Лисонька
Апрельская ночь дышала юной весной и подбиралась все ближе. Над городом взошло сверкающее серебряное блюдо. Люди спешили по своим делам, и никто не замечал, как беспощадно режет Луна туманную вуаль облаков, как окрашиваются лохмотья багровыми бликами и какое дивное пение доносят до самой земли кинжально острые серебряные лучи. В такие ночи Герман чувствовал себя щенком, который, забыв о вечном голоде и багровом пламени Охоты, готов носиться по сумеречному городскому парку, упиваясь осознанием древней Силы. И где-то за спиной стая — твои братья и сестры, и над ними Темные маги — великие, мудрые, и целая вечность до рассвета. Если б не проклятый Договор…
Герман с некоторым усилием отвел глаза от Луны, нащупал в кармане лицензию и возбужденно погладил пальцами сложенный вчетверо лист. А может, с Договором и лучше. После воздержания кровь слаще, мясо сочнее, в обход запретов можно словить нереальный даже для оборотня адреналин, гоняясь за нелицензированными жертвами, путая следы и уходя от чужих дозорных… Но такими вещами Герман давно не баловался. С годами она заматерел, женился, научился радоваться мясу с рынка и находить особый кайф в древней Охоте, занимаясь ею строго по лицензии.
Эта лунная ночь подарила ему мальчишку-студента. Некоторое время Герман шел за ним по пятам и играл в Охоту, на краткий миг проявляясь на реальном слое то справа, то слева от парня смертоносной лохматой тенью. В конце концов, когда Герман начал дико выть из Сумрака у него над самым ухом, мальчишка испугался не на шутку. Выдернул из ушей наушники, заозирался и, не дойдя до дома, бросился из дворов назад, на хорошо освещенную улицу, зачем-то выхватив из кармана мобильник.
С оскаленных клыков оборотня закапала слюна. Парень добежал до арки. Герман присел на задние лапы, готовясь к прыжку, и клацнул зубами от неожиданности. Девка в обтягивающих джинсах и кожаной куртке перегородила ему дорогу, глядя прямо в глаза. Одурманенный голодом разум зверя выдавал оценочные суждения по частям. Герман словно не думал, а лаял мыслями: «Иная. Темная. Не в Дозоре. Тоже оборотень. Приезжая. Дура».
— С дороги! — прорычал он.
Девчонка погрозила волку пальчиком и обернулась лисицей. Мальчишка выбежал из подворотни, Герман взвыл с досады. Лисичка, на шее у которой тускло поблескивал амулет, нахально щурила угольки глаз и помахивала хвостом.
— Я тебя сожру сейчас, стерва! — задыхаясь от ярости, прохрипел Герман.
— Нет, — тявкнула лисица. — Я тебя.
И что-то случилось. Сумрак гулко охнул, громадный лохматый волчара от неожиданности припал к земле, а когда выпрямился, то увидел перед собой нечто совершенно невообразимое. Словно генно-модифицированную лисичку накачали анаболиками. Что-то мускулистое, огненно-рыжее, громадное стояло перед ним, сыпля искрами и скребя выцветшую в Сумраке землю железными изогнутыми когтями. Монстр раскрыл пасть. Герман жалобно взвизгнул и попятился, диковинный зверь прыгнул, перекусил ему хребет и оторвал голову одним ударом когтистой лапы.
«Кто же его так порвал»? — почти сочувственно подумал Тим, с усилием отвел глаза от обезглавленного волка и поднял голову.
Оборотень в зверином обличье стоял напротив, по левую руку от Темного Иного. В отличие от обезглавленного товарища он был живехонек и демонстративно скалил клыки.
Темный маг, возглавлявший патруль, угрожал, обличал и ссылался на Договор, беспощадно вырывая из контекста пункты дополнительных соглашений:
— …по области это третий случай нападения на оборотней за месяц! Дневной Дозор заявляет решительный протест! — как раз говорил он.
Уверенный мужик. Наглый. С полномочиями, по всему видно. Ведьма — старая знакомая, стоявшая справа, подобострастно кивала в конце каждого предложения. Оборотень-волк вознамерился испустить приличествующий случаю грозный рык, но натолкнулся на пристальный взгляд Тима, облизнулся и захлопнул пасть.
— Мы считаем, что имеет место нарушение Великого Договора стороной Света, о чем уже уведомили руководство регионального Дневного Дозора.
Тим поморщился и попытался хоть как-то сосредоточиться на расследовании, которому старательно препятствовали. Пока — словесно.
