челнока, и уронивший голову на руки. Вот всего в нескольких метрах от шипящих и искрящих проводов стоит в одиночестве молодой парнишка с окровавленным лицом. Игнорируя опасность, он смотрит пустыми глазами в небо, будто ищет способ вернуться домой.

Повсюду лежали изувеченные мертвые тела. На губах погибших еще словно витали призраки последних душераздирающих слов прощания, а сами люди так и не увидели даже клочка голубого неба, хотя и пожертвовали всем на свете, чтобы на него посмотреть. Лучше бы им остаться дома, чтобы испустить свой последний вздох в окружении родных и близких, а не умирать тут в полном одиночестве.

Все еще не слишком твердой походкой Гласс двинулась к ближайшим распластавшимся по земле телам, изо всех сил молясь, чтобы не увидеть среди мертвых лиц того самого, с волевым подбородком и узким носом, обрамленного светлыми вьющимися волосами. Подойдя к первому мертвецу, она с горьким облегчением вздохнула. Это не Люк. Ощущая равные по силе ужас и надежду, Гласс двинулась к следующему телу. И к следующему. Она затаивала дыхание, переворачивая очередного мертвеца на спину или убирая с него тяжелые обломки челнока. После каждого окровавленного, изувеченного незнакомца она вздыхала и позволяла себе чуть укрепиться в вере, что Люк, возможно, все еще жив.

– С вами все в порядке?

Гласс вздрогнула и повернула голову туда, откуда донесся голос. На нее вопросительно смотрел человек с глубоким порезом под левым глазом.

– Да, все нормально, – автоматически ответила она.

– Вы уверены? Шок может делать с телом всякие безумные трюки.

– Со мной все о’кей. Я просто ищу… – Она замолчала, не находя слов, чтобы облечь в них теснящуюся в груди смесь надежды и паники.

Человек кивнул.

– Хорошо. Я тут уже все осмотрел, но, если вы найдете выживших, которых я пропустил, покричите. Мы относим раненых вон туда, – и он ткнул пальцем в темноту. Там, вдалеке, Гласс разглядела очертания людей, склонившихся к лежащим на земле телам.

– Там у самой воды женщина. По-видимому, она ранена.

– Ладно, мы ее подберем.

Сделав знак кому-то невидимому Гласс, он побежал в сторону озера. У нее возникло странное желание окликнуть его и сказать, что сперва лучше бы поискать пропавшего Томаса. Гласс была уверена, что женщина предпочтет истечь кровью в воде, лишь бы не жить на Земле без единственного существа, которое наполняло смыслом ее существование. Но человек уже скрылся из виду.

Гласс глубоко вздохнула и заставила себя двигаться дальше, однако ноги больше не подчинялись ее воле. Если Люк не ранен, почему он до сих пор ее не нашел? То, что она не слышит его звучного низкого голоса, выкрикивающего в темноте ее имя, в лучшем случае означало, что он лежит где-то, потому что слишком серьезно ранен, чтобы двигаться. А в худшем…

Гласс пыталась противостоять мрачным мыслям, но это было все равно, что толкаться с тенью. Ничто не могло справиться с поселившейся в сознании тьмой. В том, чтобы потерять Люка всего через несколько часов после воссоединения, таилась неимоверная жестокость. Она не могла снова пройти через это, только не сейчас, не после того, что так недавно произошло с мамой. Нет. Захлебываясь рыданиями, она встала на цыпочки и осмотрелась. Вокруг стало чуть светлее. Кое-кто из выживших использовал пылающие обломки челнока в качестве импровизированных факелов, но от их дергающегося, мерцающего света вряд ли был прок. Куда бы ни падал взгляд Гласс, он повсюду натыкался на искалеченные тела и искаженные паникой лица.

Теперь линия деревьев была ближе. Гласс могла уже разглядеть кору, перекрученные ветви, полог листвы. Для того, кто всю жизнь прожил возле одного-единственного дерева, увидеть такое их множество было все равно, что встретиться с дюжиной клонов своего лучшего друга.

Гласс обернулась, чтобы рассмотреть особенно высокое дерево, и ахнула. У его ствола ссутулился парень со светлыми вьющимися волосами.

Парень в униформе охранника.

– Люк! – крикнула Гласс, бросаясь бежать. Приблизившись, она разглядела, что глаза парня закрыты. Он без сознания или… – Люк! – снова крикнула она, не успев додумать мысль.