Герман — зверь матерый, опытный, в доверенных у вожака местной диаспоры хаживал. В Дневном Дозоре не состоял, но к его операциям привлекался несколько раз. Светлым тогда мало не показалось.
— Копия направлена в московский офис. Если вы и дальше намерены так подло и вероломно нападать на законопослушных Темных Иных…
Тим вопросительно оглянулся на оперативника, который сегодня возглавлял патруль Ночного Дозора. Звали его Емельян, уровень Силы у него был четвертый, а опыт работы в местном Дозоре, несомненно, тянул на высший. Жаль, сотрудников конторы не оценивали по этому критерию.
— Давайте повременим с протестами, — холодно предложил он. — Осмотр места происшествия Великий Договор вроде бы никому не запрещает? Ну, так не мешайте работать!
Емельяна уважали все без исключения сотрудники местного Ночного Дозора, а офисные девчонки непрестанно судачили о его почти былинных подвигах и таком же былинном возрасте.
Темные заметно напряглись. Ведьма поправила оберег на шее, волк вздыбил шерсть, а маг, возглавлявший группу, словно невзначай сунул руку в карман куртки.
— Тимофей, иди осмотрись там для начала, — спокойно продолжал Емельян и придержал Светлого стажера, который приплясывал от возбуждения. — Мы тебя тут подождем. Дослушаем оригинальное Темное прочтение нашего основополагающего документа.
Тим кивнул Емельяну, подмигнул нетерпеливому стажеру, шагнул на первый слой Сумрака и сменил обличье.
Помнится, шесть лет назад после инициации он магу-наставнику не поверил.
— Кто-кто?! — переспросил тогда Тим. — Пума?! Да быть не может! А чего ж не крокодил?
Ему терпеливо объяснили.
— То есть я теперь кто, пумомаг? Или, может, магопум?
Приступ его истерического веселья терпеливо переждали и вежливо напомнили, что он, Тимофей Ладыгин, — Светлый Иной, а не оборотень, и всегда может отказаться от обучения.
— Ну уж нет! — зло сказал тогда Тим.
Сумрак над трупом оборотня все еще искрился мелкими пузырьками и удовлетворенно шипел, лакая кровь Иного. Кровью пахло. Еще пахло смертью, лисой, мышами, кошками, крысами, чужими дозорными, собаками, страхом жертвы, счастливо избежавшей своей участи, и шуршали в воздухе призрачные птичьи крылья — не то совы, не то вороны кружили над трупом.
От этой ядреной смеси реальных запахов и бесплотных образов, громоздившихся вокруг и наползавших друг на друга, Тим совсем растерялся. Ни с чем подобным он за пять лет службы в Дозоре не сталкивался ни в зверином облике, ни в человеческом. Тим зажмурился, потряс головой и заставил себя сосредоточиться на осмотре. Он аккуратно обошел вокруг, осмотрел следы и поставил лапу — внушительную лапу сумеречной пумы — на след неведомого хищника, процарапавшего когтями землю. Получалось, что зверюга была раза в три крупнее его самого и почти в четыре раза превосходила размерами погибшего волка.
Тим покачал головой, оделся и вышел к своим.
— Что скажешь, дозорный? — спросил Емельян и сотворил защитное заклинание, которое оперативники в шутку окрестили «офлайн». Словечко приклеилось, и как на самом деле называется древняя защита от прослушивания со стороны Темных сил, уже никто из молодежи не помнил. Тим на мгновение оглох, рефлекторно ткнул себя пальцем в ухо и стыдливо отдернул руку.
— На первом слое фантомов сумеречных полно. Ни фига я не понял, что это за зверюга… Но есть одна зацепка… Я проверю, а?
— Конкретнее, — предложил Емельян. — На эксперименты времени нет — вишь, как Темным не терпится это на нас повесить?
— Вижу. Лиса там крутилась среди прочих. Темная. Мне кажется, что надо с нее начать.
— Почему?
Тим нахмурился. Как объяснить слепому, чем красное отличается от зеленого? Он столько раз пытался рассказать ребятам, что для мага-перевертыша мир Сумрака не просто выцветает, а «повисает на кончиках вибрисс и раздвигается в бесконечность»…
— Знаешь, Емельян… Лиса настоящая, — брякнул он. — Остальные — нет.
— Ненастоящие оборотни?! — переспросил стажер, и глаза его заблестели в ожидании невиданного чуда, о котором слыхом не слыхивали не только Светлые наставники, но и сами корифеи мира Иных.
— Угу. Иди, дерни за хвост того, что рядом с Темным магом стоит, узнаешь, какой он ненастоящий, — проворчал Емельян и помолчал несколько драгоценных секунд. — Добро, Тим. Мы как здесь разрулим, за тобой двинем. Непростая эта твоя лисичка-сестричка. Ох, непростая, тварь рыжая. Отзвонись и на рожон не лезь! — крикнул он парню вслед.
На рассвете Емельян подобрал Тима на проселочной дороге в десяти километрах от города. Вид у мага-перевертыша был усталый и сконфуженный.
— Ну что, не нашел?
— Тварь! — с чувством сказал Тим, плюхнувшись на заднее сиденье. — Обдурила меня.
— Не переживай, Тимофей, найдем мы твою плутовку, — отозвался Емельян. — С лисами всегда непросто. К тому же следы в Сумраке — это дело крайне ненадежное. Кофе будешь?
— Буду.
Емельян, сидевший за рулем «лендкрузера», обернулся и протянул термос. Тим кивнул на подозрительно молчаливого стажера, сидевшего на переднем сиденье.
— А что у вас?
— Сужаем район поиска, да, Дима? — ухмыльнулся Емельян.
Стажер встрепенулся.
— Да! Все сходится. Краснокомаринский район, — доложил он, очнувшись. — Вот поглядите… И линии вероятности тоже.
Он показал старшему оперативнику планшет и деловито зашуршал картой из архива Ночного Дозора, разложенной на коленях.
— Годится, — одобрил Емельян. — Ну что, ребята, поехали?
Хоровод чинно покружился, прошел неторопливой змейкой через центр сцены, тронул линялый занавес и разомкнул кольцо. Бабушки в сарафанах блеснули жемчугами и золотыми нитями вышивки, встали в ряд и грянули:
Баян надрывался. Хор пел. В соседнем ряду две немолодые женщины утирали слезы умиления. Лена дождалась конца песни, под немногочисленные, но горячие аплодисменты местной публики наклонилась к тетушке и тихонько зашептала ей на ухо:
— Стоило появиться «Бурановским бабушкам», и вот на тебе! В каждом обветшалом доме культуры теперь поют и о продюсере мечтают. Слушай, теть Галя, ну как так можно?
Тетушка укоризненно заулыбалась и покачала головой.
— Нашему Краснокомаринскому хору пенсионеров лет больше, чем тебе, — тихонько сказала она. — Ты, Ленуся, не меряй всех под одну гребенку. В советские времена тут целый оркестр играл. Клуб был. В девяностые все разграбили, конечно. Хоровой кружок кое-как отстояли. Активистки наши несколько лет письма писали во все инстанции.
Аплодисменты стихли, и баян затянул что-то такое заунывное, что шотландские волынщики удавились бы от зависти. Тетушка еще понизила голос:
— Вон слева Клава Малкина стоит, видишь?
— Самая крайняя?
— Да. У которой сарафан бисером вышит. Ты, смотри, к ней в гости не ходи и ничего у нее из рук не бери.
— Почему это? — трагическим шепотом спросила Лена.
— Глаз у нее дурной.
— Тетя Галя!
— Тс-с! Тише. Я за что купила, за то продаю, — сердито шикнула тетка. — Люди зря говорить не будут.
Лена хотела рассмеяться. Оглянулась по сторонам. Горстка людей в плохо отапливаемом здании бывшего ДК «Красный мебельщик». Пенсионерки в расшитых сарафанах на обшарпанной сцене. И песни… Такие песни, что летишь вместе с ними над всей этой землей, над поселком, над Краснокомаринской мебельной фабрикой, в очередной раз сменившей хозяина, над теми километрами, что проехала сегодня в этот райцентр в тряском автобусе мимо оживающих после зимы полей, и сердце проваливается куда-то к чертовой матери вместе с этими затуманенными сонными полями и лесами, тонущими в вечернем сумраке.
Девушка перевела взгляд на сцену. Клавдия Малкина — статная, темноглазая, почти молодая по сравнению с остальными участницами — взмахнула зажатым в руке платочком, скользнув по заезжей гостье взглядом.
«Что тут еще делать, если песен не петь? — вдруг подумала Лена, зябко передернув плечами. — Только пить! Надо сюда переехать. Днем выпила, вечером спела. Как раз для меня! А региональной журналистикой я уже сыта по горло. Да шли бы они лесом, эти удои, надои, свиноматки, пропавшие кошечки, разрывы труб, областные совещания и прочие прелести региональной жизни. Пить и петь! Вот наш девиз. Ну ее, эту редакцию, вместе с главредом и его грымзой! Мистер и миссис Дрянная Газетенка, тоже мне. Дорогие коллеги, до свидания. Это мой последний репортаж. Если б я так не хотела встретиться с тетей Галей, вам бы и его не видать»!