Собственные конечности казались одновременно и неуклюжими, и наэлектризованными, как у реанимированного трупа. Гласс попыталась прибавить ходу, но земля словно тормозила ее, притягивая к себе. Несмотря на то что ее с парнем еще разделял добрый десяток метров, можно было утверждать: это Люк. Его глаза были закрыты, тело обмякло, но он дышал. Он был жив.

Гласс опустилась на колени рядом с Люком, подавив желание броситься ему на грудь. Ей не хотелось снова причинить ему боль.

– Люк, – шепнула она на ухо любимому, – ты меня слышишь?

Он был бледен, из рассеченного лба на переносицу стекала струйка крови. Гласс приспустила пониже рукав и прижала его к порезу. Люк негромко застонал, но по-прежнему не шевелился. Она нажала чуть сильнее, надеясь остановить кровотечение, и наскоро осмотрела Люка. Его левое запястье было фиолетовым и распухло, но в остальном он выглядел совершенно нормально. Слезы облегчения и благодарности хлынули из глаз Гласс, и она не стала их удерживать. Спустя несколько минут, убрав рукав, девушка снова осмотрела рану. Кажется, она больше не кровила.

Гласс положила руку на грудь любимого и нежно позвала:

– Люк! – Она легонько провела пальцами по его ключице. – Люк, это я. Очнись.

При звуке ее голоса Люк пошевелился, и из груди Гласс вырвался странный звук – полусмех-полурыдание. Люк застонал, его веки затрепетали, поднялись и снова опустились.

– Люк, очнись, – повторила Гласс, а потом наклонилась к уху Люка, как дома, на корабле, когда будила его, чтобы он вовремя успел на работу. – Ты опоздаешь, – слегка улыбнувшись, шепнула она.

Его глаза снова медленно открылись и сфокусировались на Гласс. Он попытался что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Вместо этого он тоже ей улыбнулся.

– Привет, – сказала Гласс, ощущая, как вмиг развеялись все ее страхи и опасения. – Все хорошо. С тобой все в порядке. И мы добрались, Люк. Мы сделали это. Добро пожаловать на Землю.

Глава вторая

Уэллс

– Ты выглядишь измотанным, – сказала Саша, склоняя голову набок, от чего ее длинные черные волосы рассыпались по плечу. – Почему ты не идешь спать?

– Я лучше побуду тут, с тобой.

Уэллс подавил зевок, превратив его в улыбку. Это оказалось нетрудно. Каждый раз, глядя на Сашу, он подмечал что-то, заставляющее его улыбаться. Например, то, как ее зеленые глаза блестят в мерцающем свете костра. Россыпь веснушек на ее высоких скулах зачаровывала Уэллса не меньше, чем саму Сашу – ночные созвездия. Вот и сейчас девушка, задрав голову, в восхищении смотрела в небо.

– Не могу поверить, что ты там жил, – тихонько сказала она перед тем, как опустить глаза и встретиться с Уэллсом взглядом. – Ты не тоскуешь? Наверное, тебе не хватает этого – быть в окружении звезд.

– Отсюда звезды еще прекраснее. – Он поднял руку и легонько провел пальцем по ее скуле, прокладывая путь от веснушки к веснушке. – А вот на твое лицо я могу смотреть всю ночь напролет. С Большой Медведицей у меня этого не получилось бы.

– У тебя и со мной не получится. Я удивлюсь, если ты продержишься еще хотя бы пять минут. У тебя же глаза слипаются.

– Просто день был очень длинным.

Саша подняла бровь, и Уэллс улыбнулся. Оба они знали, что это изрядное преуменьшение. Всего несколько часов назад Уэллс был изгнан из лагеря за то, что помог Саше, бывшей пленнице сотни, сбежать. Сразу после этого он набрел в лесу на Кларк и Беллами, которые спасли сестру Беллами Октавию и попутно убедились в том, что наземники, к числу которых принадлежала Саша, не враги колонистам, как казалось раньше. Пришлось пространно объяснять это членам сотни, большинство из которых нервировало присутствие Саши, но это было только начало. В тот же вечер Беллами и Уэллс сделали потрясающее открытие. Хотя Уэллс, сын Канцлера, вырос на Фениксе, где обитали сливки общества, а сирота Беллами прозябал в детском центре Уолдена, они оказались единокровными братьями.