Концерт закончился, Лена вздохнула, натянула дежурную улыбку и прошла к сцене.
— Здравствуйте! Я корреспондент газеты «Пульс региона» Елена Белова, я вам звонила.
Интервью затянулось. Возбужденные после концерта, тронутые вниманием со стороны областных СМИ бабульки с удовольствием отвечали на вопросы, угощали, подливали чай и наперебой рассказывали о репертуаре, достижениях и проблемах, вгоняя руководительницу коллектива в предынфарктное состояние. Бедная тетка едва успевала сглаживать острые углы.
— Мы бы, девонька, областной конкурс выиграли, кабы нас горчаковские не засудили. И куда эта замминистра смотрела!
— Заместителю министра культуры Мерзляковой Изольде Матвеевне мы все очень благодарны за диплом и поздравительный адрес, — цинковым голосом подхватывала руководительница хорового кружка и хваталась за сердце.
— Знаешь, Леночка, а мы ведь украинскую народную песню выучили в поддержку украинцам! Вон у них что творится, телевизор включать страшно!
— В поддержку жителей Юго-Востока Украины, — с нажимом поправляла политически подкованная руководительница и украдкой прикладывала ладонь ко лбу.
— Нам бы вот только сцену подлатать, а то провалимся скоро к Василию в подсобку!
— Нам вместо двух бесплатных часов в неделю три выделили, чего возмущаетесь, — осаживала руководительница и нервно поглядывала на часы, — губернатор лично вопрос на контроль взял, мы все ему очень благодарны.
Лена улыбалась, диктофон работал, за окнами давно стемнело. Из клуба она выходила с песней «Ох дорога, ты дороженька в ночи» и пакетом ватрушек. У здания администрации корреспондент Белова распрощалась с певуньями и, похрустывая тонким ледком на лужах, зашагала к тетушкиному дому, с удовольствием вдыхая весенний воздух полной грудью.
— Елена, подожди!
Девушка вздрогнула и обернулась. Клава Малкина догнала ее на темной пустой улице.
— По пути нам. Я недалеко от Галиного дома живу, вместе пойдем. Тут у нас народ всякий ходит.
— Хорошо, Клавдия… э-э… Клавдия…
— Степановна я. Да это ладно… ты вот что… Боишься меня?
— Нет, — сказала Лена, шагая рядом. — А надо?
Она и правда не боялась. После журфака, КВНов, первых репортажей, рок-концертов, друзей до гроба и споров до хрипоты она вернулась домой, устроилась на работу и словно с размаха влетела в гигантский липкий холодец, увязнув в нем по самые уши. Лучше порча, колдуны и бабки с «нехорошим глазом», чем тупое прозябание в редакции «Пульса региона».
— Не надо! Не бойся, послушай меня, — скороговоркой заговорила Клавдия, схватила девушку под руку и поволокла вперед по улице. — Слушай хорошенько! Тебе про меня наговорили всякого, а я дурного никому не пожелаю, сама настрадалась. А ты… Ты такая же, как она. Не человек ты! Понятно? — В глазах Клавдии блеснули слезы, она жарко задышала и зашептала вдруг в самое ухо: — Я всегда вижу, когда Верка колобродит. Некогда рассказывать-то! Ох, нет времени, быстрые они. Держи вот! — Она что-то сунула в руку девушке. — Сохрани, своим отдай, а Верке и чужим не давай. Запомнила?
— Ка-каким своим?
— Тем, что за Веркой придут. Кто за ней придет — тот твой, а кто с ней будет, от того беги. Разные вы, понятно?
— Погодите, Клавдия Степанна, я ничего не поняла…
— Пора мне! — Женщина с силой оттолкнула девушку, опрометью бросилась в узкую боковую улочку и растаяла в тени домов.
И долгожданный страх пришел. Сердце выдало дробь. Лена судорожно вздохнула, сжала в руке маленький сверток и, не чуя под собой ног, помчалась к дому.
— Тетя Галя, а расскажи мне про эту Клаву Малкину, ну пожалуйста, пожалуйста! — Лена молитвенно сложила руки. В детстве это всегда срабатывало. Бездетная тетка любила городскую племянницу, которую ей время от времени подбрасывали «на свежий воздух», в обиду девчонку не давала и от разговоров по душам не отмахивалась. Правда, жила она тогда с мужем в Волгоградской области. Те груши и яблоки до сих пор вспоминает. И мужа-покойничка…
— Далась она тебе! — сказала тетка и села поближе.