Осмыслить и переварить все это было слишком сложно. И хотя Уэллс, по большей части, был счастлив, шок и смущение от этого известия мешали ему целиком отдаться радости. Вдобавок он уже несколько веков не высыпался по ночам. За прошедшие недели Уэллс де-факто стал руководителем лагеря. Не то чтобы он особенно к этому стремился, но офицерские курсы в сочетании с давней страстью к изучению Земли выработали в нем определенный набор навыков. Конечно, Уэллс был рад помочь и благодарен за доверие, но в такой ситуации на него ложилась огромная ответственность.

– Может, я и отдохну минутку, – сказал он, упираясь локтями в землю, а потом откинулся назад, чтобы опустить голову Саше на колени. Хоть они и сидели чуть в стороне от костра, вокруг которого собрались все остальные, потрескивание дров не заглушало привычных вечерних споров. Наверняка вскоре кто-нибудь прибежит с жалобой, что его походная кровать занята, или с требованием разобраться с дежурством по доставке в лагерь воды, или с вопросом, как поступить с тем, что осталось от сегодняшней охотничьей добычи.

Саша пальцами, словно расческой, провела по волосам Уэллса, и тот, вздохнув, на миг забыл обо всем, кроме тепла ее кожи. Он забыл о том, какой ужасной выдалась неделя, и о чудовищных актах насилия, свидетелями которых все они стали. Забыл о том, как нашел тело своей подруги Прийи. Забыл, что отца подстрелили у него на глазах во время схватки с Беллами, который совершил отчаянный поступок, стремясь попасть вместе с сестрой на челнок. Забыл о пожаре, который уничтожил их первую стоянку и унес жизнь подруги Кларк Талии, в результате чего на романе Уэллса и Кларк был поставлен жирный крест.

Может быть, они с Сашей смогут провести всю эту ночь вместе, на поляне. Только на такое уединение они и могли рассчитывать. Улыбнувшись этой мысли, Уэллс задремал.

– Что за чертовщина? – Сашина рука на его волосах вдруг замерла, а в голосе девушки послышалась тревога.

– Что случилось? – резко открыв глаза, спросил Уэллс. – Все нормально?

Он сел и быстро оглядел поляну. Большинство членов сотни все еще теснились у костра, и их негромкое бормотание сливалось в умиротворяющий гул. Но, когда взгляд Уэллса упал на устроившуюся возле Беллами Кларк, он понял, что внимание той целиком захватило нечто постороннее. Хотя его отчаянная, всепоглощающая страсть к этой девушке превратилась в нечто похожее на настоящую дружбу, она до сих пор была для него открытой книгой. Он знал каждое выражение ее лица: как она поджимает губы, сосредоточившись на какой-нибудь медицинской процедуре, или как сверкают ее глаза, когда она говорит о своих странных увлечениях наподобие биологической классификации или теоретической физики. Сейчас Кларк озабоченно сдвинула брови и запрокинула голову, явно оценивая нечто на небосводе. Беллами тоже смотрел вверх, неожиданно закаменев лицом. Потом он отвернулся и что-то зашептал на ухо Кларк. Еще недавно Уэллса замутило бы от такой интимности, но сейчас он лишь встревожился, преисполнившись дурных предчувствий. Он тоже поднял голову к небу, но не увидел ничего необычного. Только звезды. Саша все еще смотрела вверх.

– Что там? – спросил ее Уэллс.

– Вон там, – жестко сказала Саша, указывая в ночь, в темноту над хижиной-лазаретом и окружавшими поляну деревьями. Она знала это небо так же хорошо, как он знал звезды; только рожденная на Земле Саша, чтобы увидеть светила, всю жизнь смотрела вверх, пока Уэллс смотрел вниз. Уэллс посмотрел туда, куда нацелился ее палец, и тут увидел это: пятно яркого света быстро двигалось по дуге к земной поверхности. К ним. Потом появилось еще одно пятно, потом еще два. Вместе они выглядели как звездопад, обрушившийся на мирно собравшихся у костра людей.

Уэллс резко выдохнул, все его тело словно застыло.

– Челноки, – тихонько сказал он. – Они летят сюда. Все они.

Уэллс почувствовал, как Саша тоже напряглась, обнял ее за плечи и сильнее прижал к себе. Так они молча смотрели на опускающиеся корабли, дыша в едином ритме.

– Ты… ты думаешь, что твой отец на одном из них? – спросила Саша, явно стараясь, чтобы ее голос звучал оптимистично, хотя она, по-видимому, не питала особых надежд.

Наземники согласились делить Землю с сотней изгнанных с родных кораблей несовершеннолетних правонарушителей, но Уэллс понимал, что все остальное население Колонии – это нечто совсем иное.